Научный «туризм»

Вспомните, что произошло с Африкой после ухода метрополий. Во многих «странах» были назначены «демократические» правительства, произошли первые «демократические» выборы – они же, как правило, и последние. А потом континент погрузился в кровавую бойню, продолжающуюся и по сей день. Вы думаете, мы далеко от них ушли? Посмотрите, что происходит в Грузии, Узбекистане, Туркменистане, Киргизии, Азербайджане. Ну, есть, конечно, наша Украина, но это скорее исключение, чем правило. Честно говоря, я некоторое время после 2004 года даже гордился Украиной. Друзья из-за рубежа забросали письмами, даже иностранцы интересовались. Да, отвечал я им тогда – мы действительно такие, оранжевые. По уши в демократии. Теперь хочется, чтобы ее было поменьше. Хоть чуть-чуть, но меньше. Очень уж наша политическая ситуация напоминает Польшу 17–18 веков. Нет – перманентные выборы – дело, конечно, хорошее, веселое. Политическая жизнь бьет ключом, «элита» себя дерьмом поливает, студенты подъедаются, бомжи. Уже появились профессионалы по маханию флагом и демонстрации транспарантов, зарабатывающие в день очень приличные деньги. Но время от времени всплывает маленькая смутная мечта о нашем маленьком украинском Ден-сяо-пине и маленькой КПК (КПУ), и чтобы навели они у нас немного порядка и построили нам маленький китайский капитализм… Если 60–80% населения обожают Путина или Лукашенко – все ваши усилия будут потрачены напрасно. Им не нужна ваша демократия. Им нужны еда, водка, деньги и вдруг открывшиеся с этими деньгами новые возможности – хорошая машина, дом, отдых в Египте, а то и на Мальдивах, поездка в Европу… Какая еще там к черту демократия.

Касательно перспектив – мне кажется, что со временем все будет хорошо. Во-первых, для политического процесса характерен так называемый эффект маятника. После коммунистической диктатуры – маятник качнулся в сторону анархии Ельцина. От него к автократии Путина, затем можно ожидать нового развития демократических процессов. В этом я не сомневаюсь, так как и сам Путин, и его окружение достаточно ограниченные, люди и вряд ли сумеют долго продержаться у власти. Я сужу об этом по их высказываниям и поведению. Во-вторых – давление Запада. Нахапанные деньги это конечно хорошо, но хочется ж ими еще и помахать перед Европой и прочим миром. Пожить красиво на Канарах, домик (хатынку) в Швейцарии прикупить, на лыжах в Альпах покататься. И чтобы при этом не ловили их по всему миру, как вашего Бородина или нашего Лазаренко, а ездить без памперсов, с чувством свободы, не пугаясь паспортного контроля в аэропорту. В-третьих, вот те самые путешественники по Европе, студенты, работники принесут домой ощущение демократических свобод и прелестей. Да, собственно, уже сейчас люди, особенно молодые, стали другими, по сравнению с нашим боязливым и забитым поколением.

Поэтому у меня к вам большая просьба. Бросить всех этих глупостей и заняться делом. Не тратьте жизнь на пустяки. Ваш «сырок» живет неделю, а книги останутся надолго. Честно говоря, я уже соскучился по вашей новой книге. Ведь последняя, если не ошибаюсь, вышла в 2000? А на носу уже 2008! Удачи вам в писательском труде.

С уважением!

Посадка в поезд

А что же мы? Ведь мы не хуже многих!

