Книга Иоши

Глава 11

Я сдержал слово. На следующий день собрал все свои вещи и переехал на съемную студию в Химках. Почему туда? Случайность, первое, что попалось из дешевых вариантов. Только после переезда вспомнил, что недалеко живет мой отец, но это меня уже сильно не волновало. Я сменил номер телефона и аккаунты социальных сетей. Я отказывался выходить на контакт со своим прошлым. Мне было необходимо начать новую главу своей жизни. Без друзей, без привязанностей. Я устал разочаровывать и разочаровываться в людях. Одному намного проще – намного меньше боли. Единственным исключением оставил свою маму. Если мой переезд в Москву для нее стал потрясением, то мое исчезновение могло стоить дороже. Я не заваливал ее своими проблемами, чтобы у нее было меньше переживаний обо мне и меньше учила меня жизни. Все в выигрыше. Я был способен все сам исправить.

Для возврата долга пришлось собрать все свои сбережения с заказов курсовых и проектов. С остатков чудом хватило на первичный взнос за аренду студии. Из-за этого вопрос с поиском работы вставал ребром. Я ничего не умел делать. Последние годы за счет учебных долгов студентов я неплохо жил, а единственный опыт работы по продаже БАДов оставил негативный отпечаток: вешать людям лапшу на уши у меня не выходило. Как не выходило накопить денег: собери все средства, что я потратил на вечеринки и вещества, то смог бы выгодно взять ипотеку, но мое желание провалиться в пустоту все сильнее откликалось. Видимо, поэтому предложенная работа не казалась мне шуткой. Миша как будто почувствовал, что я отдаю ему последние деньги, поэтому предложил одно дело. Не знаю почему, либо он проникся мной, либо не нашлось другого неудачника, а может все сразу. В результате таблетки сменились на религию.

Миша оказался адвокатом лидера одной секты, о которой я уже слышал ранее. Церковь Истинного Бога – именно ее последователя мы с Кулаком выловили из Родани, именно их главу мы встретили у отца Феофана, именно с его внучкой я зажигал в клубе. Каково же было мое удивление от осознания, что с Аней уже встречался. Она сама не поверила такому факту, даже смутно помнила свой приезд в Родищенск. Из-за частых разъездов с дедом (Писцовым Лаврентием Кузьмичом, позже я с ним тоже познакомился), она не запоминала города, все были как один, и делала она в них одно и тоже.

Мы с ней выполняли схожие роли. Она, как милое ангельское создание, очаровывала окружающих, после чего приводила в общину. Я же занимался более скрытной пропагандой. Первыми моими объектами стали собрания «анонимных» алкоголиков и наркоманов. Там я смотрелся на своем месте. Все проникались мной, моей историей. Все видели во мне родного человека. Я рассказывал о том, как проводил каждый свой день: будний день алкоголь и косячки перед работой, в процессе и перед сном, а в пятницу и субботу уходил в полнейших отрыв, разрешая себе все то, что ранее было запрещено. Я говорил это все от чистого сердца, меня правда волновало отсутствие трезвой жизни, но реальность заключалась в том, что я ничего не предпринимал, чтобы победить свою болезнь. Вместо этого тянул своих «братьев» ко дну. Когда они проникались ко мне, открывались, искали во мне поддержки (а я представал перед ними успешно завязавшим человеком), то окутывал их байками о месте, где они найдут помощь и защиту от общества, что их не принимает. Люди в отчаянии, им необходимо понимание от окружающих, поэтому верили всему, что я им говорил, что предложит им новый Бог.

Испытывал я стыд за свои действия? Нет! Я сам был в нужде. Сейчас, спустя время, я жалею, что ввязался в это, но тогда это было необходимо. Я смотрел на них и видел свое отражение, осознавал, что пора самому выбираться из этой ямы, но, как и они, цеплялся за призрачный шанс легко выйти сухим из воды. Испытывал стыд за другое: на их примере я понимал, как меня затянула пропаганда наркотиков и из-за этого испытывал неловкость, что не могу сам слезть. Я такой же раб привычки. Мне тоже комфортно плыть по течению и просто реагировать на изменения, прикладывать минимальные усилия для своей счастливой жизни, ища легкие источники удовольствия. Я жил в моменте, каждый раз думал, что один раз – ничего страшно не случится, но за каждым разом шел новый, я постоянно находил отговорки, считал себя исключением, что я независим, что я сильная личность и в любой момент смогу бросить, но все это и было зависимостью.

