Запасный вход

– Абатхийиииииииир, послышалось издалека.

– «Да будет благополучие»? И это все? Фьють, фьють, фьють, вернись, а поговорить??? Зюйдик, зюйдик!!!Вот, молодежь, один сквозняк в голове, – С востока явился и на запад понесло… Только пыль поднял, тьфу, ты, кхе, кхе…

«Ураганный врывается ветер,

Мои двери, срывая с петель

И свечу, что едва уже светит,

Скоро злая задует метель».

– Так-так, на лирику потянуло? Или стихи это к депрессии? Неет, стихи это к гостям, прошлый раз так и было, весь день стихи в голове крутились, а на утро гости, рыли, копали, скребли, и нашли-таки Ладу, фигурку деревянную, радовались сильно, похоже важная вещь для них была.

– Доброго утречка всем, кто меня видит и слышит! А видно меня ото всюду.

Я – Нарын-Кала, величественная крепость на высоком холме, охраняю край легенд и преданий.

Это люди так обо мне говорят, во мне еще столько тайн сокрыто, что копать вам не перекопать.

В этом месте надо бы улыбнуться, но главные ворота еще закрыты, как только откроются, улыбнусь широко и гостеприимно.

– А гостям я всегда рада, да и подарочек подберу, довольны останетесь, вот только подумаю немного…

Чем же может одарить долгожданного путешественника, «молчаливое» каменное сооружение?

Легендарную «Синюю птицу», символ удачи и счастья, которую описал этот двуногий сказочник Метерлинк?

– Нет, не годится. Ну, в самом деле, зачем путникам дрозд? В клетку разве что посадить, как в тюрьму? Нет, без свободы ты никто, и какая удача может быть в клетке? Не будем над птичкой измываться, пусть поет на воле.

– О! Отличная идея! Бархан Сарыкум, самый высокий в мире одиночный бархан, где люди снимали кинофильм «Белое солнце пустыни». Наверняка им будет интересно. На самом деле, голова Саида торчала в наших, сарыкумских песках. Сколько себя помню, этот бархан стоит на одном месте. Песок со всей округи к нему сползается, а назад, ни-ни, ни крупинки. Там и птички стаями летают, кто-то рассказывал, что видел средиземноморскую черепаху, тушканчики там всякие, хомячки, змеи.

– Да, змеи. Куда же ты их, старая, мудрая цитадель отправить захотела? Это же люди, слабые, хрупкие создания. Там песок может разогреться до шестидесяти градусов, в мангал засунуть их захотела? Они же могут ненароком на гадюку наступить, и все, пиши, пропало.

Это тебя, старая глыба, хоть гюрза кусай, хоть гадюка, все едино, даже не почешешься.

– Мужская особь может, конечно, в сапоги нарядиться и на охоту. А девушки?

– Чую, чую я встречу с девушками, это отдельный вид двуногих. С ними можно обстоятельно поговорить о том, что происходит в мире, идут ли еще войны на земле, и пожаловаться на одиночество, и вспомнить былое.

Девушки – их природа полна загадок и противоречий. Они тоже, как и мужчины двуногие и прямоходящие. Натуры у них чувствительные, заботливые, но они могут мгновенно мобилизовать свои силы и дать отпор врагу.

– Помница мне, нашествие Нерона и Тамерлана, и среди них прекрасные девы, что неслись верхом на четвероногих животных, выпуская стрелу за стрелой, с диким криком и стремлением к победе.

– Да, девушки, их положено встречать цветами…

– Лотос! Ореховый лотос, символ вечной жизни, как же я забыла о нем? Редчайший, красивейший цветок, у древних славян он считался волшебным, помогающим в борьбе со злыми духами. Аромат цветка успокаивает, а из семян люди изготавливают бодрящий напиток!

