Тайны лабиринтов времени

Ивашка спрыгнул с телеги, и мы побежали к набережной.

– Стой, куды мы прем, тамо, ведь, караулы! – крикнул Ивашка.

– Ну и что, на нас ведь форма. Мы такие же вояки, как и они.

– Пароль ты знаешь?

– У меня его ни разу и не спрашивали.

– Пока не спрашивали. А, если спросят, тогда как? Давай огородами, да, к мосткам, где бабы стирают, там лодки должны быть. Айда за мной!

Все мокрые, грязные и замершие, мы вышли к реке. Я проклинал: этих солдат, этот город, ватагу и себя. Если доживу до утра, то больше никаких поручений от Прокопыча, или кого другого. Он сидит у печки, грея свое брюхо, курит тютюн и слушает, как потрескивают дрова. На печке обязательно стоит котелок с кашей и мясом, побулькивает и выпускает вкусный пар. Сейчас бы чарку водки для согрева.

– Омелько, я отлил из бочки браги для сугрева души, – сказал Ивашка. – Будешь? Не боись, без порошка окаянного.

Небо окрасилось зарей – и стало светать. По реке стелился туман, к пристани подходили лодки, возвращались рыбаки с утренним уловом. Необходимо вернуться в город, подходы к реке охранялись караулами, а мы в таком виде, что хоть сейчас клеймо ставь «каторжане беглые».

За поворотом наткнулись на патруль. Я потянул Ивашку за рукав, и мы, свалившись в канаву, замерли. Патруль заметил нас, офицер дал команду задержать беглецов. Прозвучали выстрелы, и я, достав саблю, выскочил из канавы.

Одежда моя покрылась зелеными и коричневыми пятнами грязи, лицо посинело от холода и злости, а глаза налились кровью. От меня воняло, как от покойника, руки дрожали, и зуб на зуб не попадал, сабля заблестела под лучами восходящего солнца. Предо мной был офицер, который утопил мое тело в Волге прошлой ночью.

– Ты же утопленник! – прохрипел он. – Помогите! Вурдалак!

Лицо его почернело, по телу прошла судорога, попятившись, он оступился и упал. Я подходил к нему, размахивая саблей и хохоча во все горло. Противник уже лежал на земле, и жив он, или мертв – я не мог определить. Впервые увидел, как человек потерял сознание от страха.

Меня разбирал смех, но саблю держал в боевом положении. Подойдя к офицеру, я приложил ухо к его груди. Он умер от страха, приняв меня за покойника, явившегося из преисподней, чтобы отомстить своему убийце. Немного придя в себя, я принялся шарить у него по карманам, нашел свой кисет, кое-какие деньги и услышал за спиной крики:

– Упырь!

Я поднял голову и обернулся, солдаты побросали ружья и бросились на утек.

– Они подумали, что ты кровь из него пьешь, – сказал Ивашка. – Если бы я не знал, что это ты, меня бы тоже охватил ужас. Лицо твое в крови, глаза безумные. Ты медленно отрываешь свою голову от груди офицера и, оскалившись, смотришь на солдат. С твоих губ стекает кровь… А, каково?

Мы от души посмеялись и залезли обратно в канаву, от греха подальше.

– Возвращаемся к реке, к мосткам, как и хотели.

У мостков качались на волне две рыбацкие лодки. Солдаты дремали, завалившись на прибрежный песок, ружья, сложенные домиком, никто не охранял. Мы с Ивашкой разделись, подплыли к лодкам. Перерезав канат, к которому привязывали якорь, мы стали толкать ее на середину реки.

– Теперь стрыбай в лодку.

– Солдаты дрыхнут без задних ног, не достанут теперя нас.

Через несколько минут мы были на борту баржи.

– Казаки, где водка? Вас только за смертью посылать. Докладывайте, что там в городе слыхать, – спросил Прокопыч, когда мы зашли в его каюту.

– Снимаемся и уходим, по добру, по здорову.

