Русская Темрязань далекая и близкая

Царь Петр переглянулся со своим денщиком, и они оба расхохотались. А, успокоившись, царь Петр сказал, подошедшему батальонному командиру – немцу в чине генерала:

Мушкетера Босого поставить правофланговым в первую роту и прибавить ему кормовые.

–Хорошо, государь! – ответил генерал.

После строевого осмотра Никита решил осмотреть потешную крепость молодого царя, с ним увязался земляк Федор Громов. Расспрашивая, друг о друге, солдаты прогуливались вдоль крепостных стен, укрепленных толстыми сосновыми сваями, лазили в бревенчатые угловые башни с узкими бойницами. Им там с высоты хорошо были видны ряды бронзовых пушек, мортир и единорогов, которые были укрыты мочальными рогожами с песком и глубокие наружные рвы, заполненные тухлой трясиной.

–И знаешь, Никита, как именует царь сию крепость? – спросил Федор

–Как?

–Стольный город Прешпург.

Никита и Федор расхохотались.

Мушкетер Федор Громов уже второй год служит в потешной крепости, участвовал во многих царских игровых баталиях и счел нужным о службе в крепости Никите рассказать.

–Служить здесь можно. Кормят нельзя сказать, что плохо. В других местах, говорят, солдаты впроголодь живут. И все потому, что мы сами в поле горох, рожь сеем. Капусту и огурцы на огуречнике выращиваем. Скотный двор у нас есть. Коров доим, овец стрижем, валенки валяем. Дрова в лесу сами заготавливаем, потому в казарме зимой тепло. В бане моемся каждую субботу. Раз в неделю в военные игры играем с Семеновским батальоном. А наш батальон Преображенским зовется. Толпы ротозеев глядят с высокого насыпного вала на крепостные стены, в которых мы «воюем». Зеваки кричат, потешаются над нами, хохочут как очумелые, знать им интересно. А нам солдатам бывает не до смеха. Царь сам любит палить по нам из настоящих пушек горохом. То и гляди, глаз выбьет. Да и другие случаи бывают. Часто после таких баталий солдат хороним. Так что играть играй, а рот не разевай. В рукопашной схватке, например, запросто убить могут. Ты со мной держись. Я уж обвыкся и тебя научу. Друг за другом надо приглядывать, в обиду не давать. И здесь в крепости и на войне. Двоим сподручнее. Поговаривают, что царь скоро потешные игры бросит, по-настоящему воевать будет с турками, со шведами. Поближе узнаешь его и поймешь. Воинственный он беда. Долго нам служить придется, в войну солдат домой не отпускают.

Когда Федор замолчал, Никита глубоко вздохнул и сказал:

–Понятное дело.

В башне на лестнице появился денщик царя. Подошел он к гренадерам, поздоровался, каждому руку пожал, а потом, улыбаясь, сказал:

–Еле нашел вас. Новичку вот принес поесть хлеба, чесночной колбасы.

Меншиков вынул из кожаной сумки хлеб с колбасой и отдал в руки Никите.

–Завтра опять чего-нибудь принесу. Ешьте! Сказывают ты, Громов, мастер на шпагах драться. Хочу я у тебя фехтованию научиться. И вообще, давайте со мною дружить. Как, по рукам?

Федор с Никитой со смаком ели колбасу, улыбались и согласно кивали головами.

С тех пор почти ежедневно царский денщик угощал Никиту и Федора разными деликатесами с царского стола, а мушкетеры за это охотно обучали Меншикова ратному делу: драться на шпагах и саблях, без оружия защищаться и нападать. С плаца домой Меншиков уходил побитый, а то и с ранами от уколов шпагой, но с горящими воинственными глазами. Иногда на плацу денщик появлялся с царем Петром. И тот тоже охотно брал в руки шпагу и фехтовал с солдатами. Царь Петр тоже был достойным противником. Не уступал гренадерам ни в злости, ни в сноровке.

Прав оказался Федор: в том же году возмужавшему царю наскучили потешные игры. Стал он по-настоящему с соседними государствами воевать, границы своего царства укреплять. В одной стороне война затихала, а в другой разгоралась. Где участвовал в сражениях, ставший офицером, Меншиков там с ним воевали и его телохранители. Никита прикрывал своего командира спереди, а Федор сзади. Так, бесстрашная тройка билась с турками в Крымской войне, а потом освобождала исконно русские земли в Прибалтике.

