Тайны лабиринтов времени

Диомед, топая босыми ногами, взбежал на высокую корму и уселся, он высыпал на палубу горсть разноцветных камешков:

– Сыграем, хозяин?

Олгасий не удостоил ответом матроса – и все всматривался в холмистый берег, сжимая руками свои виски.

– Положи рулевое весло левее, еще, еще, не бойся потерять берег. Еще левее.

Громче заговорила вода под кораблем, небо заполнял восход, солнце радовало и тревожило, как весна, как молодость, как любовь. Три года прошло – и он хозяин триеры, но беден, досада, а как хочется жениться и иметь детей. Приходить с плаванья в уютный дом, где ждет жена и…

– Вот так держи, так и выйдем к столбам.

Кормчий смочил палец слюной и подставил под ветер.

– Подтянуть парус справа, слева отдать! – крикнул кормчий.

Юркий Диомед, управившись с парусом, вернулся на корму и, сгребая камушки, скорчил за спиной Олгасия зверскую рожу. Матросы засмеялись, потеха с этим Диомедом, вечно кого-нибудь передразнивает. Особенно смешно у него получается аэд: вытянет руку и, ударяя по ней палочкой, будто плектором по струнам кифары, начинает петь старческим голосом такое, что самый заматерелый разбойник от стыда закроет голову плащом.

– Как тебя только боги терпят, Диомед?

Нечестивец однажды обмотался гиматием, наподобие женского платья пеплос, подложил за пазуху тряпья и, вихляя бедрами, подошел к последней корове, которая томилась в стойле. Диомед изображал жену архонта, выходящую из своего дома навстречу к мужу. Архонт, надо думать, и была эта самая корова. Матросы от хохота валялись на палубе, глядя, как Диомед простирает руки к корове.

В тихую погоду Олгасий часами играл с Диомедом в камешки, но теперь он задумчив и молчалив. Стоя на покачивающейся корме, он всматривался в синее море, не видно ли чужого паруса. Пелопоннес обогнули и дошли до Корфу благополучно, зато потом между Корфу и Мессианским проливом, обессиленные гребцы, обливаясь потом и протяжно стеная, не могли вырвать тяжелые весла из, будто загустевшей, словно мед, морской воды.

За проливом – другая беда, противный ветер. Триера ползла вдоль италийского берега медленнее черепахи, но, когда, наконец, доползли до обезьяньего острова, такое узнали, что внутри все похолодело.

Полмесяца назад боевые триеры Одессос, прямо напротив Кирны, сшиблись в морском бою с флотилией персов.

Давно уже персы точат зубы на мореходов из Одессос. Им не давала покоя успешная торговля купцов Одессос с заморскими странами, словно собаки из-за угла нападали они на корабли. Теперь Олгасий знал, что персы заключили договор с морскими пиратами и совместно напали на триеры из Одессос.

Яростно обменивались они градом камней и греческим огнем, сталкивались бортами и бились врукопашную, идя на абордаж. Разошлись только поздним вечером, оставив три с лишним десятка кораблей жаркими факелами в открытом море.

– Уходи домой, пока цел, – советовали Олгасию жители обезьяньего острова , – остановят тебя персы у Геракловых Столбов – и сожгут. Принеси жертву богам – и поворачивай назад.

– Жертву принесу, но сворачивать не стану, запад не так опасен, как восток.

– Персы, что ли?

– Персы, – подтвердил Олгасий. – Одессос нужно оружие, пушки нужны и мастера, которые бы знали весь процесс производства орудий. Затем и прибыл к италийскому берегу.

– Да, да, – кивали островитяне, – в Кумах оружие хорошее и пушки есть, и оружейники. Только дойдешь ли?

– О, боги! Что будет с Одессос?

Олгасий принес богатые дары Посейдону и Аполлону, укротителю бурь, и вышел в море. Божественные звезды близнецы – Кастор и Полидевк, сияя в ночном небе, указывали дорогу.

Ужасная трехдневная буря обрушилась на корабль и поглотила бы его, если бы не дары Посейдону, принесенные на острове обезьян. Нет худа без добра, эта буря спасла триеру от нападения морских пиратов. Матросы Олгасия заметили пиратские корабли, но триеру снесло штормом.

– К италийскому берегу возвращаться не будем, курс на Иберию.