За каждого нового «клиента» мне полагался бонус. Это стало моим постоянным заработком после универа. У меня выходило вполне неплохо, словно старые студенческие заказы никуда не делись, я так же оставался при деньгах, но тратил на те же самые слабости.

Работа на Писцова подарила возможность знакомиться с огромным количеством разнообразных людей. Жизнь превратилась в мечту, что ни день, то новое кино. Но не все так безоблачно. Я ни с кем не успевал сблизиться, никому не мог открыться и обсудить то, что меня действительно волновало. Порой так сильно хотелось заплакать, высказаться, но надежного плеча не было. Раньше я стремился к одиночеству, но не ожидал, что это так тяжело.

Мои школьные друзья сменились на общество Писцова, но меня смешила их компания. Идеалисты. Верят в свою идею, либо делают серьезный вид, что верят. Только с Аней чувствовал себя на одной волне. Она также потешалась над всей этой псевдоверой в Идеального и Единого Бога. Я безумно сильно хотел с ней сблизиться, но она вечно была в разъездах со своим дедом, либо под тщательным присмотром. Любая встреча с ней становилась вожделенной целью, только с ней жизнь обретала краски, хоть и под веществами. Это убийственная комбинация. Каждый из нас стремился к саморазрушению, каждый понимал последствия такого образа жизни и осуждал его, но ни один из нас не прикладывал усилия, чтобы соскочить.

Очередным шансом пообщаться стала совместная рабочая вылазка. Я сам предложил Писцову пройтись по злачным местам в Химках, а Аня ожидаемо вызвалась мне на помощь. Так и начался наш очередной рекламный крестовый поход.

– Кажись, повезло, – произнес аккуратно под ушко Ане. Мы шастали из одного заведения в другое, но везде народ жил, а в очередной полуподвальной тьме люди просто существовали, глушили свое безликое существование. Идеальная мишень, чтобы разрушить уже привычную идиллию. – Меня задолбало менять место, хочется чуть зависнуть.

– Да. Это оно. – Аня оценивала всех посетителей, пока не спеша попивала коктейль. – Предлагаю игру. Один человек – один балл. У кого меньше, тот сегодня за все платит.

– Идет.

В баре было полно одиночек. Они с грустными физиономиями и бокалами в руках утыкались взглядом либо в пустоту, либо в телефон. Жизнь – грузовая штука. Раньше говорил, что все бы отдал за такое, но понимаю, что мне требовался собеседник. Я чувствовал себя непонятым, чужим, что лучше быть одному, чем открываться человеку, который тебя все равно никогда не поймет.

– Привет, приятель. Чего грустный такой? – Я подсел к парню, который не отрывал глаз от стакана, по которому гонял лед и остатки соды.

– Привет, – недоверчиво произнес он, – день не задался.

– Если бы я глушил так после каждого неудавшегося дня, то давно бы спился. – Я усмехнулся и по-дружески шлепнул его по плечу.

На его фоне я выглядел источником света, что для меня несвойственно. Всегда комфортно чувствовал себя на его месте, но работа требовала перемен, а следовательно, перемен от моей жертвы.

– Приятель! – он угрожающе обратился ко мне. – Я не хочу ни с кем разговаривать. Особенно с такими, как ты! Свали!

– Оу! Друг, я здесь с миром. Успокойся.

– Бармен?! – воскликнул он, после чего повернулся ко мне. – Где ты здесь друга нашел? Бармен?! – На него наконец обратили внимание. – У вас здесь нарик обосновался! Сделайте уже что-нибудь, а то всех клиентов распугает!

– Че забыл?! – уже накинулся на меня подошедший бармен. – Здесь приличное заведение. Вали по-хорошему, иначе охрана выкинет!

Я оторопел от подобной нападки. Для меня это было в новинку. Ко мне никто так не обращался. Оспаривать свое право не видел смысла. Я встал из-за барной стойки и скорее двинулся к выходу. У двери висело зеркало, с которого на меня смотрели два провалившихся глаза, посиневшая кожа и прожженная от пепла с косяков одежда. Меня тошнило от собственного вида. Я старался спрятать его в своем подсознание. Не замечать. На свежем воздухе летний ветерок бодрил, отчего повыскакивали по коже мурашки. Я уселся на бордюре перед баром в ожидании Ани, ртом хватал воздух, издавая подобие всхлипов. Мне хотелось плакать, но не выходило. Эта пустота внутри прожигала все. Я понимал, что так не должно быть. Я обязан что-то чувствовать.

