Книга Иоши

Роман Гребенчиков

Книга Иоши

Пролог

С детства учат, что такое хорошо, а что такое плохо, но не учат, что правильных решений не существует, что сомневаться надо в каждом своем поступке.

Я несся по прибрежной роще. Из-за шума в голове не слышал ничего, а ком в горле мешал нормально дышать. Каждая вспышка салюта озаряла путь, но после затухания все погружалось во тьму, отчего врезался во встреченные ветви. В темноте не заметил выступающий корень и, зацепившись ногой, кувырком полетел с уступа. Я упал в один из множества ручьев, втекающих в реку. Ноги не слушались, проваливались в иле, и не получалось подняться. Сил не находилось и хотелось орать, но пальцами погружался в землю, чтобы выкарабкаться из ловушки. Весь перемазанный в грязи, вылез из низины. Салют в честь Дня города закончился, и куда бежать, было непонятно.

– Кулак! – прокричал я, но ответа не последовало.

Выбора не оставалось, и я следовал прямиком туда, откуда вылез. Деревья с травой редели, проступала река с отблесками фонарей с другого берега. Я разобрался, где нахожусь, и сообразил, куда бежать.

Впереди сквозь ветви различил Кулака, лежавшего на поляне перед рекой. Голоса в голове кричали, что опоздал. Я еще быстрее побежал к своему другу, но, оказавшись на поляне, получил удар в грудь бревном. Упал на землю. Солнечное сплетение выло от боли, и я не мог вдохнуть.

– Еще и ты здесь, – сквозь шум в голове прогремел голос надо мной.

– Не тронь его, – прохрипел Кулак, поднявшийся на колено.

– Не могу! – прокричал напавший. – Вы знаете правду!

Я видел, как тряслись его покрасневшие руки, что держали бревно. Попытался встать, но противник ногой откинул обратно на землю. У меня не было сил, все тело выло от боли и не давало бороться.

– Если мы разгадали твою тайну, думаешь, другие не додумаются? Все поймут, кто такой Родищенский палач. Прошу. Прекрати убивать. Сдайся. Пожалуйста. Прошу. Как друг!

– Какие вы мне друзья? Смеетесь надо мной? Ни во что не ставите. Думаешь, я этого не вижу? Я для вас клоун!

– Ты не прав. – Кулак встал, опираясь на упавшее дерево, и прижал свободную руку к сердцу. – Ты мой друг, и я хочу спасти тебя. Это не предательство. Просто доверься мне, что так лучше.

Родищенский палач убрал с меня ногу, бросил бревно и пошел к Кулаку. Он был крупнее каждого из нас, бороться с такой тушей бесполезно. Кулак прикрыл себя трясущимися руками, но палач несколькими ударами свалил его обратно на землю.

Замахнулся ногой, но вдруг остановился. Раздались пьяные голоса и смех. На противоположном берегу гуляла молодежь. Увидеть нас они не могли, но услышать борьбу вполне. Палач опустился к Кулаку и обхватил лапищами его горло. Кулак пытался сопротивляться, вырваться, но у него не было шансов свалить с себя эту тушу.

Я собрался с силами, встал и взял бревно. Оно перевешивало меня, но, кое-как размахнувшись, ударил палача по голове. Его тело упало рядом с Кулаком. Бревно выпало из моих рук. В глазах все плыло. Все тело ныло от боли, но чувство победы придавало сил.

– Что… что ты наделал? – промямлил Кулак, отползая от тела. Шум в голове затухал, и до меня доносилось тяжелое дыхание друга. – Мы… мы… мы должны были спасти… Что ты наделал!

Глава 1

Странная штука жизнь. Реальная жизнь с книжной не сравнится. Герои ошибаются, проходят испытания и в результате чему-то учатся. А в реальности все не так. Мы постоянно наступаем на одни и те же грабли, не делаем выводы, хотя говорим себе, что это в последний раз. А когда случаются перемены, то уже поздно.

Почему так? Мы все мечтатели, которые надеются на лучший исход, что все будет по-другому, не как в прошлый раз, но все равно ошибаемся.

Последний год задумываюсь об этом: результаты моих решений все чаще откликались в моей жизни. Паршиво от этого чувствовал себя, ведь не знал, что будет завтра. Думал и о бессмысленности своих поступков. От этих мыслей все давило внутри, сводило солнечное сплетение и не выходило нормально дышать.