Мы тоже можем много выпивать…

В.Высоцкий

Жарким летним вечером члены сборной города по вольной борьбе – тяжеловес (124 кг) Степа и легковик Боря, по кличке "Беца" – сидели в привокзальном ресторанчике и, в ожидании поезда на Киев, баловались пивком. Беца провожал друга Степу на сборы в центр, и так за неторопливой беседой, потягивая пиво, они сидели уже третий час. Общий объем выпитого приближался к двум декалитрам. Вдруг из унитазного бормотания вокзального громкоговорителя послышалось название Степиного поезда. Приятели на секунду замерли, вслушиваясь в сообщение диктора, затем Степан схватил свой чемодан, а Беца – Степин пластмассовый "дипломат", и друзья рванули на выход. Выбежав где-то в начале перрона, они увидели, что мимо них с большой скоростью проносятся вагоны киевского поезда. Двери некоторых вагонов были открыты и в тамбурах спокойно стояли проводники. Степа, как истинный спортсмен, мгновенно оценив ситуацию, в отчаянном прыжке уцепился за поручень ближайшего к нему вагона и, как тайфун, понесся вдоль перрона, сметая своей фигурой и огромным чемоданом публику, как назло, скопившуюся здесь в большом количестве. Наконец, через полминуты дикого бега, он, предприняв нечеловеческое усилие, размахнулся и вбросил свой чемодан в амбразуру тамбура, прямо в ничего не подозревающую проводницу. Проводница глухо ойкнула и, смятая тяжелым баулом, завалилась в угол. Степан, освободившись от ноши, оттолкнулся и запрыгнул грудью на площадку тамбура, после чего, активно орудуя локтями и коленями, вполз в тамбур целиком. Проводница в столбнячном состоянии лежала под чемоданом, не делая никаких попыток освободиться и, увидев Степу, собравшего на свою некогда светлую одежду остатки угля на полу тамбура, мысленно приготовилась к самому страшному.

Тем временем, Беца, мчавшийся по проделанному Степой коридору во весь опор и отставший от него на четыре вагона, принял единственно верное в этой ситуации решение и также метнул Степин "дипломат" в дверь ближайшего вагона.

То ли выпитое пиво повлияло на его снайперские способности, то ли "дипломат" был слишком тяжелым (в нем было шесть бутылок пива на дорогу, документы и легкие гантели), но, к великому счастью проводника этого вагона, Беца промахнулся. "Дипломат" со страшным треском врезался в борт вагона, лопнул пополам и покатился по платформе, поливая стоящих вокруг граждан и их багаж освободившимся из бутылок пивом.

Официант, обслуживавший приятелей, вернувшись к пустому столику и, заподозрив неладное, прихватил с собой ресторанного милиционера и помчался с ним на перрон. Бецу им долго искать не пришлось, так как смоченная пивом публика взяла его в кольцо и уже начала переходить к активным воспитательным действиям. Приход милиционера вызвал в народе даже определенное недовольство, но кое-кто все же успел пнуть ведомого в участок Бецу в тыльную часть тела.

В это же время Стёпа, освободив дрожащую от пережитого проводницу из-под чемодана, пытался ей что-то объяснить, извинялся, искал по карманам свой билет, как вдруг, обернувшись на скрип тормозов, увидел, что вагон постепенно замедляет ход.

Поезд подавался на посадку.

1986

Страшно-веселенькая история

(Из серии "Черный юмор")

В конце мая Саша, мой знакомый по автостоянке, поехал в село. Там оказалось, что сосед заколол кабанчика и попросил его завезти немного свинины своему сыну, проживающему в Киеве в одном доме с Сашей. Естественно, немного мяса досталось и Саше, за доставку. Вечером Саша поехал обратно и по дороге купил на придорожном базарчике бутылку водки, чтобы, так сказать, разговеться под свежину в конце трудового дня. Подъехал он к своему дому уже в сумерках. Вначале Саша решил исполнить поручение соседа по даче. Когда, буквально через 15 минут, он спустился – его новенькой “семерки” на месте не оказалось. В панике Саша бросился звонить в милицию. Где-то к двум часам ночи ему перезвонили и сообщили радостную весть – машина нашлась. Наряд милиционеров, переодетых в штатское, захватив Сашу, подъехал в темноте к угнанной машине, где и сделали засаду, предполагая взять угонщиков с поличным. Ждали часа два. Когда уже почти рассвело, решили подойти к машине. В ней, к ужасу Саши, оказалось два трупа и пустая бутылка водки.

Теперь он не знает, чему ему больше радоваться – тому, что машина нашлась, или тому, что машину угнали.

Бывают в жизни шутки юмора…

1998

Семейный "бизнес"

(Из той же серии)

Как-то так исторически сложилось, что наш брат славянин ни в чем не знает чувства меры. Гулять – так до последнего рубля, до потери пульса, до поросячьего визгу. Поститься – так до голодных обмороков. Драться – до последней капли крови …

В благословенный период перестройки, когда выезжающим за границу обменивали 300 долларов за 200 "деревянных" (было такое веселое время, когда доллар официально стоил 64 копейки), вся наша нация вдруг разом всколыхнулась и поперла за границу – менять тюльку на доллары и вытекающую из этого дефицитную у нас товарную массу. Главное было – разжиться приглашением.