– Штурма не будет, атаман, Омелько всех солдат опоил водкой с маковым порошком. По приказу самого коменданта, между прочим. Солдаты считают его упырем, офицеры – вурдалаком, крестьяне – чертом, старики – демоном, майор – своим офицером.

Прокопыч уже третий раз слушает мой рассказ:

– Так и заорал – «изыди»?

– Нет, не заорал, а зашептал и креститься начал. Медленно, значит, так рукой водит, а с меня глаз не сводит.

– Развеселил ты меня, паря, будешь у меня в ватаге пластуном. А, народ о таких, как ты, байки справляет, пластуны, дескать, сверхспособности имеют и силу колдовскую мают. А, вояки эти, небось, до сих пор спят. Несите ножницы и бритву, будем из Омелько казака мастерить.

Гладко выбритая голова и длинный чуб-хохол нужен тебе, как признак казака.

– Для чего, атаман, мне этот чуб? Да, и наголо бриться я не думал. Объясни, для чего?

– Без этого нельзя, пойдешь в разведку – наденешь чалму, шапку или еще чего, так когда бой разгорится, то казаки тебя не порубают, бо у тебя чуб и голая голова в наличии.

Чуб должен смотреть в левую сторону – это знак достоинства, вроде медали или офицерской сабли. По форме чуба, по его длине судят о звании казака, его боевой выучке – чем длиннее чуб, тем опытнее в своем деле казак.

Пошьем тебе шаровары, чтоб в них поместилось никак не меньше тридцати арбузов. Будешь в степи свои следы заметать, для того и шьют такие шаровары. Кипчаки не смогут определить твои следы, потому как – их не будет. В разведке такие шаровары просто незаменимы. Конечно, казаку незачем таскать в шароварах арбузы, а вот саблю спрятать, пистоль, ятаган – дело нужное. Врагу невдомек будет, что разгуливавшие по ярмарке полуголые оборванцы в шароварах скрывают оружие.

В любой момент базарный зевака, крикливый торговец, жалкий попрошайка, или слепой кобзарь – превращаются в ловких бойцов. Они выхватывают из шаровар сабли, кинжалы – и бросаются на врагов.

Турки называют следопытов не народом, а оборотнями.

Пока идем к Черному морю, научу тебя боевому гопаку – это зажигательный танец. Я, когда выпью чарку водки, то танцую гопак со сложными трюками, ударами и вращениями для нападения на врага и уничтожения его, а танцевать могу среди тарелок и рюмок, прямо на столе. И если в быстром ритме и на пьяную голову, то не разобью ни одну тарелку, не опрокину ни одну рюмку.

Вскоре, в станицу Черноморская пришел караван с ценным грузом, и Омелько был принят на кругу в казаки-пластуны.

«Не тот казак, что на коне, а тот, что под конем», – шутили казаки. Умение обращаться с конем являлось одним из главных требований казаков. Омелько посадили на, пойманного в степи, дикого лошака. Казак должен сидеть на этом диком лошаке без седла, уздечки, да, еще и лицом к хвосту. Омелько должен был проскакать по степи – и вернуться живым, здоровым в станицу, только тогда его могли принять в пластуны.

Пластуны, в скорости, выбрали Омелько своим атаманом и, он со своим отрядом осадил небольшую крепость, занятую турками. Осада длилась неделю, но сегодня к туркам прибыло подкрепление, и они не сомневались в победе. Однако, когда небольшой отряд приблизился к лагерю, бусурмане с криком:

– Урус-шайтан! – кинулись бежать в степь.

Впереди казаков скакал Омелько с развевающимся чубом, заместо сабли, он, сжимая в руке, размахивал черной человеческой рукой со скрюченными пальцами. Эта мертвая рука и навела панику среди турок, она принадлежала атаману Онопко. Когда атаман помирал, то оставил завещание: «Пусть руку откопают и понесут перед войском – враги сами себя порубают. Где рука – там и удача казацкая».