– А где белый флаг или накрытый стол?

– Меня выгнали. – Я поднял глаза на Аню, которая выглядела не лучше, но гармоничней, более естественно.

– Заметила, но не стала вмешиваться. Просто клиенты не любят, когда от них отвлекаются. Сам знаешь.

– Рад, что у тебя все окей.

– Ну-у-у. Так, закинула удочку. Не более. Так что не грусти. Пошли лучше закинемся.

На последнем слове меня выдернуло из пустоты, и я, словно мышь за сыром, полетел за Аней. Мне было все равно, куда мы идем, волновало только то, что ждало в конце пути. Когда эта мысль прилетала в голову, я смеялся, но ничего не мог поделать. Большинство наркоманов осознают, что они делают, понимают, что это плохо, что это их разрушает. Ничего с этим знанием поделать не могут. Когда нам озвучивают нашу «слабость», то мы воспринимаем это замечание в штыки. Никто нам не смеет указывать, что делать. И из-за этого создается замкнутый круг зависимости. Это не единственная причина, почему так сложно слезть, у каждого она своя. Порой мы даже не пытаемся понять человека, которому протягиваем руку помощи, из-за чего только вредим положению. Получи я эти знания раньше, то шрамов было бы меньше.

– Ты не хотела бы изменить свою жизнь?

– Что? – Аня посмотрела вопросительно из-за плеча. – А кто бы не хотел?

– Многие своей жизнью недовольны.

– Мы люди. Мы всегда недовольны.

– И что бы ты изменила?

– Раньше узнать правду об отце.

Я ждал встречного вопроса, но его не последовало. Те, кто спрашивает, как дела, чаще ждут, чтобы спросили то же самое у них, ведь их подбивает рассказать то, что их волнует. В этот раз я поймал боль Ани, ведь сам бы все отдал за правду об отце с детства, возможно, жизнь не привела бы к той черте, где оказался. Но мой ответ был бы все равно иным.

Во дворах мы продолжили гулянку, специально выбрали место, где не встретим полицейских и можем просматривать все входы и выходы. Мы наслаждались жизнью, обществом друг друга, а если быть точнее, нераздражением друг друга.

Наш маленький корпоратив раздулся до огромных масштабов, образовав дыру в моем сознании. Очнулся я от просачивающихся лучей солнца сквозь листья деревьев. Лежать было неудобно, повернуться некуда, так как по обе стороны находились стенки по самые плечи. До меня не сразу дошло, что я лежу в яме, да еще в какой.

Кое-как с больной головой вылез из своей ночлежки. На соседнем надгробии лежали мой телефон и паспорт. Я уселся на краю могилы и пытался прийти в себя, вспомнить, как очутился на кладбище. В голову приходила только одна мысль, что это очередная шутка Ани. Она собиралась уезжать в очередное «турне» с дедом, в результате чего я бы с ней снова не увиделся. Вероятно, она будет меня дразнить фотографиями, как я с удобством лежу в могиле. Злая ирония. Я достиг дна. Во всех смыслах. Это был конец пути. От этой ситуации я не смеялся. Было пофиг. А вот пофигизм меня напрягал. Пугало отсутствие границ моего безразличия.

На одном из соседних надгробий я приметил стопку и закуску, оставленные усопшему. Без всякого стыда подполз и похмелился тем, что было. Внутри как будто снова закипела жизнь, причем всеми красками.

Найти выход с кладбища не составило труда. Бесили только взгляды встреченных по дороге людей. Выглядел я мерзко: грязный, в порванной одеждой и с отвратительным запашком. Из-за этого лезть в общественный транспорт не стал. Двинулся вдоль трассы к себе домой. На месте оказался только через пару часов. В первую очередь завалился отмокать в ванну. Как я и предполагал, одним из сообщений на телефоне меня встречал снимок от Ани, где я, сложа руки на груди, сплю в могиле. Среди смайлов затерялся звонок от матери. С ней меньше всего хотелось разговаривать, но внутренний голос подсказывал, что пора.

– Але! – раздался ее голос из телефона после непродолжительных гудков.

– Привет, ма. Как дела? – по привычке произнес классическую фразу.

– Привет. Да не очень. Ты куда пропал? Звоню, а ты не отвечаешь?

– Почему не очень?

– Со здоровьем опять проблемы. Врачи снова рекомендуют лечь на стационар.

