Тайны лабиринтов времени

Я к тому, мой государь, что хан боится вымогательства генуэзцев, узнай они, какой пленник к ним попался, обрадуются непременно. Италийцы не преминут воспользоваться сим случаем для обогащения.

Мы, государь, договоры будем иметь и с татарами – супротив генуэзцев, и с италийцами – супротив татар. Татары пропустят наши корабли в гавань Кафки, а генуэзцы впустят нас в крепость – и тогда дело за малым.

Захват одного только города Кафки будет означать, что весь полуостров стал под руку русского царя. Кафка – это ворота в Крым и самый крупный работорговый центр. Золота там собрано несметное количество: османское, для выплат татарам – с работорговли; генуэзское и татарское – с торговли да с грабежей. Кораблей множество стоит у пристани – и хорошие корабли, тебе, великий государь, не придется строить морской флот, он сам к тебе в руки плывет. У хана Крымского флот небольшой, потому как не нужен хану флот, пока казачьи чайки турецкие корабли топят.

Хан держит корабли, чтобы закрывать вход в акваторию порта – и не больше.

Казаки могут пройти вдоль побережья – и нарисовать карту с глубинами да мелями.

Казаки уже не раз приходили в Крым и разорения хану творили, придут и сейчас.

Нужно, государь, чтобы все три похода: Ахмата, моего хана и казаков – в одно время сладить, тогда Крым твой будет.

Атаман этот, что в Крыму обитается, которого Явором кличут, мне в помощь надобен, есть задумка хорошая. Мы воспользуемся его ватагой для захвата Кафки, его казаки будут нашими воинами. Спрашиваю на то твое соизволение.

Казна хана – в Бахчисарае, мы ее и возьмем в казну к тебе, когда с татарами покончим. Дикое Поле русским станет, вот тогда и море возвернуть можно, недаром оно русским когда-то звалось. Султан две крепости на берегу черноморском поставил, да казаки эти крепости уже не раз грабили, захватим их – и у султана на Черном море ничего не останется. Султан моего хана за холопа держит, а хан, сам по себе жить и властвовать хочет. Побьем его, так султан не будет его все время выручать».

– Как же ты с таким то письмом? Да, попади оно в руки татарина и передай он его хану, так, сколько горя принесет сие послание – боже мой!

– Ты, атаман, успокойся, хан не глуп, а я так думаю, что попади это письмо к татарам, так хану и деваться будет некуда, как только к русскому царю на поклон идти. Ему сейчас нужен договор с сильным государством.

На галере, в службе у посла ханского, мой человек есть – толмач посольского приказа, вот ему и должен я передать письмо.

– Скажи, Степан, царь русский хочет с татарами договор учинить или как?

– Купцы русские и фряги хотят торговать друг с другом, но татары бесчинствуют, а османы пособничают этим бесчинствам, на турецких галерах они грабят и топят купцов в море. Купцы обратились к царю, и он обещал договориться о свободном въезде в крымский юрт под охраной самого хана.

– Мне кажется, что хан не пойдет на толковище, и договора не будет, а война начнется вместо торговли.

– Посмотрим, ко всему – прочему, царь русский с ханом породнится желает.

– Да ну?!

– Царь русский желает оженить своего сына на дочери хана, и тот обещал подумать, скорее всего, согласится.

– А что хан знает о вере русской и жизни на Руси?

– Окромя того, что там очень холодно, и вера у руссов православная, так, пожалуй, и ничего более. Вера – не помеха, не хуже и не лучше другой, – так говорит хан. Он только тяготится приспешниками Ватикана, проживающими в Крыму и боится орден Францисканцев – уж больно воинственны и жадны. Их устав не по сердцу татарам-разбойникам. Хан желает грабить польские земли, а они под защитой Ватикана, у католиков же договор с султаном.

Русский царь развяжет руки татарам для набегов на Польшу… Ну, если хан отдаст свою дочь царю русскому, то власть католиков в Крыму прекратится сама собой – перейдет в руки русского царя, и богатства ордена хан приберет к рукам.

Хан уверен, что русские рабы как были в его власти, так и останутся. Ну и пускай себе так думает.

Русский царь желает, чтобы его флот стоял в Крыму, так пусть стоит до поры – до времени, хан уверен, что султан недолго будет терпеть русских и вскорости погонит их с Черного моря, а татары всегда на стороне сильного.