В поле две воли: сильнее та, которая побеждает в решающей схватке, казаки называют ее ломовой волей. Разрубить врага одним ударом шашки – вот мастерство, иные рубаки могли ятаганом и всадника разрубить, и позвоночник лошади его перерубить. Чтобы не порубить своего брата казака, потому как в битве порой не всегда сможешь разглядеть, где чуб, казаки выкрикивали клич.

Омелько сидел на скале, дымил трубкой. Старый казак свесил ноги и, поглядывая на расстилающееся под ногами море, проговорил:

– А что вы, казачки, скажете о той высоте, что от меня и до воды?

– Что молодой тополь, диду, сажень десять, а може, и пятнадцать буде.

Омелько тут и уронил трубку в море. Из трех подростков, что Омелько отобрал для проверки к себе в ученики, только один, не задумываясь, прыгнул в море, чтоб достать люльку старика, упавшую в море.

* * *

Одесса XVIII век.

Станица Черноморская выросла, и на ее месте строился город Одесса адмиралом Де Рибасом. Пока жители будущего города были черноморские казаки станицы, оставшиеся вживых и иностранцы, которые рискнули приехать на бывшие земли казаков.

Екатерина, императрица России, перестреляла казаков Запорожской Сечи, но так и не смогла насадить русских помещиков на бывших вольных причерноморских землях казаков. Козаки и крестьяне не приняли крепостного права и, когда приходил помещик, объявлял землю своей, а крестьян обязал работать на него, то получал вилы в бок. Вот и ехали на земли казаков иностранцы, что скрывались от правосудия в своих странах. Таким офицером и был адмирал де Рибас, Решелье и многие другие, покрывшие себя славой в служении своему второму отечеству.

Казаки рыли ямы, чтобы, добравшись до пресной воды, провести ее к новому саду адмирала. Де Рибас сидел в тени экипажа, когда к нему подошел Афанасий Кес. Одет он был в офицерский мундир, только без аксельбантов и пояса с золотыми кистями, но все сразу признавали в нем генерала. Ни слова не говоря, генерал протянул руку адмиралу, на ладони у него лежали две серебряные монеты турецкого производства.

– Благодарю, – сказал адмирал. – Это твой вклад в будущий городской сад?

– Одна монета – фальшивая, – многозначительно ответил Кес.

– Ты готов даже фальшивыми монетами помогать городу?

– А, вы попробуйте определить, какая монета настоящая, а какая фальшивая.

Де Рибас и так, и этак сравнивал тускло поблескивающие монеты, подбрасывал их на ладони, стучал о поручни экипажа, всматривался в чеканку, но отличить поддельную не смог.

– У купцов в Одессе много фальшивого серебра, адмирал. Я предлагаю пройти к тебе в штаб, дело нешуточное.

– Ты сам-то сможешь определить, где – какая?

– Я, адмирал, с детства был представлен к тараб-хану в Константинополе.

– Что за служба?

– Монетный двор, адмирал. Я был на выучке у главного чеканщика, и он меня любил, как сына. Секретов я знаю столько, сколько сам хан не ведает.

От гордости за свое знание Кес важно вскинул голову, руки сложил на груди.

– Держитесь, иначе придется продолжать разговор в лазарете.

– Кес благодарен адмиралу, но генерал хочет предложить адмиралу свою помощь.

В адмиральской приемной стояла благословенная прохлада, и де Рибас велел дежурному принести воды.

– Принеси лучше вина, голубчик, да смотри, чтоб обязательно греческое, – проговорил Кес.

– Откуда же в городе, генерал, фальшивое серебро?

– Я думаю, из Тавриды. Замечал: когда оттуда приходят суда, у купцов появляются фальшивые монеты. А отличить настоящие от иных могу только я. Это – дело тонкое, не каждый справится, да, и зачем…

– Садись и пиши обо всем, а завтра пойдем – и станем проверять все корабли с Тавриды, да, предупреди офицеров таможни, что начнешь с ними занятия. Они должны разбирать, где фальшивое серебро, а где нет – не хуже твоего.

