Тайны лабиринтов времени

Тут пошел пан в свою хату, и вытащил оттуда пяток тыкв-кубышек, про которые говорил, что Иерусалимская земля в них хранится.

– Нате, казачки! Получайте! Возьму недорого. Посмотрели казаки, а в кубышках – самый лучший порох.

– Вот тебе и землица со гроба Христа! – удивились казаки.

А пан скромненько опустил к земле свои узкие хитрые глазки и пожал плечами:

– Все от бога! Захотел бог – и стала земля порохом. Только маловеры могут сомневаться в божьем всемогуществе!

– А что хочешь за свой порох, пан? – спросил Никифор-запорожец.

– Да самую малость, – захихикал пан. – Пускай сход отдаст за него леса вокруг нашей заставы.

– Тю, чудной пан! – захохотали казаки.

– Да пусть пользуется! Что он – есть этот дубняк будет?

Так сход и порешил – отдать пану за порох леса, что вокруг заставы.

Через месяц пожаловал на заставу сам кошевой атаман – Захарий Чепига со своими есаулами. Перво-наперво велел он заставе принять еще новых казаков и строить станицу, пахать землю, сеять хлеб, разводить коней, скот и другую живность. Вот тут-то и показал пан Пампушка свои коготки. Подошел он к Чепиге и выложил целую пачку бумажек. По этим бумагам выходило, что остались у казаков своими только ноги с шароварами да руки. А все остальное: и лес, и земля, и река – принадлежали пану Пампушке.

– Неправильно это! Обман! – закричали казаки.

Но известно – ворон ворону глаз не выклюет. Пампушка – пан, Чепига в паны вылез, есаулы его в подпанки карабкаются.

– Ты палец прикладывал? – грозно нахмурив брови, спросил атаман у казака, который кричал про обман.

Почесал казак чуприну, передернул плечами и признался:

– Ну, вроде я… хмельной был…

– Так вот, земля теперь не твоя, а пана Пампушки. Отработаешь у него – вернешь свою землю! А поляну и лес свой вы сходом пану Пампушке передали, а вместе с лесом – и реку. Так что, кому дрова или жерди потребуются, должны вы к пану Пампушке обращаться, кому рыбка потребуется – также к нему, атаману вашему теперешнему идите.

Окинул атаман Чепига казаков орлиным строгим взглядом – и пошел со своими подпанками в хату к Пампушке. И тут только заметили казаки, что стал пан Пампушка опять гладким, как добрый боров.

С той поры много лет стоял этот самый Пампушка, да его пампушата поперек горла нашим казакам.

– От це пампушки, так пампушки! – невесело шутили станичные балагуры. – Хоть и жирны, а не проглотишь, подавишься!

–Я часто рассказываю молодым казакам о Пампушке, но не забываю говорить, чем может закончиться для казака, если захватит его жажда наживы и лени, – задумчиво промолвил Явор. – Слухайте же браты, и на ус мотайте.

Жили по суседству двое рыбаков. Ловили они в море рыбу, продавали, а потом – нет рыбы и нет, а жить-то надо. Hy, жены им и гуторят: «Пойдите – наймитесь в работники». Послухались они жен и пошли работу искать. День они ходили, другой и третий. Надоело ходить, а работы нет. Искали-искали, так и не нашли. Пришли они в один хутор, переночевали и ушли. Идут они по степи, день жаркий, пить захотелось. Видят они речку, подошли, напились – и дальше пошли. Солнце на полудне было, устали они и есть захотели.

– Устал я, дальше итить не могу, – гуторит один. – Давай отдохнем.

Другой ему отвечает:

– Ну, ты отдохни, а я пойду в хутор хлеба просить. Пошел в хутор один рыбак просить, а другой остался. Идет и видит – камень – сел на него. А под камнем, значит, змея лежит. Он и прижал ее. Сидит и слышит, из-под камня кто-то гуторит:

– Отпусти меня, рыбак.

– Ах, Боже ж мой? Змея никак? Да, она не страшна вовсе.

Мужик пожалел змею. Встал, поднял камень, змея выползла – и на шею ему забралась. Хотела кусить его, а он просит:

– Что же ты, змея? Люди – за добро добром платят, а ты злом хочешь платить за добро? Не кусай меня.

Тогда сползла змея на землю и гуторит:

– Пойдем, мужик, кого встренем – спросим, чем за добро люди платят.