– Степан, как отдашь письмо, возвращайся этой же дорогой обратно.

– Зачем я тебе нужен?

– Возьмешь меня к себе на службу?

– Хочешь атаман в татарской столице побывать? Так там ничего интересного нет.

– С русскими купцами желаю встретиться, домой пора возвращаться.

– Добро, атаман, а теперь мне пора. Спасибо за хлеб, соль, за коня и за дружбу.

– С Богом, князь.

***

– К концу лета мы со Степаном, сопровождая русского посла, князя Ивана, въехали в столицу Крыма. На окраине города нас встретили воины-татары. Аскеры окружили посольство руссов и конвоировали нас, указывая путь.

Я рассматривал столицу хана. Дома обмазаны глиной – мазанки, одним словом, прямо как у казаков. Заборы невысокие и неухоженные, собак бездомных много. Пригород отдан ремесленникам, много в городе торговых лавок поставлено. Дворец хана – куцый на вид, определенно на сарай похож, – думалось мне.

– Если дворец у хана, что сарай, то представляю, в каком доме поселят нас, – сказал Явор.

– Татарин, сколь будет в силе, столь будет скуп и свиреп до глупости. Ничего, привыкнешь… – ответил Степан.

– Так мы же – не кот на лужайке чихнул, мы ведь посольство, как-никак.

– Ну и что? Ну, посольство.

Пока подарки не показали, взяток никому не дали, мы для них никто и звать нас никак. Завтра с утра повезешь во дворец список подарков хану.

– А князь что же?

– Он свое слово скажет, но опосля подарков. Ничего и никому не говори, ты слуга бессловесный, не боле.

– Купцы – то русские в этом сарае сейчас есть, или еще не приехали?

– Ждут решения хана по нашему посольству. Самих купцов в городе нет, но приказчиков прислали. Караваны купеческие ждут решения в Кафке, лодии русские там пришвартованы. Хан хоть и дал разрешение на торговлю, но в охране отказал, а значит, караваны до города не дойдут, сгинут в дороге.

Утром Явор передал список подарков охране дворца.

– Рассказывай, как встретил тебя хан? – спросил князь Иван.

– Подошел к калитке, что во дворец ведет, и отдал аскеру листочки, что вы со мной передали. Тот взял их и передал старшему охраны, а мне велел ждать. Долго я стоял, но старший, выйдя из дворца, ничего не ответил, а лишь велел к завтрему приходить и подарки привезти. Мне бы с приказчиками русских купцов повидаться.

– Пойдешь к православному храму, что на площади стоит, там всех и увидишь. В Крыму много христиан живет. Как колокола перезвон начнут, так и ступай.

Площадь перед храмом небольшая, а люди шли и шли. Храм не мог вместить в себя всех желающих, и потому разноликая толпа возносила молитвы своим святым на всех углах площади, за оградой ее и на узеньких улочках близ храма. Люди молились, крестясь и кланяясь, ни на кого не обращая внимания. Явор перекрестился.

«Придёт время – и все мы доберемся домой, так будь же, господь, справедлив к нам, в суде своем праведном, – читал мысленно свою молитву атаман. – Мы ответим за деяния свои. Пусть возвращение наше будет успешным и, по возможности, безгрешным. Все мы – дети твои – свято храним верность православной вере отцов наших, и да, помилует нас пресвятая дева Мария! Прости, господи, за грехи наши, прости и помилуй нас грешных».

Народ помолился – и стал расходиться. Явор искал глазами приказчиков. Русского завсегда приметить можно, хоть и одет, как все, а все ж отличается, русские приметные дюже. Люди общались между собой, сбиваясь в кучки: вон греки стоят; там крестьяне, видать – вольные; тут ремесленники. Явор подошел к ремесленникам, что по-русски между собой разговаривали:

– Доброго здоровья вам.

– Здоров будь и ты, молодец.

– Я слуга толмача посла русского, меня Явором кличут. Ищу приказчиков купцов московских.

– Вон они, в погребок к греку вошли.

Явор и не заметил, как ночь опустилась на город, а после захода солнца по улицам ходить запрещено ханом. Стража хватала всех, кто ослушался указа, а у грека в корчме было тепло и уютно. Явор немного опьянел, и присел у окна, облокотясь на подоконник и подперев руками щеки.

– О чем закручинился?

– Дом вспомнил, православные, тоска меня съедает.