Но любоваться им можно только на рассвете, когда его розовый цвет наиболее ярок…

– Маки! Конечно, яркие, красные маки! Сейчас самое время! Крепость прищурила свои бойницы, вот же оно, прекрасное маковое поле!

– Поооолее! Ты меня слышишь? Доброе утро!

–Шшшшшш, – закивали красноголовые красавицы, а тот самый проказник, весенний ветерок, ласково причесывает им волосы.

– Где-то под подошвой, у меня проросли два маковых семечка, с цветами гостей дорогих встречать буду. А вот догадаются ли они камешек отодвинуть?

Гюль Бике догадается, а если нет, я подскажу, ведь она давняя моя знакомая. Не раз беседовали о смысле жизни, о любви. И эти двое, мужчина и женщина, что Бике приведет ко мне, предназначены друг для друга. Но что-то у них не складывается. Нужна моя помощь. Эх, как здорово, что ты кому-то нужен! Пусть только отодвинут камень, где случайно выросли – мальчик Мак и Мак девочка, достанут сокровище для них предназначенное, и мальчик Ван Ли Ён и девочка Ольга навеки соединят свои сердца.

Глава 15.

«Тимур». Кавказ. Орта Стал. 1925 год.

Сереженька Поплавский сидел на облаке, поджав ноги «по-турецки» и заливисто смеялся, как умел смеяться только он один, но смех его резко прервался, лицо вдруг стало злым и жестоким. Зажатой в руке кистью, с которой капала красная краска, он указывал вниз. Оленька нырнула «ласточкой» и полетела, пытаясь поймать драгоценную капельку, которая станет завершением гениального полотна, и художник, наконец, обретет всемирную славу, о которой они так долго мечтали. Падение стремительно ускорялось, дыхание перехватывало, она уже протягивала руку, вот-вот, сейчас, она подхватит ее, но, вдруг с ужасом увидела, что красная капелька повисла на кончике серебряного кинжала, занесенного над спящим или уже умершим, Лиёном.

Сны бывают разные. Черно-белые и цветные, пророческие и просто картинки из детства. Этот, наверное, был к перемене погоды.

Вздрогнув, Оленька проснулась в чужой кровати, пытаясь вспомнить, где находится. Кавказ. Только на Кавказе такой чистый и плотный воздух, что его можно резать на кусочки. Череда неприятных событий картинками мелькали в ее сознании.

Она вспомнила. Свадьба. Лезгинка. Лиён. Настроение слегка омрачилось.

– Но это уже произошло, нет смысла ворошить события вчерашнего дня.

А, вот картина, увиденная в самом конце сновидения, не отпускала ее. Двое мужчин, один из них лежал навзничь, с закрытыми глазами и открытым ртом, второй занес над ним блеснувший в лунном свете, окровавленный серебряный кинжал. Она судорожно сжала простынь.

Вчера, наплакавшись, она уплетала чай с медом и лепешками, и изливала душу Гюль Бике. А Лиён? Наверняка и он был голоден. Почему она не подумала о нем? Почему не искала? А вдруг с ним что-то случилось?

Восход за окошком отдавал кровавой медью, что само по себе не предвещало ничего хорошего. Она в спешке сбросила полотняную ночную рубаху, и потянулась за своим платьем, что висело на стуле.

– Ольга, случилось, что? Ты куда?

– Бике, надо срочно найти Лиёна, у меня дурные предчувствия. Тот парень, со свадьбы, у вас же есть такое понятие, как кровная месть, или просто месть, да?

– Ахмакь алачир мехъер жедач…

По интонации, Оленька поняла, что Бике выругалась, и от этого ей стало еще больше не по себе.

– Что?!? Ты что-то знаешь, Бике?

– Я сказала – «Не бывает свадьбы без дурака», перевела, вставая со своей постели девушка-лезгинка.

– Аааа, понятно, ты, поспи еще немного, я сама его найду, – и, не оглядываясь, бросилась к выходу.

– Стой, вместе пойдем, я сейчас, – заторопилась Гюль Бике.

