Особняком

– Днём? Давайте днём. На какой фильм пойдём?

– Выбирайте сами. Если про животных, то я тоже не против, фильмы про них добрые, душевные. А если хотите, можем сходить на балет. Если честно, то я на балете ни разу и не был, – смущаясь, произнёс парень.

– Можно и на балет. Правда, мы с бабушкой на все премьеры вместе ходим, она у меня тоже балетоманка.

– Вот и сходим как-нибудь втроём на премьеру.

– Хорошо, – смеясь, ответила Нелька.

На какое-то мгновение повисла неловкая пауза.

– Тогда я вечером позвоню вам насчёт фильма? – спросил Леонид.

– Давайте уже на «ты», и звони, когда захочется, мне приятно с тобой общаться.

– Мне тоже приятно. Нель, давайте… давай, я тебя домой подвезу.

– Нет, спасибо, мне тут надо ещё в одно местечко заскочить.

– Могу подбросить, – не унимался парень.

– Спасибо, мне тут недалеко.

– Тогда на созвоне, до вечера.

– Лёнь, часов в девять набирай, к этому времени я точно освобожусь.

– Хорошо, тогда не прощаюсь, – Леонид махнул рукой и поспешил в обратном направлении, к своей машине, припаркованной на стоянке, которую Нелька собиралась сносить на днях.

«Без парковки, пожалуй, тоже нельзя: машин – тьма, ставить негде. Может, подземный гараж замутить? Надо будет экономику прикинуть». Запрыгнув в автобус, девушка снова направилась во двор, где в последний раз видела худощавого парня…

5. Вениамин Иванов

Почти целую неделю Вениамин готовил побег. Его мало интересовала телевизионная новостная суета, большую часть времени он проводил за игрой на компьютере, но эта информация зацепила его сильно. Он был возбуждён, но каменное, ничего не выражающее лицо скрывало зарождавшуюся в его голове идею. Если бы за ним не присматривал медработник, он не задумываясь, выплеснул бы кипящую в нём ярость в пространство. Но Веня знал: он на испытательном сроке, и любой случайный срыв вернёт его в больницу обратно, на новое лечение. И когда сильные эмоции захлёстывали его, Веня ложился на кровать лицом вниз и беззвучно, злорадно хохотал. При появлении санитара он переставал смеяться, вставал, садился в кресло и невозмутимо смотрел в потолок, чтобы никто не увидел в его глазах проблеска разума и не понял, что человек замышляет неладное. В больнице, чтобы не выдать себя, он забивался в угол на диване, опускал взгляд и отрешённо смотрел в пол, сосредоточившись на точившей его мысли. Но со стороны это выглядело так, словно он думает. А этого Вениамин допустить не мог. Так родился его странный ритуал: запрокидывать голову, устремляя взгляд в потолок. Казалось, ни один нормальный человек не станет так делать. Во-первых, шея быстро немела и каменела. Во-вторых, глаза, устремлённые вверх, начинали нещадно болеть, а думать, когда всё сковано болью, почти невозможно. Тогда Вениамин переместил свой взгляд в верхний левый угол комнаты. В самый дальний, не требующий болезненного напряжения. Да и шея, слегка скривлённая вправо, опираясь о спинку дивана, дарила телу некий комфорт. Почему именно эта новость так его зацепила, он знал: любая несправедливость, совершённая против слабого, пробуждала в нём гнев, и помощь обиженному была для Вениамина не просто желанием, а моральным долгом. Долгом перед самим собой.

