Тайны лабиринтов времени

Было это очень давно, когда причалили после похода узкогрудые казацкие челны, чайки, к черноморским берегам. Вышли казаки на берег, оглянулись по сторонам, и улыбка осветила их усталые, загорелые лица. Дальше расстилались бескрайние плодородные степи, в которых трава поднималась выше человеческого роста. В бурных водах Черного моря рыба всякая сновала – хоть шапкой ее лови…

– Здесь, видать, станицу будем ставить! – сказал дед Тимофей, старый сечевик, умелый коваль и отважный воин. – Нема края, найкращего, чем этот край! Обильная земля, привольная! Здесь жить будем! Здесь станем матушку нашу Русь и Украину беречь от ворогов-турков! Построили куреня и почалы делить между собой.

Рядом с Тимофеем стояло трое молодых казаков-побратимов – тоже храбрых бывалых воинов, а я тогда в первый поход свой ходил с казаками-черноморцами, – вспоминал Явор, – надеялся на неспокойную жизнь, полную приключений и, конечно уж, больно мне хотелось побольше добыть зипунов. А тут тихо, как в раю, и сытно, люди добрые, и в скором времени похода явно не будет. В нашей ватаге кого только не было: и черноморцы, что отбились от своих куреней; и беглые с Руси; и беглые солдаты; и те казаки, что ушли из Запорожской Сечи подальше от реестровых атаманов, состоящих на службе у панов да помещиков. Но просчитались казаки, потому как убежали от одного душегуба-атамана, а нашли…

– Добрая земля! Добрая! – сказал круглолицый, широкоплечий Павло. – Эх, и заиграет сердце, когда запашем мы эту целину, да бросим в нее золотые пшеничные зерна!

– Богатый край! Заживем неплохо, – подхватил второй побратим, рослый горбоносый Иван. – На такой земле можно бесчисленное множество богатств раздобыть!

– Да, можно здесь деньги нажить несметные! – воскликнул третий побратим, маленький и быстроглазый Петро.

Но вышло не так, как хотелось казакам. И оглянуться они не успели, а уж все богатство – и степи широкие, и леса дремучие, и даже берега Черного моря – поделили между собой паны-атаманы. И сразу тесной стала для казаков степь, угрюмыми леса, холодными и злыми черноморские волны. Не успели станицу поставить казаки, как захотели их погнать на панщину. То требовалось атаманский хуторок строить, то надо было атаману землю пахать или сено готовить для бесчисленных гуртов скота. А за тяжкий труд благодарил их пан-атаман хитрым ласковым словом, супом-кандером, да горстью пшена на целый котел и гнилым хлебом.

– Надоело мне батрачить, – сказал как-то Иван. – А своей земли мало, на ней не разбогатеешь! Отпрошусь я у атамана, пойду далей, за море, за горы казаковать. У черкесов кинжалы серебряные да булатные, кольчуги с золотым набором. Добуду я там себе богатства, сам паном стану. Идемте со мною, побратимы!

– Нет! – ответил быстроглазый Петро. – Войной много не наживешь. Сколько ни бей, а и сам битым будешь. Народ за рекой Днепр простой да доверчивый. Попрошу я у атамана ситцу яркого, лент разноцветных, сукна русского – пойду по селам торговать. Будет барыш и атаману, и мне… Идемте вместе!

– Не-ет! – покачал головою Павло. – Не хочу я от братьев наших казаков уходить, не нужны мне богатства, не собираюсь я паном садиться на казачью шею! На своем наделе жить стану.

Заспорили тут побратимы, никак не могли решить, кто из них прав. И пошли они за советом к деду Тимофею.

