Тайны лабиринтов времени

Хан отдал его кормилицам и воспитывает его своим воином и правоверным мусульманином, хочет сделать из него храброго гуляма. И приказал хан отбирать младенцев у матерей и воспитывать их воинами ислама. Татары обещали.

– Откуда же ты все это знаешь?

– Османы кричат об этой истории на всех углах. Дескать, сам Бог им знак подал на будущее. Весь мир им будет принадлежать через этих детей.

– Какие дети сегодня – такие мужи завтра. Одессос не был ни христианским, ни языческим городом, в нем все как-то уживались и не хотели враждовать. Одессос был вольным городом и в религии, и в быту, рабства у нас не было.

– Теперь твоего города и вовсе нет.

– Мне нужны пушки.

– Не только пушки, но и воины хорошие есть.

– Какие здесь воины, не смеши меня. Рабы мне не нужны, а какие воины из купцов, я знаю.

– Здесь, в Кумах, есть славяне, ясы, о которых так много все говорят.

– Из нашего города?

– Нет, но с вашего берега. Они называют себя казаками, воины все как один. Поговори с ними.

– Сколько их?

– Несколько десятков, а я и оружие для них продам: ружья, ножи, сабли, порох. Ну как?

– Пойдем, поговорим. Ты хозяина их знаешь?

– Я договорюсь, у них капитан или атаман. Как тебе такое?

– Атаманы у бандитов, а не у вольных людей.

– Казаки меж собой атамана выбирают, так заведено у них. А ты сам ведь не грек же?

– Я не грек, ты прав, я сколот. Отец мой, Олгасий, сколотом был, а дед – скифом. А ясы эти с татарами воевали уже, или не знаешь?

– Они воевали, иначе не были бы здесь. Они говорят, что не всех пираты убили, немногие люди смогли убежать и по побережью разбрелись. Землянки роют, в катакомбах да пещерах хоронятся. В степь боятся идти, там татары свирепствуют.

– А что едят?

– Что словят или отберут у тех же татар или османов. Говорят, там из таких землянок целые поселения создают.

– И татары не знают, где искать эти поселения?

– Знают, но поймать не могут, прячутся хорошо и глубоко.

– Всю жизнь прятаться не будешь.

– Вот они и попали сюда, потому, как не прятались. Я отведу тебя к ним.

Большой дом утопал в зелени, как и в Одессос, частные дома Кумах не огораживались высоким забором. Тропинки, ведущие к дому, были выложены битым камнем и утрамбованы, двери без замка и нараспашку, только прикрыты марлей, чтобы мухи не залетали. Окна открыты, вокруг дома сад. Олгасий увидел шелковицу, несколько деревьев грецкого ореха, черешню и вишню.

В доме никого не было, и купец повел Олгасия к пристройкам, где мог находиться хозяин.

– Пойдем, капитан, вероятно, и казаки там же, где и хозяин, за домом.

Рабы стояли, выстроившись перед хозяином, и разговор у них уже закончился, Олгасий услышал только последнюю фразу: … как только, так сразу и соглашусь, а пока – за дело.

Рабы стали расходиться.

– Покупателя тебе привел, – сказал купец и отошел в сторону, чтобы грек смог увидеть Олгасия. – Надеюсь, ты уже слышал о пиратах, что у Геракловых столбов потонули?

– Слышал, неужели тот самый капитан с триеры? Что хотите купить? Урожай хороший: если нужны запасы на судно – дам скидку и немалую.

– Хочу рабов у тебя купить, мне матросы нужны.

– Я не торгую рабами, у меня на продажу только фрукты, овощи, крупы и мясо.

– Хочу купить у тебя казаков, я краем уха слышал, что ты им обещал, но сперва хочется с ними переговорить.

Казаки всей гурьбой подошли к Олгасию.

– На трех чайках шли по морю, шли так, чтобы берег был виден. Наша ватага искала подходящее место для обустройства жизни. Мы беглые из Руси, и с порубежья Дикого Поля, с Украины. Все славяне и у каждого своя правда. О чем хочешь узнать, моряк? Спрашивай.

– Вы вышли в море всей ватагой, как вы говорите, а бежали в Дикое поле с разных мест?