Выписавшись из больницы, Веня уже вторую неделю прозябал дома. Для адаптации к реальной жизни к нему был приставлен социальный работник с медицинским образованием для контроля его психического состояния. Мать Вениамина, башковитая женщина, работающая главным бухгалтером в солидной фирме, не хотела рисковать здоровьем сына, которого воспитывала одна, поэтому и воспользовалась возмездными услугами сторонней организации по уходу за тяжелобольными. Ранее она опиралась на помощь матери, пока Вениамин был малышом, но в подростковом возрасте бабушка сняла с себя все обязанности по воспитанию внука, и женщине пришлось обходиться своими силами. Мальчик с детства рос нервным, избалованным ребёнком. С рождения ему досталось небольшое уродство – незаращение верхней губы, в просторечье именуемое «заячьей губой». Операцию по коррекции верхней губы и носа сделали до года, мальчик её совсем не помнил, но шрам рубцевался долго и оставил после себя широкий келоидный рубец, мешавший свободно говорить. Рот заметно скривился, левая ноздря предательски опустилась вниз и стала шире правой. С возрастом эта асимметрия стала не столь кричащей, но дефект не исчез бесследно.

Видя шрамы на лице мальчика, дети, выпячивая губы, дразнили его «зайцем» сначала в детском саду, потом в школе. Сколько раз он доказывал кулаками, что такой же, как все, что в случившемся нет его вины, что это случайный генный сбой, но дети, видя его врождённую патологию, смеялись над ним и обзывались. А тут ещё это дурацкое имя, которое усугубляло и без того безрадостную жизнь, – Вениамин, Веня-я-я. В голосе при произношении не слышалось ни твёрдости, ни суровости, как в именах Олег, Егор, Глеб, Андрей, а сокращённый вариант и вовсе напоминал баранье блеяние, чем ещё больше раззадоривал детей. Замкнутый, нелюдимый, малоговорящий «Веня-заяц» сидел в классе на последней парте у окна один-одинёшенек. Его даже учителя редко просили выйти к доске, чтобы лишний раз не вводить в смущение. Так было лучше – меньше нервов. Потому как при волнении он начинал заикаться, отчего слюнная железа, работающая на максимуме, наполняла рот влагой, которая во время скомканной речи начинала вылетать мокрым веером сквозь неприкрытые губы мальчика. Кто был виноват в его врождённом уродстве, Веня не знал. Может, отец со своими больными генами, может, мать, переболевшая на первых месяцах беременности гриппом. Но то, что это не его вина, Веня знал точно.

Сбежав с урока физкультуры, он, как обычно, праздно шатался по улице. На физру Вениамин не пошёл осознанно – парень саботировал занятия уже целый месяц, ему светила двойка в четверти, но смешки одноклассников по поводу его выдающихся физических способностей терзали его больше. Да и откуда им взяться, этим способностям, если он не вылезал из дома? Ни о каких спортивных секциях, ни футболе во дворе речи не шло. Тогда зачем эта физкультура вообще нужна? Если все сорок пять минут сидишь на скамейке и сверлишь взглядом пол, выискивая сколы и трещины на досках, забитые грязью. Иногда они зияли чёрными провалами, густо закупоренными пылью, а иногда серели длинными, глубокими бороздками, отдраенными накануне проштрафившимися школьниками. Однажды, созерцая знакомые зазубрины на паркетной доске, Веня заметил крохотного жучка с переливающейся изумрудно-зелёной спинкой. Он неспешно полз от чугунной батареи, примостившейся под старой оконной рамой, в сторону раздевалки. Поблёскивая крылышками, он был хорошо виден на коричневом с серыми разводами полу. Веня весь урок наблюдал за ним: успеет ли он за сорок минут добраться в безопасное место, к зияющей щели под дверью раздевалки, или нет. Похоже, не суждено было спастись. За пять минут до конца урока ватага пацанов с гиканьем припустила к шкафчикам переодеваться, сметая всё на своём пути. Веня подошёл к дверям раздевалки последним, когда в комнате уже никого не было. Он попытался найти трупик погибшего путешественника, но не смог. Лишь тёмное пятнышко на полу у самой двери говорило о его трагической кончине. Приклеившись к чьей-то подошве, он просто исчез, словно его никогда и не было. А что бы сделал он, Веня, окажись на месте жучка? Стал бы он так безрассудно тратить свою жизнь? Может, стоило совершить небольшой крюк и пробежаться вдоль стены, поближе к плинтусу, чтобы добраться до заветной щели? Тогда он не ответил на свой вопрос, звонок на урок прервал трудноразрешимую задачу. Но после нелепой смерти насекомого Вениамин перестал посещать уроки физкультуры вообще.