Старый запорожец работал в это время в своей маленькой кузне, под дубами. Ковал он легкие и крепкие заступы. Ровно и сильно стучал молот по наковальне, красные искры снопами в разные стороны брызгали. Выслушал Тимофей Ивана и нахмурил седые брови:

– Неправое дело надумал ты, казак, – сурово сказал он Ивану. – Зачем нам раздор с соседями зачинать? Они – народ приветливый, мирный. Тоже на панщине у своих князей стонут, и обижать нам их не след. Кто ветер сеет – всегда бури пожинает. – Не одобрил старик и замысел Петра: – Не казацкое это дело – обмеривать да аршинничать! Самый верный путь – не разбой, не обман и не грабежи побратимов своих, а труд на родной земле, рядом с друзьями-товарищами. С надежными друзьями все беды и невзгоды победишь. Расчистим мы терны колючие, и будет у нас земля для посевов. Сплетем сети да наловим рыбы. За мои ножи и серпы соседи дадут нам коней, птицы и зерна посевного.

– Да, когда же мы терны расчищать будем, если все время, то в залогах, то на панщине? – закричал Иван. – Наделы – и те бурьянами зарастают.

– Если один за одного стоять будем, и пана-атамана усмирим, – ответил Тимофей.

– Где уж там! – захохотал Петро. – Он нас всех в гроб загонит!

– А я вам скажу, побратимы, что правильно говорит дед Тимофей, – сказал Павло. – Не в одиночку, а сообща нам надо к счастью пробиваться. В дружбе-товариществе сила наша. Это и есть самый верный путь.

Но не послушали Иван и Петро ни старого Тимофея, ни побратима своего Павла. Пошли они к атаману и высказали ему свои думы. Атаман принял их ласково. Горилки поднес, выдал Ивану оружие и порох, а Петру товаров разных дал.

– Действуйте, казаки, богатейте! – хитро сощурившись, сказал он двум побратимам. – И меня за доброту мою не забывайте. Половина добычи-дувана мне пойдет. Барыши от торговли тоже пополам разделим. Идите с богом!

Ушли два побратима в неведомые пути-дороги. А станица без них зажила. Расчистили казаки терны колючие, вспахали целину жирную, бросили в землю зерна пшеницы и проса. Соседи привезли саженцев яблонь, груш, и тогда вокруг станичных хат молодые садочки поднялись. Казаки учили молодых запорожцев землю пахать, пшеницу сеять, рыбу ловить и воевать. Дружно жили соседи. Вместе рыбу ловили и вялили ее на горячем солнце, вместе на охоту ходили. Потом, когда проросли на полях зеленоватые стрелки пшеницы и проса, пропололи казаки посевы. Из-за моря прилетали седые, мохнатые тучи и проливали на землю дожди. Затем снова всходило солнце, и пшеница, споря со своим соседом – просом, буйно тянулась вверх.

А старший побратим Иван в это время казаковал в горах. Днем и ночью таился он в глухих и недоступных ямах, поджидая путников. И когда видел всадника с дорогим кинжалом, золочеными газырями и наборным поясом, то вскакивал на своего коня и нападал на людей торговых. Ловко владел саблей казак. Много дорогого оружия сложил он у себя в пещере, что спряталась в катакомбах подземных, где по ночам он спал чутким – волчьим сном. Но чем больше монет золотых, кинжалов, шашек, газырей и поясов добывал он, тем сильнее разгоралась в нем жадность. И начал Иван нападать не только на воинов и торгашей, но грабить стал и слабых, отбирая у них последнее. Наконец, собрались жители ближних сел и устроили на казака облаву. Как затравленный волк, потеряв всю свою добычу, с одной только саблей, израненный и окровавленный, вырвался Иван на своем скакуне из кольца врагов.

«Куда ехать? – угрюмо подумал он, придерживая усталого коня. – Кто залечит мои раны? Кто даст мне приют?». Хмуро молчали леса, зло шумела степь, эхом отвечало Ивану его сердце: «Некуда ехать, кроме как в станицу к младшему побратиму». Услышал казак голос свой – и направил коня к морю.