– Твоя правда, деревню нашу, что на границе Дикого Поля стояла, татары пожгли, женщин, детей, да и нас, чудом оставшихся в живых, в рабство забрали. Татары пригнали всех рабов к морю, там продали османам, а те перепродали нас сюда. Повезло, что к греку попали, молодых девушек и парней османы забрали. Бой был быстрый, татары всех порубили, как живы, остались – одному богу ведомо. – Сколько вас?

– Мы, государь, тэж на порубежье жилы, та ото ж выйшлы в морэ, також вид татар вбиглы. Туман утречком, солнышко подниматься начало, когда перед нашим носом борт огромного корабля встал, словно стена. Вартовый, сто чертив мэни в глотку, проспав. Смотрим, а вдалеке дым, глянул я, а это галеры османские, и богато так к берегу подходят. Мы, стало быть, у них на пути оказались. Думалы, шо кинэць нам.

– Все в жизни внезапно, друг, и все заранее богом отмерено для каждого из нас. Я, когда от князя сбежал, да на Фросе женился, знал, что, кроме как на Сечь, другой дороги у меня нет и не будет. Знал, что рано или поздно убьют, или в плен попаду. Дочь мою и жену убили татары, а я вот в рабство угодил. Я у князя рабом был, а Фрося в спальных девках ходила у княгини. Не могли мы больше скрываться, потому, как князю доложили о нас. Он и приговорил меня к батогам, а Фросю своим псам, надсмотрщикам, отдал на забаву.

– Да, так вот, нас тридцать человек, мы слышали, вы галеру османов пожгли и вроде как вам вои нужны?

– На моей триере нет рабов, гребцы – это и воины, и матросы, и мои друзья. Дед мой скифом был, отец – сколотом, а я с греками жил в Одессос – вольном от рабства городе. Таких, как я, в городе называли ясами. Мне нужны воины и моряки для войны с пиратами, османами и татарами.

– Грамота вольностей города Одессос? Слышали о ней? Таку саму грамоту и на Хортице подписывали, там рабства тоже нет. Стало быть, и в Одессос также грамоту вольностей с местным князем подписывали?

– Хартия вольностей подписана с архонтом Одессос. А вы хоть повоевать успели с татарами или так и не удалось?

– Бились, тебе воины нужны, а не рабы, выкупай нас всех – и будь нашим атаманом.

– Погодь, кажу, погодь, дай часу, бачь людына ще гадае.

– Одессос больше нет, сколотов и греков либо убили пираты, либо татары в рабство угнали. Берег – черный от гари, а город – в развалинах. Я слышал, что казаки землянки вдоль побережья роют и живут промыслом и войной. Где вы османов видели?

– Остров недалеко от сожженного города, там они крепость строят и у залива – еще одну, в том месте, где он с морем встречается, галер много стоит. Мы обошли эти места скрытно, но не убереглись.

– Хозяин! Сколько за всех казаков денег хочешь?

В корчме было пусто, только купец сидел за столом и читал что-то.

– Что читаешь, купец?

– Османы похваляются дарами для татарского хана. А, значит, выкупил казаков? Чудесно, мне – процент от покупки. Хотите, расскажу последние сплетни об османах? Они строят крепости и хотят, перекрыв морские пути, заставить подчиниться императора Византии и принять их предложение. Султан – примечательная личность.

– Рассказывай, купец, думаю, мы вскоре встретимся с османами и их прихвостнями. Вина всем!

– Слушайте же.

Турецкая крепость.

С наступлением рассвета оживали прибрежные берега голосами людей, шорохами, визгом и скрипом колес. Дым разжигаемых костров стелился по земле, и груженые битым камнем подводы уныло тянулись по дороге. Возницы кричали и хлопали бичами, пытаясь ускорить неторопливую поступь волов.

У кромки берега выстроились надсмотрщики, рабы узнали об этом по звукам сигнальных рожков, призывающих к началу работ. Вдалеке от прибрежной полосы у каменоломен, на обширном открытом пространстве, громко зазвенело железо, послышались звуки пилы, разрезающей камень, и глухие удары молота о камень. Рабы с помощью железных ломов и огромных молотков проделывали дырки в скале, засовывали в эти дыры пилу – и разрезали скалу на квадраты. Отслоив пласт скалы, они добирались до мягкого камня-ракушняка, который шел на строительство домов. Огромные пилы-щуки, длиной полтора метра, впивались в скальную породу, вырезая кирпичи для стены. Рабы пилили скалу медленно и, быстро выдыхаясь, падали в изнеможении там, где работали.