Я стоял на платформе Казанского вокзала в ожидании «Ласточки» на Родищенск и проклинал себя за очередную глупость – за мою вечную нерасторопность. В тот раз она сыграла со мной самую злую шутку. Меня переполняла злость, что так поздно ехал в Родищенск. Я должен был быть там месяц назад, но уже поздно. В своей голове прокручивал сценарии, что было бы, если столько времени не тупил на одном месте, сколько всего полезного и стоящего мог сделать, а главное – сколько хорошего бы сделал для окружающих, особенно для матери.

Мне противно находиться в зале ожидания или в здании вокзала, мне противны человеческие лица: безразличные, безучастные. Я ненавидел этих людей, что их не мучали те же проблемы, что и меня. Понимаю, это неправильно, но удобнее считать себя и свои проблемы уникальными. Так спокойней, ведь можно все объяснить и пожаловаться на мир, что он меня просто-напросто не понимает. Хотя такой глубокий анализ тогда не составлял, а просто ненавидел всех вокруг.

Я не люблю людей. Я рядом с ними задыхаюсь. Четыре часа с ними на поезде меня пугали: я боялся быть у всех на виду, боялся, что разоблачат мои проблемы, мою уникальность. Меньше всего хотел сочувствия, да и любого внимания. Мне был необходим телепорт из пункта «А» в пункт «Б», чтобы избежать любого человеческого присутствия.

Я не отрывал глаз от рельсов, пока их не загородила прибывшая «Ласточка». Оторвала от дум мысль, что сейчас будут стягиваться на платформу все пассажиры. Я пытался спрятаться от неизвестных силуэтов за столбами, но они заполоняли весь перрон, не оставив ни малейшего участка спокойствия.

Поезд ехал до Ястребска с единственной остановкой в Родищенске. Меня пугала возможность встретить кого-то из родного города. Я не был готов делиться прошедшей у меня жизнью и то же самое узнавать у давнего знакомого. Я избегал любого контакта с людьми: не только словесного, но и визуального. И да, я повторяюсь, ведь все мысли об одном и том же.

Я ненавижу людей, и не только в тот день, но и всегда, так только случались просветы желания к ним приблизиться, но с каждым годом это желание все реже и реже возникало во мне. Быть одному, в стороне от всего, весьма неплохо.

К несчастью, настоящая пытка только предстояла. Так как я один из первых вошел в «Ласточку», то ужаснулся тому, куда попал. Честно, я и забыл это редчайшее удовольствие от путешествия в них. Да, внешне очень приятное и благоустроенное место, но об отдыхе в дороге можно забыть. Ярчайший свет в салоне заставлял ненавидеть не только людей, но и весь мир. Больно было уже смотреть на столицу за окном, ведь даже через отражение этот блеск резал глаза. Ох, а что до сидений – жесткие и некомфортные, в которых невозможно вытянуться. Я с болью вспомнил, как сложно засыпать в подобном комфорте, да еще в придачу убрали столики, на которые можно положить голову. А самое отвратительное, что мне предстояло разделить пространство для ног с неизвестным мне человеком, который может не оставить места для меня, засунув неудобный чемодан под свое сидение. Хотя это и было самым страшным: какие экспонаты меня будут ожидать в дороге, ведь не помню ни одного случая, чтобы со мной ехал кто-то адекватный или более-менее приятный. Да! От меня тянет лицемерием, не спорю, в тот день я сам был одним из неприятнейших экспонатов.

Будучи в ожидании своих уже нелюбимых спутников, я оценивал рассаживающихся пассажиров. Посадка началась, как всегда, за полчаса до отправления, и люди не спешили заполнять вагон. Через ряд от меня уже уместилась молодая семья с двумя маленькими детьми. Дед с несколькими баулами заполнил тумбу под багаж и искал, куда бы еще засунуть свое добро. Дама с голосистой собачкой, которая реагировала на любые телодвижения окружающих. Я все ожидал увидеть свой подвид, но, видимо, в этом вагоне был одинок.

В будний день пассажиров оказалось не так много, мне еще может повезти, и я проведу дорогу в уединении, но меня, как всегда, преследует судьба-злодейка. К моей ячейке подошел дождевой червь в опрятном костюме и поздоровался. С ним был один только саквояж, который он засунул под сидение по диагонали от меня. Я гадал, чего от него ждать. Одеколоновый убийца? Нет. Человек-закуска? Тоже непохож. Один из подвидов не затыкающихся болтунов?