Семья Бойко из Черновцов, отстояв положенные очереди в ОВИР и банк и закупив необходимое количество килек в томатном соусе по 33 коп, в полном составе двинулась к румынской границе. Было их 6 штук, и в числе прочих младенец 2 лет, а также теща – бабка предсмертного возраста (300 "зеленых" выдавали на каждого "путешественника"). В качестве транспортного средства использовался двадцатилетний "Москвич-412", универсал. В обетованную Югославию доехали хорошо, хотя немалая часть товарной кильки и была потрачена на пропитание. Остальное сдали благодарным югославам в обмен на ихние тугрики, закупили товары и повернули домой. И все шло хорошо, но на пути к румынской границе старушка, не выдержав тягот и лишений торгово-кочевой жизни, внезапно, как говорится, "откинула кони". Перепуганные Бойки собрались возле покойницы на семейный совет. Дебаты были продолжительными и носили бурный характер. Легкомысленная молодежь предлагала избавиться от усопшей наиболее простым и дешевым способом, а именно – столкнуть в ближайший кювет. Старшее поколение, видимо, не желая создавать неприятный прецедент, возражало. Сходились в одном – никто не желал соседствовать с бабкой в машине. Наконец, счастливое решение было найдено. Бабку завернули в один из купленных ковров и загрузили в верхний багажник автомобиля. Румынскую границу пересекли благополучно, но в самой Румынии их поджидало страшное несчастье: ночью, на стоянке, нечистые на руку румынские граждане похитили из багажника все ковры, вместе с вложенной в них старушкой. Горе семьи не поддавалось описанию. Жалко было и старушку, но особенное сожаление вызывала утрата товарно-материальных ценностей. Организованный на скорую руку поиск злоумышленников результатов не дал. В расстроенных чувствах семья прибыла на советскую границу. Румынский таможенник, сыто икая, равнодушно прошелся взглядом по авто и, получив свои 20 баксов, открыл шлагбаум. Прибытие на Родину оказалось куда менее безоблачным. Пограничник сверил документы и сурово предложил им предъявить шестого члена семьи. На испуганный лепет отца семейства, что, мол, "мама" осталась на недельку погостевать у македонских родственников, старший офицер строго заметил, что всякое запирательство здесь неуместно и что, кстати, статью об измене Родине еще никто не отменял. Напуганные "расстрельной" статьей Бойки тут же раскололись. Пограничники сделали официальный запрос румынской стороне, на который получили официальную же отписку, что мол, тело не найдено и не морочьте нам голову вашими старушками – есть дела поважнее. Бойко же, впоследствии, получил массу удовольствия в советских бюрократических учреждениях, пытаясь хоть как-то узаконить потерю мамы жены. В отсутствие необходимых справок и заключений служащие ему не верили и даже неделикатно намекали зятю на преднамеренное убийство родной тещи при отягчающих обстоятельствах. К тому же, как родственники бабки-"невозвращенки", они стали "невыездными", что нанесло серьезный урон семейному бизнесу.

1999

Мы с Gross-Витей

1. Черновцы

Лучше переспать, чем недопить

(Студенческий фольклор)

В этой жизни наши дороги постоянно пересекались. Учились в одной школе в Сторожинце – я в первом, он во втором классе. Затем меня носило по Западной Украине, и вновь мы встретились уже в университете – теперь он был на первом курсе, а я на втором. На третьем курсе я стал редактором факультетской сатирической газеты "Stressor" и взял Витю вместе с Лешей Раевским в редколлегию. Это были счастливые времена. Молдаване по осени завозили в Черновцы огромные количества молодого полусухого вина (мускат белый) и продавали его на разлив в винных подвальчиках по цене 18 копеек за стакан. Обычно мы брали 5–6 целлофановых кульков, наливали в них до 10 литров вина (несколько кульков “освобождались” на частых “привалах” в сквериках еще по дороге в университет) и закрывались в уютной кафедральной комнатушке, заполненной чучелами всевозможных животных. Я выдавал еще 200 грамм спирта, полученного под курсовую, в качестве “катализатора”, и работа над газетой начиналась. Вначале со скрипом (мысль не шла!), затем (в соответствии с популярной формулой: колом – соколом – мелкими пташками…) фантазия разыгрывалась, и стенгазеты у нас получались исключительные. Выхода газеты ждали с нетерпением не только на биофаке, но и на других факультетах университета. Своих друзей я предупреждал заранее, так как газету факультетское начальство обычно снимало в тот же день. Однажды (дело было в начале 70-х!) мы выпустили номер, целиком посвященный философии. Диалектике, например, посвящалось следующее стихотворение:

О диалектика – ты матерь наша!