Откинув щеколду, Оленька не смогла выйти на улицу, ей мешали ноги, загораживающие проход.

Она застыла, кровь отхлынула от лица. И даже, когда Бике, переступив через эту «преграду» и вышла на улицу, она не смогла сдвинуться с места.

– Стха Тимур, проснись, у нас гости, – услышав эти слова, ее сердце стало биться ровнее, но осторожно выглянув за ворота, она едва не закричала.

На земле, привалившись плечом к воротам, сидел мужчина в нахлобученной на брови папахе, его хорошо было видно в предрассветном тумане, что стелился по узкой улочке. Но больше всего ее поразили его ноги, огромные и черные, наверняка 48 размера, да и сам мужчина смахивал на великана. Это потом ей объяснили, что это не ноги черные, это ноговицы и чувяки. Ноговицы это чулки из толстой шерсти, а чувяки, это обувь, которая сидит на ногах как влитая. Голова Лиёна покоилась у него на коленях, из открытого рта доносился бесцеремонный храп.

– Стха! – Гюль Бике коснулась плеча мужчины, тот вздрогнул, проснулся, выхватил кинжал из ножен, сбросил с себя спящего Лиёна, вскочил на ноги.

– Где? Где они? – вскричал великан, свирепо сверкая глазами, хлопая черными ресницами, которые слиплись ото сна, он вертел головой, оглядываясь по сторонам.

Ойкнула Оленька, увидев ту же картинку из своего сновидения, вскочил и Лиён, потирая ушибленную голову, и только Бике улыбалась.

– Все хорошо, успокойся и приглашай гостя в дом. Зачем под забором ночуешь, как разбойник? – и она стукнула брата кулачком по руке, до его плеча она уже дотянуться не могла.

–Вай, вай, прости, друг, не зашибся? – великан обеспокоенно стал тискать Лиёна, да так, что у того захрустели позвонки.

– Это Тимур, брат мой старший. А это Ольга, она из Москвы, гостить у нас будет. Тимур, что же ты топчешься, увалень? Поздоровайся с девушкой.

– Ассалом Алейкум, добро пожаловать Ольга, – пробасило откуда-то сверху.

– Здравствуйте, – Оленька на всякий случай отступила назад. – Бике, и ты познакомься, это Ван Ли Ён, мы путешествуем вместе.

– Ван??? Так ты из этих, что ли? Из императоров? – пробормотал Тимур.

Но Лиён не ответил, он не сводил глаз с Гюль Бике. – «Ан-йо хасим-ни-кка», сложив руки перед грудью, он отвесил глубокий поклон.

– Приятно познакомиться, я Гюль Бике, сестра этого медведя. Что ты стоишь, Тимур-стха??? Приглашай же дорогих гостей в дом.

***

Стол, уставленный деревенскими кушаньями – сыр, яйца, творог, масло, был накрыт на улице под огромным раскидистым орехом. Крона дерева была настолько густа, что солнце с трудом пробивалось чрез листву. И если присмотреться, уже видны были двойные шарики зеленых плодов, что лопнут к осени и из них появятся коричневая скорлупа грецких орехов.

Поодаль, на низеньком стульчике, возле глиняного сооружения, сидела Бике, ее лицо раскраснелось от жарко тлеющих дубовых угольков. На круглом, столике она раскатывала тесто и, смеясь, рассказывала Оленьке рецепт приготовления лепешек.

– Смажем кефиром, и отправим выпекаться в «хар», так эта печь называется, – она ловко подцепила огромный блин, переложила его на такую же круглую доску с ручкой, и стряхнула, прямо на глиняную поверхность.

– Но, Бике, ты точно не ошибаешься, ведь ты положила тесто не на сковороду, не на противень, а прямо на глину?