– Бурная ночка? – спросил оживленно Червь, слегка мне улыбнувшись. Он уселся над своей сумкой и наклонился в мою сторону.

Недовольный гусь – установил я первое клеймо. Всю дорогу будет ворчать на меня и на свою несчастную жизнь. Я таких называю Бедняжками. Будет жаловаться, как подобные мне испортили его карьеру и жизнь, а он такой правильный и неприкасаемый, всю жизнь пашет на благое дело, но мы своим существованием его раздражаем и мешаем достигать цели. Таким сложно объяснить, что проблема не в нас, а в них.

Я не стал одобрять общение с ним и лишь кивнул, тем более, если бы открыл рот, запах мог жахнуть на весь вагон.

– Хороший возраст, – уже с позитивной ноткой произнес он и выпрямился на сидении, но не оторвал от меня взгляд, только приподнял брови. – Скучаю даже по тем годам. Беззаботное время. Тоже после хорошей пьянки боялся открыть рот и разоблачить себя. Особенно на парах – преподаватели могли запросто выгнать с занятий, а после припомнить это на экзамене.

Ошибочка. Это мог быть Вспоминашка. Всю дорогу будет рассказывать невероятные истории о своей жизни. Тем более раньше было лучше. Особенно при каком-нибудь Сталине, но, судя по его возрасту, навскидку, запомнил лишь жизнь при Горбачеве. Я ожидал, что будет рассказывать о лихих девяностых. Не удивлюсь, если он процитирует какую-нить Бригаду или Бумера.

Но все это ерунда. Он зашел в вагон в последнюю минуту перед отправлением. На удивление, не запыхался. Этот ожидаемый болтун, точно рассчитал, сколько времени ему нужно, чтобы успеть на поезд. Педант. А это качество свойственно Заботушкам, а они по совместительству еще и Человеки-закуски, хотя именно на последних он не был похож.

– Ох, чего мы только не вытворяли в универе из подобного, – ответил я, но так и не одарил его своим внимание. До сих пор не могу понять, что меня сподвигло на разговор, он меня привлекал только как человек-загадка. И как только я его раскушу, он мне наскучит. – К примеру, приходили со стаканчиками из Мака, наполненными различными коктейлями. И было плевать, что скажет нам на это препод.

– С каждым новым поколением появляются более дерзкие поступки. Видимо, так хотим показать родителям, что мы намного лучше их.

– Или хуже.

Мой сосед лишь ухмыльнулся, после чего достал из саквояжа папку и начал изучать документы.

Видимо, в нашей паре действительно экспонатом был я. Причем неприятным. Отдам соседу должное, хотя бы с улыбкой принял мое похмелье. Раньше и я был спокойным и незаметным пассажиром, тихо ехал всю дорогу и терпел творящееся вокруг меня безумие. Все-таки что-то в жизни и меняет нас, только, кажется, не в лучшую сторону. Единственное, что точно сохранилось, так это ненависть к дороге. Я обожаю путешествовать в новые места, но смириться с переездами так и не смог. Бесила ограниченность, что у меня очень маленький список возможностей. Однажды решил попробовать просто забыться в дороге, напиться до беспамятства и уснуть, но вышло только хуже: размывающееся окружение за окном кружило голову, хотелось припасть к земле и удобрить почву недавним допингом.

Не могу сказать, что при похмелье ситуация лучше, но тошнота присутствовала только в голове, а не в организме, хотелось разбить лоб о стекло, чтобы отключиться на время поездки. Москва проносилась за окном. Кооперативные гаражи, многонациональные рынки, тесные хрущевки, а главное, все как под копирку. Километр за километром все повторялось. Все перед глазами смешивалось в непонятный коктейль. От света в салоне и огоньков за стеклом глаза щемились и просились прикрыть их на секунду. Все больше оттенков красного и черного проносилось передо мной, смешиваясь в бесформенную жижу. Как будто красками рисовали на холсте, выстраивая карикатурную сцену. Всему виной была моя больная голова, которая воображала бессвязные детали из памяти.

Снова свет. Кто-то толкал меня в плечо. Мне не верилось, что заснул, но бесила мысль, что посмели нарушить такой блаженный момент.