Вот и сегодня, прогуливая очередной урок, Веня брёл по тротуару, пиная невзрачный камешек и убивая время этим незамысловатым занятием. И именно в этот момент судьба свела его с доктором, который в младенчестве делал пластику на его верхней губе. Веня, конечно, не помнил его с того времени, но два года назад мать приводила его на приём, чтобы подшлифовать шрам или немного подкорректировать его, сделать менее заметным. Вот тогда-то Вениамин и познакомился с доктором. Во время приёма врач показался парню дружелюбным и даже симпатичным человеком. И Веня на мгновение даже поверил, что приятного вида мужчина исправит ошибку и немедленно уберёт с его лица этот пугающий шрам, который тянул губу вверх. Но тот, осмотрев юношу, лишь отговорил мать от новой операции, сославшись на ещё не сформировавшуюся до конца детскую челюсть. Он минут десять крутил подбородок мальчика в своих руках, и Веня хорошо запомнил его лицо – эти чёрные бездонные глаза. И вот они снова возникли перед ним. Мальчик, словно загипнотизированный, шагал за мужчиной. Он хотел спросить: ведь ему уже исполнилось четырнадцать, челюсть сформировалась, и теперь наверняка можно что-то улучшить, ушить, чтобы перестать наконец плеваться слюной при разговоре, краснея и заикаясь при этом, но вопрос беззвучно повис в воздухе, оставшись незаданным.

В гаражный комплекс, куда вошёл доктор, парня не впустили. Дежуривший на входе охранник остановил Веню и, не пуская дальше, прогнал:

– Иди отсюда, малой, тут тебе не площадка для игр. А не то вон собаку спущу. И ночью тут не шастай, Пальма всё слышит, она на цепи рядом сидит, не поздоровится тебе, если поймает.

Рядом с входом в небольшом вольере действительно сидела сторожевая овчарка. Её угрожающий вид и устрашающий лай вызывали оторопь у любого входящего на стоянку. Веня тоже трухнул при виде этой зубастой пасти со свисающей вниз тягучей слюной. Его даже передёрнуло то ли от отвращения, то ли от ужаса, то ли от того и другого вместе. Как и большинство, он испытывал панический страх от одной мысли: вдруг она, освободившись, выскочит из клетки и разорвёт его на куски.

Днём пёс был заточён в вольере, а с наступлением сумерек, после обхода территории, его приковывали цепью к будке, возвышавшейся неподалеку от входа. До дорожки он не дотягивался, но сама мысль о том, что эта зверюга может сорваться с привязи и вцепиться в ногу, леденила кровь любого входящего. Никто не знал, что пёс выдрессирован: преследуя нарушителя, он просто валил его с ног, крепко вжимал в землю лапами и ждал, пока не появится хозяин и, похвалив, не оттащит. Не знал этого и Веня. Отойдя на безопасное расстояние от вольера, он остановился на тротуаре, выжидая доктора. Парень был полон решимости поговорить с ним насчёт новой операции.

В тот момент, когда Веня лихорадочно подбирал слова, из-за шлагбаума выкатил синий седан, за рулём которого сидел доктор. Парень шагнул на дорогу и поднял руку вверх, привлекая к себе внимание. Но машина, набирая скорость, вильнула влево, громко рявкнул клаксон, и из распахнутого окна послышался поток грязной брани:

