240. Примерно двести сорок с чем-то рассказов. Часть 1

…В секцию бокса меня притащил Славик Третьяков, мой одноклассник. Мне было лет десять, и я сдуру, чтобы хоть как-то, хоть временно реабилитироваться в глазах отца, ляпнул за ужином:

– Славик говорит – в понедельник на бокс пойдёт записываться. Я тоже пойду, наверное.

Отец, скупой на эмоции, заметно побледнел, и даже улыбнулся, погладил меня по голове:

– Молодец.

Через два дня запыхавшийся от бега отец разворачивал на столе газету:

– Сынок! Э-Гасанов! Смотри!!

Отец меня всё время называет весело «Э-Гасанов!».

Это для вас сейчас ни чего удивительного, а в то время за два дня «достать» настоящие кожаные шестиунцовые* боксёрские перчатки!… В Шевченко?!… В восьмидесятом году!.. Да вы смеётесь!.. Фантастика, да и только. Расскажу только одно; когда мы со Славиком пришли с получасовым опозданием в ДЮСШ «Маяк», мы узнали от хмурых пацанов у входа, что «набирали двадцать пять человек в группу», а в строю уже стоят человек сорок. Все переодетые и готовые к занятию. Каждый выше меня на голову. Улыбаются, заглядывая мрачному тренеру в глаза, а тот безбожно «отсеивает» налево, направо. Отсеивает, естественно, в первую очередь маленьких и щуплых. Таких, как я, короче. Так вот, единственным аргументом, благодаря которому меня каким-то сказочным образом оставили в зале, и явились мои новые перчатки, висящие на моём плече. Тренер пару секунд соображал, переводя взгляд с перчаток на мои очки, после чего тихо буркнул, покраснев:

– Ты оставайся тоже… Пока… Чёрт с тобой…

Но нас всё-равно было много, и начался «строгий отбор». Тренер построил нас-счастливчиков, закрыл двери зала, и «толкнул речь», ни чего хорошего не предвещавшую:

– За опоздание, за прогул, за непослушание – в первый раз физическое замечание. Потом – сразу укажу на дверь. Кому не ясно?

В тишине кто-то что-то сказал, несколько хихикнули…

– Сюда подойди, – тренер, не меняя интонации, словно ножом режет тишину спортзала, строгАя эхо на ломти, – Сюда подойди, говорю! Как фамилия?

Несчастный вышел перед строем.

– Так вот! Смотрим все сюда. За мелкое нарушение – сначала наказание. За крупное, а крупным нарушением я считаю любое повторное, указываю на дверь! Всем понятно? Угу…

Тренер поднял из-под лавочки у стены старинный кед 48-го размера, и подойдя к «умнику», продолжил:

– Такое вот у нас наказание за мелкий проступок, – и громко шлёпнул кедом того по ягодицам.

Наказанный «ойкнул», все заржали, понимая, что это не больно, только обидно и громко.

…И начались тренировки. Никуда я больше так не спешил, как на них. Уже через месяц нас осталось человек пятнадцать, и тренер хлопал меня по потной спине, перекрикивая шум спортзала:

– Молодец! Угу… Молодец, говорю! Локти выше.. Локти! Угу…

Бросив блокнот на лавочку, он прижимал подбородок к плечу, показывая правильную стойку:

– Понял? Молодец. Давай! Угу… Бей первым. Угу? Не жди!… Не бойся и бей!.. Отвечай!.. Молодец!..

…Через пару недель тренировок, уже набитый сто раз, с переболевшими мышцами, я наблюдал в себе приятные изменения. Ежедневно получая в спортзале по уху, ты входишь в желанный кураж поединка, азарт противостояния. На тренировку бежишь, как пёс за кошкой. На улице шпана стала вести себя тоже по другому. Да, те же окрики: «Э, сюда иди!», та же моя реакция, без убеганий, но, встретив изменившийся взгляд, этот чудик становится задумчив, и… молча отступает на пару шагов. Нет, я не становлюсь в стойку, не угрожаю «ща как…”, а просто у меня изменился взгляд. Потому что я их совсем не боюсь, а мгновенно (привычно!) планирую тактику возможного поединка, выбирая ходы, и выжидая время начала. Как на ринге.