Проводница. Она хотела увидеть мой билет. И, разобравшись с формальностью, пожелала мне и моему спутнику счастливой дороги до Родищенска.

– По делам едете или с туристическими целями? – спросил меня активировавшийся Червь.

– По делам.

У меня не получалось прийти в себя. Столица за окном уже успела смениться подмосковными лесами, которые тоже противно плыли перед глазами. Я хотел снова отключиться, но организм не позволял, в голове зашевелились таракашки, требовавшие мозговой активности, от которой все начинало гудеть.

– Не страшно сейчас ехать в Родищеск в свете последних событий? – дальше интересовался Червь.

– С чего бы вдруг? – Я последнее время совсем не следил за новостями и не понимал, о чем он.

– Снова объявился Родищенский палач.

Мне показалось, что еще сплю. Это имя я не слышал очень давно. Чтобы проверить свое состояние, повернулся к окну и пару раз щипнул себя за руку.

– Это как? Десять лет его не было, и вот опять? – Я косо взглянул на Червя, но его упертый в меня взгляд развернул мою голову обратно к окну. – Вся область с ума посходила, что ли? Еще неизвестно, чем закончилась история с поджигателем в Ястребске, а тут на-те, новая жесть.

– Последние несколько дней говорят о нем, и, как выяснилось, власти города не распространялись, что он вернулся. Так что неизвестно, сколько на самом деле уже жертв. Лучше вам быть аккуратней в Родищенске.

– Чушь! – Руки произвольно побежали по карманам в поисках сигарет. Не забыл ли их дома? Я знал, что курить в поезде нельзя, но хотелось приготовить к ритуалу при первой возможности. – Мы его в детстве не боялись, и сейчас бояться не вижу смысла. Что изменилось? Этот маньяк действовал по определенному сценарию. И я уверен, что не подходил по его параметрам.

Червь с удивлением следил за моим раздражением на поднятую тему, но я удивился не меньше своему поведению и старался обратно залезть в свой кокон. Настолько мне было дискомфортно за рамками обычного состояния.

– И что это за сценарий?

– Ну не знаю. – Я уже начинал жалеть, что мой язык развязался. Похмелье и сонное состояние выбили из колеи. – Какие-то видимые личности города на тот момент. – Червь внимательно за мной следил, ожидая добавки, и это меня раздражало. – К примеру, наш меценат Шпаров Вячеслав Анатольевич. Вот за что его можно было убить? Его любил весь город. Он проспонсировал ремонт многих школ. Построил действительно хорошую библиотеку. И добился того, чтобы власти вместо очередной церкви построили новую больницу. Великий человек. И так с остальными жертвами маньяка. Они не заслуживали смерти. Но я не тот, у кого стоит спрашивать обо всем этом. В нашем возрасте мы его почему-то не боялись, спокойно выходили на улицу и делали свои подростковые дела. Этот ужас происходил где-то далеко от нас, а самое главное – не с нами.

Червь наконец-то устремил свой взгляд на папку. Я расслабился, что он потерял интерес.

– Вы из Родищенска, верно? – спросил Червь, но при этом продолжал изучать свои документы.

– Это мой родной город. – Челюсть словно онемела и мешала говорить. – Хотя после школы туда больше не возвращался.

– А почему сейчас решили вернуться? – Червь слегка приподнял взгляд на меня и улыбнулся.

– Сказал же, дела. Семейные.

Для меня было непривычно столько говорить и особенно рассказывать. Куда комфортней чувствовал себя на месте слушателя или наблюдателя. Но я понимал любопытство Червя. Те, кто в жизни не сталкивался с подобным ужасом, всегда интересуются, каково это. Проблема в том, что ничего такого в этом нет. И если это правда, что вернулся Родищенский палач, то вероятность его встретить очень мала. Город, где сорок тысяч жителей на тебя одного, – так что маловероятно. Это не Ястребский поджигатель, охват которого был в разы больше.

За размышлениями о возвращении маньяка не заметил, как время пролетело. Мы проезжали реку Родань, а именно с нее начиналась Ястребская область, и, когда мы должны были пересечь ее второй раз, за бугром возникал бы город Родищенск, а между этими мостами час пути.