Звуки каменоломен – это медленный и тягучий скрип колес, он перемешан с глухими и быстрыми ударами молотков, людскими стонами, криками, смехом, плачем, щелканьем бичей, треском ломающейся скалы и визжанием пил.

Длинные вереницы невольников с каменной поклажей на плечах тянулись вдоль побережья, другая часть рабов толкала впереди себя тачки с песком и известью.

У самого берега, всего лишь в полусотне шагов от воды, суетились тысячи умелых каменщиков, согнанных на берега Черного моря со всех концов подвластных султану земель. Рабы использовались подручными мастерами для расчистки территории, выпилки камней, с определенной нормой – и не дай бог раб не выполнит нормы – он умрет, не дожив даже до конца рабочего дня.

Рабы замешивали раствор, рыли канавы голыми руками, лопат на всех не хватало, а землю, песок и ломаный камень скребли руками, запихивая это в мешки, выносили их и загружали на плоты. Надсмотрщики следили, как рабы отгоняли эти плоты далеко в море и сбрасывали содержимое мешков в воду. Османы так строили волнорез и искусственно создавали мели при подходе к крепости, тем самым усложняя фарватер – путь, по которому может подойти корабль к берегу.

Контуры намеченных строений, обозначенные колышками и натянутой бечевкой, постепенно вырастали, множились и расширялись, прибавляя в день порой по два-три фунта.

Время шло, и солнце поднималось все выше над горизонтом, наполняя воздух удушливым зноем. Стройка, словно гигантский муравейник, не останавливалась ни на минуту. Полдень еще не наступил, а у дороги лежало с десяток мертвых тел. По лицам рабов катился едкий пот, оставляя дорожки на лицах, покрытых пыльной коростой. Немеющие от однообразной работы мышцы сводило судорогой. Легкие, подобно кузнечным мехам, все чаще и чаще с натугой втягивали в себя воздух. Подошвы ног стирались в кровь о щебень.

Пройдет немного времени – и хорошо отлаженный механизм стройки начнет давать сбой. Рабы, умирая, опрокидывали тачки, и завалы эти задерживали движения цепи людей, несущих камни. Спотыкаясь о трупы, рабы валились на землю – и больше не могли подняться, а камни с грохотом катились под уклон, вырвавшись из ослабленных рук и придавливая на своем пути людей. Голоса надсмотрщиков перешли в крик, стал слышен свист бичей из воловьих шкур, оставляющих на спинах рабов длинные кровавые следы.

Вся земля покрыта ранами – это дыры, из которых достают все тот же камень, глубина такой шахты может достигать пятнадцати метров. Рабы, подающие из шахт камень, периодически выползают на поверхность; им разрешают немного подышать свежим воздухом – и вновь отправляют обратно под землю. Если на строительстве рабы задыхаются от палящего зноя, то в шахтах умирают от затхлого водянистого смрада, и только воздушные колодцы не дают умереть в первые часы работы. Крики истерзанных людей смешиваются со стонами, доносящимися из-под земли, и сливаются с рыком опьяненных собственной жестокостью надсмотрщиков. На место умершего раба приходит новый, который вряд ли доживет до конца рабочего дня, и работы возобновляются. Отряды могильщиков собирают крючьями тела умерших, грузят на телеги и увозят к специальным погребальным ямам, сбрасывают их там, как только ямы заполняются телами – их поджигают.

Стены растут быстро, не прошло и месяца, как началось строительство, а уже вырисовываются очертания башни и крепостной стены; растет город и внутри крепости; строится порт. У каменного причала стоят галеры, покачиваясь на волнах, они ждут, когда татары пригонят новую партию рабов; кого-то отправят через море, а кому-то придется умирать здесь, на стройке.

С самого пробуждения султана терзала смутная тревога, он мучился ощущением предстоящей опасности. Но в чем заключаются его страхи? И эта болезненная дрожь в теле… Султан, несмотря на жару, зяб от холода или еще от чего-нибудь, у него стучали зубы – и этот нервный стук раздражал его и злил. Султан думал, что это связано с предутренним кошмарным сном, мучившим его в последние месяцы, но он никак не мог запомнить этот проклятый сон, а может, это знак свыше, кто знает.