Согласился мужик, и двинулись они вдвоем. А им навстречу бык. Рыбак и спрашивает:

– Скажи нам, чем люди платят за добро?

Бык отвечает:

– Злом платят за добро люди. Я своему хозяину землю запашу, и всю засею, и воды навожу, и дров привезу, и на рынок отвезу, и из шинка домой привезу. Время придет – хозяин зарежет меня, мясо сварит, шкуру снимет, расстелет и по мне ходить будет.

Змея и гуторит:

– Ну, давай, рыбак, я тебя укушу.

– Нет, змея, пойдем дальше.

И встречают они коня. Рыбак спрашивает:

– Скажи нам, конь, чем люди за добро платят? Поспорили мы со змеем: я гуторю – люди добром за добро платят, а змея гуторит, что за добро люди платят злом.

Конь послухал-послухал, да и отвечает:

– Я вот двадцать лет работал на хозяина, стар стал, а он меня не кормит, да грозится зарезать и шкуру содрать. Нет, злом за добро люди платят.

Змея гуторит:

– Вот, слышишь, рыбак, что конь сказал? Давай-ка, я тебя укушу.

– Нет, змея, лучше в третий раз спросим.

И вот, попался им навстречу ишак. Они и спрашивают его:

– Скажи, ишак, чем люди за добро платят?

Ишак им отвечает:

– Злом за добро платят.

Ну, рыбак и гуторит змее:

– Кусай теперича меня.

А змея ему отвечает:

– Поверю тебе, рыбак. Буду платить тебе добром за твое добро.

Привела его змея до того камня, залезла под камень, дала мужику немного золота и наказала ему:

– Приходи до меня каждый раз, как деньги нужны будут.

Взял золото рыбак и ушел.

С того золота стал жить всласть, а работу совсем забросил. Протранжирил золото рыбак – и идет до змеи, а змея взяла – и еще отвалила денег мужику. И эти деньги прожил он – и в третий раз идет до змеи. Змея снова денег дала ему. Рыбак и думает: «Чего это она мне помалу дает?». Ну, прожил он эти деньги и идет опять до змеи. Идет и думает про себя: «Чего это она дает помалу, пойду я до нее и убью, да все деньги заберу. Будет у меня много золота – и заживу хорошо». А змея-то слыхала его мысли. Пришел рыбак до змеи, а та его укусила. Рыбак и помер.

Выходит, права оказалась змея. А может, нет? Как думаете-гадаете, казаки?

* * *

«Нет народа в великом племени славянском, более способного и готового к самопожертвованию ради свободы; готового, как народ казачий, открыть в себе смешные и слабые стороны, осмеять их самым беспощадным образом и не жить, если жизнь становится рабством. У казаков никогда не было и не будет подневольных, крепостное право – не само обошло этот край стороной, его не пустил к себе народ, самый свободолюбивый на этой земле – казаки…», – писал Гоголь о казаках.

Казаки Причерноморья с удивительным терпением несут свое бремя, тяжелое бремя защитников рубежей Украины. За товарища, оплошавшего в бою, умирают, не колеблясь, и, скрываясь от взоров людских, горюют по гибели друга или брата.

Казак, вне военного времени был табунщиком, охотником и рыболовом. Эти промыслы питали и снаряжали воинственного сына степей черноморских на ратные подвиги и, вместе с тем, служили ему подготовительными упражнениями для его казацкого военного призвания. В поисках зверя, без дорог и в ночь, и в день; в непогоду, когда головы коня, на котором сидишь, и то не видно – казак становился хорошим следопытом и разведчиком-пластуном.

От степного одиночества приобретал терпение и чуткость, которые нужны для военных засад и самостоятельного поиска противника; от рыбачьего промысла казаку приходят навыки опытного моряка.

Разрядив ружье и снарядив плуг, казак не успевал иногда дотянуть плуг до конца борозды, как тревога отрывала его от мирного труда и переносила от пахотного поля – на ратное. Так что в летние и осенние месяцы все полевые работы в крае приходилось делать женщинам-казачкам.

Свадьба.

Если в Риме воздвигнут памятник женскому счастью, то в Причерноморье такой чести заслуживает женское трудолюбие.

Грамотность довольно обширна между казаками, и все дети казаков в Причерноморье получали начальное образование, но казак – не писака и не делец, он воин. Писаки – это когда чернильная ржавчина точит булат, когда-то наводящий ужас на татар и османов. Вершиной грамотности среди казаков считалось пройти три поприща: грамотка, часослов и псалтырь.