– Зачем, адмирал? От такого учения будет только хуже, один вред, да и только. Фальшивое серебро охотно принимают в Персии, Константинополе и в Басре, да, пожалуй, и по всей Аравии. Нигде из перечисленных мной стран не гнушаются за фальшивые монеты отдавать любой товар.

– К чему ты клонишь?

– Я могу начать чеканить фальшивую монету здесь. Мне необходимо двадцать ремесленников, я их научу – и дело в шляпе, как говорят русские. Сорок рабочих, обслуживающих мои цеха – это ремесленники и я, генерал Кес начнем чеканить турецкую монету в Одессе. Вы, со своим правом на торговлю, вывозите мешки таких монет в Аравию – и имеете любой товар.

– Значит, дело за малым?

– За серебром, конечно. У императрицы серебро дешевое и его много, а русская серебряная монета дешевле фальшивой турецкой – чуть ли не в два раза. Я считаю, что выгода колоссальная.

– Дело, стало быть, за малым: купить серебро, найти место для артели, найти ремесленников, набрать рабочих, и чтобы об этом в городе – ни гу-гу?

– Риск, конечно, есть, адмирал…

– Пей свое вино – и забудь об этой преступной затее. В городе об этом, все равно узнают, но мне хватит и одного смертного приговора, здесь, в России меня уже никто не помилует.

Адмирал еще долго сидел у себя в кабинете и никого не принимал.

Кес, выйдя из дома адмирала, отправился в свой загородный дом. В Одессе проживало сто двадцать греков, из них половина занималась торговлей, остальные были ремесленниками или моряками. Кес загодя пригласил греков, и они, расположившись в саду генерала, пили вино, ожидая хозяина.

Кес все обдумал: греки – народ надежный, а так хочется разбогатеть и, может, стать, наконец, хозяином города. Теперь и грекам выпала возможность прибрать город к рукам, Кес не станет у них над головой надсмотрщиком.

Влиятельных людей в городе двое, Кес и адмирал. Русских влиятельных особ в городе вообще нет. Евреи вне конкуренции, а военные… но, я их начальник, а адмирал сидит без денег, значит он просто никто.

У де Рибаса другая головная боль – это турки, и князь ему не поможет, если не возьмут Измаил. Екатерина только на словах помогает, а на деле она давно решила бросить свою затею с новороссией, ведь никто сюда ехать не желает, кроме евреев и греков. Казаков боится русский помещик. Торговля по уму только Кесу и грекам. Казакам – а бы шашкой помахать, ну, и пусть машут вместе с адмиралом.

Беседа с греками была недолгой, и Кес остался доволен собой: он нашел место, где сможет разместить артель, а адмирал пусть занимается проблемами города. Рибас вводит карантин, чтобы оградить катастрофически большое количество больных, живущих до сих пор в землянках; роет колодцы, потому, как речной воды нет в городе; строит дома и казармы, котельные и порт.

На берегу моря, вдалеке от пристани и от рыбацких артелей, генерал нашел пещеру. Температура в ней постоянная, влажность постоянная – и потому, проблем с хранением не будет. Было еще одно немаловажное обстоятельство: Кес не доверял никому, в том числе и своему характеру, он стал импульсивным в этой нерусской России, а от пещеры шли катакомбы под землю, вот там и намеревался прятать свои богатства горе генерал.

Если греки решат обокрасть своего хозяина, то необходимо убежище, до которого им не добраться, если де Рибас решит призвать к ответу фальшивомонетчика, то так же, не сможет ничего доказать, если не будет улик.

Фальшивые деньги Кес будет прятать в одном из туннелей этих катакомб. Поди, догадайся, в каком из них и, как глубоко запрятаны монеты? А на поиски в катакомбы никто не пойдет, да и адмирал не будет на этом настаивать, он у нас гуманист, людей жалеет.