Тело его дрожит, словно в лихорадке, а ум отказывается подчиняться. Мухаммад ни за что на свете не показал бы свое состояние придворным, а уж воинам, так просто, не имел права демонстрировать свою слабость и немощь тела. Пытаясь найти ответ, он всматривался в лица охранников, но они лишь светились обычным подобострастием. Стремясь уйти от навязчивых мыслей, он приказал облачить себя в одежду сипаха, в которой любил появляться неузнанным на людях, и через черный ход ушел на улицу.

Султан знал, что людям нет дела до того, что лично их не касается и не затрагивает; но ничего, он заставит этих насекомых, его подданных, жить его, султана, желаниями и помыслами.

Мухаммад жаждал всевластия и славы, богатства и беспредельной жажды вершить судьбы не только людей, но и народов, стран, континентов, а может, и всей планеты. Долго шел он к своей мечте через подкуп, лесть, садизм, способность унижать и смеяться над покалеченными и слабыми. С немыслимой жестокостью он уничтожал собственный народ и особенно тех, кто помогал ему добраться до трона; дураки, они думали, что стали его друзьями. Глупые единоверцы, товарищи по борьбе, по замыслам… Он превращал их в грязь, в ничто. Сегодня он султан, он всемогущ, но как ему невыносимо холодно. Для укрепления своей власти он объявил, что будет платить деньги за доносы на врагов его власти, на инакомыслящих, не согласных с его решением. Деньги он обещал за доносы, надо сказать, для обычных людей огромные. Ему всюду мерещились враги, а измена подстерегает на каждом шагу.

Публичные казни с отрубанием голов и выставлением этих голов на всеобщее обозрение в людных местах приведет к повиновению уже почти затравленный им самим, собственный народ. Мухаммад понимал, что такая жизнь уничтожает дух и плоть собственного народа, но уже не мог остановиться. Величие и грандиозность замыслов султана должны поражать воображение его народа, внушать веру в него, как в бога, и, не обдумывая, подчиняться всем его приказам и прихотям. Он вождь, ведущий свой народ к сверкающим высотам, он заботится о своем народе, и неважно, что народ этот ненавидит своего султана, главное, чтобы боялся.

Мухаммад остановился, и охранники замерли рядом с ним, как вкопанные. Давно пора кончать с этим христианством, расширить границы государства и отобрать земли у слабых князей, королей, императоров и объявить их исконными землями османов, дескать, они всегда были нашими, только случайность, глупая и непредвиденная, привела к потере этих земель предками великих османов; пусть только попробуют сказать, что это не так. Византия, Русь, Болгария, да все страны Причерноморья будут его. Мухаммад поставит крепости, которые помешают свободному передвижению по морю кораблей, а значит, он сможет лишить эти государства торговли, еды, изолирует их жизнь и подчинит себе. Дикое Поле уже мое, а татары, в сравнении с нами, слабы и ничтожны. Они подобны выпущенной стреле, но воин никогда не думает и не вспоминает о ней, а просто следит, попала ли в цель.

От дикой и необузданной ярости у Мухаммада потемнело в глазах, грудь распирало тяжелое дыхание, кровь толчками била в ломящие от боли виски – и ему захотелось завыть. Султан выл: от ужаса, наполняющего его сознание; от воздуха, воняющего падалью; от света, залитого кровью. Припадок прошел, султан лежал на спине и смотрел в голубое небо. Охранники не решились обтереть его рот от пены. Одежда султана была в грязи, а вокруг – мертвая тишина, даже птицы перестали петь.

– Значит, этот мелкий князек Константин, посаженный на трон моим отцом, требует объяснений? Что ж, вскоре этот император узнает, зачем мне понадобилось возводить крепости у моря. Разгоните всех и поднимите меня, уходим во дворец, – купец замолчал и, выпив вина, продолжил свой рассказ, – Крымский полуостров по окружности занимает 776 миль, на этом месте будет править Ширин-бей, он из рода чингизидов. Под рукой хана почти весь остров, кроме четырех предполагаемых городов, в которых будут сидеть наместники султана. У татарина сорок тысяч боеспособных конных татар. У Ширин-бея триста мурз и еще один бей-Гази Кай, у этого – еще двадцать тысяч воинов с саадаками в полном вооружении и броневых шлемах, под этим ханом сто сорок мурз,

В Крыму 1600 деревень, в них проживает еще сто тысяч воинов. Османы платят татарам деньги за каждый набег на славян, такие деньги османы называют сапожными, но турки не в накладе; все вложенные средства окупятся в десятки раз за счет рабов, проданных на рынках Европы и Крыма.