…Спустя несколько лет нас (старичков) у тренера было человек пять. С нами занимались индивидуально, и у каждого из нас был «свой почерк». Володя Оплачко был высокий и длиннорукий силач. Булат – живучий и терпеливый работяга. Меня тренер то ругал, то хвалил за одно и тоже. Оказывается я неправильно делаю «хук правой»*. Не знаю зачем, но я делаю ложный выпад и, полностью открываясь, наношу мощный крюк той же рукой. Тренер призывал в свидетели Господа, крича:

– Да кто же так бьёт?! Алик! Ты что делаешь?.. Ведь «прямой» в челюсть пропустишь, дурак!.. Двоечкой!.. Двоечкой работай!..

Но скоро выяснилось, что именно этим своим неправильным «финтом» я и кладу на пол одного за другим своих соперников, в том числе и опытных «старичков». Даже здоровяк Володя уже побаивался меня, чем я весьма гордился в душе. И тренер отстал, но добился того, чтобы при ударе я неудобно прижимал челюсть к плечу. ” Черт с тобой!.. Хотя бы так!..»

…Я прошёл в республиканские соревнования, заняв два первых и одно второе место на отборочных спаррингах*, когда в соседней школе по вольной борьбе прямо на тренировке умер какой-то пацан… Разразился страшный скандал. Тренера чуть не отдали под суд. Оказалось, что у пацана был врождённый порок сердца, а тренер его «нагрузил», и тот помер прямо на тренировке, отжимаясь от пола. Нас экстренно погнали на строгую медкомиссию, где меня однозначно «списали» по зрению…

– Ты что, сдурел?, – зло ругалась врачиха, – Ни какого бокса!.. Ослепнуть хочешь!?.. Иди отсюдова, сказала!..

Тренер потом хмуро успокаивал меня:

– Просто приходи… Занимайся… Чего ты?..

А я не мог отвечать. Слёзы душили…

шестиунцовые – 6 унц, размер перчаток. Бывает 4, 6, 8, 12…

хук – удар сбоку, от англ. хук – крюк.

спарринг – показательный поединок.

****

Как я коммерцией занимался

…Склонность моя к сочинительству, как я заметил, неизбежно уводит меня к реальным событиям из жизни. Это очень мешает порой. Бывает, что передо мною поставлена задача набросать небольшой и лёгкий рассказ, смешной и безобидный, и вот я уже набираю определённый замес, лелея в голове пару набросков, давно украденных или просто заброшенных в память в прок. А где-то в середине рассказа я уже начинаю подозревать, что рассказец-то совсем не смешной, и даже очень не смешной почему-то… Да и не рассказ это вовсе, а целая повесть. И чего тут делать?.. Сколько раз я так попадался на собственной самонадеянности… И вот, умудрённый сединами, годам к тридцати, я решил уже твёрдо и мудро – сочинять не буду. Просто буду описывать события, слегка оживляя деталями – вот именно то, что и нужно. И в этом своём ремесле я вдруг так поднаторел, что и сам уже не контролирую процесс. Просто описываю событие, и рука моя торопится, подгоняя голову. И это занятие увлекает за собой, совершенно не заботясь о моём отношении к данному процессу. Часто бывает, что я действительно даже и не подозреваю, какая развязка ждёт меня впереди. И виной всему болезненная моя впечатлительность и любовь к правде. Персонажей своих я, как правило, не выдумываю, а описываю реальных людей. Но вот вдруг именно та, действительно придуманная мною девушка, ни с того, ни с сего расплакалась в конце рассказа так горько, что аж ком в горле.. Весь рассказ повернула в другое русло!.. И чего ревёт, дура? Так всё весело начиналось, вроди бы…

…Мне было двадцать лет, когда мой друг Эдя Янушевский как-то припёрся ко мне с деловой рожей:

– Поехали в Москву.

С Эдиком мы учились в одном классе. Пацан очень щуплый, но честный и прямой. Просто так не болтает. Я приготовился слушать.

– Я уже всё пробил. У матушки были гости, они всей семьёй так в Москву мотаются…

И Эдя рассказывает свой план.