Школяр, изучивший псалтырь, является к учителю в кафтане и с огромным горшком каши, приготовленным с роскошью. На поверхности каши лежат подарки наставнику: кусок материи, медный ключ к дверям грамотности и гривна денег. Соблаговолив принять дары и совершив обряд поднятия за уши, с пожеланиями радости всем ученикам своим, наставник повелевает детям закрыть книги, что они проделывают с явным удовольствием. Учитель ставит на стол кашу и отодвигает ее на край, а на другой край кладет учебники и приговаривает: «После невкусной, но полезной умственной пищи я выбираю вкусную, но отягощающую мое тело и брюшную полость пищу – и погружаю ее в недра своего естества».

Учитель погружал ложку в горшок с кашей, а его птенцы следовали примеру наставника. Явство сие снедалось столь благоговейно, но каждая оброненная из ложки крупинка – призывала на голову неряхи удар ложкой по лбу. Ложка, которая служила орудием возмездия за вертлявость и дырявый рот, была огромного размера и возвышалась над головами питомцев как Дамоклов меч.

По окончании трапезы наставник возглашал: «Пусть едят убогие и пусть насытятся они», – и выходил из «храма Минервы». Ученики с шумом и визгом выносили пустой горшок и вешали его на кол плетня, охранявшего школу от нашествия невежественных животных и нелетающих домашних птиц. Учитель указывал перстом на горшок, а бывшие школяры, вооружившись палками из этого же плетня, разбивали сей сосуд, еще так недавно являвшийся вместилищем вкусной пищи. После совершения такого неблагодарного поступка будущие казаки бросались подбирать черепки, и кто большее число черепков поднимет, тот удостаивался одобрения педагога. Черепки летели в воздух, один выше другого, звучало дружное «ура!» – и на этом заканчивалась школа. Теперь будущих казаков ждал последний экзамен на зрелость, и этот экзамен каждый сдавал в одиночестве.

Василько встал до рассвета. Ему нужно было собраться в поход, пока не проснулся дед. И вся его детская душа радовалась, что, как и хотел с вечера, он встал раньше деда и успеет собраться, удивив и обрадовав сурового старика. Он вышел во двор, стараясь не скрипеть половицами, и налил в рукомойник холодной, как лед, воды. Долго плескался, обливаясь до пояса. Затем воротился в свой закуток, стянул через голову холщовую свитку и неспешно облачился в широкие казацкие шаровары темно-синего сукна, белую сорочку-вышиванку, перетянул себя широким ярко-алым поясом – крайкой. Обернув ноги онучами, натянул сладко пахнущие дегтем мягкие сапоги и вышел на двор, где его уже ожидал дед, сидя верхом на Орлике. Не дав внуку прийти в себя от изумления, дед протянул ему руку – и Василько ловко взобрался на круп коня, усевшись позади деда. Старик тронул поводья, и Орлик легким наметом поскакал в степь.

Василько знал, что ему предстоит. Сегодня ему исполнялось двенадцать лет, и в этот день предстояло пройти последнее, решающее испытание. Если ему удастся пройти его, он примет новое имя – тайное, которое не должны будут знать даже отец с матерью. Имя его Духа, которым наречет его атаман.

Шесть долгих лет дед готовил его к этому дню. С шестилетнего возраста Василько вместе с другими казачатами обучали военным играм, владению саблей и луком, скачке на лошадях. Дед научил его письму, вычислениям, способности находить дорогу по звездам, по мху на деревьях, по солнцу.

Особое место в учении деда занимала Вера. Он втолковывал внуку, что казаки, воспитывая характерников в своем товариществе, следуют заповедям Божьим. И хотя, ляхи и их униатские священники – ксендзы считают их чаклунами, галтовниками, казаки – характерники, бьются за волю и веру своего народа. А само это слово происходит из древнеславянских слов «ха», что значит «добро», и «ра» – «свет», то есть характерство – это «Свет Добра» или «Сила для Добра».

Последнее испытание.

Василько уже прошел четыре обряда посвящения: «огненную реку», когда нужно было неспешным шагом и босыми ногами пройтись по раскаленным углям; «ясновидение», когда казачок с завязанными глазами должен дойти до родового дуба; «головоломку», когда старшие задают казачку каверзные вопросы с подвохом, на которые он должен дать верные ответы, и решающий обряд – венец науки, когда казачок должен был уйти от погони, скрыться в степи и, преодолев засидки и сторожи, добраться до родового дуба, прикоснувшись к его листве. Но дед приготовил для него еще и это, сегодняшнее, испытание. Что заключалось в дедовом слове – этого Василько не знал, но ничуть не боялся, а только голову сломал в догадках да раздумьях.