За Ихнусой был долгий и опасный переход до Островного моста, а это тысяча шестьсот стадий открытого и пустынного моря. Остались позади затаенные в вечерней дымке Меллуса и Кромиуса, населенные дикими людьми, несравненными метателями камней, ныне подвластными персам. Осталась за кормой Питиусса и открылся взглядам моряков скалистый берег Иберии.

– Где-то там, как говорили в старину, Элисий – обиталище душ умерших. Три года я хожу по морям, но ни разу моя триера не заходила так далеко, на крайний запад Таллассы, – сказал Олгасий кормчему.

Кормчий прекрасно знал дорогу к Иберии, потому и выбрал его Олгасий. Уверенно шел корабль к стоянке под высокой скалой, что звалась Гемероскопейон, т. е. «дневной страж», к первой греческой колонии на иберийском побережье. Здесь уже знали о морском сражении, скорбную новость принес заезжий купец из Массалии.

В небольшом храме Артемиды Олгасий принес в жертву последнюю корову, все равно околела бы от жары и качки, а солониной можно пополнить запас еды. Тощие ноги и утробу коровы принесли в жертву, остальное съели и запили местным прекрасным вином. Гребцы и матросы повеселели. Здешние колонисты опасались, что пираты захватят Иберию – и их испуг передавался, словно чума, от человека к человеку. Когда Олгасий всматривался в лица купцов, которым нужно выходить в море, в нем просыпалась жалость.

– Уже десять дней напивается вином и богохульствует, – пожаловался Олгасию здешний старейшина.

За столом таверны сидел купец и, проливая на дорогую хламиду вино, выкрикивал непристойности.

– Персов и этрусков этих, скотоложцев и трусов, в рабство, нет, на дно!

– В Массалию возвращаться боится из-за пиратов, вот и буйствует, упрямый, как осел, – прошептал хозяин таверны.

Купец услышал голос, повернул голову и выпучил пьяные глаза.

– Хватайте его! – Тыча пальцем в Олгасия и пытаясь подняться, кричал купец. – Собака, персидская крыса! Рубите этого пирата!

Диомед, сопровождающий Олгасия, пощекотал под подмышками купца, тот взвизгнул и, захохотав, опрокинул графин с вином.

– Пора уходить Диомед, запасы сделаны, пора в море. В этом городе нет пушек…

– Я знаю, капитан, но нам не нужно в море, – возразил Диомед. – Пойдем вдоль моря, потом – через горы, потом спустимся в долину Бетиса, а там купим пушки и порох. Если на лошадях, то доберемся за десять дней, если на быках, то и двадцати дней мало будет.

– А морем?

– Не советую морем, у столбов…

– Я спрашиваю у тебя: морем, сколько времени нужно на переход?

– Пять суток корабельного бега.

В предрассветный час Олгасий вывел триеру из бухты и направился к Геракловым Столбам.

– Гелиос уже над головой, значит, наступил полдень, а ветра, как назло, нет, и парус совсем повис. Вы слышите меня? Усилить греблю! Нам нужно до темноты пройти эти столбы.

Бойчее засвистела флейта – и длинные весла вспахали синюю гладь моря.

– Ты был в океане, а, кормчий?

– Нет, капитан, говорят, что вода там густая, словно мед, и не поддается веслу.

– Да, я слышал, еще говорили, что за столбами была богатая земля, но боги разгневались на нее и погубили.

– Это ты у Платона прочел, а, кормчий?

– Куда мне! Это ты у нас астроном, толмач и философ.

– Так ты сможешь триеру провести в океан?

– Говорят, там очень мелко, значит, мы не пройдем, да и зачем тебе?

Впереди, над невидимыми еще столбами, но такими близкими, низко стоял Гелиос. В его красновато-закатном цвете матросы не сразу заметили трехрядный корабль.

– Пираты!

– Диомед! Бить по моему сигналу в ватерлинию. Абордажной команде стать вдоль борта, оружие спрятать, головы опустить, всем следить за моей рукой. Суши весла! Табань! Суши весла! Диомед, бить одним выстрелом – и так, чтобы мы не загорелись.

– Будет сделано, капитан.

– Всем приготовиться! Подпалим им бороды – и груз будет наш. Пловцам приготовиться!