– С дороги, сопляк! Сами лезут под колёса, а потом скулят, чтобы ноги вернули…

Веня отскочил в сторону, не веря своим ушам. Похоже, детский врач не очень-то любил детей. Ему вдруг показалось, что он – тот самый зелёный жучок, которого едва не раздавила подошва доктора. Вениамин готов был огрызнуться и даже матерно, но он молча стиснул зубы до скрежета и, выхватив ручку из рюкзака, машинально записал номер машины на ладони – просто так, на всякий случай. Несколько дней Веня обводил шариковой ручкой номер машины, записанный на руке, боясь его стереть, хотя знал уже цифры наизусть. Он больше не хотел говорить с доктором о своём увечье, понимая, что тому до лампочки его переживания, теперь он собирался мстить ему за кустарно выполненную работу. Это ведь он не сумел с первого раза аккуратно заштопать Вениамину губу. Но как подросток сможет отомстить взрослому мужчине? И головастый Веня придумал, как. Рассечь губу здоровенному детине монтировкой ему не хватило бы духу, но вот сжечь его синенький «Форд», чтобы хоть как-то поквитаться с нерадивым доктором, Веня действительно мог. Идея, которая несколько дней крутилась в его голове, теперь крепко поселилась в ней. Проще простого было найти горючее, облить машину, поджечь её и скрыться, чтобы тебя не поймали. Порывшись в кладовке, Веня отыскал на полке ещё не распечатанную бутылку растворителя, а в кухонном шкафу – коробок спичек. Оставалось одно – проникнуть в гараж и превратить автомобиль злобного доктора в груду обгоревшего металла. Сунув бутылку в рюкзак, а спички в карман, пятничным вечером Веня, выскользнув из дома, отправился вершить своё правосудие.

Трёхэтажный парковочный комплекс на окраине спального района, возведённый предприимчивым коммерсантом, являлся для многих автомобилистов предметом зависти. Окружённая шестью новостройками, вознёсшимися на месте недавнего пустыря, парковка пользовалась ажиотажным спросом. Неудивительно, что к охранникам предъявлялись повышенные требования. Дежурили они поочерёдно, сменяя друг друга то в день, то в ночь. Сергею Григорьеву доставалась вечерняя вахта: заступал он в шесть вечера, а в шесть утра следующего дня спокойно отправлялся домой. Но сегодня выдался тяжёлый день, дочка разболелась: кашель, жар. А к шести вечера – на смену. К тому же завтра у девочки пятилетие, дата особая, и так хотелось порадовать её с самого утра! Подарить ту самую куклу в розовом платье, у которой она замерла два дня назад, словно зачарованная. Тогда-то он и пообещал купить ей эту сказочную красавицу на день рождения. А тут, как назло, простуда… «Отлучусь ненадолго, ничего ведь не случится, – убеждал себя Сергей. – Въезд и выезд по карточкам, отсюда проблем не жди, а спросят: «Где был?» – скажу, что выходил по нужде. Магазин рядом, минут через двадцать, ну, максимум тридцать, обернусь. Никто и не заметит, будто и не уходил никуда. Только бы успеть, он через два часа закроется, а утром откроется не раньше десяти. А так хочется сюрприз устроить! Проснётся дочка, а рядом с ней – коробка с куклой. Вот радости-то будет!» Он размашисто написал на листке бумаги номер своего сотового телефона и в уголке приписал: «Буду через пятнадцать минут». Листок положил на стол ближе к стеклу, чтобы надпись была видна тому, кто подойдёт к окошку пропускного пункта. Как только мужчина, накинув куртку, выскочил за турникет, с противоположной стороны улицы к гаражному комплексу, нервно озираясь, подошёл подросток. Проскользнув под шлагбаумом, где его никто не окликнул, он уверенно направился между рядами машин, выискивая синий автомобиль с вызубренным наизусть номером.