– Бросай ты службу свою и иди к нам, с купцом и мир увидишь, и сам вскоре станешь на ноги, если не дурак, конечно. Ты ведь не холоп его?

– Не, не холоп.

– Толмачу твоему, паря, молоденький нужен, мальчик на побегушках, а ты муж зрелый, и негоже тебе прислуживать дьяку, хоть и посольского приказа.

– А вы что ж, не прислуживаете?

– Капитал нужен, чтоб дело свое начать; опять же, лодии, да и товар хороший, чтоб без гнильца, значит, да на взятки. А без купцов мы кто? Ты бы нам подошел, нам вои нужны – в море, брат, неспокойно нынче стало. Турки, татары, казаки – все норовят ограбить купца. Часто воевать приходится, а людей не хватает.

– И много вам воинов нужно?

– Много, караван большой.

– Так не сидели бы сиднем, тут по лесам много русского, да и другого люда беглого гуляет. Авось и набрали бы себе воинов.

– Не ходить же по лесу и кричать: «Эй! Православные, отзовись, если живы!». А то и на лихой народ натолкнешься, тогда совсем лихо, и жизни лишиться можно.

– Ну, а коль соберу вам воинов, тогда как, пойдем ли домой вскорости, аль нет?

Принесли еще один сосуд с вином греческим, молча наполнили кружки и выпили. После пили за Русь-матушку, за море Русское, за души грешные, за всех святых. Явор уже и не помнил, за что еще пили, только понимал, что к хану он не ходок. С этой мыслью и провалился в небытие.

Князь Иван оделся в лучшие свои одежды: красные шаровары, заправленные в шитые золотой ниткой сапоги, синий кафтан и белая рубаха. Долго ждали приема на посольском дворе хана.

– Где ж твой слуга, толмач?

– Думаю, в корчме.

– Гони его в три шеи, да батогами попотчуй хорошенько.

– Накажу, князь.

Оба волновались, ведь до сего дня, почитай, русские были данниками у татар, а в Крыму так и вовсе впервые. И что еще хан капризный скажет? Привык, небось, что русские для него – только рабы, а тут на равных придется разговаривать. Как вести себя, чтобы достоинство не уронить, сына царя сосватать и договор учинить? Наконец, появился какой-то бей и повел посольство во дворец, в зал большого дивана, то бишь суда и совета. Перед дверьми – два стража с оголенными клинками. Аскеры отступили перед посольством, двери открылись, князь и толмач вошли во дворец. Зал, в котором на подушках сидел хан, был небольшим по русским меркам.

– Светелка у моей доченьки в Москве – в два раза больше этой приемной залы, – пробормотал князь Иван.

Вдоль стен сидели нарядно одетые подданные хана, а в центре залы журчал маленький фонтан. Бей упал на колени перед ханом.

– Послы государя Московитов, князь Иван у твоих ног, о, великий!

Мгновение тишины – и бей, приподняв голову и обернувшись, скорчил такую рожу, что Степан невольно поперхнулся от смеха.

– На колени перед всемогущим ханом!

– Перед ханом Золотой Орды на коленях не стоял. Мы не данники ваши, не просители и не рабы, – ответил князь Иван и поклонился в пояс. Степан также сделал поклон.

– Государь наш считает тебя, хан, своим другом и шлет тебе подарки. Прикажи – и твои аскеры их сейчас принесут.

Хан два раза хлопнул в ладоши.

– Государь наш желает завязать с великим ханом сердечную дружбу, начать торговлю и сделать Русское море безопасным для купцов.

Русские купцы привезли много ценного товара из далекой Сибири. Наши лодии стоят в Кафке, товары будут доставлены в твою столицу, только прикажи охрану выделить для каравана.

Князь подал знак, и холопы открыли ящики с подарками, достали: серебряные и золотые чаши; соболя и моржовый клык; полотняные, вышитые золотой ниткой, ткани, и разложили перед ханом.

Глаза хана загорелись жадным огнем. А сановники зачмокали своими кривыми ртами.

– Русский царь знает, что хан Золотой Орды – мой личный враг?

– То государю ведомо.

– Со мной пойдет в поход против хана Золотой Орды? Мои воины, сто тысяч верных аскеров, готовы стереть с лица земли эту орду.

– Если Орда на крымского хана пойдет в поход, то мой государь не пожалеет сил для защиты своего друга, крымского хана, но мой государь сам не хочет войны с Золотой Ордой. Русь поднимает меч лишь для защиты, о, всемогущий.