Короче – мы находим по триста-четыреста баксов, едем в Москву (там на Лужниках огромный оптовый рынок теперь – «Лужа»), сразу же на вокзале берём билеты обратно домой, и у нас есть целых четыре часа на «Лужу». Набираем на все деньги товару (лучше электротехнику, и коробки удобнее кантовать, и много набирать не нужно – взял пять «видиков» и хорош!), возвращаемся домой, и спуливаем всё это в два раза дороже. И опять катим в Москву. Такая вот коммерция.

– Можно за месяц восемь раз туда-обратно смотаться. Сейчас многие так бабки делают. Четыре дня – и пятьсот баксов вернул. Плохо, что ли?

Взвесив все «за» и «против», мы обсудили детали и возможный форс-мажор.

– Когда туда поедем – лучше проводнику сунуть, обойдётся дешевле…

– Только – чур не бухать!

– Кон-нечно!.. Ты чё?.. С такими бабками… В дороге… У меня уже двести есть, я ещё займу полтинник… Хочу два телевизора сразу взять. Подороже…

…Перспектива стать «челноком» меня никогда не прельщала, но элементарная математика сделала своё дело. Подсчитав и скинув на всякий случай по 200 баксов на непредвиденные расходы, мы замерли над несмешной цифрой. Если всё получится – через месяц у нас запросто может быть около десяти тысяч…

«Можно машину взять и «трёшку», нефиг делать…”, – мелькнуло у меня в голове. А почему бы и нет?.. Зарабатывают же как-то люди?.. Чем мы с Эдей хуже?..

И вот мы, два «бизнесмена», сурово поглядываем на суету вокзала, недоверчиво хмурясь на шумных зазывал, прижимая в кармане к ляжке кошельки с баксами.

Решено вести себя максимально незаметно. Ни с кем не общаться, ни куда не лезть. Главное – строго по плану.

Время тогда было необыкновенное. Прийдя с армии, я обалдело взирал на совершенно изменившийся мир. В «Союзпечати» рядом с газетой «Правда» на витрине стоят порнографические буклеты и карты. Посреди перрона возле столика несколько небритых парней «крутят три стакана», за ними, в открытой палатке, красивая девушка весело кричит в микрофон:

– Подходим, товарищи! Не стесняемся!.. Беспроигрышная лотерея!..

За палаткой два совершенно пьяных мента шмонают такого-же пьяного забулдыгу.

Прямо на небольшой площадке у памятника Ленину торгаши на ящиках выложили барахло. Можно купить, а можно поменять на что-нибудь. Шапку – на туфли, банку шпрот – на пачку прокладок.

…Проводник, мужик лет сорока, сухо кивнул, и, взяв с нас полцены, посмотрел в замусоленную картонку:

– В пятом купе – боковая правая и третья багажная – ваши. Менты будут напрягать – я не при делах. Сваливайте, сами разводите… Понял?

Мы расположились в совершенно экзотических условиях.

Если вы никогда не ездили на «третьей» полке в поезде – что вы можете мне тут рассказать за жизнь?

Это очень весело, как кажется первые два часа.

Во-первых, очень необычно то, что прямо перед вашим носом – потолок, и, чтобы повернуться на живот или на бок, к примеру, вам придётся тереться плечом о скользкий пластик потолка. Во-вторых, сама полка тоже очень скользкая, хоть вы и легли в одежде, отказавшись от тщетной попытки впихнуть ещё и матрас между вами и полкой. И вот вам приходится всё время себя подтягивать на место, потому что при каждом толчке поезда вы неминуемо сползаете, скользя то вниз, то в бок, и самым разумным (не смейтесь!) оказывается то, что нужно либо привязать себя скрученной простынёй к трубе, либо засунуть руку между окном и полкой, но это не на долго. Рука затекает через час.

Вокруг кипит жизнь. Ушлый проводник приводит то одного с мешками, то другого с коробками, и вот уже и в проходах и на свободных полках распиханы баулы, в каждый свободный угол всунут то рулон ковра в целлофане, то чьи-то сумки. В мои ноги аккуратно втиснуты две упаковки яиц… Но народ шумит по доброму. Все понимающе теснятся, уступают место, чтобы поесть сидя. Кого тут только нет. Вон семья расположилась, будто на месяц вперёд. Вон очередной молчун-одиночка бич-пакет хлебает, глядя в окно. Духота, запахи, полумрак, и монотонная качка…

…Только отъехали, встретили знакомого.