– Это специальная плита из желтой глины, не бойся, если что и прилипнет, мы отряхнем. Хлеб – это послание небес, как можно его на железке готовить? – она передвинула лепешку, которая зарумянилась сильнее с одного бока, и, раскатав следующую, спросила: – хочешь рисунок свой оставить?

– Конечно, – Оленька взяла перевязанный пучок.

– Это перья? У нас тоже смазывают блины перьями от уток или гусей.

– Это индюшачьи, и мы наносим обратной стороной рисунок, вот так, смотри.

Ольга старательно тыкала твердыми, как хворостинки перьями, в тесто, изображая солнце и расходящиеся во все стороны лучики. От раскаленной печи и от усердия, у нее на носу выступила влага. Гюль Бике опять засмеялась, и промокнула своим платочком соленую капельку, готовую упасть на картину, что изображала подруга.

– Ну, что, и дальше сама?

– Нееет, очень большой блин, я с ним не справлюсь.

Бике вытащила готовую румяную лепешку, специальной щеткой отряхнула нижнюю часть, положила в стопку, и закинула следующую – Оленькину.

– Вот, эта последняя. Сейчас завтракать будем.

Мужчины мирно беседовали, изредка поглядывая на женщин, сглатывая слюну, и вдыхая аромат пышущего жаром хлеба, дожидаясь момента, когда можно будет намазать его желтым, комковатым деревенским маслом.

– Когда услышал, что ты Ван, прости, мне стало грустно.

– Отчего же? – спросил Лиён.

– А как ты думаешь, зачем дежурил я ночью под воротами сестры?

– Не знаю, может обычай такой…

– Нет, в соседнем селе живет один «перец», «ламра тум!»

– Перец? Острый, жгучий, красный? «ламра тум»?– оживился Лиён, у нас такого перца нет…

– Прости, друг, что оскорбил твой слух ругательством, «ослиная ж*па», так называю того подлеца, что засматривается на Гюль Бике, боюсь, похищение готовится. Так вот, он потомком Аварского хана Абул Абул Шейха себя называет, вот я и подумал, что ты из того же теста.

И они дружно повернули головы, высматривая, когда же испекутся все лепешки для завтрака.

– Да, я его понимаю, сестра твоя красавица.

– Красавица, да. Про нее говорят – «Солнце встаёт не на восходе, а там, где Бике идет»…

Тимур стиснул челюсти и сжал кулаки.

– А зачем же похищать? Она не согласна выйти замуж за него? Может старый, или уродливый?

– Нет, молодой он, папаху из Бухарской овчины носит…

– А это что означает?

Тимур недоуменно воззрился на Лиёна.

– А, ну, да, откуда тебе знать…Дорогая очень, только у него во всей округе такая, а еще стадо лошадей, овцы, козы. Выезжает со «свитой», на лошадях, в черкеске с газырями, серебряный пояс, и сапоги.

Тимур посмотрел на свои чувяки. Неправильно это, не по людски.

– Но почему? Почему богатый человек это плохо?

– Плохо быть жестоким эксплуататором, используя наемный труд экс-экс-эксплу-а-ти-руемых, – Тимур облегченно вздохнул, справившись с трудным словом. Люди работают на него за кусочек хлеба. Капиталисты во всем мире несправедливо присваивают себе результаты трудового народа! Искоренять их, под корень!

– Кого искоренять?

– Империалистов, капиталистов, императоров, всех!

– Ты так думаешь?!?

– Да! Нет, ну, тебя можно оставить, ты я вижу, неплохой парень, и не я это сказал, а Карл Маркс.

– Это твой учитель?

– Да, это наш учитель, «Пролетарии всех стран объединяйтесь», слышал такое?

– Нет…

– Эх, темнота, ну, ничего, дай срок, и тебя просветим…А с сестрой такое дело, у нас парни женятся на девушках только из своего села. Бывают, конечно, исключения, но не в нашем случае, она уперлась, как баран, и всё тут.