Быстро перебегая от ряда к ряду, парень ни на первом, ни на втором, ни на третьем этажах не нашёл интересующее его авто. По всей видимости, хозяин синей машины запаздывал. Веня спустился по лестнице вниз, но на выходе его опять никто не окликнул. Даже собака в вольере молчала. «Странно, я её не видел ни когда входил сюда, ни сейчас, когда выхожу. Наверное, её перевезли в другое место, а может, заболела», – мысли роились в голове, пока Веня озирался, ловя каждый шорох улицы. «И далась она мне, эта собака… Да хоть бы она совсем издохла, мне-то что с того? Бутылку вот опять домой тащить… А если мать найдёт или бабка – враз меня вычислят, когда по телику про поджог узнают. Начнут прессовать, ныть, воспитывать». Решение пришло внезапно: спрятать улику у забора, возле гаражей. Там трава пожухлая, некошеная, чертополох в человеческий рост. Кто полезет в такие дебри? Скинув рюкзак, Веня извлёк бутылку, завёрнутую в чёрный пакет, и принялся искать укромное место для тайника. В этот момент кто-то, или что-то, с силой толкнуло его в спину, припечатав к земле. Тихое рычание раздалось возле самого уха. Сторожевая собака, которая не издохла и не переехала на другое место, передними лапами преспокойно стояла у него на спине, плотно вдавливая в землю. Веня замер, скованный ужасом. Но собака не лаяла и не кусала. Осмелев, Венька высвободил ногу и удобно улёгся на живот, в ответ он снова услышал грозное рычание над головой, и капля собачьей слюны смачно шлёпнулась ему на щёку.

«Всё, трындец мне. Попался как лох. Теперь меня застукают с бутылкой растворителя в руках и спичками в кармане. Надо отбросить стеклянную ёмкость подальше, чтобы никто не подумал, что она моя». Но собака, испытывая недовольство при малейшем движении Веньки, грозно рычала. Тогда он решил: пусть она лучше куснёт, но он изловчится и метнёт бутылку к забору или вон хотя бы за будку. Мальчик толкнул рукой пакет, который лежал перед ним, и бутылка с растворителем выкатилась наружу. Оставалось резко подхватить её и бросить. Венька сильно вжался в землю, после чего резко схватил бутылку левой рукой и что было сил кинул подальше от себя. Раздался звук разбитого стекла, ёмкость, стукнувшись о крышу собачьей будки, разлетелась вдребезги. И в воздухе мгновенно запахло едким растворителем.

«Вот палево так палево – так кинуть, – сокрушался парень. – Теперь каждый поймёт, зачем я здесь. Нет-нет, это даже хорошо…» Веня медленно полез в карман и достал коробок со спичками. Собака, не понимая, откуда взялся неприятный запах и что сейчас разбилось, смотрела в сторону будки, словно ожидая, что из неё сейчас выскочит что-то страшное. Венька, не теряя времени, чиркнул спичкой о коробок и бросил её в сторону будки. Огонёк, не успев разгореться, погас в воздухе. Собака порычала для устрашения, но всё своё внимание переключила на круглый тёмный лаз в центре конуры с пугающим и незнакомым запахом.

Мужчина, стоявший у кассы, нервно поглядывал на часы. Ему чересчур долго искали нужную куклу на складе: в торговом зале стоял лишь выставочный экземпляр, а мужчине нужна была непременно новая, в заводской упаковке… Пять лет – запоминающаяся дата. И Сергей Григорьев стоял, переминаясь с ноги на ногу, ожидая возвращения продавца с заветной коробкой.

Боясь, что охранник вот-вот вернётся, Веня торопливо чиркнул спичкой о шершавый коробок, огонёк вспыхнул и разгорелся. И тогда парень со всей дури швырнул горящую лучину в сторону будки. Сухая крыша вспыхнула. Растворитель, растекаясь, просочился в щели, впитался в древесину, в солому и тряпки, лежащие в будке, и огонь в секунду охватил весь собачий домик. Собака, заскулив от ужаса, поджала хвост и отступила. Венька, словно юркий зверёк, на четвереньках, толкая перед собой портфель, проворно пополз в сторону пешеходной дорожки. Достигнув её, он осмелел, оказавшись в недосягаемом для собаки месте.