Володя, мужик под тридцать, мгновенно знакомится, закидывает вопросами. Сразу стало веселее. Володя уже ездил за товаром, за одну поездку «почти штуку отбил», возит сразу по пять музыкальных комбайнов. Мы развесили уши.

… – «Самсунг» беру, два штуки, мафончиков-стерео с цветомузыкой – десяток, и что-нибудь серьёзное, – Володя орёт на весь вагон, – Прошлый раз квадро-систему взял. Восемь динамиков. За пятьсот взял, за полторы с руками забрали!..

Мы с уважением слушаем бывалого Володю, заглядывая ему в рот. Пока доехали до Гурьева, Володя рассказал так много, что я стал немного сомневаться. Говорит, что берёт в долг, по пять-шесть тысяч, мотается постоянно, а сам тут-же напился водки, пивом запивает, шумит, лезет ко всем знакомиться. То барсетку на столе оставил – ушёл на целый час, то очередному «коробейнику» при покупке пива рассказал практически все свои коммерческие хитрости. Нас пивом угощает, а сам уже лыка не вяжет, два раза в проходе упал…

Я отозвал Эдика и хмуро поругал:

– Надо отвалить от него, Эдь… Ну его!.. Откуда ты его взял?

Эдик согласно кивает, виновато оправдывается:

– Да сам прицепился: Откуда-куда?.. Говорит, в городе меня встречал…

– Ладно, – я подвожу итог, – спать ложимся и не тусуемся. Бабки на месте?

Мы проверили «бабки», покурили в тамбуре, и завалились спать.

…Среди ночи, когда душный вагон почти успокоился, часам к трём, Володя тряс меня за свитер:

– Пойдём, Алик, – жарко шепчет перегаром снизу, – Пойдём-пойдём!.., – манит, улыбаясь так, будто миллион выиграл, – Мазёвых мужиков встретил!..

Спросонья я ничего не понимаю, машинально спускаюсь, весь мокрый от жары. Перед глазами всё плавает и качается, разбегаясь ионовыми кругами. Шоб он сдох этот Володя со своим пивом!.. Сонный Эдя уже стоит рядом, переминается с ноги на ногу. Ему тоже хреново. Я спустился, и мы прошли через несколько вагонов, под лязг колёс в тамбурах, и оказались в интересной компании.

…Сначала я не обратил внимание на то, что в тёмном плацкартном вагоне тихо, как в склепе, и лишь в одном проёме шумное застолье. Потом до меня стало доходить.

За столом сидят четверо. Мужики за сорок. Морды мрачные, все пальцы синие. Самый старший – рослый, но словно высохший, весь в морщинах, с потрясающим басом Виктор. Сразу видно, что он тут «бригадир». Пальцы огромных ладоней скрещены, ногти блестят, как обсосанные, округлые, словно шляпками натянутые на костяшки.

– Вот-такие пацаны!, – восторженно представляет нас Володя, подталкивая знакомиться, – Вот такие!..

Здоровенный, склонный к полноте Паша молча пожал нам руки потной ладонью. Серёга и Васёк улыбнулись, крутя стаканы на столе.

Мы прервали их разговор, и на нас смотрят с усмешкой, но вежливо.

– Вот это – Паша!, – не унимается Володя, чуть не падая на Виктора, и тот подставляет ему арматуру локтя, брезгливо отводя голову, – Ох! Извини, Виктор!.. Извини, братан!.., – Володя продирается дальше, не замечая, что на него смотрят с презрением, – А это Алик!.. Вот такой пацан!.. Тоже коммерцией занимается, братишка… За товаром едет!.. Я им объяснил, чё по чём!.. Бабло срубим и обратно…

И нас усаживают с краешку, и мы вежливо улыбаемся, и я вздыхаю про себя: «Ну б… Володя…»

Тут я замечаю, что под столом стоит ящик водки и ящик колбасы. На столе гранёные стаканы и огромный нож.

