Виридитерра: начало пути

Эльфийка испугано и удивленно раскрыла рот – она наверняка куда-то собиралась, и встретить на своем пороге Ноа никак не входило в ее планы, – а затем попыталась с наигранной веселостью спросить: «Что тебя привело сюда, Ноа?». И в тот самый момент, когда парень хотел ответить ей, чья-то сильная – серая с голубоватым оттенком – рука схватила Ноа за рукав и втащила в комнату, закрыв дверь на замок.

***

Ноа не понять, что произошло и достать Артефакт. Все случилось слишком быстро. Он чувствовал спиной чью-то сильную и крепкую грудь, пока его за горло держали в захвате, и понимал, что против такой махины ему – зеленому юнцу, еще толком не овладевшим собственной магией – не выстоять в любом случае.

– Прошу, Персиваль, не нужно! – взмолилась Эли, бросаясь к Ноа.

– Он видел нас, – проскрипел чей-то могучий и ледяной, но молодой голос.

– Он никому не скажет! – вскрикнула снова Эли и посмотрела на Ноа испуганным взглядом. – Я знаю. Я уверена в нем.

Ноа чувствовал тяжелое дыхание у себя за спиной, будто его мучитель метался и не знал, что делать. Парень ощутил прилив стыда и гнева – дикая смесь, какая бывает, когда чувствуешь себя беспомощным. Ноа хотел быть сильным, или хотя бы выглядеть сильным в глазах эльфийки. Парня даже не волновало, что в этот самый момент его могут убить. Точнее, он все еще не верил, что с ним могут обойтись так жестоко, ведь в нормальном мире людей не убивают направо и налево.

Мысли в голове парня «Она подумает, что я слабак», мольбы эльфийки «Персиваль, прошу, не надо», тяжелое дыхание его мучителя – все смешалось в один гул. Вскоре чужие руки разжались, и Ноа, оказавшись на свободе, отшатнулся в сторону Эли, чтобы не испытывать судьбу и вновь не оказаться плененным. Но эльфийка почти сразу же бросилась к его мучителю, чтобы поддержать молодого человека за плечи и усадить обратно на постель. Ноа взглянул на того, кто его удерживал, и едва не открыл рот.

Это был эльф, но совсем не такой, какими были эльфы Хэксенштадта. Он был невероятно высокий – метра два ростом – и широкоплечий. Ноа все-таки не показалось, и кожа у этого Персиваля была светло-серой со странным синеватым оттенком. Его длинные черные волосы, заплетенные в высокий хвост, едва ли не доставали до поясницы. А в светло-серых глазах Ноа заметил настороженность и недоверие. От носогубных складок, постепенно сужаясь к уголкам глаз, шли черные полосы, похожие на те, что есть у гепардов. У этого эльфа был длинный нос с небольшой горбинкой и толстый шрам на переносице, а плотно-сжатые тонкие губы искривлялись в гримасе – как понял Ноа позже – боли. В его ушах висело по меньшей мере по пять забавных и странных сережек, а на шее – три или четыре кулона, словно Персиваль был падок на все блестящее и старался увешать себя этим.

Вот только не необычная внешность привлекла внимание Ноа. Персиваль был одет в просторные черные шаровары и высокие сапоги из кожи, но по пояс он был обнажен, а его бок – перевязан обычной тканью. На повязке проступали следы свежей крови – скорее всего, до этого он лежал на постели, а появление Ноа заставило его подняться, и рана открылась вновь, – и Эли сердито отчитывала его за своеволие и за то, что снова напрягался.

Все это время, что Эли читала нравоучения Персивалю, укладывала его обратно в постель и совала ему в руки травяной чай, эльф неотрывно следил за топчущимся на месте Ноа. И от этого пронзительного взгляда у парня по коже бежали мурашки. Он вдруг почувствовал острую необходимость что-то сказать в свою защиту, как-то подтвердить то, что он не собирается бежать и рассказывать по пути всему Хэксенштадту о странном эльфе.

– Я никому не скажу об этом, – сказал Ноа.

Услышав его слова, Эли обернулась и с благодарностью посмотрела на парня.

Вновь взглянула на Персиваля, велела тому не двигаться, чтобы не беспокоить рану, и, поднявшись, подошла к Ноа. Она кусала губы, переминалась с ноги на ногу и выглядела совершенно растерянной. Так что Ноа было не трудно догадаться, как ей сейчас тяжело подобрать правильные слова. Когда тишина в комнате стала слишком ощутимой, слишком тяжёлой, слишком неловкой, эльфийка предложила парню сесть. И только тогда тот обратил внимание на интерьер.