Но не всегда друзьям сопутствовала удача. В 1700 году в сентябре храбрая тройка под крепостью Нарва еле ноги унесла. Царь Петр тогда к той крепости подогнал целую армию с пушками, с мортирами. Но попытка захватить у шведов Нарву окончилась конфузом. При меньшей численности войск шведам удалось отогнать русских от крепостных стен и захватить много добычи. Достались врагу тогда почти все русские пушки, мортиры и обозы с провиантом.

Отступающих русских, шведы продолжали преследовать, кого настигали, кололи в спину штыками. В том бесславном бою Никита был ранен в бедро. Кость не задело, но рана сильно кровоточила, и на ногу нельзя было ступить. Федор сумел перевязать друга, остановить кровь, поднатужившись, взвалил его на спину и пока силы были, бежал, неся на плечах неподъемную ношу. А шведы уже рядом.... Упал Федор в высокую крапиву, прикрыв собой раненого.

–Тихо, земеля, не стони, – зашептал он ему, – может, пронесет. И пронесло. Враги рядом пробежали, не заметили гренадеров. Поздно ночью разыскал Федор свой батальон и передал раненного в лазарет. Неудача под Нарвой не остудила воинственный пыл царя Петра, а наоборот вдохновила его готовиться к войне со шведами, с еще большей энергией. С церквей тогда по его приказу колокола поснимали, передали их на мортиры и пушки. По деревням молодых мужиков насобирали, согнали их в многочисленную армию, гоняли их с мушкетами до седьмого пота. Маршировали солдаты, учились по-настоящему воевать, а куда им было деться? Многие тогда не выдерживали такой муштры, убегали, но их догоняли и связанных привозили назад.

И ровно через два года и тоже осенью Меншиков со своими телохранителями стал участником штурма шведской крепости. На этот раз крепость называлась Нотербург и стояла она на острове посреди широкой полноводной Невы, Ту крепость наши предки называли Орешком, а позже она стала называться Шлиссельбург, что значит «ключ-город». При штурме той крепости Федор погиб, а Никита чудом остался жив. Такого ада ему видеть еще не приходилось.

Меншиков сам рвался в бой за чином, но на приставленную лестницу первым не полез, пропустил богатыря Босого.

С крепостной стены шведы бросали камни, бревна, лили горящую смолу, стреляли из мушкетов.

Наконец и Меншиков с Федором на стене. Александр Данилович без офицерского кафтана, в шелковой розовой рубахе, красавец, умел себя показать. Никита знал силу шпаги Меншикова, сам его тренировал. Этот поручик из низов, из простого люда, в бою не дрогнет, не предаст, увертливый и хитер как черт.

С такой подмогой Никита пошел вперед за ним Федор, а за Федором бросился Меншиков, за командиром и весь отряд. Шведы не выдержали натиска и отступили.

Удача передового отряда Меншикова вдохновило войско, и вторая партия лестниц взметнулась на стену.

Царь Петр, разгоряченный боем с подзорной трубой стоял на возвышенности в окружении генералов, с улыбкой следил за розовой рубакой и возгласами реагировал на успехи отряда штурмовиков.

Вскоре штурм перешел в побоище, в грабеж, в насилие. Над крепостью шведы подняли белый флаг.

Кругом кричали раненые, истекая кровью, молили о помощи, но до них никому не было никакого дела. Царь праздновал победу....

А Никита в лесочке неподалеку от войска, среди молодых сосенок хоронил своего закадычного друга Федора Громова. Только после боя разыскал он земляка на крепостной стене. Тот лежал посреди вражеских трупов со смертельной раной в груди. До поздней ночи просидел Никита у свеженасыпанного холмика, справляя тризну, плакал он и проклинал царя. Его считал он убийцей Федора. И даже на следующий день на торжественном построении Босому тяжело было смотреть на царя Петра. А пришлось еще, и подойти к нему за наградой, Никита подошел. Склонил голову как положено. Государь, улыбаясь, глянул на солдата-богатыря, зачерпнул их бочки полную деревянную кружку вина:

–Пей свою славу, герой!

Отвернулся Никита от протянутой кружки.

–Не пью я зелье.

–Что так? Старовер? что ли?

–Старовер, государь.

Царь нахмурился, поставил кружку, внимательно оглядел рослого солдата. Лицо в синяках, ботфорты порваны....

–Почему ко мне вышел в рваном? – в гневе спросил Петр.

Никита молчал.