Паша вынимает бутылку, но видит, что та пустая, суёт её обратно и находит полную.

– Чё, пацаны, в Москву едете?

У Виктора голос мощный и хриплый. Ему б Высоцкого петь, ей-богу!.. Мы мямлим, мол, да, мол, попробовать можно…

– Да чё «пробовать»?.., – опять орёт Володя, наступая мне на ногу, – я ж говорю – надо сразу побольше брать!.. Чё ты на свои пятьсот баксов-то возьмёшь?.. Мелочёвки наберёшь только!.. Вот я, например…

И Володя опять весело тарахтит на весь вагон, не замечая как значительно переглянулись Серёга и Васёк.

– Москва, брат, она бабки любит, – Володя потрепал меня по плечу, – ну, наливай, братуха!..

И я начинаю понимать, что мы с Эдиком вляпались в дерьмо.

Коротко зыркнув на друга, я играю в непринуждённость. Сейчас по пийсят грамм накатим, поблагодарим за гостеприимство, и свалим от греха подальше…

Тут я увидел, как Паша, разлив всю бутылку по стаканам (до краёв!), достал и открыл ещё одну…

Виктор аккуратно и медленно выпил всё до капли, закинул в рот пару кусочков колбасы.

– Видал?!, – Володя восхищённо толкает меня локтем, – Видал?..

И, торжественно выдохнув, встал:

– Ну… Мужики… За удачу!..

И пьёт, козёл, полный стакан водки, мучительно вздрагивая и не сдаваясь, допивая всё до конца. Все подождали, когда он допьёт, и Паша снова заёрзал под столом, а я опять обалдел, впервые увидев целый ящик сервелата, и сервелат этот мужики откусывают, как бананы…

– Не-е…, – Эдик виновато улыбается, осторожно держа полный стакан, – я так, наверное, не смогу…

– Пей!.., – Володя хрипло и по доброму пихает Эдика, с трудом переводя дыхание, – Чё ты, как баба, в натуре!.., – и старается поймать взгляд Виктора, искоса наблюдающего за нами.

Эдик открыл было рот, но мрачный Паша скривил презрительно и угрожающе рожу, налегая голосом:

– Чё – обратно выливать, что ли?..

Тут в проходе стукнула дверь, и весёлый негромкий голос стал приближаться:

– Пиво-кириешки-чай!.. Чего хочешь выбирай!.. Чай-кофе-потанцуем-женщина?.. Пиво-кириешки…

Мужики заёрзали и, поймав момент, я буркнул Эдику вполголоса:

– Накатим и свалим. Скажи – болеешь…

Эдик геройски выдохнул и стал пить под зоркими взглядами. Почти допив, он поперхнулся, облившись, и закашлял, моментально раскрасневшись и пьянея на глазах. Я набрал носом воздуха и в четыре глотка выпил. Занюхав прокуренными ногтями, постукал Эдика по спине, протянул ему пластинку жвачки.

Паша удивлённо хмыкнул и уставился на меня.

Мы не взяли со стола без спроса, чего от и нас ждали. Я ведь знаю…

…Школы-школы мои… Кто-то проходит их заочно, кто-то экстерном…

Сколько раз уже я заваливал экзамены в таких вот школах. Пора бы уже и ума набраться-то…

Знаю я таких. Экзаменаторов…

По глазам вижу. От нас ждут ошибку. Одного неправильного слова. Или действия. И тут же зададут вопрос. И учинят спрос. И барахтаешься ты в сетях, плотнее наматывая на себя липкую вину, с каждым вопросом всё глубже и глубже заглатывая крюк.

…Кириешичник опередил.

Весело приближаясь по спящему вагону, шумит коробейник, шутки-прибаутки покрикивает.

Паша к проходу придвинулся, выглядывает, оценивает. Парень заглядывает по-свойски:

– Пиво берём мужики!..

– Чё у тебя там?, – Паша осматривает лоток, край сумки пальцем оттопырил к себе, – пожрать есть чё?..

– Всё есть, мужики!, – парень ставит сумку на пол, – и покушать, и выпить!..