Меня не было дома десять лет. Летом нас было невозможно вытянуть из реки. У нас был свой укромный уголок на берегу. Сперва просто полянка, окруженная высокой травой и несколькими деревьями, потом на иве подвесили тарзанку со снимаемой перекладиной, чтобы никто посторонний не пользовался ей, и последним шиком был построенный нами же мостик, но, к несчастью, со временем его начали примечать и остальные. Укромным уголком наша полянка больше не была. Замечательное место. Невозможно не любить то, во что вложено столько сил и стараний.

– Что стоит знать незнакомцу о Родищенске? – выбил меня из воспоминаний Червь.

– Да ничего такого. Если вы были в любом другом маленьком городке, то Родищенск ничем не отличается.

– Может, куда посоветуете сходить или на что-нибудь посмотреть?

– Извините, я не был здесь десять лет, сомневаюсь, что смогу вам помочь.

У меня так и не появилось желание общаться с Червем. Он действительно складывал о себе впечатление скользкой и неприятной личности, и исправлять о нем свое мнение, узнавая взаимно информацию, я не собирался. Я не стал ждать второго пересечения с Роданью и направился к выходу. Что угодно, лишь бы не сидеть с Червем. Возле дверей было прохладно, что не могло не радовать. Мне было полезно остудиться, ведь домой лучше прибыть без признаков похмелья. Мне и так стыдно оттого, что приезжаю так поздно. Поезд загромыхал, проезжая через Родань. Для пассажиров это был знак готовиться к выходу. Из соседнего вагона уже спешила проводница, чтобы выпустить людей на платформу. За окном пролетали частные дома и огороженные территории промзон. «Ласточка» сбавляла скорость, и все больше знакомых мест проплывало мимо меня. Ближе к вокзалу на путях появлялись различные товарники. А при виде железнодорожного вокзала сердце словно остановилось, а шум вокруг притих. Старое зеленое здание с облупившейся краской и уже обсыпанной лепниной не могло не радовать. Словно вчера с друзьями сидели у платформы и закидывали товарники камнями.

Двери вагона не успели полностью раскрыться, как я выпрыгнул из него. Больше не мог находиться внутри, поскорей хотелось вдохнуть свежий воздух и почувствовать землю под ногами. Я не верил, что вернулся домой. Улыбка на моем лице невольно растянулась, настолько я соскучился по родным краям. Что-то во всем этом было волшебное, я впервые за долгое время хотел радоваться.

– Извините, – мое счастье нарушили сотрудники полиции, – можно ваши документы?

В Москве для меня это была обычная проверка, но за пределами столицы с таким встречался впервые, хотя не был удивлен.

– Пройдемте с нами для полного досмотра, – сказал один из полицейских, указывая потной рукой на отделение полиции в здании вокзала.

Я не стал спорить и пошел с ними. Меня пробило на пот, тревожные мысли прокрадывались в мою голову, хотя знал, что бояться нечего, у меня ничего такого не было, даже сумки с вещами, а в карманах лишь кошелек, паспорт и телефон. Не могу сказать, что все столкновения со служителями правопорядка были приятными, но все они заканчивались хорошо. Главный урок, который для себя вынес: слушаться их и не перечить.

Оказавшись в помещении, мы остановились на входе около скамеек, даже не проходя к их рабочему месту, они попросили выложить все, что было в карманах, после чего полицейской дубинкой указали мне развести мои руки и ноги в положение звезды, только тогда приступили к досмотру.

– Извините, – я все-таки не сдержался спросить, – а в чем дело? Очередная проверка или какая-то операция?

– Обычная проверка, – ответил вспотевший полицейский, внимательно рассматривая мои глаза. – Вы выглядели подозрительно веселым.

– Я вернулся домой, как тут не радоваться?

Они закончили досмотр, пожелали удачного дня и отпустили. Оказавшись на улице, глубоко вдохнул. Глазами искал, куда скорее убежать, чтобы никто ничего не подумал. Кто мог знать, что родной город так встретит меня? Я ему радостную улыбку, а он мне подозрения в неадекватности. Все магическое чувство ностальгии от возвращения домой рухнуло. Ненависть к Родищенску нарастала. Я все больше хотел поскорее убраться из города, закончить все дела и уехать в Москву.