Средний побратим Петро долго бродил со своим товаром и самодельным деревянным аршином по селам. Вначале цены у него были, как и у других купцов, но стала тут его грызть жадность.

«Мало я барыша на товарах наживаю, да еще половину атаману отдать надо, – думал он. – Не скоро разбогатеть удастся! Повышу-ка я цены на свои товары!». Как сказал, так и сделал. Но тогда не стали люди покупать у него товары. «Дорого у тебя, купец, – говорили они, – у других дешевле».

И пришлось вновь Петру торговать по старым ценам. Продает он товары, а сердце сжигает жадность. Только и думал казак о том, чтобы разбогатеть скорее. Отпускает ситец покупателю, а сам как можно сильнее его натягивает – «авось вершок украду». Потом подумал, подумал – и отрезал от своего деревянного аршина кончик. Авось никто не заметит, а мне – выгода! Поторговал он день в одном селе – видит, удался его обман. Пошел Петро в станицу, а по дороге, мерку свою с другой стороны и обкорнал. Авось опять никто не заметит! Получилось так, что, пока дошел Петро к той станице, аршин вдвое и уменьшился. Увидели эту мерку покупатели – и давай кричать:

– Жулик этот купец! Обманщик! – Схватили они Петра вместе с аршином и бросили в море. Все товары пропали, пояс с деньгами ко дну пошел, а сам Петро еле-еле выбрался на берег.

– Что же мне теперь делать? – думал он. – Все пропало! Где мне преклонить усталую голову? Кто накормит меня и обогреет долгими зимними вечерами? И тоже решил он идти к младшему побратиму.

На берегу моря, под крышей родного куреня, встретились старшие побратимы.

– Какой ты худой да бледный! – сказал Иван. – Да и золота что-то у тебя не видно!

– Кровь застыла на твоем лице, глаза горят, как у волка, – ответил Петро. – А курджин с добычей у тебя тоже незаметно!

Замолчали братья, потупились, подняли головы – и рассматривают родную станицу, а там, в желтовато – осенней зелени садов хаты белеются, дымок над ними курится. Пошли побратимы по станице к месту, где стояла хата Павла. Громкая, дружная песня доносилась оттуда. – Ишь, как поют! – удивился Иван.

– Похоже на то, что нашли казаки здесь богатство, – качнул русым чубом Петро.

Вышли побратимы на поляну – и видят: под осенним солнцем поднимается парок от свежевспаханной земли. Чуть поодаль амбар построен, а возле него казаки суетятся. У открытой настежь двери амбара стоит младший побратим. Солнце ласкает его загорелое лицо, ветер играет выцветшим чубом.

– Здравствуй, брат! – простонал Иван, покачиваясь от слабости. – Что это ты так весел? Или нашел большое богатство?

– Здорово, меньшой! – подхватил Петро. – Или хата твоя полна золота, что так радостно льется твоя песня?

Обернулся младший побратим, улыбнулся, обнял старших и ответил:

– Здравствуйте, браты, вы ж мои дорогие! Вот наше золото и серебро! Мои други и товарищи – сегодня мне помогли убрать богатства до места!

Еще шире распахнул он двери амбара – и под солнцем вдруг вспыхнуло желтое пламя червонного золота, и ударил в глаза холодный блеск серебра.

– Серебро! – закричал Иван, взглянув вверх под потолок.

– Золото! – вскрикнул Петро, посмотрев на пол. Они вбежали в амбар. Под потолком ровными серебристыми рядами висела рыба, и янтарный жир каплями застыл на ней. А внизу золотом переливались груды крупной пшеницы и проса.

– Ох, и рыба! – воскликнул Иван, проглотив слюну, и вспомнил, что давно не ел он ничего, кроме сухих лепешек, да кислых яблок.

– Ну и пшеница! Крупная, как горох, да вся – зерно к зерну! – удивился Петро и вздохнул, вспомнив, как вкусен казачий пшенный кулеш со свежим хлебом. Вдруг прозвучал рядом чей-то сильный голос:

– Зачем вы к нам пришли? Почему не идете к своему дружку-атаману?