– И чего ты не ложишься? Врачей-то надо слушать.

– Да что мне они. Все к старости будем дряхленькими.

– Это не значит, что не стоит следить за своим здоровьем. Полечись. Пожалуйста. Побереги себя. Кроме тебя самой никто не позаботится о твоем здоровье.

– Хорошо. Сейчас разберусь только с огородом и лягу. Твои-то как дела?

– Вот сдался тебе огород. Он-то тебя и сведет в могилу. Заняться тебе больше нечем? Найди уже себе хобби.

– Ну как без огорода? Тут все натуральное, домашнее.

– На рынке то же самое.

– Нет. Не говори так. Там не знаешь, на чем выращено.

– Ты сама помидоры купоросом удобряешь и живешь возле такого же завода, как и эти бабки. Так что выращено у вас все одинаково. Так что, ма, не говори глупости.

– Ну не знаю. Все-таки свое.

– Здоровье тоже все-таки твое. Задумайся. Стоит ли оно того.

– Хорошо. Я подумаю. Как на работе дела?

– И еще. Прекрати заниматься самолечением. Тоже до добра не доведет. Тоже неизвестно, чем ты там лечишь. – На фоне раздался белый шум. – Алло? Ма, ты здесь?

– Да. Да. Я тебя слышу. А ты меня?

– Ма, связь плохая. Давай в другой раз созвонимся. У меня все хорошо. Пока.

Я не мог долго говорить с мамой. Чем дальше, тем сильнее казалось, что спалюсь, что под кайфом. В случаях, когда это происходило, сваливал на усталость, и она верила. Она же мама. Это единственные моменты, когда я стыдился того, во что превратился. Не такое будущее она хотела мне подарить.

Из ванны я вылезал с большой неохотой, но уснуть и проснуться в холодной воде совсем не хотелось. После пары случаев я отучил себя так поступать, ведь после этого всегда ходил простывший, что для моего внешнего вида сказывалось еще хуже.

Без Ани дни протекали быстрее. Точнее, любое ее появление выбивало меня из монотонности. Фотографиями с кладбища она продолжала дразнить. Эта внутренняя шутка оставалась между нами долго.

Появление Миши тоже превращалось в обыденность, тем более все его разговоры превращали в одинаковую пустую болтовню. У него были одни темы: про Ястребскую область, про свои судебные дела и про Церковь Истинного Бога. Я так и не понял, с чего он так сблизился со мной, как будто больше никто не хотел с ним в нашем обществе говорить, но парень он неплохой и весьма притягательный, который не смотрелся на фоне всех остальных. Ему было не место в нашей общине, он куда больше всех нас заслуживал компании получше, особенно лучше меня.

– Слышал, что сейчас творится в Ястребске? – размышлял он, будучи у меня в гостях. – Просто рай для анархистов.

– Да? И почему? – Я как обычно был убит. Валялся на диване. Присутствие Миши меня не смущало, но бесили порой его нравоучения.

– Кто-то сжигает объекты под страхованием вашего губернатора. Причем так искусно, без жертв. Прям заслуживает уважение.

– Да? И с каких пор ты одобряешь анархию?

– Нет. Конечно, я не одобряю. Просто не могу не восхититься грамотностью исполнения. Кого-то местное правление явно задело. Мы с Кузьмичом только переживаем, как бы он наши церкви не пожег, ищем уже другого страховщика. Я предлагал ему вариант на этом подзаработать, но ему репутация важней. Не хочет, чтобы церковь ассоциировалась с огнем. Типа грешно. Словно какое-то язычество. На мой взгляд, было бы больше общественного внимания, может, теплее народ отнесся.

– Да? Прям с огоньком идея, – сквозь зевок сказал я.

– Ты можешь быть хоть раз посерьезней?

– Зачем? Мне хватает серьезности с этими вислоухими придурками. Дай хоть с тобой подурачиться.

– Не думал изменить уже свою жизнь? Я целый год за тобой наблюдаю, а ты даже не планируешь меняться или двигаться дальше. Какое ты видишь для себя будущее?

– Братан, иди нафиг. Запел родительскую песню. Все меня устраивает. Сам-то ты как изменился? Ты ничем не лучше меня. Я хотя бы принял себя таким, какой я есть, а ты дальше продолжаешь строить из себя святого. Лучше закинься. Расслабься.