–Почему солдат-герой в рваной амуниция? – спросил царь, уже обернувшись в сторону Меншикова.

–Так, мин херц. у него такие ножищи, ни в один артикул не лезут.

–Герой есть, сапог нет? Дармоеды! Сшить ему кафтан и двое сапог в запас.

Развеселившись, Петр приказал Меншикову:

–Неси свой трофей, раз он вино не пьет, пусть красоте радуется!

Меншиков, нахмурясь, повиновался. Подал Петру шкатулку заморской работы, украшенную бриллиантами и золотыми пластинами.

Петр нажал на крышке самый большой бриллиант, похожий на бычий глаз и шкатулка открылась со звоном колокольчиков. Он бросил в нее горсть золотых монет и передал Никите. Затем чмокнул солдата в щеку, обдав того винным перегаром и смрадом табака Никите сделалось муторно, захотелось сплюнуть, но он сдержал себя, все-таки – царь.

Захандрил Никита, потерял друга Федора. Тоска его обуяла. Осточертела бесконечная служба. Стал он замкнутым и злым. Сослуживцы стали бояться его, то и гляди, затрещину даст новичку ни за что. И внешне запустил себя ветеран: волосы отрастил, лохматые бакенбарды. Его кустистые брови хмурились, торчали в разные стороны, так что синих и добрых глаз не было видно.

Один Никита Босой остался в штурмовом отряде Меншикова живым из своих сверстников. Молодые солдаты смотрели на ветерана-богатыря, как на чудо. И дали ему прозвище «Бессмертный кулугур».

Признайся, Босой, – докучала его молодежь, – заколдованный ты что ли? Ни пуля тебя не берет, ни штык, ни шпага. Откуда у тебя такое везение? Кто тебе помогает? Может нечистая сила? Неужели дьяволу продался?

Никита, махнув рукой, уходил от разговора, а однажды в хорошем расположении духа ответил:

–Признаюсь, братцы, помогает мне в ратном деле, и кто вы думаете? Сатана? Дьявол? Ошибаетесь! Бог кулугурский стоит за меня непреодолимой стеной и мои предки. Вот переходите в мою веру, и вы спасетесь.

Нервы стали сдавать у солдата: осточертели ему кровавые сражения, тяготы и лишения службы полной унижений и оскорблений со стороны заносчивого офицерского состава. Лютовали мордобоем унтеры. Самого Босого они не трогали. Но Никите было противно смотреть, как измываются иноземные офицеры над беспомощными новичками. Дисциплина в батальоне держалась и на кулаках и шомполах. Сам царь терпеть не мог неповиновения солдат и на унтерский мордобой не обращал внимания.

В свободные от службы часы Босой без спроса уезжал в лес на волю, в ближних селах общался с простыми людьми с кулугурами, слушал, о чем толкуют. Нередко Босой пропадал в самоволке до вечерней проверки. Жаловались унтеры на своевольного гренадера самому князю Меншикову, но тот как мог, выгораживал своего телохранителя.

–Я его отпустил, – врал он офицерам, – на воле побыть. Лесной он человек, кулугур. Не приставайте к нему по пустякам. Его отлучки редки и не во вред службе.

А Северной войне и конца не было видно. В самые горячие точки бросал царь Петр гвардейские полки. А впереди них вел свой отборный штурмовой отряд храбрый военачальник, любимец царя Меншиков. Гибли десятками штурмовики. Отряд пополнялся из молодых рослых новичков. Обучал ближнему бою, не нюхавших пороха, молодцов ветеран Преображенского батальона Никита Босой. Солдаты боготворили богатыря. А князь Меншиков подумывал над тем как пристроить непьющего Босого на стройку нового города Санкт-Петербурга с генеральским окладом. Там ему был нужен свой человек. Но война ломала все планы светлейшего князя. В середине лета 1709 года назревало судьбоносное сражение русских со шведами под Полтавой. К нему готовились и русские, и шведы.

По преданию 26 июня 1709 года накануне Полтавской битвы со шведами Никита Босой получил из дома письмо. Читал он его, сидя за столом в хате украинских стариков, у которых квартировал. В хате он был один. Старики копались за окном в саду.

Никита обеими руками держал милые его сердцу листки бумаги, исписанные мамиными печатными буквами-каракулями, читая вслух:

«Добрый день, добрый час, здравствуй, сыночек мой. Пишет тебе из лесной далекой Сосновки мама твоя, вдова несчастная с осьмнадцатых лет от чистого материнского сердца привет тебе передает от себя лично, от твоего родного деда, от родных наших, что живут в округе и от сверстников твоих, друживших раньше с тобой, от целительницы нашей Огашки-Сироты и от других хороших людей, которые тебя знают и хорошим словом поминают, от Марфы – приемной дочери моей.