– Прям-таки «всё»?.., – Паша, не глядя на парня, осматривает яркие упаковки.

– Всё!, – весело парирует продавец, расплываясь в улыбке.

Мужики замерли.

Паша кряхтит, спокойно в глаза смотрит, цедит негромко:

– Ну, раз «всё», тогда курочку бы нам… Жареную… Две?, – повернулся к Ваську, тот утвердительно кивнул.

– Вот курочки нету, – весело кричит парень, – кириешки, пиво, вобла, пожалуйста!.. Водочки можно организовать!.., – поднимает он глаза на встающего перед ним Пашу, – пирожки… остались. Штук пять…

Огромный, как слон, Паша кладёт парню на шею руку и рывком притягивает к своему лицу:

– Чё ж ты свистишь, что «всё» есть у тебя?..

И бьёт его лбом в нос…

Парень охает, роняя лоток, и закрывает лицо руками. Паша снизу кверху бьёт его огромными ладонями по голове, и тот стукается при каждом ударе о полки:

– Что ж… ты… ссыка… свистишь?.. А?..

Оглушённый парень, высоко задрав брови, размазывая кровь по лицу, пятится задом, наступая на сумки, и падает в проход на спину, и Паша, не сбавляя темпа, садится ему на грудь, и дубасит пудовыми кулаками, словно по столу, с каждым ударом пробивая и руки парня, и лицо, негромко цедя:

– Что же ты?.. А?.. Всё есть, говоришь?.. А?.. Всё, говоришь?..

Подняв глаза, я вижу, как Васёк с Серёгой спокойно допили водку, горько проглотив, аккуратно взяли со стола по кусочку колбасы, выдохнули тяжело и привычно, о чём-то негромко разговаривают.

Я вижу, как Володя, забыв убрать замершую улыбку с лица, не мигая смотрит, а Паша, ловко обшарив карманы притихшего продавца, вытряхнул из его бумажника пачку денег и снял с его руки часы. Оттерев их от крови об рукав парня, он небрежно кинул их Серёге, и тот поймал часы на лету, глазеет, слушает на ухо…

– Вали отсюда…, – Паша грузно встаёт, – Вали, говорю… Пока я нож не достал…

В проход выглянула женщина из тамбура, и тут же захлопнула дверь.

Растрёпанный парень, шатаясь и падая на колено, хватаясь руками за нижние полки, подвывая, побежал назад. Его ящик Паша поставил под стол, порылся в нём, вытащил пару бутылок и кулёк с пирожками. Серёга с Васьком, совершенно игнорируя только что происшедшее, о чём-то мирно шепчутся, налегая грудью на стол…

– Ну, чё, хлопцы… Давай, накатим.

На столе опять налитые до краёв стаканы…

– Так, чё?.. В Москву, говоришь?..

Виктор спрашивает не глядя. Спрашивает тихо и просто. Но все знают, что спрашивает он Володю. И Володя опять начинает тарахтеть. И опять давится водкой, допивая всё до капли, и у меня всё плывёт перед глазами, и становится жарко. Я понимаю, что не смогу уже встать. Такие дозы натощак мне не привычны. Я вижу, какой бледный Эдик сидит, еле-еле держит голову, чтобы не свалиться.

– Пошли, покурим?

Мой вопрос удивил всех. Так запросто спросить… Причём, обращаясь лично к одному Эдику.

Тот не успевает кивнуть, и я, помогая ему подняться, говорю мужикам:

– Покурим, мужики?

И не ожидая ответа, помогаю другу встать, придерживаю его, выводя в проход, посмеиваясь для вида:

– Во, накачали, мужики… Ох и накачали…

Улыбаюсь всем, за ранее показывая, что я понимаю, что меня услышали, и если хотят, пусть идут с нами. Ну, если хотят, конечно…

Краем глаза замечаю, как все посмотрели на Виктора, и тот чуть кивнул, разрешая нам выйти…

…В тамбуре, держась обеими руками за стенки, вумат пьяный Эдик шепчет мне жарко, тараща глаза:

– Валить надо отсюда!.. Алик… Валить надо!..