Они ехали долго, не останавливаясь. Солнце уже клонилось к закату, когда дед, наконец, остановил коня у края глубокого оврага, густо поросшего терновником. Из мрачного зева оврага тянуло сыростью и тленом.

– Тут и заночуем, – сказал дед, – это вот и есть, Волчий Лог.

Василько спрыгнул с коня и потянулся всем телом – до хруста в костях, разминая затекшие члены. Ему было немного страшновато около оврага с таким жутким названием, но он старался перебороть в себе страх.

– Диду, а вогнище запалим? – спросил Василько.

– Не будем мы палить. Я дажить люльку с собою не брал. Волк чует сторонний запах здалеку. Он не придет, коли запах вогнища почует. Все, сынку, лягай спать. Тоби тяжка ничь предстоит, а я покараулю, доки не заснешь.

Василько улегся на прогретую летним солнцем землю, подложив под щеку сложенные вместе ладошки, и мгновенно уснул, измученный дальней дорогой.

Проснулся Василько от леденящего душу звука, он проникал ему прямо в мозг, возвестив приближение, чего-то доселе, неведомого, пугающего, рвущего ужасом каждую жилу.

Мальчик резко привстал: ни деда, ни Орлика рядом не было. Правая рука Василька уперлась в какой-то сверток из холстины. Он лихорадочно развернул его, и обнаружил в свертке нож в мягких кожаных пихвах и кремень с кресалом. «Как же так?! – подумал Василько. – Дед бросил меня здесь одного и даже не предупредил?!»

Вновь раздался этот душераздирающий звук. К нему присоединился еще один, еще, еще… Звуки доносились с противоположной стороны оврага, но вскоре стали приближаться к Василько. И вдруг мальчик понял, что это – волчий вой, изрыгаемый из десятка голодных волчьих глоток. Василько окаменел, не в силах пошевелиться. Ужас сковал его тело, лишив разума и воли. Он сидел, уперев руки в землю, бросив нож и кресало, ибо знал, что не помогут они ему в борьбе с волчьей стаей. Эта обреченность и это немыслимое состояние, когда ты оставлен один на один со смертельной опасностью, и тебе не поможет никто – заставили его обратить свой взор в небеса, чтобы исполнить последнюю молитву: «Господи, Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй и спаси меня, грешного!».

И вдруг он увидел, как над Чумацким шляхом поднялся звездный ветер, расшвыривая звезды, как песчинки, и закручивая их в хоровод. Из земли, в которую крепко упирались его руки, вдруг стала вливаться в тело неимоверная сила, наполняя все естество мальчика спокойной и твердой уверенностью. Он почувствовал, как звездное небо и степь сливаются воедино в его теле, и эта связь длилась долго, очень долго. Пока в душе у Василько не проснулся волк.

Из-за пологого ската оврага вышли волки. Они шли медленно и осторожно, как будто сами боялись казачка. И Василько понял причину этого дикого, жуткого воя. Волки предчувствовали появление в степи нового казака и шли изъявить покорность ему, изливая свой страх в песне смерти.

Василько встал во весь рост, ожидая приближения стаи. И когда звери окружили его полукругом, вдруг высоко поднял голову в небо и… завыл. Это был победный вой. Это был гимн Господу, степи и небу, разуму и воле, добру и свету. Он понесся далеко по степи, всколыхнув ковыли! И их серебристо-голубые метелки, как сотни тысяч, миллионы казацких судеб волнами помчались к морю. И только восход солнца оборвал эту торжественную песнь казака, нового защитника степи.

Трое суток шел Василько домой, а стая неотступно следовала за ним по пятам. Дважды волки приносили ему дичь: сперва зайца, потом дрофу. Мальчик высекал кресалом огонь и запекал дичь, и эта пища поддерживала его силы в пути. К исходу третьего дня вдали показались крытые соломой крыши родного куреня, и Василько остановился. Волки выжидательно смотрели на него, сверкая лютыми очами из-под крепких лбов. Василько поднял голову и завыл. И волки, вторя ему, вдруг взвыли, торжествующе взлаивая, оповещая степь о своей силе и могуществе во главе со своим братом казаком.