– «Не моя это судьба, я знаю, – говорит, – а если что, так и со скалы сброшусь».

Вот такая она, моя маленькая сестренка, приходится сторожить, чтоб не выкрали.

– Так давай навестим его, поговорим, как мужчины с мужчинами, проясним ситуацию…

– Так нет пока ситуации, это Бике сон приснился про похищение. Вот ты веришь в сны?

– Да, верю.

– Вот и я верю, тем более сны ее частенько сбываются. Но представь, явимся мы к этому… Не буду ругаться, ну, ты понимаешь, да? И скажем, – Бике сон приснился, а тот, ни сном, ни духом. Опозоримся, засмеют…А мне сейчас никак нельзя оступиться, у меня соревнования скоро.

– Соревнования?

– Да, кулачные бои, слыхал о таких? У меня еще ни одного поражения, вот так…

– «Субак», знаю, «Тэген», «Тэсудо», но это в основном техника борьбы ногами, а не кулаками.

– Одними ногами? Как это? Заливаешь, брат, а руки для чего?

– Заливать ничего не нужно, хотя можно и в воде, конечно, но в основном на суше. Давай покажу, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, так у вас говорят?

Лиён отошел подальше, слегка размялся, и сделал резкий выпад ногой вверх.

– Даааа, почти шпагат, здорово, – Тимур восхищенно захлопал своими огромными ладонями. А у нас в основном кулаками и корпусом.

– Эта техника создана для защиты, основана на пяти принципах: учтивость, терпение, непоколебимый дух, самоконтроль, честность. Вот, ты, сколько лет обучался своей технике?

Тимур задумался. – Нууу, сколько себя помню, все время дрался на кулаках. А ты?

– Да? С самого детства? Я семь лет обучался у лучших мастеров… А хорошо бы нам потоптаться между собой, как думаешь?

– Отличная идея! Давай после завтрака на пробежку, а потом померяемся силами, ага? Девушки, наверное, за водой пойдут, нам никто не помешает.

***

– Ольга, ты платок накинешь тот, что тетя Мариам тебе дала?

– А у меня есть варианты?

– Конечно, вот, мой бери, и еще шаровары, ты платьице свое оставь, пока, а то нас неправильно поймут. Если я в другую местность выезжаю, то могу одеваться, как захочу, но лишь ступив на родную землю, сразу платок на голову и на плечи. У нас так принято, почти закон, и его придерживаться надо.

Девушки примеряли наряды перед небольшим зеркальцем.

Для кого наряжалась Оленька, сравнивая изящную, словно тростинка, фигуру подруги, со своей, боле плотной? Для мужчины? А вот и нет… Она давно заметила, что если ее наряд оценила женщина, это намного весомее, чем комплимент мужчины. И все же, на данный момент, она чувствовала уколы ревности, уж больно хороша была Гюль Бике. Высокая, статная, и одновременно такая домашняя, мягкая, уютная. В ней удивительным образом уживался твердый характер, и особая женственность, которая выражалась в грациозной походке лебедя, в повороте головы, в плавных движениях сильных рук.

– Ну, что, двойняшки? – заглядывая в зеркало, смеялась Оленька. Обе надели черные платья, с серебряными украшениями на груди, на головах красовались белые шелковые платки, которые излучали не только чистоту и невинность, но и особое ощущение радости.

– Да у нас все так одеваются, выделяться не будем, – ответила Бике, подавая Оленьке медный, пузатый, до блеска надраенный кувшин, как будто сошедший с картинки из восточных сказок.

Дорога к источнику была неровной, каменистой, и, очень кстати пришлась обувь без каблука из гардероба Гюль Бике.