Тут же в тамбур заходит огромный Паша, за ним вваливается Володя, сигарета болтается на мокрой губе:

… – И, короче, говоря, как будешь у нас в Шевченко, Паш…

И Володя в пять минут объяснил Паше, что для нас – достать «ствол» или «плётку» – раз плюнуть!.. Тут же, вынув блокнот, он записывает Пашин телефон, и, вырвав листок, диктует свой, после чего подробно расспрашивает нас с Эдиком, записывая Паше наши адреса. А Паша терпит пока Володю. Он рассеянно кивает ему, не сводя с меня глаз…

…Какого чёрта я привлекаю к себе их внимание? С детства заметил, каждый возомнивший о себе хмырь сначала изо всех сил старается меня запугать, потом как-то впечатлить своей крутостью, а в заключении неминуемо считает, что я должен дорожить дружбой с ними. Так и этот ненормальный Паша какого-то чёрта ходит вокруг меня, приноравливаясь, и я трясусь от страха, что это пьяное чудище под сто пятьдесят килограммов весом, совершенно непредсказуемо вдруг может заподозрить меня в неуважении или (ещё хуже) в трусости. И вот Паша, начиная закипать от липкого присутствия Володи, приглядывается ко мне, словно выбирая место, откуда начать меня жрать.

– Вот-такие пацаны!.., – в который раз наступив на ногу, Володя дурашливо извиняется, виснет то на одном, то на другом, хватает за руки. Смотрит влюблённо, шатаясь в разные стороны, – А ты чё, братуха?..

Наклоняясь к согнувшемуся дугой Эдику, он хлопает его по тощей спине, кричит погромче:

– Пошли, накатим, братуха!.. Слышь?… Пошли!… Накатим!..

Я неприязненно убираю его руки. Эдику совсем плохо. Он в два раза слабее меня. Желудок пустой…

– Не трогай его. Сейчас мы придём…

– … Э-э-э!.. Братуха-а!…, – Володя звонко хлопает Эдика по спине, и я отталкиваю Володю, зло огрызаясь:

– Не трогай, говорю!.. Щас подышим и придём!..

С интересом наблюдавший за этим Паша замер, забыв, зачем пришёл. Володя тоже не маленький, а я так тявкаю, что тот аж руки поднял.

Непонятно откуда накатившей силой я хмуро, но вежливо бросаю им, словно даю указание:

– Щас подойдём мы, мужики…

Совершенно опешивший Паша аж замер, рассматривая меня сверху с любопытством. Его, видимо, забавляет то, что я его не боюсь.

А я боюсь!.. Ещё как боюсь… Если бы вы знали, как меня трясло внутри. Внимательный до деталей, я вижу его огромные кулачищи, его тупое лицо, а самое главное – меня трясёт от мысли, что если это чудище начнёт ко мне цепляться – я не смогу с ним лебезить, как Володя. Именно этим я его и заинтересовал.

И вот смотрит Паша на меня, как на невесту, зорко выискивает, в чём подвох-то?.. Ох, и горькой будет расплата, если Паша разочаруется…

– Да брось ты его!, – Володя смеётся, в шутку толкая Эдика под зад коленом, – Нажрался, сука…

И тут я взбесился.

Прижав Володю к стене, злобной рожей я дышу на него снизу, раздувая ноздри:

– Сказал – не трогай его!.. Видишь – плохо пацану!..

Володя лыбится, мягко расцепляет мои руки, примирительно кивает Паше:

– Пошли, братан!..

…Чуйка моя, чуйка… Откуда, каким боком, каким дальним предком я одарён этим животным своим предчувствием? Сколько раз выносила она меня из заварух, что после вспоминаешь, удивляясь – ведь должны же были грохнуть, и как не грохнули-то?.. Злоба-злобой, это конечно же хорошо. Кто-то сказал: «Гнев – плохой советчик». Нет, граждане. Именно вспышка лютой злобы ни раз выносила меня, словно боевой конь, из беды. Ослеплённый гневом, вы, презрев опасность, кидаетесь в бой, атакуя молниеносно, храбро и точно, и противник, очарованный вашей скоростью, бежит, поджав хвост… Сам убеждался ни раз. Злоба бывает разной.