Эх, не послушал Диомеда, не пошел сухим путем… Трясся бы сейчас на быках, глотал пыль с горных троп, но зато – свобода и жизнь у всех. Теперь светит рабство, а может, и сама смерть, остаться калекой на всю жизнь и просить милостыню, которую никто и никогда не даст – эта перспектива меня не устраивает. За три года столько ранений, что и не знаю, способен ли еще на семейную жизнь. Милая моя, свидимся ли? Олгасий смотрел, как к ним приближается боевой корабль, готовый протаранить и ограбить греческого купца. Уже видны смуглые воины в кожаных доспехах. Лохматые бородачи поигрывали пращами и скалили зубы, один из них затряс копьем и что-то прокричал, указывая на парус.

– Спустить парус!

Пираты приближались. Еще не время, ближе, еще ближе… Мы проходим под углом, касательная – градусов тридцать, не больше, такое направление нам даст преимущество в десять саженей. Даже когда они вспыхнут, мы сможем пройти у них под носом – и огонь не достанет триеру.

– Рулевое весло максимально влево! Держите! Хорошо, мы на верном курсе. Всем внимание!

Дымка разошлась – и мы увидели довольные лица этих вояк.

– Всем опустить головы!

Пираты расслабились, предвкушая легкую добычу, и я поднял руку, разжал пальцы и резко бросил вниз.

Шипящий звук, хлопок – и огромная огненная змея вырвалась из трубы, оторвалась от нашего борта и обняла пиратский корабль. Огненная волна прошла вдоль ватерлинии – и борт пиратов вспыхнул. Горючая смесь стекала по борту корабля, попадала в морскую воду, шипела, но пламя не гасло. Пар и дым так окутали пиратское судно, что они ничего не могли видеть. Пламя разгорелось – и языки его показались высоко над облаком дыма, в которое погрузился пират. Как я и предполагал, триера прошла правым бортом и оставила пирата один на один с бушующим пламенем.

– Бросить якорь! Всем стоять у бортов, оружие приготовить. Диомед, ты молодец! Как думаешь, груз не сгорит?

– Тряпки нам ни к чему, а металл и камень не горит, утонет драгоценный груз – так мы его достанем.

– Значит, будем ждать, пока догорит. Пленных не берем! Спасать никого не будем! Это – приказ!

– А если там пленные?

– Как разберешь, где пленный, а где пират? Ты готов пожертвовать своей жизнью и жизнью всех остальных моряков ради неизвестно кого? Если у пиратов были пленные, значит, им не повезло, не будь у нас греческого огня – и нам бы не повезло. Ждем, когда эта лоханка догорит! Проверяем груз на предмет ценности. Пловцам приготовиться. Какая глубина?

– Здесь мелко, вон вода, какая светлая, еще чуть-чуть – и сели бы на мель.

– Хитрые гады, загоняли на мель корабли: посадят на брюхо – и грабь не хочу.

– Теперь пусть сами хлебнут полной чашей.

Триера загружена золотом, амфорами с золотым песком, кубками и монетами – и больше просто нельзя перегружать корабль. А пловцы дергают за канаты, поднимай, дескать, я уже подцепил.

– Хватит, всем на борт! Достаточно, ты что, не слышал команды?

– Я под водой был.

– Все! Закончили погрузку, всем подняться на борт корабля.

– Всем из воды!

Триера разворачивалась и брала курс домой.

– Капитан, а пушки?

– Мы пойдем через Иберию, там и купим пушки. Золота много – можно, не рискуя, купить пушки, ну, чуть подороже обойдется.

– Из тебя, хозяин, никогда торгаша не получится. Другой купец, конечно, так – за копейку удавится, а ты моряков пожалел, а деньгу – нет.

– Следи за курсом и не болтай.

– Все хотел спросить тебя, как ты на триере оказался? Три года ты должен был отслужить, а корабль то торговый.

– Скоро, может быть, у меня будет семья. Теперь я богат – и смогу купить себе должность. Ходить в море я не брошу, привык и полюбил это дело, а к архонту служить не пойду.

– А к жрецу?

– И к нему не пойду, я ж сказал, что море полюбил.

– Отдаст ли богач свою дочь моряку?

– Он Зевсом поклялся, и все это слышали. Диомед, мне много не нужно, откуплюсь от грека – и заживу своей семьей. Собери команду, посчитайте каждому его долю.

– Все сделаю, но ты так и не ответил.

– Я в легионеры не пошел по хартии, а не по греческим законам. Триера моя, но ты же знаешь, что так и не сумел разбогатеть, а сегодня мои боги ко мне благосклонны.