Услышав торжествующий вой стаи, дед лихо, несмотря на свои годы, вскочил на коня и помчался в степь. Он уже понял, что все свершилось! Что внук его пришел домой новым воем и характерником. Что степь приобрела нового защитника, который пронесет казацкую славу через свою жизнь! Спустя день Василько вошел в воду Нижней Крынки на перекате у водопада. Вслед за ним шагнул атаман и, взяв мальчика за плечи, с головой окунул его в быстрые воды: «Смывается с тебя, отрок, детское имя, даденное отцом с матерью. Нарекаю тебя именем воя – Явором. Имя сие в глубокой тайне храни. Ибо, дается тебе Сила для Добра с новым именем. Крестись, Явор, и иди с Богом. Служи народу нашему казацкому!».

Стоящий поодаль суровый дед отвернулся – и украдкой смахнул слезу из края глаза.

Когда годы школярства и годы возмужания были позади, казак, по желанию своему, мог продолжить образование. В Черноморском войске была гимназия, где изучались военные науки, фехтование, верховая езда, плаванье, стрельба – все для казаков. В гимназии были классы и для девочек, называвшиеся благородными пансионами для будущих казачек, ставившие целью воспитать благоразумно просвещенных жен и будущих матерей, которые бы в детях посеяли семена христианского смирения – по той простой причине, что смирение придавало силы.

Когда казачка, проводив мужа на службу, оставалась одна на хозяйстве, то всегда пребывала в опасении остаться вдовой, а дети – сиротами.

– О чем печалишься, атаман?

– Мысли – как вольный ветер в степи – детство вспоминал, как дед породнил меня со степью. Ты-то чего не спишь, Онопко, гуляешь все…

– Сколько мы захватили у турок крепостей, а не удерживаем их за собой, не обживаем. Сегодня курень тут, завтра с татарами схлестнемся, переберемся отсюда на сотню верст – и на тебе, снова копать ров и строить. Березань, Хаджибей и Измаил отобрали у турка, а все одно – ушли, бросили станицу между этих трех крепостей, что поставили, бросили, и про селян не вспоминаем, которые к нам пришли, а турки в тех крепостях татар поселили, данников своих. Вот и получается: вроде, на своей земле живем, а не мы хозяева тут. Говорят, на этом самом месте, где мы с тобой сейчас сидим, город в старину стоял, и звался он Одессос. Явор, казаки говорят, что ты летопись всех походов казачьих имеешь?

– Я помню то, что дед мой мне рассказывал о походах казаков с пятнадцатого века и далее, а что раньше было, не ведаю.

– Сколько веков существует казачество?

– Я же сказал, не знаю. Дед сказывал, что в 1492 годе войско казаков в поход на Тягинь ходило, с моря осман атаковали. Морские походы регулярного казачьего войска 1502-го, 1504-го, 1516-го, 1574-го годов – это Очаков, Белгород-Днестровский, Тавань, а вот в 1560-ом годе казаки сожгли Кафку, в 1575 году сожгли и разграбили сам Стамбул, зашли в Синоп и Трабзон (турецкие города так зовутся), в 1576-ом пограбили и побили турка в Варне и выгнали оттудова турок, одержали победы над армиями паши в Килии и Силистрии. Всего двадцать пять опустошительных набегов совершили казачьи ватаги на турецкие крепости и порты Причерноморья. Дед рассказывал о славной победе черноморского войска казаков над турецкой эскадрой в 1602-ом году. Тогда казаки, захватив несколько галер, атаковали транспортные суда султана, потопили их, развернулись – и дали бой подошедшей эскадре адмирала Гасан-Аги. В том бою адмиральская галера стала казачьим кораблем, адмирал тот погиб. Султан послал вторую эскадру на армию казаков, так казаки взяли на абордаж десять турецких галер и захватили в этом походе и того адмирала-султана. Славный поход тот был в 1606-ом годе. А уже в 1607-ом годе казаки разгромили турецкий флот под Очаковым, в 1609-ом был захвачен Измаил и Аккерман.

Черноморцы не смирились с тем, что татары в Крыму сели на жительство и в 1613–1614 годах громили турецкие эскадры, охраняющие подступы к полуострову. По приказу султана, в 1614-ом годе адмирал Капудан-паша с эскадрой догнал казаков в устье Дуная и дал бой казачьим ватагам, уничтожившим эскадры турецкие. Адмирал был взят в плен казаками, а эскадры этой более не существовало.