– Сколько раз в год и какую дань будет платить мне русский царь?

– Союз с государем моим должен быть равным и братским. Дань платит побежденный и раздавленный, но никак не брат. Равный – равному дани не платит.

– Ты оскорбляешь меня в собственном дворце. Как смеешь ты, посол данника Золотой Орды, меня, великого и могучего хана, считать равным твоему поверженному хозяину?

– Мой государь другом желает стать твоим, но не данником, а Золотой Орде мы уже давно дани не выплачиваем. Мой государь не скуп, и это ты видишь, о, великий, и друга одарит щедро.

Ханы Золотой Орды, а также Синей, а также Белой Орды не могут найти общий язык между собой и дерутся за первенство, тем самым становясь от этой борьбы все слабее и слабее, тогда, как мой государь приумножает силу Руси.

– Согласен с тобой, князь, Орда уже не та, что раньше – распадается, что кусок пересохшей земли. Мое ханство – это заря на востоке! Это воины, а не гнилые яблоки.

– Орда не та, но и Русь, також, не та – единством крепка Русь, единство в государе моем, хан. Крепкой рукой мой царь сплотил князей русских.

Наш союз нужен и тебе, хан, и государю моему. О том тебе хорошо ведомо.

Осмелюсь спросить, о, великий, по нраву ли тебе дары моего государя?

– Русский царь знает, что нравится мне, и если он и дальше будет так щедр, то я, пожалуй, согласен на дружбу.

Польский князь не надежен, Фряжский совет дружит только за золото, его синьоры очень жадны.

Я жалую русского царя дружбой своей. Позвать начальника канцелярии, и пускай напишет ярлык на правление князю Московскому.

– Сие не по-братски получается, великий хан, братство не жалуют, а делят поровну, и никто из друзей не стоит вверху над другим. Ярлык – письмо приказное, дозволяющее.

Государь мой хочет получить шертную грамоту, каковую, по православному обычаю, он крестным целованием утвердит.

(Шертная грамота – договор о военной взаимопомощи и свободной торговле на дружеских условиях. Такую грамоту крымский хан с московским государем все же подписал, но и только. Русские люди еще долго продавались на невольничьих рынках Крыма. Польский король сжег Смоленск, а татары, воспользовавшись ослаблением Руси, продолжили грабить, убивать и уводить в неволю русских людей. Только станицы казаков стояли на защите русских людей от крымских татар и турецких пиратов.)

– Ты стоишь перед моим троном как проситель! Как смеешь ты требовать, да еще и шертную грамоту?!

– Однако великий хан забыл, что прошлым летом – его посол стоял перед троном моего государя. Голос на посла великого хана царь русский не поднимал, а напротив, посол был принят с почестями, как и должно.

В зале наступила гробовая тишина, мгновение – и сановники хана закаркали, словно вороны на помойке:

– Такое терпеть нельзя!

– Казнить его!

– Он посол, нельзя его казнить, но пусть убирается, и охрану от него убрать!

– Нечестивец! Неверный и грязный раб! – Аскеры забежали в зал и обнажили мечи.

– Никто не смеет обнажать оружие в зале, где находится государь Руси. У нас за это смерть, не взирая на чин. Хан, я думаю, тоже не потерпит такого при своей царственной особе?

– Схватить его и увести! Я позже приму решение, как с ним поступить.

Аскеры спрятали в ножны свои мечи и вывели князя Ивана из зала. Хан же уселся на подушки и закрыл глаза. Сановники подходили к хану, становились на колени и что-то говорили.

– Куда увели князя?

– Аллах – на небе, а хан – на земле! Твое повеление исполнено, русского нечестивца отведут в подвал.

– Не в подвал, а во двор. Пусть там ждет моего решения.

Князь Иван и Степан, окруженные аскерами, ждали решения хана во дворе посольском. Вечером аскеры вывели их за пределы дворца, решения, по-видимому, хан так и не принял. Холопы окружили князя, и уже под их вооруженной охраной князь попал в свой посольский дом. Прошла неделя, но ответа от хана не было.

– Князь, о нашем существовании просто забыли.

– Ты плохо знаешь татарских ханов, Степан. Хотя я и сам теперь не знаю, что мне делать дальше.

– От хана к князю!

– Впусти.

– Степан, собирайся.

– Хан просит тебя к себе. Одного зовет, князь, без толмача.