– Принеси жертву богам.

– Придем в Иберию, принесу в жертву самую толстую и ленивую корову. Домой, Диомед, домой, в Одессос.

Не знал Олгасий, что черная смерть, подобная черной оспе, надвигается на его любимый и вольный город Одессос, на край свободных людей, сумевших отказаться от рабства и невежества.

Книги драгоценностей.

Арабский историк святой Мухин ед-Дин Араби называет край непокорных страной Солгат. Что же такое Солгат?

«…остерегайтесь беды, происходящей от тех, кто творит на земле Солгат. Я, Ибн Араби, говорю, что Солгат – это народы Хинда и Синда, Хатай и Узбека, страна Туркестан и народы Монгол и Богол, народы Кайтак и Дагестан, мусульманский народ Липка, Медьяр и Крыма, а всего в этом крае семьдесят разных народов – и все они Солгат. Даже во владениях шведского короля, подобно татарам Московии, кочует двенадцать сот тысяч татар.

Род Османов – самый любимый Аллахом род людской. Я, осман, убежден, что великий визирь поступает верно, желая изничтожить и подчинить себе страну казаков, ясов – всех неверных и греков мерзких, и все народы Солгат – этой заблудшей страны.

Вся земля принадлежит Яхья и Ясу, но греческие неверные и казацкие грязные воры – эти рабы, ибо рождены рабами – смешивают нас, великолепных турецких воинов с этими недостойными татарами, правящими в стране Солгат. Но, слава богу, на народ татарский этого края Величайший творец обратил благосклонный взгляд. В какую бы сторону они не обратились, всегда выходят победителями и приносят в земли неверных беспокойство и суматоху. Все неверные боятся в своих странах татар. Но татарам нет пощады от великолепных османов, и они остаются в неверии глупом, но этот татарский народ – правоверные и наши единобожники.

Обращаюсь молитвой к Мухаммаду-избраннику: пусть идут татары под нашим мудрым и великим командованием на все четыре света в государствах неверных, обреченных пасть в ад, пусть грабят их и уводят в плен. Пусть захватывают детей и взрослых, жен и дочерей. Пленников с разбитыми сердцами и связанными ногами пусть всячески мучают, кормят только конской кожей, внутренностями и кишками.

Всех неверных с детьми и родственниками пусть отправляют в земли ислама, где они будут удостаиваться счастья быть обращенными в мусульманство. У Бога есть воинство, и имя его – тюрки. Бог будет наказывать с их помощью всех, кто противится великому Ису и Мухаммаду. Мы же будем кидать в неверных камнями своей великолепной мудрости. И вот, когда вы увидите такое, готовьтесь ко дню Страшного Суда.

Мы надеемся, что народ татарский – народ беспощадный, а если с ними рядом станут ногайцы, а не мы, то татары перестанут отличать дозволенное от запрещенного.

Нам, великим османам, дано разрешение, как избранному войску ислама, направлять и управлять татарами, хотя душа их грязна, потому как пьют кровь, перемешивают ее с овсяной кашей и едят. Это – кровь животных всех мастей. Обычной едой их является мясо, они носят шкуры всех животных, а если поедят хлеба, то он прилипает к их сердцам, и они умирают. Татарин может съесть пищи на три–четыре дня и выпить бочку бузы, а после те же три-четыре дня ничего не есть. Многие тысячи татар не пьют воду, только конское молоко, выдержанное семь дней, оно услаждает их жажду, а костный мозг питает их мысли и душу. Они спрашивают: «А что такое хлеб? Откуда он берется?». И когда им отвечают, они говорят: «Не тот ли это хлеб, из-за которого изгнали Адама из рая? – И добавляют: – Даже если я буду умирать, то хлеба не съем.

Они созданы специально для того, чтобы их использовали, и именно нам нужно подчинить их выносливость и ограниченность. Языки татар различны, говорят они на двенадцати языках и это можно использовать с помощью тильмаса, переводчика.

Мы подготовили словари всех языков татар, в их числе ведь и узбеки, и дагестаны, и кайтаки, и другие, а булгарские татары нам нужны пуще остальных татар. Среди татарского народа пока нет брани, спеси и гневливости, их гнев и вражда направлены против других народов, она уже выражается в разбоях и грабежах. Гнев и страсть их – направить великим османам на порабощение славян в их землях, и тогда земле неверных не быть.