Оглянулись побратимы, смотрят: стоят перед ними казаки, казачки и ребята малые. А впереди всех могучий седоусый дед Тимофей и гневно сверкает яркими глазами.

– Зачем пришли? – повторил дед Тимофей. – Сошли вы с верного пути мирного труда! Нечего делать в нашей станице тем, кто с соседями нас поссорить старается! Не любит родная земля напрасно пролитой крови и корысти лживой. Она труд и честное сердце ценит. Дошла до нас весть о черных делах, которые творили ты, Иван, и ты, Петро. Ни душегубов-разбойников, ни аршинников-жуликов нам не надобно!

– Ступайте своей дорогой! – сурово повторили другие казаки. – Идите к атаману!

А атаман уже тут как тут. Расталкивает людей толстым животом, вперед пробирается и кричит:

– А, вернулись, бродяги-обманщики! Где же добыча твоя, Иван? Где деньги твои, Петро? Где мои товары, мой порох, мои пули? Знаю, все знаю! Не смогли вы сберечь и умножить моего добра! Быть вам за это у меня батраками! До самой смерти отрабатывать свой долг у меня будете! Заплакали тут Иван и Петро. А атаман еще громче кричать начал: – В паны вздумали вылезти! Из грязи да в князи! Побатрачите теперь у меня.

Глухо зашумели, заволновались казаки.

– Довольно жадничать тебе, атаман! – крикнул старый Тимофей. – Не позволим мы тебе свободных казаков в панских крепостных закабалять!

– Не позволим! – подхватил народ.

– Ах вы, горлопаны, – затрясся от злости атаман. – Бунтуете?! Завтра же указ привезу из Сечи, отберу у вас и зерно, и рыбу! Здесь кругом моя земля! И воды мои! И рыба моя!

– Не много ли берешь себе, пан-атаман? Не подавишься ли? – спросил старый Тимофей.

– Взять бунтовщика! – крикнул атаман своим прислужникам и выхватил из-за пояса пистолет.

Бросились атаманские подпанки к старому кузнецу, но одного из них Павло перехватил, других казаки повязали.

– Все в Сибирь на каторгу пойдете! – завизжал атаман. – Я вам покажу, как бунтовать, как мою землю и воды обкрадывать!

И направил он пистолет на грудь старого Тимофея. Но выстрелить не успел. Подхватил старый кузнец атамана своими железными руками, встряхнул так, что вылетел из атаманских рук пистолет.

– Твои, говоришь, степи черноморские, пан-атаман? – переспросил кузнец. – Ну, что же, владей ими! – И кинул он атамана с кручи, в самую черноморскую пучину. А вслед за паном и подпанки его полетели. Только шапки с шелковыми красными кистями в бурых водах мелькнули.

– Так со всеми панами-душегубами будет! – сурово сказал старый Тимофей. – Со всеми, кто на крови народной свое богатство неправое строит! За зипунами ходить – только к туркам или татарам поганым.

Посмотрел старый Тимофей своими строгими глазами на Ивана и Петра:

– Если хотите с народом одним верным путем идти, счастье и горе делить, одной жизнью жить, – оставайтесь. Вместе все беды легче побеждать. Другой дорогой идти хотите – идите, мы вас держать не будем. Но станете вы нам чужими.

Повинились тут Иван и Петро в своих лихих делах, дали слово жить с народом, по-честному. Весть о гибели пана-атамана и его лихих прислужников дошла до казацких служивых атаманов, что у царя русского в холопах ходили. Приезжали оттуда чиновники царские и судья войсковой, всех казаков опрашивали. И все, как один, одно показали: выехал-де пан-атаман в бурную погоду на рыбалку, а баркас взял и перевернулся. Ну, и утонули атаман и его прислужники в бурном море. Хотели прислать нового атамана в станицу, но до них дошли вести, что казаки на кругу своего атамана выбрали. С той поры наша станица вольной стала от власти реестровых атаманов.