По благословенному хассу, падишахскому закону, содержание татарских ханов обходится османам в сто тысяч акче. Ханам пожаловано два знамени, два санджака, военный оркестр. В Кафке восемь ханских акче составляют один дирхем – это кружок чистого белого серебра. Ханы расплавляют свою казну, происходящую от грабежей неверных, и штампуют свою монету. Действия всех татарских воинов – в руках султана. В Кафке строится крепость, она и будет морскими воротами на полуостров. Султан рассчитывает перекрыть море с двух сторон. Крым, а напротив него, через море, земля казаков, на которой стояли некогда бывшие греческие города – всю эту землю и море султан желает прибрать к рукам.

– Хороши новости. Это нашествие какое-то, – задумчиво и шепотом произнес Олгасий.

– Еще купцы говорят, что османы затеяли это ради рабов, и этих рабов требуют в огромном количестве. Я тут записал цифры, что генуэзец мне поведал. Так, где это? А, вот! На полуостров пригнать четыре раза по сто тысяч славян, столько же – их жен и дочерей, грудных детей для воспитания из них правоверных воинов – сто тысяч. Греков, иудеев и других использовать для работ по усмотрению татарского хана, славяне подлежат продаже, как имущество султана.

В Крыму строить боевые и торговые галеры, лить пушки, строить крепости. Инженеры прибудут из Генуи, пушки им заказаны для кораблей – с мягким откатом, а для крепостей и в походы – на колесах.

– Купец, когда я смогу купить пушки, порох, ружья, сабли? Процент свой получишь, не волнуйся.

– Три дня, Олгасий.

– Ты знаешь, где моя триера стоит. Расчет на корабле. Будем готовить триеру к походу. Купец, мне еще нужна горючая смесь для греческого огня, у меня ее совсем не осталось.

– В этом помочь не смогу, извини, капитан.

– Где будем якорь кидать, капитан?

– В Одессос. Татары думают, что там уже и в живых-то никого нет.

– Одессос – это ведь греческий город? По твоим сказкам будем судить о греках.

– Греки разные есть, как и казаки. Надо подумать, расскажу-ка я вам о слепом Гомере.

– Цэ як наш бандурист, вин по селам ходит и писни спивае?

– Аэды – так в Греции называли бродячих певцов. Пели под музыку кифары о подвигах героев. Представьте себе, что идет пир и, видя, что гости насытились, и наступил час развлечений, хозяин зовет старика, дает ему кифару и спрашивает гостей, какую из песен они хотят послушать. Один знатный горожанин попросил спеть о троянской войне.

Старик ударил по струнам и запел. Он пел о том, как во время осады Трои поссорились два вождя: могучий и быстроногий герой Ахилл и царь Агамемнон. Так начиналась поэма о троянской войне. Обиженный царем, Ахилл отказался сражаться и ушел в свой шатер. Царь понимал, что уход героя ослабит войско, но воинам пришлось подчиниться – царь все-таки. Десять лет продолжалась война без Ахилла – и ни конца ей не видно, ни края. Тогда царь решил созвать народное собрание, только так он мог решить важный вопрос: продолжать войну или прекратить. Глашатаи звонкими голосами сзывали воинов на площадь в центре лагеря. От шатров и палаток бежали воины на совет войска. Они собирались своими родами, отрядами – и группами рассаживались вокруг площади.

– Ты смотри, прямо как у нас, когда атаман на круг собирает, – проговорил казак.

– Так вот, в центре для вождей были поставлены специальные камни, часто при обсуждении спорных вопросов требовались сутки и более.

– У нас також сутки могут горлопанить, – снова прокомментировал один из казаков.

– Царь поднялся и предложил прекратить осаду, а значит, вернуться всем по домам. Все собрание зашумело, загалдело, стали танцевать и кричать от радости. Домой, мы хотим домой! Корабли стали стаскивать в море, снимать шатры, собирать свои вещи. Царь злобно смотрел на суетящихся воинов, без их согласия продолжать войну он не мог.

– И у нас без решения круга атаман не может принимать решение, но если круг согласится с атаманом, то все будет исполнено непременно, чего бы казакам это не стоило, – вновь перебил Олгасия казак.