Великолепные османы должны использовать также и племена, живущие в степи, называемом Дикое Поле. Племен живет в этом Диком Поле тысячи, и все они принадлежат всей своей сутью мифическому мазхабу. Улемы, эти ученые, основали медресе среди тех племен в степи, они кочуют по степи и могут грабить и убивать неверных, проживающих там же, и называют эти неверные себя ясами или казаками.

Казаки эти держат кордоны Московии, а больше там никаких воинов нет, если наша великая империя захочет, то вся эта земля будет принадлежать нам.

Великие воины империи должны возглавить этот поход против неверных, а воюют и жгут, приводят нам рабов славянских пусть татары, едящие конину. Конь – это орудие священной войны, которую мы хотим начать против неверных, и османским воинам нельзя есть конину, в маликитском толке есть конину считается отвратительным и вообще запрещено.

Неверные будут убивать и татар, и их лошадей, которыми татары питаются, в этом случае татары могут иметь пищу для войны, подбирая своих же убитых коней. Татары – полк газиев-моджахедов – пойдет первым в этот поход, и им суждены трудности.

В одном благородном хадисе говорится: «Поход – это часть преисподней, даже если он длится один фарсах». За один фарсах татары должны поднять племена Дикого Поля на священную войну против неверных, и таким образом мы захватим земли славян, а народ этот будет нашим рабом. Этот полк газиев-моджахедов, возлюбленных наших единобожников рода Чингизидов, да хранит их Бог в этой священной войне, взяв рабов на славянской земле, захочет их продать, но мы разрешим им торговать рабами только с нами или через наше посредничество.

Мы – хозяева татар, и должны контролировать и богатеть от плодов священной войны, а татары будут рады служить нам. У Дикого Поля с юга лежит мертвое море, гнилое, между гнилым морем и большой водой всего восемь тысяч шагов.

Прошу султана, дабы через этот перешеек не прошли неверные, спасаясь от сабель правоверных воинов, выкопать огромный ров от моря гнилого до моря большой воды.

Мы, Османская империя, поработим земли неверных, и ваш покорный мудрец опишет во славу Аллаха эту великую священную войну», – писал арабский историк святой Мухин ед-Дин Араби.

* * *

Одессос не обнесен крепостной стеной как Ольвия, нет и больших крепостных башен у города. Городские улочки начинаются от прибрежной полосы и, словно в сказочном видении, город уходит от моря вдаль к степным просторам. Узенькие улицы, мощенные камнем и потертые тысячами подошв, ведут к белоснежным храмам. Маленькие домики утопают в зелени, а дороги обозначены дикорастущими кустами роз. Построен удобный порт, он раскрыл свои крылья-пристани вдоль побережья – оно изгибается дугой, и город в точности повторяет линию этого плавного, словно застывшая морская волна, изгиба.

С левой стороны от порта раскинулись склады. В них хранятся товары заморских купцов, приезжающих торговать в город; все, что производит город, и все, что добывают в море, хранится на этих многочисленных складах. За складами – конюшни, в них драгоценные скифские скакуны, а за конюшнями – ипподром.

В рабочих кварталах маленькие домики ремесленников : белые, желтые и кирпичного цвета. Каждая семья в состоянии построить себе такой дом в районе, где она трудится, и который считает удобным для жизни. Сколоты-коневоды построили свои дома вблизи конюшен и ипподрома; рыбаки поставили дома ближе к морю.

В центре города живут жрецы и чиновники, богатые греки и состоятельные сколоты. Все дома, дворцы и храмы – белого цвета с богатой зеленой растительностью – это огромное разнообразие цветов, акаций и сирени, кустов шиповника и огромных дубов, кленов и платанов.

Справа от порта – военный район города, у пристаней стоят боевые триеры греков и чайки ясов, а на берегу – казармы легионеров и кубрики моряков, школы юнг, военное и морское училища. Военный городок офицеров гарнизона города Одессос расположился сразу за казармами.

Большие дворцы с колоннами, атлантами и кариатидами раскинулись плавной дугой за офицерским городком – это государственные учреждения: городская управа – ближе к центру города; штаб управления войсками и флотом – у военной пристани; здания собрания ремесленных цехов и коневодов-промышленников стоят ближе к торговому порту. Кузни, кожевенные мастерские, мельницы, крестьянские хозяйства, хлебопекарни, цеха строителей и ремесленников, школа наездников, табунщиков и лучников расположились ближе к степи.