Дитятко мое, кровинушка моя, солнышко мое красное, в первых строках своего письма спешу тебе сообщить, что мы все живы и здоровы. Того и тебе желаем на долгие годы. Пусть Господь Бог и предки наши непреодолимым щитом защищают тебя в повседневной солдатской службе, на поле брани и в суете от злых языков и недоброго глаза. Чур, им всем. А тебе пусть всегда светит красное солнышко.

Сын мой ненаглядный, воин наш, сочувствуем тебе мы с дедом, понимаем, горше нет хлеба солдатского. Несешь ты тяжелый крест служивого изо дня в день, вот уже годы, такова знать судьба. Соскучились мы по тебе, силы нет как. Я слепну от слез и ничего поделать не могу. Здоровье мое тонюсенькой свечкой тает в пламени тоски по тебе. Вот еще в последнее время сны мне стали сниться, что ты тоже не в себе, с ума сходишь по нам, хандришь.

Радость моя и надежда, ждем мы тебя никак не дождемся, надежды не теряем. Но и ты мужайся, не озлобляйся по мелочам, дурь на себя не накидывай. Бесам только поддайся, они враз и веревку принесут для петли. И пропадет твоя душа ни за что, ни про что. И канет в небытие наш род из-за сиюминутной несдержанности, за пустое бесовое наваждение. Молись, сын, и Бог ум твой прояснит, исцелит. Он милостив.

Были бы у меня крылья, сокол мой, и силы, полетела бы я через всю Расею нашу к тебе и сняла бы с твоей головы мрачные мысли, отчаяние, и тоску. И оставшиеся силенки отдала бы тебе и кровь до последней капли, чтобы только ты жил. А так ехать через всю Русь на перекладных меня не хватит, пропасть могу. При моем здоровье и старости, дома надо доживать свой век, на земле предков. Тут и они с нами обитают.

Наследник ты наш, последний из богатырского рода Босых, помни, что, и дед тебя ждет. Он о продолжении своего рода печется до умопомрачения. Тебе уже четвертый десяток идет, а ты еще не женат и детей от тебя нет, и будут ли еще от такой ратной жизни, неведано.

Велит тебе дед подать царю челобитную. Грамотные и бывалые люди, купцы наговорили ему, что тебе царь вправе до окончания войны отставку дать, как последнему из рода. А что может быть. Подай челобитную, по башке не ударит. Попросись на разговор с ним, с глазу на глаз. Тебя – такого богатыря он не может не знать, награды тебе вручал, чай помнит. Взятку дай его главному писарю или вельможе, золотых не жалей, надо будет, ценнее золота безделушку пришлем. Вельможи падкие на подарки. Ну, сам смотри, тебе там виднее, мы тебе уже плохие подсказчики.

Недавно я встречалась с Огашкой-Сиротой. Она тоже самое мне говорила. И привет тебе передала. И сказала, что вызволила бы она тебя со службы, да сейчас у нее на руках дите малое. На людей нечего надеяться, действуй сам, посмелее будь.

В один год и день родились вы с царем Петром, ровесники вы. Вот скажи ему, что род твой древний, богатырский, на грани исчезновения.

И помазаннику должно быть понятно будет, что род Босых нельзя губить, умножать его надо. Разве допустимо, чтобы в державе богатыри совсем выродились, исчезли с лица земли. Кто же тогда защищать будет землю русскую, Расею нашу. Вот, Никитушка, царь выслушает тебя, призадумается, вникнет в суть твоей челобитной и отпустит тебя домой насовсем, в отставку значит. А иначе никак нельзя. Если скажет, что такого закона нет последнего из рода на службу не брать, то скажи ему чтобы издал, мать моя, мол так наказывала и дед – старый воин Родион Босой, служивший верой и правдой в пору царствования его дедушки.

Кажись, все я тебе растолковала, вот так действуй и не робей. Не за себя печешься, а за продолжение своего рода, это свято.

Погожие дни у нас сейчас стоят, посевная в самом разгаре. Мы, Слава Богу, уже управились. Хвораю я, можно сказать при смерти, а рожь посеяла. Хлеб будет к твоему возвращению.