Мысли Явора, словно неуправляемый и свирепый ветер моря, гнали волны: то в раннее детство, то вдруг меняли направление – и с огромной разрушительной силой выбрасывали Явора на берег сегодняшнего дня. Станица Черноморская растянулась на многие версты вдоль побережья, а все земли Черноморских казаков раскинулись на 28000 квадратных верст, помимо этого казаками заселен Таманский остров.

Причерноморье – это страна казаков, и стоит она на гладкой и мало приподнятой над морем равнине. Этот необозримый луг населен сильным и смелым народом – казаками.

Моя страна, думал Явор, огромная и любимая, но ни на одной карте мира ее нет. Казаки служат султану и русскому царю, а своего государства не имеют, да что там говорить, татары, поляки, османы видят в нас только рабов. Русь – вот крепкое и цельное православное государство, объединиться бы с ним. Русские люди и мы – одного корня, но у нас никогда не было крепостного права, тогда как в России оно процветает, и я уверен: пока жив, не позволю рабству в государстве казаков быть.

А как хорошо было бы породниться и объединиться с Запорожской Сечью, а оттуда, как на грех, прибегают к нам разные воры и сомнительные личности в облике казаков. Оттудова их прогнали, так они к нам приходят. А ведь такими их помещики на Руси сделали – зарплата реестровых казаков, что царь московский платит, развратила атаманов и толкает их на разбой.

Было это, когда казаки снаряжали свои челны в далекий путь, воевать турка на лимане. В ту пору на Днестровском лимане целый казачий городок вырос. Сотни казаков, молодых и старых, смолили лодки, сушили сухари, проверяли сабли да мушкеты. Веселые, звонкие песни будоражили камышовую глушь и далеко разносились над голубым лиманом. Весело было на сердце у казаков. Разведчики, что побывали на далекой Кубани, рассказывали о цветущем, привольном крае, где жарко греет солнце, плодородна земля и обильны рыбой реки. И многие из тех, кто отправлялся в путь, в мечтах уже видели беленькие хатки за плетнями, подсолнухи, вишневые садочки и улыбающиеся, счастливые лица своих жен и детей. А главное, грезилась им своя земля – жирная, плодоносная; земля, по которой тосковали крепкие руки хлеборобов.

Вечерами долго засиживались казаки у костров и вслух мечтали о будущей жизни. И вот как-то невесть откуда прибрел к костру какой-то человек – длинный, худой, как колодезный журавль, с обвисшими усами.

– Здорово, браты-казаки! – тонким, скрипучим голосом поздоровался пришелец.

И только по этому голосу, схожему со скрипом несмазанной телеги, узнали казаки человека.

Пан Пампушка! Да откуда ты взялся? Да ты ли это? – зашумели казаки.

– Ой, я! – проскрипел пан Пампушка – и осторожно, точно на колючего ежа, уселся на сноп камыша. В Запорожской сечи был Пампушка каким-то начальником, а каким, никто не ведал. Был он тогда гладким и пузатым, усы торчали, как у сытого кота, на плечах красовался кунтуш малинового бархата, а на поясе висела сабля в золоченых ножнах. Ходил Пампушка, важно задравши голову, частенько видали его и у кошевого, и у куренных атаманов. Когда царица Катерина прихлопнула своим тяжелым кулаком вольную Запорожскую сечь, прошел слушок, что откупил пан Пампушка землю, завел себе крепостных и зажил помещиком. Потом говорили, что пан Пампушка не поладил в чем-то с самим Потемкиным, а тот согнал пана с земли, да еще и плетей приказал всыпать.