В степи раскинули свои крылья огромные виноградники, а вдоль этого зеленого моря с правой стороны – кладбище греков, а слева возвышаются курганы сколотов.

В центре города расположилась школы волхвов сколотов, жрецов греков, семинария и библиотеки. Общеобразовательные обязанности несут на себе все школы, включая школы ремесленников, табунщиков и военных училищ. Во всех школах обязательной была программа по обучению плаванью, изучению мифологии и истории сколотов и греков.

В районе торгового порта жили моряки-сколоты, их называли ясами, и они ходили в море не на триерах, а строили свои суда, устанавливая на них паруса. Назывались такие полулодки, полукорабли чайками. Быстроходные, маневренные и выносливые, они уходили далеко в море. Ясы ловили рыбу и охраняли, вместе с боевыми триерами, бухты города и подходы к пристаням. Чайки имели свое вооружение, свои школы моряков и своих офицеров.

Все цеха ремесленников, военных и коннозаводчиков подчинялись архонту города и верховному волхву. За исполнением законов, описанных в Хартии, следили судьи, старшие цехов и военачальники, все отчитывались перед архонтом и верховным волхвом.

Ареан с утра должен был подмести террасу, защищенную от палящего солнца деревьями и кустами сирени. Учитель, заменивший мальчику и отца, и мать, и учителя – хоть жалел мальца, но все равно не допускал, чтобы его воспитанник ленился. Работая шваброй, Ареан успевал поглядывать на море, маленький кусочек которого был виден сквозь ограду террасы. Мальчик любил море, несмотря на то, что оно вызывало в нем душевную муку, напоминая о погибших родителях, но молодость брала свое – и Ареан рос веселым мальчишкой. Он старался своим прилежанием и успехами в учебе оплатить заботу и поистине родительскую любовь, которой окружил его учитель.

Утренний бриз приносил на террасу легкий запах моря, смешанный с запахом цветов и акаций, которых было не счесть вокруг школы. Привлеченный этим ароматом, прилетел фиолетовый шмель, огромный, как птица. Он загудел над перилами, перелетел на портик и сел на ногу атланту, подпирающему балкон.

– Кыш отсюда! – Ареан махнул шваброй на смешное и немного страшное насекомое. Проследив взглядом за тем, как рассерженный шмель с жужжанием упал на землю, он посмотрел на сверкающее море. Утреннее солнце огромным оранжевым диском поднималось из-за моря.

Ареан застыл, держа в руках швабру, с которой вода капала на камень. Словно волшебные птицы, раскинув свои огромные крылья на море, к берегам Одессос подходили корабли. Ареан насчитал семь кораблей, они были большие, как триеры, но все же эти корабли не похожи на греческие торговые суда. Хотя, может, я и ошибаюсь, – подумал Ареан. Мальчик не мог рассмотреть детали кораблей – далеко очень, но геометрия паруса говорила ему о корабле многое: с таким парусом могли ходить как торговые корабли, так и военные суда, но Ареан не мог вспомнить триеры с такими парусами.

Одессос славился среди заморских купцов своими небольшими, по сравнению с италийскими портами, пошлинами и налогами, дающими разрешение на торговлю в городе. Щедрая земля Одессос позволяла торговать зерном, фруктами, мясом и самым дорогим товаром города, скифскими скакунами, поэтому не проходило и дня без вновь прибывших к берегам Одессос заморских кораблей.

Ареан был поражен: на палубах не видно ни одного человека, а из корпусов торчат пушки. Таких кораблей Ареан еще не видел, на боевых триерах города пушек не было, и архонт снарядил экспедицию к италийцам – специально для их покупки.

Корабли подходили к городу, выстроившись в боевую линию. Поведение пришедших к городу кораблей приводило в изумление, торговые суда, а Ареан был уверен, что это торговые суда, почему-то вели себя очень агрессивно. Они направлялись к центральному порту, хотя должны были швартоваться правее.

Мальчик наблюдал за происходящим, словно с далекой планеты – это там, за порогом жизни творилось что-то ужасное, а не у него под ногами. От кораблей отходили шлюпки и, подойдя к берегу, высаживали вооруженных людей, которые, размахивая палашами и саблями, бежали по пристани в город. Они забегали в дома – и те начинали гореть, послышались крики и вопли людей.