– Дурак ты, Игорек. В дури ты не найдешь счастья. Я прекрасно осознаю, каким дерьмом занимаюсь для Кузьмича, но получаю в ответ ресурсы, которые пускаю на пользу. Я для себя знаю, что поступаю правильно. Понятно, что не каждый согласится, что цель оправдывает средства. Везде будут недовольные, просто надо научиться анализировать свои действия, а не опускать руки от чьей-то критики в твою сторону.

– Медведь! Пошел нахер отсюда! Поступает он правильно. Ты хуже любого дилера. Ты адвокат дьявола. Тебе нечем крыть.

– Знаешь? Я не обязан тебе что-либо доказывать. Я тоже, конечно, молодец, нашел, перед кем оправдываться.

– Ой, вот не надо мне тут обидку строить, что я тут плохой. Ну давай, удиви. Что ты сделал?

Миша ломался. Пару раз открывал рот, но останавливался. Надувал щеки и кидал в мою сторону косой взгляд.

– Я с денег Кузьмича сейчас активно помогаю обманутым дольщикам, нахожу дополнительных инвесторов и застройщиков, что готовы помочь.

– Успешно?

– Да! Ты, конечно, не оценишь, но я и не жду.

– Молодец. – Я достал из-под подушки гостевую таблетку и протянул ему. – Заслужил конфетку.

– Ох, с кем я говорю. Для тебя, видимо, конфетка – это высшая награда.

И так из раза в раз. Из-за этого все разговоры с Мишей затирались в моей памяти. Возможно, он говорил о чем-то действительно важном, но я этого не слышал и не фиксировал. Но придется признать, что я любил этого засранца и очень ему был благодарен, что составлял мне компанию. Если бы не он, я одичал бы намного быстрее. Он стал своего рода ангелочком на моем плече, в то время как Аня – истинным чертенком. Проблема заключалась в том, что силы света я не способен был больше слушать, но для баланса его мнение требовалось рассмотреть.

Чем чаще посещал анонимные общества, тем тоскливей становилась жизнь. Это превращалось в рутину и одновременно в жуткую шутку над моей жизнью. Никакой анонимности нет. Наши зависимости у всех как на ладони. До сих пор удивительно, почему меня в этом цирке не разоблачили. Порой казалось, что из-за регулярной смены точки зрения я сходил с ума. У меня не получалось стабильно рассуждать и сохранять мысль, мое восприятие мира просто не могло фокусироваться на чем-то одном. Я забывал, что было вчера, какие эмоция испытывал. Поэтому все, что происходило вокруг меня, казалось непоследовательным, как будто я уже побывал в конце пути, теперь смотрю на то, что этому предвещало. Окончательным крахом стала встреча на очередном собрании с зеркальным моим отражением, как будто теперь сидели друг напротив друга ангел и демон. Я со своими темными волосами, карими глазами и во всем черном и мое отражение в белом, с голубыми глазами и светлой прядью. Только ангел почему-то имел татуировки, о которых я давно мечтал, но не решался, либо не имел на них денег и времени.

– И как же тебя сюда занесло?

– Не знаю. Сперва одна тусовка. Затем другая. Ничего же плохого не предвещало.

– Да? Но ты здесь. Со мной. Скорей всего хотел всем доказать, что лучше остальных. Выше всего того отребья, на которых указывали предки. Ты все контролируешь. В любой момент сможешь сказать «НЕТ».

– Отец вечно повторял, чтобы я не совершал его ошибок. Ха. Я и не совершил. Зачем напиваться, когда можно улететь.

– Улетел?

– Да! И очень сильно. Теперь не знаю, как спуститься.

– Остается только упасть, все при этом себе сломав!

Мой двойник смотрел таким вдумчивым взглядом. Другого пути не было. Я это понимал, но не принимал. Не мог. Должен найтись способ легче себя изменить. Может, у кого-нибудь получилось бы меня сбить с этого пути.

– Иоша, очнись! – раздался голос Ани, который вызывал меня из пучины моего сознания. – Иоша, подай хоть какие-то признаки жизни!

При попытке разомкнуть глаза свет остро бил в глаза. По сторонам опять проступали рамки, а спине было неудобно и холодно.

– Жив, жив, – прохрипел я.

– Здесь упаковка от витаминов. Сколько ты сожрал?

Голова не соображала. Я пытался вспомнить последнее, что происходило, но туман не позволял.

– Не помню.

– Давай! Вставай! – Она тянула меня за рукав. – Тебя надо почистить.

– Не могу. Все тело болит.

– Давай хотя бы на бок.