Люблю тебя – науку побеждать.

С тобой мы сеем и с тобой мы пашем,

с тобой мы будем новое рождать

процитированное во время “дискуссии” каким-то мичуринским “академиком” на сессии ВАСХНИЛ в разгар борьбы с продажной девкой империализма – генетикой.

Экзистенциализму – такой стишок:

Then am I, I happy fly

if I live or if I die

или в вольном переводе:

мушка весело живет

и не знает, что умрет

фатализму – стишок из Стругацких:

по дороге едет ЗИМ,

им я буду задавим

и т.д.

В другой раз мы художественно скопировали картину Дали, "Предчувствие гражданской войны", обозначив ее как "Предчувствие аттестации" (было такое нововведение в те годы). В общем, меня пару раз вызывали в партком университета, где ласково спрашивали, что именно мне не нравится в философском учении Маркса-Энгельса-Ленина, или кто посоветовал мне обратиться к творчеству реакционного буржуазного художника… Думаю, что если бы не мой полудетский вид (на первом курсе меня принимали за шестиклассника) – последствия могли бы быть весьма серьезными.

Затем вспоминается какой-то День армии, когда мы с Витей путешествовали по городу, не пропуская ни одной забегаловки (они в Черновцах в те времена были на каждом углу), и уже примерно посредине маршрута я утерял всякую чувствительность и ориентацию во временно-пространственном континууме.

2. Шепот

Сдружились мы с Витей на студенческой практике 1974 года. Я проходил летнюю практику в Карпатах (с. Лопушна, Вижницкого района, неподалеку от Берегомета) на биостанции университета – форелевом инкубатории, где "изучал" калифорнийскую систему разведения форели. Витя с курсом находился в соседнем селе – Долишний Шепот. Мы жили в маленьком домике на территории биостанции, плотно огороженной от аборигенов проволочной сеткой. Жили неплохо. Утром, до прихода рыбовода, я на маленькой резиновой лодке плыл на середину одного из маточных прудов, засовывал обе руки под большой камень и вынимал оттуда 1–2 крупных форели. Девочки нашей группы быстро их чистили и варили уху. Мой девиз был: "Ни дня без форели", и отъел я ее на всю оставшуюся жизнь. Затем мы шли в горы за земляникой и грибами, загорали, немного купались в Сирете (+12 оС), на радость девушкам устраивали водный слалом в резиновой лодке, который закончился конфузом для Валека Крываченко. Меня лодка (подъемность 50 кг) держала хорошо, и я ловко лавировал на порогах и перекатах. Валек уселся поперек лодки, которая тут же переломилась под его весом, ноги у него задрались вверх, ледяная вода хлынула в лодку, залив ему все его хозяйство, и в таком унизительно-беспомощном положении течение понесло его вниз по порогу, периодически ударяя задом об выступающие камни, о чем мы судили по отдельным вскрикам. Нашему восторгу не было границ! Так он проплыл метров семьдесят, пока его на повороте реки не прибило к берегу, и он, тяжело вывалившись в воду, освободился от проклятой лодки.

Должен отметить, что купание в Сирете и, особенно, в его притоках требует определенной волевой закалки, и обычно “купальщик” просто забегает в обжигающую тело воду, приседает с судорожным вдохом и с криком выскакивает обратно. Во время нашей практики в Шепоте в 1973 году ребята облюбовали себе уютное местечко на реке Зубринец и вечером, после ужина ходили освежиться перед сном. Купались, естественно, в неглиже, чтобы затем одеться во все сухое. Однажды во время купания к нам неожиданно подошла группа девушек нашего курса. В этот момент Саша Вересов и Леша Раевский как раз находились в “бассейне”. Девушки завели неторопливую светскую беседу на предмет температуры водички, коснулись проблем нашего быта. Ребята в ручье, синие от холода, терпели из последних сил, как вдруг Леша, не выдержав такой пытки, рванул из речки на противоположный берег и, мелькая молочным задом, скрылся в чаще. Но это к слову.