В самом углу у крохотного помещения стояла небольшая односпальная кровать, над которой висела карта Виридитерры и полка с какими-то немногочисленными книгами. Сбоку от кровати стоял большой стол, заваленный всякими травами, мазями и прочим, с двумя стульями. Содержимое двух платяных шкафов оставалось для Ноа загадкой. Под потолком, полностью обрамляя периметр помещения, висела гирлянда из светящихся шариков. Ноа так до конца и не смог понять, как они работают, ведь электричества на Виридитерре не было. В целом, комната была светлой и уютной, именно такой, какая подходит веселой и улыбающейся Эли, которая сейчас была мрачнее любой тучи.

– Никто, кроме тебя, не знает, что Персиваль здесь, – заговорила тихо Эли, когда Ноа присел на один из предложенных ею стульев. – Прошу, оставь этот секрет между нами тремя. Я никому не скажу, что ты знаешь. А через несколько дней, как только Персиваль поправится, он уйдет из Хэксенштадта, я тебя уверяю.

– Но почему ты не можешь вылечить его рану своей магией? – удивленно спросил Ноа. – Вы ведь в Лазарете просто чудеса творите.

Эли сдержанно улыбнулась похвале.

– Не каждую рану можно вылечить таким образом, – произнесла она с грустью. – Увечья, нанесенные зачарованным оружием и пропитанные ядом пыльнорога, вылечить не так уж и просто. Чтобы вывести яд из организма нужно много времени и кропотливых усилий. А Персиваль… – она на секунду умолка и украдкой глянула на раненого эльфа, – Персиваль получил очень глубокую рану.

Эльф, который все еще внимательно глядел на Ноа, громко фыркнул и сказал:

– Даже этого мало, чтобы убить меня. Меня поцеловала Горная Матерь, я неукротим и мой путь продолжится.

– Так почему тебя спасают не твои боги, а я? – возмущенно бросила Эли.

– Потому что они только направляют, а не вмешиваются. Они дают шанс и только тебе решать, использовать его или нет, – произнес Персиваль, а Эли закатила глаза.

Когда в комнате повисло напряженное молчание, Ноа все же решил сказать несколько слов, чтобы здесь было не так пугающе тихо:

– Но что он тут делает? И кто он такой? – спросил парень.

– Поверь, чем меньше ты знаешь, – пробормотала Эли и взяла Ноа за руки, – тем лучше для тебя. Так будет безопаснее.

От ее мягкого прикосновения по телу парня пробежали мурашки. Ему обычно не нравилось, когда его касались. Даже сегодня, успокаивая бедную Осо, парень приложил большие усилия, чтобы дотронуться ее руки.

Прикосновение Эли было легким, естественным и совсем не вызывало отвращения или неловкости. Тепло ее ладоней перетекало в тело Ноа, где взрывалось тысячами фейерверков. Парень смотрел в большие глаза эльфийки и не мог отвести взгляда от них. Разум его затуманился, и Ноа только с помощью неимоверного усилия воли, все же смог собрать мысли в кучу и проговорить:

– Он… Ты поэтому была вчера ночью на улице? Не потому, что увидела нас и хотела пошутить?

– Нет, – сказала Эли с грустной улыбкой. – Я ждала Персиваля. Мне нужно было помочь ему. А зачем ты меня искал?

– Я? – Ноа уже и забыл, зачем вообще пришел. – Вчера ночью кое-что случилось. В библиотеке. И я хотел, чтобы ты никому не говорила, что ты видела нас этой ночью.

– Мы не видели друг друга, – согласилась Эли и, улыбнувшись, встала.

Ноа понял, что это конец разговора, но ему совсем не хотелось оставлять Эли наедине с этим Персивалем, потому что он казался ему опасным.

– Я… Эли, – тихо позвал Ноа ее, стоя уже у самых дверей. – Я могу тебе хоть чем-нибудь помочь?

Она удивилась, словно ей впервые кто-то что-то предложил, а не приказал, а затем улыбнулась своей губительно-очаровательной улыбкой, от которой у Ноа сердце пропустило удар. Сейчас он надеялся на ее согласие. Хотел быть рядом и знать, что он нужен.