– Какой на бок, мне блевать прям в могилу?

– Какую могилу? Ты себя уже на кровати похоронил? Все сделаем по старинке. – Раздались звуки копошения вокруг меня. Она своими силами поворачивала меня и чем-то вокруг гремела. – Совсем с ума сошел. Ладно я. Мне дозволено. А ты-то что? Не можешь жить здесь – вали домой. Там тебя приведут в порядок и окружат заботой.

– Там об меня вытрут ноги. Я для всех предатель, что для матери, что для друзей. Никому нет до меня дела. Я жалок.

– Хочешь пожаловаться на жизнь? Давай я тебе о своей расскажу?

– Ань…

– Тебе еще есть что терять. Блин, у тебя есть возможность все вернуть.

– Зачем? – Я с трудом и с болью во всем теле сел на диван. – Меня все устраивает.

– Я не забыла твою исповедь.

– Исповедь? Какая еще исповедь?

– Ну? Тогда, на кладбище… Ну да. Конечно. Ты ужрался. Совсем уже не соображаешь. Иошь, завязывай давай. Ты не контролируешь уже себя.

– Как ты смеешь говорить мне это? Кто ты вообще? Дозволено ей. Миссией себя считаешь? Что лучше меня? Ты никто. Кичишься своим дедом и его властью, но сама нихрена ничего не стоишь. Ты не лучше меня. Избалованная девчонка.

В меня прилетела пощечина. Аня смотрела в мои глаза, ждала реакции, но мне было все равно. Я провалился глубоко в пустоту. Возможно, она и не ждала моего ответа. Возможно, кадр просто завис перед глазами, так как когда очнулся, снова был один.

Не помню, сколько пробыл в таком состоянии, но жизнь продолжала течь. Улыбки незнакомцам, когда им промывал мозги. Разговоры с собой. Мишина белиберда. И пустые разговоры с матерью. А я все продолжаю смотреть в пустоту.

Здоровье мамы не улучшалось, но она хотя бы обратилась в поликлинику. Доктор прописал лекарства и пообещал, что она пойдет на поправку. Я уточнил, стоит ли ей лечь в больницу, она ответила, что отказалась, когда предлагали врачи. Все как всегда. Мама такая мама. Видимо, от нее моя упертость, как и чувство «авось пронесет». Забавная истина. Под кайфом откровения случаются регулярно, но не могут сохраниться в голове. Любой полет размазывается и становится похож на картины экспрессионистов, из которых уже сложно что-либо понять.

Щелчок.

– Очнись, – в голове раздался голос Миши. – Ты опять ушел. – Перед моим лицом находились его пальцы, готовые для второго щелчка. Мы находились в каком-то ресторане, в котором я и не помню, как оказался.

– Я так больше не могу. – Я утонул в своих лапищах, чтобы хоть как-то собраться. – Я не различаю, где реальность, а где вымысел. Все вокруг скачет, как кузнечик. Прыг. Прыг. Прыг.

– Тогда обратись за помощью, – спокойно говорил Миша.

– Я видел, как помогают. Разве лучше тем, кого я привожу? Они лишь меняют одну зависимость на другую. Так какая разница? – Я уже истерил, пытался заплакать, но не выходило. – Это замкнутый круг.

– Выбери полезную зависимость.

– Какую? Крестиком вышивать? А может в политику удариться. Класс зависимость. Просто пушка.

– Ты разве ни о чем не мечтал в детстве?

– Я? Да о чем я только не мечтал. Всего и не припомнишь. Сам разве не представлял различные ситуации, как ты делаешь это или то.

– Знаешь, мне с детства нравилось помогать людям. Нравилось видеть их улыбки благодарности. Наверное, поэтому и пошел в адвокатуру, хотел помогать обычным людям.

– Да? Поэтому ты их всех приводишь в секту?

– Я не ангел. И никогда себя им не считал. Союз с Писцовым – необходимое зло. Сколько мне тебе об этом повторять? С его помощью у меня больше возможностей.

– Ты, как и любой зависимый, ищешь оправдания своим действиям. Сам уже давно увяз во лжи себе. Может, откроешь уже глаза? Тебе нравится быть нужным кому-то, нравится репутация хорошего парня. Тебе пофиг на всех тех людей, которым помогаешь. Они лишь средство в удовлетворение твоей потребности.

– Моя потребность – не разрушающая.

– Не бывает, когда одним и другим хорошо. Обязательно будут те, кто пострадает от твоей помощи.