Христом, Богом тебя прошу, Никитушка, к Богу обратись, и он тебя исцелит от душевных мук, соблюдай веру нашу, зелье не пей, на исповедь сходи к попу-батюшке и очистишься.

Сыночек мой единственный, солдатик, кровинушка моя, береги тебя Бог каждый день, каждый час. Аминь».

Окончив чтение, Никита рукавом кителя смахнул с глаз набежавшие слезы, закрыл ладонями лицо и как застыл за столом, его мысли летали в лесной далекой Сосновке, виделись ему сгорбленные мать с дедом. Он не услышал, как в хату вошел его командир Меншиков.

Александр Данилович сел на скамейку рядом с солдатом. А тот и бровью не повел, продолжал твердить шепотом молитву, ничего не слыша.

Меншиков не стал выводить солдата из задумчивости. Взял со стола листок бумаги и углубился в чтение. А, прочитав до конца письмо, встал со скамейки и сказал:

–Ты, Босой, спишь что ль или не в себе? Я пришел поговорить с тобой о завтрашнем сражении, а ты весь в молитвах. Пошел я.

Никита поднял голову, вскинул брови, вскочил, встал во фрунт.

–Здравия желаю, Данилыч, прости, забылся, письмо вот получил тревожное: мать больная, дед плохой, тоже не жилец, домой зовут, ждут, не дождутся.

Меншиков ответил:

–Прочитал я. Бог даст завтра одолеем Карла и, живы останемся, обо всем поговорим. Слово тебе даю: это будет последнее наше с тобой сражение. Не раскисай. Лады?

Проводив командира до двери, Никита прошел в угол, взял в руки мушкет и стал осматривать его.

–Штык поточить надо маленько. Значит, все-таки завтра шведы будут нас штурмовать. Спасибо Данилычу, что предупредил, хоть сегодня помолюсь, может в последний раз в этой суматошной жизни. Господи прости меня грешного. С людьми я плохо схожусь. Отупел на войне, ожесточился, сам себе противен стал. А завтра опять стрелять, рубить, колоть. Не по своей воле, Господи, дай терпения, сохрани и помилуй.

А наутро Никита стоял в строю защитников крепости маленького украинского города Полтава Укреплен он был земляным валом, дубовым частоколом и прорытым понизу рвом.

Шведы начали наступление рано утром. Большое войско двигалось к земляным валам, впереди и сзади которых были выкопаны глубокие рвы, защищающие подступы к русскому лагерю. Казалось, что эту вооруженную громадину никто и ничто не сможет остановить. Шли шведы ровными рядами, как на параде под барабанный бой бок о бок с заряженными мушкетами наперевес. Карл 12, сидя на носилках с перевязанной ногой, командовал началом атаки. Три месяца он топтался с войском у стен Полтавы не в силах что-либо сделать. Сам участвовал в рейдах по русским тылам. В одной из стычек с русским казачьим дозором его ранили в ногу. Он любил славу больше всего на свете и часто бывал безрассуден. Вот и в то утро король не сомневался в победе. В Европе тогда его армия считалась самой сильной и непобедимой.

Никита Босой стоял в первом ряду защитников крепости, смотрел на ряды приближающихся шведов, по привычке про себя, твердил молитву и думал об исходе этой судьбоносной битвы. Знал он, что враг хорошо вооружен и обучен ратному делу. Русские не один раз шведам задницу показывали отступая. Но и знал Никита, что русская армия, защищающая эту небольшую крепость тоже не лыком шита, вооружена по-современному и солдаты обучены, как надо. Сам Никита в обучении солдат ближнему бою принимал непосредственное участие. Целый год Меншиков возил его по полкам для показательных баталий. И его труд наставника должен сказаться в этой битве.

«Только бы уцелеть от прицельных выстрелов, а там еще посмотрим кто кого».

Надеялся Босой на рядом стоящих сослуживцев, что они не дрогнут в бою, сам он их подбирал для штурмового отряда Меншикова. Да и сам князь рядом с ним. Тот за генеральские погоны будет сражаться как лев.

«Ну а я за Россию матушку. Где наша не пропадала».

Вроде бы солдат должен привыкнуть за долгие годы войн к страху перед сражением, а когда вот увидел дула мушкетов, нацеленные на него, и озноб его прошиб, точно первый раз глазами смерть увидел. Поджилки у Никиты затряслись, зуб на зуб не попадет. Видел он, что и у других солдат от страха пот выступил на лбу. Желая приободрить себя и рядом стоящих друзей, он тихо сказал:

–Братцы, два раза не умирать, а одной смерти не миновать, ура!