– Не ходи один, зело опасно. Татары по дороге зарезать могут, после уж поздно будет доказывать, что и как.

– Пусть посол не боится, его голова будет цела.

– Я тоже так думаю, Степан, если бы хан захотел, то нам бы уже давно головы отрубили.

– Не гневайся, князь, но я все же вооруженных холопов вслед за тобой пошлю, в пригляд.

– Не делай глупостей, я запрещаю. Людей погубишь почем зря.

Татарин снял сапоги, прежде чем зайти во дворец, приподнял голову и многозначительно посмотрел на князя.

– Я знаю закон.

Хан был в прекрасном расположении – это было видно по слащавому выражению его лица.

– Я принял решение, но прежде я хочу знать, что нужно от меня русскому царю.

– Ордынский хан – и наш враг, и ваш. Война с ним нас не страшит, но хан Орды может соединиться с королем польским и литовским, а он сегодня – друг мудрого крымского хана.

– Передай своему царю, что мои воины нападут на сарайчик хана Золотой Орды, когда те двинутся походом на Москву. Орда вернется, и Москва не пострадает.

– Велик ум хана, и он понял моего государя.

– Если польский король пойдет на Москву, то он – недруг мне больше.

– Великий хан, торговля между нами совсем захирела, дай аскеров для сопровождения каравана.

– Завтра получишь шертную грамоту и аскеров. Что еще?

– Государь московский предлагает скрепить дружбу между нашими государствами браком между дочерью твоей и его сыном.

– Поблагодари своего государя за предложение, но дочь свою я пока не готов отдать в жены его сыну.

У пещеры – тишина, пропал атаман, неделю нет от Явора никаких вестей. Ватага угрюма и зла, охота не идет в руку, казаки перессорились из-за пустяков, по злобе и по безделью.

Однажды ватажники вышли на большую дорогу, просто ушли на разбой. Много добра принесли и вина греческого. Пили, пели, танцевали, а женщины попрятались по норам, потому как началась драка кровавая.

В пещере тихо и темно, злой праздник и похмелье – тяжелое и опасное, как для разбойников, так и для всей ватаги, братства того уж и не стало.

Явор вернулся как раз под утро после учиненного разбоя. На поляне вещи разбросаны, пьяные казаки валяются, многие в крови. Явор умылся в ручье – и горько ему стало, обидно, и такая злость одолела, что хоть криком кричи.

– Круг! – закричал Явор во все горло.

Ватажники хранили молчание.

– Собрали мы тут силу немалую, по всему краю о нас слух добрый идет среди православных, среди угнетенных побратимов ваших. А вы? Караван, что разграбили, чей был? Кто его вел, я вас спрашиваю? Грыцько, отвечай.

– Турецкий караван, его аскеры охраняли.

– Значит, в Кафку на галеры людей гнали, а вы добро, значит, прикарманили – и деру? А что с рабами будет, которых вы бросили, вы подумали? Сами от рабства спаслись – и айда грабить, да убивать. Аскеров хоть перебили?

– Да, атаман.

– Всех?

– Всех, атаман.

– Может быть, вы тем самым хоть кому-то жизнь спасли. Хан крымский о нас знает, царь московский о нас знает, ему посол русский отписал о ватаге нашей. Уж больно мы не по душе хану, и он хочет к нам заслать своего человека – шпиона. Есть, стало быть, в рабском крае не только плаха и плеть, но и вольное казачество. Мы для братьев – родной дом здесь, бегут в этот дом от горя и неволи, от страха и беспросветной униженной жизни рабской, от смерти люди бегут к нам, чтоб жить по-человечески, а не как скоты бессловесные. Не будем омрачать их надежды, а караваны щупать нужно, но разбазаривать добро я вам не позволю, насиловать и издеваться над слабыми не позволю. Этим добром мы могли накормить людей, выкупить из неволи человека. Не гоже, браты. Соберите все добро и сложите здесь на поляне.

Грыцько, Матвей, Иванко и Никола, берите все это – и айда в аул. У татарина выкупите рабов православных. Покупайте так, чтобы не продешевить.

Хонька, хлопцев на кони, и тихо, чтоб турок не почув и айда за ватагой, на случай, если турки погоню учинят или захотят перерезать казаков. Из виду Грыцька и хлопцев его не теряй. Аул не жечь, женщин не убивать, добро обратно привезете, если бой будет. Самое главное, без православных не возвращайтесь.