Посидел пан Пампушка у костра и словно, не замечая устремленных на него насмешливых взглядов, поохал и заговорил:

– Возьмите меня с собой, браты-казаки! Примите несчастную жертву проклятой жадности! А уж я вам послужу! Я и грамоту, какую нужно, написать сумею, и счет вести могу, и деликатному обращению обучен. А вы надзирать за мной будете – и чуть что не так, вы в мешок – и на дно…

– Ох-хо-хо! Ха-ха-ха! – загрохотали казаки.

– А к чему нам твое деликатное обращение?

– Пригодится! Мало ли с какой персоной говорить вам придется. Берите! Не пожалеете!

Подумали казаки, поспорили и решили все же взять с собой Пампушку. Не пропадать же человеку!

Когда вышли в море, глянули, а на дне лодки целой кучей лежат какие-то тыквы, пробками заткнутые.

– Что это такое? Чьи тыквы? Или не знаете, что приказано место беречь? – закричал старшой, старый запорожец Никифор.

– Мои это, с покорной улыбочкой признался Пампушка.

– Кидай за борт!

– Никак невозможно! – Пампушка так быстро и мелко стал крестить свой острый тонкий нос, что, казалось, он гоняет комаров. – В одних тыковках – святая вода, в других – земля Иерусалимская, прямо со гроба Христова взятая. Кто бросит такую святость в море, с тем беда случится…

Тут старый Никифор только рукой махнул, потому что, хоть и не очень он в бога веровал, а кому же охота на себя беду накликать?

Долго плыли казаки по бурному Черному морю. Злые штормы швыряли легкие челны, отгоняли их от родных берегов. Седые туманы пытались сбить лодки с пути. Но плыли казаки все на восток и на восток, к далекой Кубани, где ждала их жадная до людского труда плодородная земля. И когда казаки до кровяных мозолей натирали веслами руки, когда они блуждали в белесой туманной мгле, когда последними шароварами затыкали щели в расшатанных волнами челнах, Пампушка только вздыхал, молился да дрожал от страха.

Но вот – бурное море осталось позади, Кубань-матушка приветно расстелила перед казаками свою серебристую дорогу. Поплыли челны по широкой реке, и сразу забыли казаки все былые беды-невзгоды. Хороша и чудесна , как светлая сказка кубанская сторона! Сперва – по обеим сторонам величавой реки тянулись густые камыши, а в них всякой птицы было видимо-невидимо. Затем начались веселые рощи и перелески. Столетние дубы, точно загрустив, смотрелись в чистые воды реки. Яблони и груши роняли в густую траву сочные, перезревшие плоды, а на золотых песчаных отмелях переплетались гибкими ветвями нежные вербы, точь-в-точь такие, как над тихим Днепром.

По приказу атамана, то один, то два челна подчаливали к правому берегу. Казаки вытаскивали из лодок свое нехитрое добро, копали землянки для жилья, ставили первые посты, да залоги. Пришел черед и до Никифорова челна. Высадились с него казаки и стали обживать глухой, лесистый берег. А пан Пампушка, как только ступил на землю, сразу стал гордым и уверенным.

– Вот, братцы-казаки, – заскрипел он, – почему мы все в целости добрались до этой земли. А потому, что были в лодке мои святыни! Без меня кормить бы вам водяных на самом дне Черного моря. – Быстрые прищуренные глазки Пампушки так и заюлили по казачьим лицам, словно маслом всех помазали. – Но, я знаю, что вы, браты-казаки, не ответите на мое добро черной неблагодарностью.

Пожали плечами казаки, переглянулись и спрашивают:

– А чего тебе от нас нужно, пан Пампушка?

– Да так себе, штуковину-пустяковину, – засмеялся пан. – Постройте, казаки, мне, сиротине, хату-хатыну. А то, знаете, я, при моем нежном организме, в вашей землянке обязательно задохнусь.