Наполнив свой кувшин, такой легкий, когда он был пустым, Оленька теперь пыталась закинуть эту тяжесть за плечо, но он упорно не хотел там оставаться, и все время соскальзывал, и норовил утянуть за собой неумелую хозяйку. Она хохотала и сердилась, пытаясь выполнить подсказки подруги, и настолько была поглощена этой процедурой, что почувствовав, как кто-то со спины засовывает ее в мешок, продолжала смеяться, думая, что это очередная шутка. Но услышав испуганный, пронзительный крик Гюль Бике поняла, что забавам пришел конец.

Глава 16.

«Похищение». Кавказ. Горы. 1925 год.

– Ты, что сломал ее? Идиёт! А ну, посмотри, может, жива еще?

Оленька почувствовала прикосновение холодных пальцев к своей шее, но не открыла глаз. В голове звенело, в горле стоял болезненный ком, хотелось сглотнуть.

– Жива, в обмороке, наверное. Брыкалась сильно, прости, князь, не рассчитал, кто же знал, что она такая хлипкая…

– Зачем обеих притащил, собака? Ты, что, ослеп, не видел, что она кяфирка*?

Послышались удары хлыстом. Очень хотелось посмотреть на этого «князя», который обладал таким грозным, и так красиво рокочущим голосом. Она слышала рассказ Тимура о нем, и возможном похищении. Но еще не время, сосредоточив все свое внимание на поврежденной гортани, она увидела справа крохотную трещинку, что кровоточила. Это хорошо, слизистая довольно быстро заживает сама по себе, а поработав с ней, и следа не останется, и она принялась за «штопку».

Человек уникален по своей природе, в нем заложена программа самовосстановления, и подобная ранка заросла бы сама собой за два, три дня, но в данной ситуации Оленьке предстояла работа, которая потребует активации всех ресурсов организма. Отвлекаться даже на незначительные раздражители никак нельзя, необходимо срочно привести себя в порядок.

– Нет!?! – возмущенно гаркнул князь, и его голос несколько раз ударился о стены, и эхом затих под сводами потолка.

В пещере мы, что ли, – подумалось Оленьке, она наконец-то свободно вздохнула, и открыла глаза.

Да, это была пещера, не рукотворная, а скорее сотворенная самой природой. Закопченный сводчатый купол, каменные стены, на которых плясали языки пламени от факелов, что держали восемь мужчин, благодаря которым было светло как днем, тогда как вход в пещеру был заслонен, нависающим обломком скалы.

Как та самая скала, над Гюль Бике нависал, по всей видимости, князь. Белая папаха и белая бурка, накинутая на плечи, касалась пола, черный хлыст, которым он тыкал в девушку, горделивая осанка, все говорило о том, что это князь Абул. Поначалу, ей показалось, что он стоит на коленях, но потом поняла, что господин очень маленького роста.

– Ты знаешь, что тебе отсюда одна дорога, или ты войдешь в мой дом невестой или ты будешь навсегда опозорена. Ты знаешь наши обычаи: «На той, что уже трогали чужие мужчины», никто не женится. Знаешь? Отвечай!

Гюль Бике сидела на корточках, спрятав лицо в колени, плечи ее дрожали, она молчала и только мотала головой.

– Эй, ты! Абул! – воскликнула Оленька, поднимаясь с каменного пола. Языки пламени на стенах тревожно задрожали, князь застыл на мгновение, затем медленно развернулся и вперил удивленные, широко поставленные ярко голубые глаза, на кяфирку, что посмела открыть рот.

Это был рыжий красавец. Идеальной формы нос с горбинкой, резко очерченные пухлые губы, рыжая клиновидная бородка удлиняла форму лица. С него бы портреты писать, подумалось Оленьке. Но ей достаточно было секунды, чтобы за властным и жестоким взглядом, увидеть неуверенность в себе и невольную робость от осознания собственной ущербности.