Венька чувствовал себя героем, сумевшим выбраться из такой непростой передряги. Перебежав дорогу, он замер на противоположной стороне улицы и, словно заворожённый, уставился на бушующее пламя. Созерцание огня всецело поглотило его, затмив собой всё остальное. Мальчик не замечал ни истошного визга собаки, отчаянно рвущейся с цепи, ни отважного паренька, пытающегося освободить животное, ни двух мужчин, тщетно пытающихся усмирить пламя с помощью огнетушителей, – он видел только огонь. В его юной душе пробуждался супергерой, управляющий пламенем. Всё тело парня горело, словно он сам полыхал в огне, это делало Вениамина неуязвимым. Горячий лоб, пылающие щёки… Ему казалось: тронь его – и обожжёшься до костей. В висках кровь пульсировала, словно живая, то ли от напряжения, то ли от поднявшейся температуры. Огонь для Веньки стал другом, соратником, страстью, он словно сам превратился в огонь. Теперь и его начнут бояться все: и люди, и животные. Ещё недавно собака имела власть над ним, над Венькой Ивановым, восьмиклассником общеобразовательного лицея № 2, теперь он господствовал над скулящим, обезумевшим от страха животным, мечущимся на цепи. Только отважный парень, самоотверженно спасавший собаку, не боялся огня. Он не отступил, хотя языки пламени несколько раз лизали его спину. Два взгляда встретились на секунду: безумно горящие глаза Веньки и упрямо-холодные глаза паренька, отцепившего собаку. Огонь погасили быстро. Подбежавший с огромным подарочным пакетом охранник вынес огнетушитель, и пламя исчезло так же быстро, как и возникло. Всё обошлось, если не считать пострадавшей собачьей конуры.

Вениамин закрыл глаза. Мозг ещё пару секунд удерживал в памяти яркую картину бушующего пламени, но вскоре и она потухла. Опустив голову, Веня побрёл домой. По лбу его струился холодный пот, а руки мёрзли, словно побывали в ледяной проруби. Всё тело мальчика обмякло, словно ватное, но разум оставался чист и пребывал в лёгкой, дурманящей эйфории. С этого дня он перестал бояться кого-либо или чего-либо. В его жизни появился новый друг – всепоглощающий огонь. Парень больше не ощущал себя одиноким и никому не нужным. Этой ночью Веньке Иванову во сне снова явился огонь, но стоило ему разгореться, как из ниоткуда возникал образ паренька с упрямо-холодным взглядом, и пламя, словно испугавшись, утихало и гасло. Вениамин метался на кровати, тщетно пытаясь вернуть то нервное возбуждение, то ощущение всемогущества, возникшее при созерцании огня, но стальной блеск в глазах паренька тушил пламя, словно вода, не давая Веньке получить желаемое. Утром Вениамин с нетерпением ждал новой встречи с огнём. Ему нужно было увидеть большой костёр, настоящее пламя, чтобы понять: была ли такая реакция организма случайной или её можно вызывать искусственно, усилием воли? Но сколько бы потом Венька ни смотрел на огонь, на костры, на пожары по телевизору, ничего подобного он при этом не испытывал. Даже близко к этому. Ощущение эйфории постепенно стиралось из памяти, сменяясь новыми, подростковыми переживаниями.

К одиннадцатому классу череп Вениамина сформировался, вместе с ним сформировался и злобный, нелюдимый характер его обладателя с кратковременными неконтролируемыми вспышками ярости. После корректирующей операции и шлифовки рубца Венька стал вполне симпатичным юношей, но злобливость в характере так и осталась. Теперь Вениамин испытывал к доктору ещё большую ненависть. Сделай он операцию сразу хорошо, не было бы этих пятнадцати лет насмешек и измывательств. Почему столько мучений досталось ему, ни в чём не повинному Вениамину Иванову, а не безрукому горе-хирургу? «Надо было тогда всё-таки сжечь его машину, вернуться на следующий день и поджечь». Эта идея снова всплыла в возбуждённом мозгу юноши и крепко засела в нём во второй раз. Проследив за доктором, Венька узнал марку его новой машины и место её ночёвки. Парковался доктор в том же гаражном комплексе, только теперь это был не старенький синий «Форд», а белый новенький «Вольво» с тем же номером, выученным когда-то наизусть. Воспоминания о старом пожаре растормошили в парне давно забытые, будоражащие ощущения, и он стал готовиться к новому поджогу.