Я плелся по улице к родному дому, но желание оказаться на пороге отпало полностью. Понимал, что, когда приду туда, все внутри только сильнее рухнет. Меня обгоняли такси с пассажирами поезда, никто не хотел преодолевать путь по бедному привокзальному району до центральной части города. Меня же это не волновало, я вырос на этих улицах и прекрасно знал округу. Я нормально относился к обоим берегам города: низкий берег с частными домами и огородами и высокий берег с многоэтажками и развивающейся инфраструктурой. Хоть меня и не было в Родищенске десять лет, но догадывался, что конфликт между берегами сохранялся. Не представляю, как я балансировал между двумя этими мирами.

Среди домов нырнул в улочку, заполненную высокой травой. Это был один из тайных путей детства, мы всегда по нему выходили к Родани. Как и раньше, вышел к низине у воды, река сильно обмелела. Я с непривычки спустился к самой воде и уселся на поваленном дереве. Тело наконец-то расслабилось, а дыхание выровнялось от речного ветерка. И неважно, что вокруг полно мусора: бычки от сигарет, пивные банки и упаковки от закусок. Печальная картина. Но это был не мой мусор, другое поколение с другими привычками. Я скучал по посиделкам у берега с костром. Днем на низком берегу никого не было, зато по высокому берегу по выложенной мостовой гуляли влюбленные парочки, матери с колясками и хозяева с собаками. Меня радовало, что они меня не замечают за ветками. Лишнее внимание было некстати.

По завалившемуся стволу я аккуратно пересаживался, чтобы оказаться над водой. Достигнув возможного безопасного края, подошвой касался поверхности для создания колебаний. Все остальное тело зависло, глаза лишь моргали при каждом касании к воде. В таком положении время как будто остановилось. Я был согласен просидеть на берегу до следующего дня, только бы не появляться дома. Мое спокойствие нарушила проплывающая по Родани надувная лодка, колебания от моей ноги задрожали. Оглянувшись на берег, я увидел уже шастающуюся алкашню с района и выгуливающих коз старушек.

Я так же аккуратно спустился с дерева и направился в сторону дома по тайной тропе. Многое изменилось. Какие-то дома стали пристойней, какие-то держались на честном слове. Что точно не изменилось, так это церковь, словно побелку на ней меняли ежегодно. Когда-то в детстве отец Феофан водил нас на колокольню. Сверху отлично было видно весь район на нижнем берегу, а баловство бить в колокол нас тогда очень забавляло.

Я проходил все больше домов моих знакомых, некоторые хорошо преуспели и отстроили маленькие особнячки, а кто-то обошелся только выделяющимися на общем фоне пристройками. Улица пестрила разнообразными домами: дерево, шлакоблоки, кирпичи. Люди уже жили по-разному, не как раньше. Достаток был налицо. На улице спокойно чередовались трехэтажные виллы и заваленные набок деревянные домики. Раньше у всех было примерно одно и то же, отличался только фасад.

Не успел я дойти до дома, как остановился возле разваленной хибары. На входных воротах сквозь покрашенную сверху краску проступала надпись: «Маринка грязная шлюха». Весь участок зарос травой, забор был повален, а крыша обветшалого домика провалилась. Среди зарослей мелькал различный мусор как бытовой, так и строительный. Для меня это была печальная картина, потому что именно в этом доме жил мой лучший друг детства, Андрюха Кулаков или Кулак. И что с ним происходило в последние годы, я не знал, но сильно надеялся, что все у него сложилось хорошо, и неважно, что произошло с его крепостью. Мне не хватало Кулака. Все лучшие воспоминания детства, да и худшие, с которыми я не был готов расставаться, связанны именно с ним. Люди вокруг нас регулярно менялись, но мы никогда. Со временем кто-то оставался с нами лишь потому, что мы были друг у друга. Конечно, больно об этом вспоминать, ведь несколько колдобин в нашей жизни развели нас в разные стороны. Не будь любой из них, все могло сложиться иначе.

Мой же фамильный домик стоял всего лишь через пару коттеджиков. Издалека я распознал крышу, хоть и неродную для себя. За годы моего отсутствия она изменилась: на замену шиферу пришла металлическая черепица. Также издалека я различил незнакомую для себя пристройку: судя по расположению, это был гараж. Удивительно было то, что в семье только у сестры машина, и навряд ли она там ее оставляла. Мать в своем духе: машины нет, но приобретет все необходимое для нее заранее.