В три года, совсем крошку, отец впервые посадил сына на коня, и Абул полюбил, полюбил со всей страстью кавказского мужчины, этих огромных, умных и таких красивых животных. Благородная, изящная осанка, длинная лебединая шея, крупные глаза и идеальной формы уши. Ахалтекинский жеребец навсегда поселился в сердце и душе маленького Абулы, да так, что не осталось места для любви к женщине. В двенадцать лет, когда его сверстники уже самостоятельно взнуздывали и запрыгивали на лошадь, его все еще подсаживали слуги. В двадцать лет он уже делал это самостоятельно, благодаря сильной воле и упорным тренировкам. У него уже были свои табуны, отары, и он жёсткой, а иногда и жестокой рукой правил своим хозяйством, развивая и приумножая богатство, доставшееся ему по наследству. За малейшую провинность батрак был бит, в присутствии хозяина, который не сходил с гарцевавшей лошади, и за его спиной всегда стояли восемь или десять нукеров*. Власть над людьми доставляло ему еще одно удовольствие в жизни. И, только тень на его лице говорила о страдании, его рост так и не поднялся выше метра пятьдесят, как, впрочем, и у его отца и деда.

Занимаясь разведением чистокровных пород лошадей, он пришел к мысли, что так же можно улучшить и свою природу, получив потомство от самой высокой и красивой женщины. И, однажды увидев Гюль Бике, он сделал свой выбор. Он дал задание своим кунакам, окольными путями узнать ее мнение о себе, как о потенциальном женихе. Ответы приходили неутешительные, но отступать было не в его характере, и князь решился на похищение.

В прежние времена, человек, укравший лошадь, или не дай Аллах, отрезавший ей хвост, становился изгоем, и в течение года его на каждом шагу подстерегала смерть от руки хозяина, которому нанесли оскорбление, и если случалось таковое, то убийство предавалось забвению, и считалось, что хозяин лошади поступил правильно.

Совсем другое дело – умыкание невесты. Этот веселый ритуал, обычно выполняется по договоренности с обеих сторон, жениха и невесты. Но бывает и по другому, крадут по настоящему насильно, чем ломают судьбу, а то и вовсе, жизнь несчастной девушки.

Все это мгновенно промелькнуло у Оленьки в голове. Она отождествилась с Гюль Бике, то есть стала ею, и увидела себя, Гюль Бике на краю пропасти, с мыслями «Если кто-то увидел похищение, возвращаться – позор, выход один, в пропасть».

– Эй, ты, Абул! – крикнула она, одновременно внушая Бике: «Помоги, отвлекай!»

– У тебя ничего не выйдет, пёс смердячий! Проклятье лежит на тебе! Вспомни, сколько девушек загубили деды твои прадеды! Пустоту в сердце заполнять любовью надобно, а не селекцией заниматься! – и она не поворачивая головы, пальцем указала на ближайшего охранника. Тот, стал медленно опускаться, почувствовав слабость в ногах.

Метнув взгляд в сторону подруги, та уже стояла на ногах, и неуверенно, но все же, произнесла:

– Чтоб язык твой отсох, шакал…

Оленька одобрительно улыбнулась, и, продолжая сверлить взглядом князя, указывала на следующего охранника: «Ты – эгоист, Абул! Ты сам себя ненавидишь, пустая душонка, в итоге ты превратишься в банального – убийцу».

– Чтоб заросла тропа бурьяном, по которой ты идешь, – уж громче, произнесла подруга, догадываясь, что нужно посеять хаос и сумятицу среди похитителей.

И действительно, князь, вначале замахнулся плеткой, чтобы ударить дерзкую кяфирку, но увидел, как один за другим падают его охранники, а тут еще робкая невеста, вдруг, осмелилась, проклинать его. И он вертелся, никак не мог определиться, кого первого наказывать, наглую девку, что случайно оказалась здесь, охранников, что вдруг превращались в пластилин, или Гюль Бике, которая, только что была испуганной руш,* и вдруг превратилась в проклинающую его базарную бабу.

– Да потухнет огонь в твоем очаге, да высохнут все родники вокруг твоих пастбищ! – кричала Бике.