–Ура!!! – охотно закричали во всю глотку штурмовики Меншикова и дали залп по переднему строю шведов, который тут же сломался и бросился на обороняющихся русских.

Никита услышал, как мимо его ушей пролетели пули и увидел, выскочившего изо рва, рослого шведа с мушкетом, из дула которого вилась струйка дыма.

«В меня стрелял, но промахнулся, голубчик. А я не промахнусь!».

Никита выстрелил в искаженное от страха лицо врага. Мертвый швед упал ему в ноги.

«Только бы не споткнуться, не упасть».

Слева и справа на Босого бросились тоже здоровенные детины, за ними изо рва показался третий, а затем четвертый. И все на одного. Понял Никита, что шведам приказ такой дан смять богатыря. Одного Никиту шведы, может быть и одолели бы. Но не один был Никита, на выручку к нему бросились штурмовики. А сзади Босого хоронился сам Меншиков и стрелял по шведам из пистолетов, прицельно защищая своего «ангела-хранителя».

Первую атаку шведов штурмовики отбили малыми потерями, а потом с каждой последующей атакой ряды штурмовиков стали редеть. Солнышко высоко поднялось, а сражение все продолжалось, не снижая накала. Никита, отбиваясь от напиравших на него шведов, приглядывал и за своим подопечным. Основная, его задача была сберечь Меншикова. Он понимал, что отряду штурмовиков и ему самому без командира «крышка».

Меншиков сражался и командовал штурмовым отрядом умело и дерзко, вел свою стратегию боя и одновременно по приказам царя Петра осуществляя обманные маневры, цель которых была вводить противника в заблуждение. Особенно удалась задумка Меншикова сдать шведам редуты. Это произошло, когда шел уже четвертый час битвы, а войска шведов все сражались за редуты с северной стороны крепости, около леса, где насмерть стояли штурмовики Меншикова. Вдруг видит шведский король – отходят конные полки русских, и открывается путь к редутам. А штурмовой отряд Меншикова в панике стал отступать. Обрадовался Карл и дал приказ занять редуты.

Отступая с уцелевшим отрядом, Никита Босой с князем Меншиковым видели, как шведы за ними бросились бежать по узким проходам между редутами. Вся армия шведов, миновав редуты, двинулась в наступление в след русской коннице и отряда штурмовиков Меншикова. Тут-то и ударили пушки русских. Огонь был губителен для шведов, много их полегло. Это вдохновило русское войско все полки вышли из укреплений. Началась рукопашная схватка двух армий – шведской и русской.

Швед, русский – колет, рубит, режет.

Бой барабанный, крики, скрежет.

Гром пушек, топот, ржанье, стон,

И смерть, и ад со всех сторон.

/А. С. Пушкин/

Перелом битвы в пользу русских произошел, когда на поле боя появился царь Петр на белом коне со шпагой в руке, Никита Босой первым увидел государя и крикнул Меншикову:

–Данилыч, государь!

Князь Меншиков со всех ног бросился к царю Петру, Босой за Меншиковым, а за богатырем оставшиеся в живых штурмовики. И тут-то шведы дрогнули, попятились назад и стали отступать. Царь Петр, увлекшись вылазкой, выскочил вперед своей свиты, с его головы была сбита пулей треуголка. Под ним раненый конь вздыбился и от боли заржал. Гримаса до неузнаваемости исказила лицо государя. Он махал шпагой и орал:

–Виктория!

Но не был услышан царь Петр простыми солдатами. Многие из них не понимали, что кричит царь. Досадно стало и Босому, что государь не по-русски победу объявил и сам закричал на все поле медвежьим басом:

–По-бе-да!

–Ура!!! Ответили солдаты богатырю звучно и раскатисто.

Никите не пришлось видеть счастливого конца знаменитого сражения. Силы у него иссякли. А может, случайный удар по голове получил и отключился.

Пришел он в себя, когда уже кругом горели костры. Солдаты около них пили водку, громко разговаривали, махая руками, хохотали до кашля и блевотины, а некоторые пели вразнобой каждый свою песню стараясь перекричать других. До него не было никому никакого дела.

Грустно стало богатырю, одиноко и во рту гадко, тошнота подступила к горлу.

«Однако пока жив, есть, пить надо». И заставил Никита себя идти к костру, к сослуживцам.