Многих тогда спасли хлопцы. Изможденных русских людей, искалеченных селян Украины, греков. У всех, кого привели казаки, спрашивали, согласны ли они принять законы ватаги? И отвечали люди, что побои и гнет, голод и страх смерти, а больше мечта вернуться домой и огромная благодарность за избавление от ненавистной рабской жизни, которую и жизнью то назвать нельзя – причины, по которым с радостью примут законы ватаги.

– Много людей у нас, Грыцько. Надо думать, как жить дале. Тут оставаться не можно. В Кафке стоят русские корабли, купцы товар привезли на продажу. Я встречался с приказчиками, они в Бахчисарае были, ждали решения хана: разрешит ли начинать торговлю в Крыму. Хан заключил договор с московитами, чтоб их руками от католиков избавиться, но враки все это. Одначе, москавитам нужны вои, и они готовы нашу ватагу взять на службу.

– Гарна мысль – под видом воев вернуться домой, но куда детей и женщин денем, а, атаман?

– Еще вопрос, атаман.

– Говори, Матвей.

– До Кафки дорога дальняя, людей много, тихо пройти не получится, а супротив двух туменов аскеров не выстоим – все поляжем, а женщин и детей под смерть подведем.

– Думайте, хлопцы, турок хоть и получил добро за рабов, но все едино побежит к татарам, вы же его не убили.

– Да, черт с ним, с турком этим. Нужно решать, куда путь держать будем, ты что, атаман, хочешь в Москву податься, а там на тебе – батоги от князюшки; на Украину – так там паны, чтоб им повылазило; на Дон може, так единицы дойдут.

– Нам бы …, Матвей, через море перейти, а там вернемся в свою станицу. казакувать не передумали, мабудь. Ну, думайте, хлопцы, думайте.

– Атаман, выслушай и меня, старика. Среди ватажников ты бываешь мало, разговариваешь с ними только на кругу, многого не знаешь. С народом неладное творится, ватажники меж собой разговоры ведут о разбое. Иона шуткой умы казаков подтачивает, алчность разжигает, человек не от добра.

– Как отсюда людей увести, турок аскеров приведет, тогда всем смерть.

– От пещеры, атаман, нужно в лес уводить женщин и детей.

– Слышал о кораблях?

– Да, но не дойдет ватага. Зиму нужно ждать, гнилое море замерзнет – и перейдем с божьей помощью по льду к Дикому Полю.

– Помрем в дороге, дед! Померзнут, говорю, люди!

– Готовиться нужно, на то и время пока имеется. Татары вон – зимой в теплых, укрытых шкурами повозках по степи разъезжают. До начала холодов запасемся шкурами, лошадьми, насушим мяса, подгребем под себя добро татарское, кремний, оружия всякого. Казаков – в дело, и спуску им не давать, без головы ты сам видишь, что может получиться. Не дело атаману от ватаги уходить надолго.

– Круг!

– Уходим. Казаки дозором пойдут – за ними женщины, дети и покалеченные, апосля старики, замыкают казаки. Собрать пожитки, утром уходим. Грыцько, коней вести по лесным тропам, на дорогу не выходить, аулы обходим стороной и тихо. В лесу не шумим и костры не разжигаем, птиц и зверей стараемся не тревожить, а не то татары нас враз засекут. Матвей, пойдешь за солью, на озера. Возьми с десяток казаков, и чтоб ни один татарин не ушел от вас. Никола, коней напоить и накормить до отвала, подготовить к дальнему походу. Иванко, провизию – в мешки – и на коней. Женщинам собирать орехи, коренья, грибы, варить яйца, печь хлеб, варить кашу. Ночью, перед рассветом, чтоб все спали, нужно отдохнуть перед походом и набраться сил.

Явор в сумерках вышел к большому костру. Иона толчется среди ватажников и женщин. Все при деле, а грек вроде как помогает, но при этом ничего не делает, а лишь суету создает. Казаки раз сказали, чтобы под ногами не вертелся, два сказали, а ему все нипочем.

– Шел бы ты, Иона, от греха, иди, вари шамовку, а нам не мешай.

– Слышал я, что ты, Иона, не только чумичкой, но и саблей владеешь?

– Я, дорогой атаман, не всегда кашеварил, а и дружину водил. Сабелькой помахал, да и воев в бой водил. Грыцько взял за локти кашевара, а Матвей отобрал саблю.