Адмирал же готовится к штурму Измаила, а его военные корабли – гнилые, армии нет, солдаты такие, что им только склады охранять. Разве что казаки… Но Кес никогда бы не дал им оружие, нет никакой гарантии, что эти ружья не выстрелят в самого адмирала.

Главный полицмейстер умер, и в город понаехало всякого разбойного люда. Приехал настоятель, так не то, что церкви, дома для него нет, сидит со своей попадьей на улице и ждет решения адмирала.

Пускай повертится, гуманист, добрая душа и законопослушник чертов, если желает разбогатеть.

Де Рибасу и в год не расхлебать всех проблем города, да и город ли это? Только я смогу достроить порт, дать денег на строительство дворцов, храмов и мостов.

Де Рибас – слишком мягкотелый, чтобы стать хозяином города. Кес сам купит у купцов Екатерины серебро, у меня денег хватит, купит с потрохами греков, а греки привезут из Тавриды все оборудование, которое мне нужно – пусть адмирал удавится своей честностью.

Контрабандисты станут его, Кеса, главной силой для достижения власти в этом городе. Горожане будут славить Кеса, а не де Рибаса, что бы тот ни сделал для города и даже для страны, которую он называет своей второй родиной. Честностью можно только свои портки поддержать, и то…

Генерал Кес действительно так думал и верил, что планы его осуществить – пара пустяков.

Чума обошла город стороной, и Измаил адмирал взял. Все вышло, как нельзя благополучно, но Кес не стал, не только хозяином Одессы, но и собственного предприятия. Контрабандисты прятали фальшивые деньги генерала и не отдавали вырученных доходов с их продажи. Беда была в том, что найти места, где в катакомбах прячут фальшивые монеты, было невозможно. Кес пытался составить карту катакомб, но все напрасно, к схронам мог выйти, лишь тот человек, который сам прятал ящики с монетами.

Через несколько лет Кес разбогател, но был пойман тайной службой Екатерины и посажен в тюрьму. Адмирал де Рибас для Одессы добился у императрицы статуса свободного города, то есть свободной – беспошлинной торговли в городе. Вот тогда появился: замечательный оперный театр, Софийский собор, прекрасные здания, мощеные камнем улицы, порт, корабельные верфи, набережные, выложенные камнем – и город, расцвел, став жемчужиной городов Причерноморья.

По катакомбам продолжали шнырять контрабандисты, перекидывая товар, в том числе и фальшивые монеты Кеса, за пределы города, где они тут же поднимались в цене.

Де Рибас устраивал облавы на контрабандистов, в которых были задействованы солдаты, казаки и жандармы. Все было напрасно. Катакомбы проходили подо всем городом. Любой желающий мог приехав в город, застолбить участок земли и, сняв грунт и, добравшись до камня, резать его и ставить себе дом. Катакомбы росли не по дням, а по часам, и уходили все глубже в землю. Хозяин участка не мог резать камень за пределами выкупленной земли, а камня требовалось много, вот и уходили катакомбы вглубь земли.

Город был полон сплетен и слухов о богатствах, спрятанных в катакомбах. Одесситы мечтали найти склад фальшивых денег Кеса; скифское золото, спрятанное от персов; золото воровских атаманов, пиратов, или турок; казну крымского хана; схрон контрабандистов – с уникальным китайским фарфором, изумрудами, морским жемчугом или, наконец, знания Еноха, спрятанные до поры в туннелях одесских катакомб, может быть, самых протяженных и древних на нашей планете.

* * *

Утро в городе Одессе – по Дерибасовской улице неспешно идут мальчишки.

– И шо, вы на это скажете? – доносится женский голос из глубины старенького одесского дворика.

– А шо, я могу сказать, глядя на рюкзаки и сумки, шо они тащат на себе. Вы гляньте на этот якорь, шо болтается у них за плечами. Таки начались каникулы – это мальчишки идут искать клад.

Создано программой AVS Document Converter

www.avs4you.com