Этим же вечером Вениамин Иванов уже стучал в окно охраннику.

– Вечер добрый, – весело произнёс парень. – Вот, хотел узнать, свободные парковочные места у вас есть?

– Приветствую, свободные места есть, – ответил охранник. – Вы на день машину собираетесь ставить или на более длительный срок? Если на месяц и больше, то договор нужно заключать напрямую с собственником.

– Я так, на разведку, машину в конце месяца привезут, новенькую купил. А парковку ищу поближе к дому, время хочу сэкономить на передвижениях.

– Идёмте, покажу. У нас на втором этаже есть свободные места. Да и на третьем парочка. На Садовой стоянку новую организовали, она дешевле нашей, туда многие ушли. А так у нас место хорошее. Так идём смотреть или передумали?

– Идём, – ответил парень.

Вениамин шёл за охранником и думал: «Вот подпалю я «Вольво», и где здесь огню гореть? Машины впритык друг к другу, колонны через два метра, потолок над головой. Высота этажа небольшая, всё близко, – парень осмотрелся. – И откуда мне незаметно наблюдать за огнём, если все будут копошиться перед глазами, стараясь потушить его? Да ещё другие машины пострадают, а мне это ни к чему».

Осмотрели свободные места. Венька сразу хотел сказать «нет», но пообещал охраннику перезвонить в конце недели, чтобы обговорить условия, если он не найдёт варианта ближе к дому.

Гараж Вениамину не подходил, ему нужен был обзор, отсюда и другое место парковки. После тщательного анализа Веня выбрал территорию около больницы. С утра все спешат, и мало кто припомнит молодого человека с большой сумкой, идущего на приём. Машину хирург ставил не на платную стоянку, где дежурил охранник, а около больницы, за шлагбаумом. Поджечь автомобиль на глазах у всех трудно, поэтому в таком деле нужна была идея – стопроцентный план. И Вениамин придумал его.

Хирург Кирилов был человеком привычки, и его машина всегда занимала одно и то же место на парковке. Поэтому Венька, тщательно изучив прилегавшую к стоянке территорию, вход в больницу и схему лестничных пролётов в здании, приступил к подготовке необходимого для спецоперации оборудования. Забытый всеми детский скейтборд, который до сих пор пылился в кладовке, превратился в зловещую тележку, к которой Венька широкой тесьмой примотал толстый рулон из старых журналов, завёрнутых в поношенный свитер, перевязанный нитками. Четыре литра недорогого топлива, купленного на автоматической заправке, он залил в пятилитровую бутыль из-под воды, которую упрятал подальше от любопытных глаз в цветной полиэтиленовый пакет. И только дома, уединившись в ванной комнате, продолжил сборку оборудования. Заполнив бензином два презерватива до размеров маленьких шаров, он намертво связал горловины верёвкой, чтобы не было протечки, и прочно скрепил их между собой широкой тесьмой, к которой крест-накрест примотал проволокой таблетку сухого горючего. Остатками бензина он заполнил две пустые бутылки из-под кока-колы, используемые в качестве ёмкостей для набора воды в случае экстренного отключения. Сунув одну из них внутрь тряпичной конструкции, он плотнее подтянул тесьму, чтобы бутылка не выпала. Собранное оборудование Венька сложил в пакет и задвинул под кровать. Сполоснул ванну холодной водой из лейки и, открыв балконную дверь, принялся проветривать комнату. Сбежавший на плиту кофе своим ароматом полностью перекрыл едва уловимый запах бензиновых паров. Непосвященный в предстоящую операцию человек не заподозрил бы ничего необычного. Всё было как всегда.