Через неделю вся наша группа уехала на выходные в город – вкусить благ цивилизации (то есть сходить в кино и поесть мороженого), и я остался со всеми припасами на биостанции сам. Ловил в речке рыбу руками, собирал и жарил грибы, варил варенье из земляники со сгущенкой, обследовал ближайшие горы, наблюдал за ондатрой, которая жила в норке над маточным прудом, в общем, развлекался, как мог. Жара стояла невыносимая. Река Сирет сильно обмелела и прогрелась градусов до 18 – небывалое явление! Затем пошел дождь, который постепенно усиливался и, наконец, перешел в затяжной ливень (отверзлись хляби небесные). Так началось известное наводнение 1974 года. Мосты через Сирет снесло на третий день, и я оказался отрезанным от “большой земли”. Вечером приехал сторож, скупо поведал о последствиях стихийного бедствия и, между прочим, заметил, что еще пару часов такого "дождика" – и я вместе с домом поплыву в Берегомет. Ночью я вдруг проснулся от низкого грозного рева снаружи. Свет не включался – вода снесла столбы линии электропередачи. Отыскал фонарик и вышел наружу. При свете фонаря я увидел жуткую картину: на уровне третьей ступеньки домика плескалась коричневая вода – речка прорвала дамбу, защищавшую биостанцию. Предсказания сторожа начали сбываться. В углу коридорчика, испуганно глядя на меня блестящими глазками, сидела ондатра со всеми своими малышами (вода затопила ее нору). Я быстро собрал рюкзак, надул волейбольный мяч в качестве плавсредства и лег в постель – досыпать (нервы у меня тогда были крепкие). Утром на лодке приплыл сторож с местными, и мы, раздевшись, ловили сетями остатки форели в огороде с картошкой. Затем я собрался, отдал часть продуктов сторожу и пошел в Шепот. Никогда еще дорога из Лопушны в Шепот (7 километров) не была для меня такой длинной. Как только я вышел за село и прошел метров 100 по дороге, сзади раздался сильный грохот. Я бегом вернулся назад – моста через речку Лопушна не было. Обратная дорога в село была отрезана. О том, чтобы перейти речку вброд, не приходилось и мечтать – даже смотреть на могучие буруны, легко катившие огромные камни, было страшно. Дорога в Шепот пролегает между горами вдоль реки Сирет, которая в тот момент заполняла всю обширную (1–2 километра поперек) долину, в низких местах заливала дорогу, и мне приходилось карабкаться на гору, чтобы обойти затопленный участок. Воздух был наполнен устойчивым гулом, разбудившим меня ночью. По небу с бешеной скоростью неслись низкие черные тучи – было хмуро, как поздним вечером. Дождь то усиливался, то немного стихал, но не прекращался ни на минуту. Горные речечки Звараш и Шпачкив, которые еще недавно можно было просто перешагнуть, превратились в бурные потоки, перехлестывающие через дорогу и мосты. В тех местах, где дорога подходила к основному руслу Сирета, я инстинктивно прижимался к горе. Было что-то завораживающее в могучем движении мутной воды, несущей c огромной скоростью деревья, кусты, остатки строений. Я боялся лишь одного – чтобы не снесло мосты между мной и Шепотом. В этом случае в село я мог бы попасть только ценой многокилометрового перехода через верховья притоков Сирета. Экипирован я был неплохо. Сверху от стихии меня защищала мощная офицерская плащ-палатка 56 размера, в которую я свободно помещался вместе с рюкзаком, обут я был в резиновые сапоги, в которые все же умудрился набрать воды при форсировании отдельных участков дороги. За все время этого кошмарного перехода я не встретил ни одной машины, ни одного человека или животного. На мое счастье, мост через реку возле Шепота сохранился. Возле биостанции стояла мужская часть 2-го курса и спорила на пол-литру – снесет или не снесет деревянный мост в урочище Зубринец. Мост трещал и вибрировал под могучим натиском реки, но пока держался. Меня встретили тепло, как беженца, поместили в комнату преподавателей, поставили на довольствие. Я достал свои (немалые!) запасы спирта, и мы с ребятами отметили мое прибытие на биостанцию. Через пару дней я пообвык, осмотрелся. Развлечения у ребят (их на 40 человек было всего пятеро – Новожилов Олег, Сергей Рудышин, Саша Саландаев, Вова Черный и Gross-Витя) были несложные. В большинстве случаев они сводились к тому, чтобы хорошо выпить, закусить и позабавиться с девочками в вечернее время. Надо сказать, что их курс резко отличался от нашего. У наших ребят была какая-то нездоровая, даже болезненная тяга к науке, все много читали, постоянно возникали научные диспуты на различные темы. Один из моих сокурсников впоследствии слегка подвинулся “крышей”, разработав новую философскую концепцию, чуждую как материализму, так и идеализму. На зоологической практике разгоралась конкуренция между группами. Я единственный на курсе умел ловить (к большой радости преподавателей) змей, Саша Вересов ударом палки по голове убил дрозда, неосторожно севшего на куст, под которым Саша присел по надобности, Коле Величко удалось сачком поймать летучую мышь – событие из области фантастики. Не говоря уже о том, что мы облазили все окрестные горы, ходили на Магору (самую высокую гору в этом регионе). Витя с ребятами, напротив, ходили мало. В основном, в столовую и обратно. На экскурсиях ребята прятались за кустик и расписывали "пулю", глядя из укрытия, как преподаватель вместе с девушками скачет по горам в поисках травок и другой живности.