– Царь закручинился, Одиссей недолго думая выхватил у царя из рук скипетр, – продолжал капитан.

– Як у нас булова…

– Да помолчи ты, бисова душа!

– Одиссей нашел самого горластого, который подговаривал воинов отказаться от выполнения воинского долга, стукнул скипетром, который выхватил у царя, по голове нерадивого легионера и закричал:

– Замолчите, дураки!

Старших воинов и вождей племен Одиссей вернул обратно на собрание. Один воин не смирился и продолжал призывать бросить эту войну и возвращаться домой, его звали Терсит. Аэды часто пели об этом герое небылицы, он один всегда перечил царям и обличал их жадность перед народом.

– Чем ты недоволен, – спросил его царь.

– Братцы, пошли домой, а он пусть сам захватывает город и забирает себе все наворованное добро в этой проклятой войне, – и Терсит указал на царя.

– Глупый ты! – сказал Одиссей. – Как мы жить будем, если каждый будет поступать так, как ему вздумается? Один захочет воровать; другому лень работать; третий не хочет воевать, а только – есть да спать.

Посмеялись над Терситом греки и побили его.

– У нас нема царей, а атаман слушает решение круга и исполняет его, а лэдащим та ворам смэрть, – заговорили казаки. – В мешок с камнями – и на дно, так у казаков заведено.

– Это у вас казнь такая? – спросил Олгасий.

– Да! Ты согласен быть нашим атаманом?

– Ты – первый атаман не из казаков, первый Черноморский атаман вольного казачества. Любо! Любо! – закричали казаки.

– Как быть с моей командой? С Диомедом, к примеру, он мой друг и кормчий триеры. Они не все ясы, много греков, может, они и не согласятся стать казаками?

– Пусть сами и скажут.

– Я, Олгасий, сын скифского князя, клянусь до конца своей жизни бороться с татарами и османами. Это они убили моих родных, разрушили мой город и мой мир. Не дам рабству погубить свой народ, всей своей жизнью буду защищать детей и женщин от рабства, а стариков – от преждевременной смерти.

– Мы с тобой, капитан, – ответил Диомед.

– Ты говоришь за всю команду? – Олгасий обвел взглядом моряков, стоящих вдоль борта.

– Мы все оговорили еще там, на берегу Италии.

– Тогда курс на Одессос, абордажной команде быть готовой.

Ариан, писатель и историк, посетивший Северное Причерноморье во II веке н. э., сообщал, что местные жители и прежде питались хлебом, а значит, занимались земледелием, но после вражеских нашествий поклялись не строить домов и не бороздить землю плугом, пока идет война и нет защиты от набегов. Ясы строили военные поселения, напоминающие небольшие города, и укреплены они были так же хорошо, как хорошо укреплена иная крепость; они имеют свою высокоорганизованную армию и беспрекословно подчиняются своему атаману.

Арабский историк Масуди писал: «За царством Алан находится народ, именует себя касак или яс, они живут на всей земле между горой Кабх (Казбек) и Румским (Черным) морем. Среди всех племен и народов, живущих на берегу Румского моря, нет народа с более чистым лицом и изысканной наружности, чем эти касаки. Нет более красивых женщин и мужественных мужчин, чем они. Женщины стройны и тонки в талии, с красивыми бедрами и выразительными глазами. Касаки не позволили поставить над собой единого царя, они вольные люди – ясы».

Казаки.

– Бей его, хлопцы, режь его!

– Зарезать-то зарежем, а шляхтич что скажет?

– Довольно ему издеваться над нами. Еврей церковь разворовал и закрыл, а шляхтич ему за то чистым золотом заплатил. С нас этот изверг три шкуры дерет, по две барщины правим, а ему все мало.

– Шляхтич отдал церковь еврею в аренду, чтоб ему пусто было, а мне дитя окрестить нужно!

– Открывай церковь, рожа, не то зарежем! Пусти православных, нехристь поганый!

– Ищите монахов, может, еще живы!

Казаки разбили ворота и ворвались во двор: стог гнилой соломы, земля загажена отбросами поросячьей еды, стены православной обители обветшали и потрескались, огромные дубовые двери, некогда величаво стоящие при входе в церковь, валялись на земле. Жид и шляхтич забрали все иконы, а утварь, что, по мнению шляхтича, не имела цены, просто разломали.

– Господи, а перекреститься то как? Икон то нету.