– Береги себя и не влезай в переделки. И пообещай, что никому не скажешь, – просто сказала она мягко.

– Я обещаю, Эли, я никому не скажу, – твердо произнес Ноа.

– Спасибо, Ноа, – прошептала Эли и крепко обняла его.

Ноа стоял как истукан. Такое простое выражение благодарности напрочь парализовало его, и он даже не обнял Эли в ответ. Когда эльфийка все же выпустила его из своих объятий, Ноа смущенно залепетал что-то вроде «м-м-мне п-п-пора н-н-на з-з-зан-нятия» и поспешил скрыться. Персиваль, наблюдавший за этой сценой, только усмехнулся и закатил глаза.

Повстанцы II

Отец Кристиана так смешно хмурил кустистые седые брови, что тот не смог не рассмеяться. Возможно, дело было совсем не в бровях – ведь что-что, а с сыном Алма Нова старался видеться часто и отнюдь не из отеческой любви, – а в выпитом бочонке хорошего блазонского вина. Но, так или иначе, Кристиан Нова – сын лорда-протектора Мепаиса, его наследник и единственный сын – хохотал как ни в себе на Совете четырех.

В Совет четырех входил сам Кристиан – как наследник лорда-протектора, – командующий армией Викториан Морти – как правая рука Алмы Нова и его самый верный соратник, – Радко Данков – как представитель со стороны религиозных общин, – Николина Лея – как наместник города. Совет четырех обсуждал важные вопросы геополитического характера, только здесь они могли позволить себе говорить о своих страхах по поводу притязаний Црейфлодера и то, что Вильгельм II Сторк наконец перешел к действию.

– Ты считаешь, что то, что Црейфлодер переводит свою экономику на военные нужды, это смешно? – со статью в голосе спросил Алма.

Алма Нова был единственным человеком, который мог говорить с Кристианом так грубо, потому что лорд-протектор никогда не позволял этого никому другому. Но управы на сына у него не было, и Кристиан оставался ленивым, пассивным и абсолютно равнодушным к политике. И была у лорда-протектора такая необычная черта, свойственная человеку, закаленному в бесчисленных боях, – он ни при каких условиях никогда не повышал голоса. Ему это и не нужно было, ведь оставившие на постаревшем лице Алмы годы свой отпечаток, коснулись и голоса. Он до сих пор звучал устрашающе, зловеще, подобно свисту стали в воздухе.

– Нет, я нахожу забавным то, что вы обсуждаете это между собой, – проговорил Кристиан с неизменной широкой улыбкой, – вместо того, чтобы заявить об этом Сторку лично. – Он поднял руки вверх и захохотал: – Эй, господин Большой император, мы Мепаис. Ты помнишь нас? Надрали тебе много лет назад задницу и стали отдельным государством. Мы еще казнили твою сестричку.

– Прекрати дурачиться, – рыкнул Алма Нова и, подойдя к сыну, ударил его по лицу.

Кристиан поднял на отца нечитаемый взгляд – о, нет, Алма Нова знал этот взгляд в отличие от присутствующих – и погладил ударенную щеку. В его глазах был лишь упрек отцу, который предпочел борьбу за страну борьбе за сына. В его глазах была ненависть за пренебрежение матерью и осуждение, что сейчас Алма Нова вспомнил, что у него есть сын. И вспомнил, когда понял, что Мепаису нужен наследник.

– На кону стоит то, за что не одно поколение боролось в течение своей жизни, а ты думаешь, что это шутка? – Алма Нова сощурился. – Я положил на это всю свою жизнь не для того, чтобы ты все уничтожил. Убирайся. Больше не желаю видеть тебя сегодня.

Кристиан еще раз пристально взглянул на рассвирепевшего отца. Алму Нова годы не пощадили. Когда-то каштановые волосы полностью покрыла седина, кожа на лице обвисла под тяжестью глубоких морщин. Даже в его короткой бороде были сплошь седые волосы, но в глазах все еще читался юношеский запал, с которым Алма Нова рвался на завоевание независимости Мепаиса, и готовность к борьбе. Кристиан был похож на отца в молодости – так говорили все, – и Кристиан пытался уничтожить это сходство хотя бы внутренне. Он ненавидел Мепаис – точнее, ненавидел одержимость отца им, – и не готов был всю свою жизнь пытаться сохранить то, ради чего Алма Нова предал собственную семью.