В 1972 г., путешествуя по горам возле Шепота, я нашел далеко в лесу искусственное озерцо, в которое лесники запустили форель. Я добросовестно, но напрасно высидел тогда полдня, пытаясь поймать на удочку хоть одну рыбку. Затем я ушел, но “мысль” осталась. И вот теперь, глядя на пропадающую даром рабочую силу (все ребята были как на подбор рослые, массивные), у меня созрела мысль использовать ее конструктивно, а именно: спустить ночью озерцо и забрать всю рыбу себе. Ребят идея заинтересовала, и вот в 11 вечера с лопатами, спиртом и закуской, сопровождаемые напутствиями преподавателей, мы отправились в лес. Где-то к полуночи были на месте. При свете фонарей наметили русло будущего канала и начали копать. Работали ребята, как звери, и часам к двум ночи канал, шириной 1,5 и длиной метров 20 был в основном готов. Озеро, в которое лесники набросали всякой дряни – проволоки, коряг, стекла, заметно обмелело. Оставалось еще немного углубить канал и взять рыбу (для этого у нас была небольшая сеть). Чуть передохнув, начали копать дальше. К моему удивлению, уровень воды в озере, несмотря на все наши усилия, больше не снижался. Вскоре я понял, почему. Рядом с озером протекал ручей, воды которого через гравий подпитывали наше озерцо. Кроме того, со стороны горы било несколько холодных источников. Витя с коллегами продолжали бодро копать, предвкушая близкий успех, а я почувствовал себя в шкуре Паниковского, понявшего, что в украденных гирях ничего нет ("…пилите Шура, пилите…") и только гадал, в какие формы может вылиться гнев коллектива, проработавшего всю ночь впустую. Постепенно смысл ситуации начал доходить и до них. Ребята с удивлением сгрудились возле канала, глубина которого местами была уже больше метра, потом вопросительно посмотрели на меня. На память мне пришла еще одна фраза из Ильфа-Петрова – "Господа, неужели вы нас будете сейчас бить?!" К большому моему удивлению (и облегчению), удар судьбы ребята восприняли спокойно. Быстро развели костер и спирт, приготовили закуску, выпили, и романтическая сторона этой истории начала перевешивать. Комизм идиотской ситуации, в которую при моей посильной помощи они попали, был очевиден – тащиться ночью, тяжело гружеными инструментом и едой, за десяток километров от биостанции, проработать с полной отдачей всю ночь, и все это только для того, чтобы распить возле костерка под легкую закуску литр спирта! Зато теперь эта история – самое яркое их воспоминание за все два месяца, проведенные в Шепоте.

Затем Витин курс праздновал "закрытие" практики. Ребята поехали в Берегомет за продуктами. Купили мясо и огурцы. Не было майонеза. Витя зашел к директору ресторана, взял его за пуговицу жилета и, отведя в сторонку, что-то доверительно забурчал ему в ухо. Через пять минут у нас был майонез, помидоры и даже две баночки красной икры.