Запорожские казаки на чайках во главе с атаманом Сагайдачным, численностью две тысячи казаков, в 1616-ом годе разгромили четырнадцатитысячную турецкую армию и захватили в том сражении казаки сто шестнадцать галер. У Сагайдачного была флотилия численностью сто казацких кораблей.

Адмирал Циколи со своим флотом в том же году под Синопом принял бой с казаками – и был разбит. Казачий флот прошел пролив Босфор и уничтожил турецкую эскадру, закрывающую проход кораблям по Босфору.

Запорожцы в 1617-ом году потопили галеры султана, охраняющие подступы к Стамбулу, ворвались в город и разграбили его.

Черноморские казаки не отставали от своих братьев запорожцев, и в 1620-ом годе триста чаек, а это шесть тысяч казаков, заманили на мелководье и атаковали турецкую эскадру под командованием какого-то паши, сейчас уже не могу вспомнить, какого, но это и не важно, и разгромили ее в пух и прах.

Видишь ли, друже, казаки поначалу ходили за зипунами небольшими и очень маневренными ватагами, а в начале семнадцатого века у нас уже был славный военно-морской флот. В 1625-ом годе собрали армию в семнадцать тысяч казаков, триста пятьдесят чаек.

– Атаман, ты же был в плену и бежал, говорят, и повоевать там даже успел; опять же, главный город османов сожгли, и оставили его русскому царю – или враки все?

– Не, не враки, но погодь, дай досказать или неинтересно?

– Расказуй атаман, молчу и слухаю.

– Дед мой ездил тогда к Сагайдачному на Сечь, и мне читал письма казаков к султану, к королю Франции и Испании, что тогда написали казаки. Эти короли считались с казачьим войском и флотом, потому как не турецкий флот был хозяином в Черном море, а казачий, а в степи татарская конница больше блуждала и не очень-то искала встречи с казаками. Так, налетят на село, и, что самое противное, знали нехристи наперед, что в селе дети малые и женщины, а казаки – в походе.

Король Франции нанимал казачье войско и флот для войны с Испанией. Запорожцы вышли в Черное море, прошли Босфор, Средиземное море, Гибралтар, обогнули Иберийский полуостров и дошли до Дюнкерка, там и приняли сражение с испанским флотом.

В 1649 году турецкий султан вынужден был подписать с казаками мирный договор, потому как не справлялись эскадры султана с казачьим флотом. Казакам тогда разрешили беспрепятственно торговать в любом порту Черного моря, но казаки должны были охранять торговые пути от пиратов, сохраняя спокойствие в Черном море.

Но ты ж понимаешь, что турки и татары – ненадежные союзники. Вековая вражда дала о себе знать. В 1660-ом годе началась новая война с турками. А в 1667-ом годе казаки начисто разгромили флот крымского ханства, захватили сам Крым и изгнали хана в Турцию.

В 1680-ом турецкий султан написал очередное письмо казакам с требованием прекратить бесчинства в Черном море и подчиниться его воле. Казаки долго сочиняли ответ «хозяину» Черного моря и смеялись, шо скаженные, а в 1690-ом отобрали у крымского хана его казну.

Казачьи станицы появились на всем протяжении черноморского побережья, и чтобы обезопасить себя от набегов татар с Дикого Поля казаки ставили станицы от моря и до Днепра. На всех крупных и мелких реках, по которым могли пройти казачьи чайки, казаки ставили куреня и станицы, укрепляя границы Руси и защищая их от набегов татар. Так воссоединились черноморцы и запорожцы в одно огромное государство, именуемое казачьим краем.

Казаки тогда разработали особенную тактику ведения боя на море, назвали ее «осиновый рой». Мы и сегодня пользуемся этой тактикой, нападая на турецкий флот, главное – окружить чайками галеру и задавить огнем янычар, потом взять на абордаж.

Ты не уснул, Онопко?

– Атаман, ты обещал рассказать, как воевали в Крыму, как город спалили и турок выгнали. Завтра высплюсь, вроде, в поход пока не идем. Глянь, кто там идет к нам? Это ты, писарчук? Подходь до нас. Ты казав, шо маешь бажанне описать казачью историю? Явор стилькы росповив гарного о казаках…

– Бурсак, запишешь мой рассказ о жизни в Крыму среди татар? Да записывай так, чтобы слушать интересно было. Онопко, пошли к тебе, а то здесь бурсак ничего не сможет написать, у тебя, мабудь, и медовуха есть, и пиво, и вино греческое, да и поесть не мешало бы.