Посмотрели друг на друга казаки и не знают – не то смеяться им, не то сердиться. А пан, знай, приговаривает:

– Постройте, браты-казаки, постройте! А я в долгу не останусь. Сам пан кошевой атаман – мой сродственник. А у пана войскового судьи я деточек крестил. Скажу им словцо – и выйдут вам всякие поощрения.

Не из страха и не за поощрения, а просто так, потому что стосковались руки по топору и лопате, построили казаки пану хорошую хату о трех окнах. Так и стали жить: казаки в землянке – курене, а пан – в хате. Казаки службу несли, рыбу ловили, зверя добывали. А пан Пампушка целыми днями по окрестным лесам рыскал. Высмотрел он просторную поляну, поросшую густой высокой травой – и сразу явился к запорожцу Никифору, который был в казацком лагере за старшего.

– Здравствуй, пан-атаман! – еще с порога заскрипел Пампушка. – Все трудишься, все о других заботишься! Вот и я такой! Не могу терпеть, чтобы люди страдали. Надумал я, пан-атаман, хлебца посеять, чтобы не голодовать нам всем, в случае чего. Так вот, прошу тебя, запомни, что моя полянка – за горелым лесом.

– А чего запоминать? – беспечно усмехнулся Никифор – Земли то немерено! Засевай ее, коли есть охота.

– Не-ет! – закрутил головой пан. – Чужую землю я засевать, не согласен. Я на своей хочу работать.

– Да ладно! Хватит вокруг земли! Пускай твоя будет поляна! – отмахнулся Никифор.

Прошло немного месяцев, и решили казаки на общем сходе нарезать себе землицы, чтобы по весне, когда удастся достать зерно, засеять ее наливной пшеницей. Пока нарезали наделы, пан Пампушка ходил за казаками, ухмылялся и одобрительно кивал головой. А со следующего дня стал пан зазывать к себе в хату то одного, то другого казачка.

Ласково усадит гостя за стол, моргнет старой, страшной, как ведьма, старухе, которая невесть откуда появилась у него в хате. И через минуту на столе уже стоит жареная кабанятина, жирная тарань и тыквочка со «святой водой». Вытащит пан пробку, и по всей хате такой дух пойдет, что сразу покажется казаку, что он не на Кубани, а в старом запорожском шинке.

– Да, ты ж нам говорил, что в тыквах у тебя святая вода! – удивлялись казаки.

А Пампушка только плечами пожимает:

– Была, была вода. А теперь божьим чудом превратилась она – в добрую горилку. Бог – он все может сделать, особенно для праведника.

Кто часок, кто два просиживал за столом гостеприимного пана. Выходили оттуда, кто на карачках, кто, раскачиваясь, словно шел не по твердой земле, а по кубанским бурным волнам. И только немногие помнили, что приветливый хозяин зачем-то им пальцы сажей мазал и к каким-то бумагам прикладывал.

Немного погодя случилось на заставе несчастье. Ночью по непонятной причине взорвался погребок, в котором хранили казаки свой пороховой запас – полбочонка пороха. Караульный казак, что должен был охранять погребок, оказался, как говорится, под градусом и спокойно спал в соседней рощице. Поутру собрал Никифор всех казаков. И на сходе караульный повинился – рассказал, что трясла его лихорадка, и он, чтоб прогнать проклятую дрожь, взял у пана Пампушки склянку горилки.

– Вот и делай людям добро! – услышав казака, запричитал пан. – Я ж ему от доброго сердца. Чтоб лихоманку его излечить, последнюю горилку отдал, а он нажрался, как свинья, и погреб прокараулил! Что мы теперь без пороха делать будем? А вдруг турок, или еще, какой враг налетит?

– Верно говорит пан! Плохое дело! Пока порох подвезут, порежут всех нас! – закричали казаки.

– Эх, что бы вы без меня делали! – покачав головой, проскрипел пан. – Да, нешто я потерплю, чтобы нашу родную границу порушили, чтобы братов-казаков вороги побили! Самому нужно, но в таком разе готов вам пособить, продать по дешевке.