– Я не такой, как ты, отец, – с презрением выплюнул Кристиан, уходя.

В свете факелов в коридорах замка он добрался до своих покоев в башне, где его ждал еще один бочонок вина, виноград и вся ночь впереди. Луна лукаво заглядывала к нему в раскрытое окно, каждую ночь ловя Кристиана на праздной и разгульной жизни, но ему было совсем не стыдно. Он не хочет быть марионеткой в руках отца – у него есть свой выбор и он будет за него бороться. И пускай весь Мепаис считает его бездельником и пьянчугой. Ему нравилась эта роль, хотя он и прекрасно осознавал положение Мепаиса. Сейчас он уязвлен как никогда, ведь на севере этой маленькой республики под свои знамена стягивает силы повстанческая армия под руководством Безликого, Беловолосого мага, которого все имперские маги ненавидят. Это означало, что западные государства не помогут Мепаису, а наоборот приложат руку к ликвидации его с карты Виридитерры.

В дверь коротко постучали, и раздраженный Кристиан открыл ее. На пороге стоял перемазанный мальчуган, который носит уголь для камина по замку, но в этот раз он принес для Кристиана кое-что другое. Только увидев мальчугана в столь поздний час, Кристиан понял, что это значит. Он пропустил мальчишку внутрь и зажег свечу на столе. Из-под своей холщовой рубахи мальчишка вытащил письмо в сером конверте и протянул Кристиану. На конверте был нарисован Лисий знак, и Кристиан только уверился в своей догадке по поводу отправителя.

Кристиан, быстро разломав воск, принялся настороженно читать, ведь никогда руководство не писало ему так часто. Письмо было коротким, но содержательным, и, прочитав его, Кристиан устало опустился на стул. Он потер глаза, обдумывая прочитанное, и потянулся за чернильницей, пером и бумагой, чтобы написать ответ. Его послание вышло еще более коротким – он решил, что отправить его птицей будет безопаснее, чем гонцом, – завернул его и запечатал прежде, чем подозвать к себе мальчишку.

Он притянул мальчика ближе к свету, чтобы тот видел его глаза, и медленно проговорил:

– Возьми послание и отправь птицу этой же же ночью, но за пределами города, а потом забудь, что сегодня произошло.

Глаза Кристиана загорелись золотым светом, и мальчик завороженно смотрел в них, после чего молча взял письмо и побрел прочь выполнять приказ молодого господина. Дверь за ним тихо скрипнула, а Кристиан откинулся на спинку стула. Желание пить отпало насовсем, а холодный ночной воздух и новости его немного отрезвили. Он бросил взгляд за окно – туда, где кипел ночной город, – и тяжело вздохнул.

О том, что Кристиан Нова владеет магией не знал никто. А уж о том, что он тайно поддерживает повстанцев Безликого тем более. И, спасут его Первородные боги, если кто-нибудь об этом прознает раньше времени.

Глава 11

Все ещё тяжело дыша, Ноа спешил к учебному корпусу. Парень предполагал, что он уже опоздал на собрание, а без Осо, которая уже все про эту академию знает, его шансы найти это место стремительно приближались к нулю.

Но оказавшись на улице, парень немного успокоился: даже у входа в лазарет был слышен веселый гул голосов. И у Ноа появилась слабая надежда, что он еще сможет прийти вовремя. Сейчас ему лишь нужно обогнуть здание учебного корпуса и следовать за какой-нибудь кучкой студентов – они-то и приведут его в нужное место. Однако все оказалось куда проще, чем думал Ноа, что его обрадовало и удивило одновременно. Ведь когда Махаон говорил про общее собрание, в голове парня возникали картинки огромного зала с тяжелыми дубовыми стульями для каждого из учеников Хэксенштадта. Ну или что-то в этом роде. Но Ноа даже и подумать не мог, что их соберут прямо на улице.

Учебный корпус с высоты птичьего полета напоминал букву «П». Небольшая площадка перед зданием – почти доходя до главных ворот, через которые не так давно Ноа и Осо прибыли в Хэксенштадт – была плотно уставлена деревянными лавочками. И хоть все студенты уже успели расположиться на них, кучкуясь по такому же принципу, как они и сидели в столовой, собрание еще не началось.

Ноа выдохнул с облегчением, хоть оно и было недолгим. Уже через секунду парень запаниковал с новой силой, ведь в этом ворохе студентов он никак не мог отыскать никого из своих знакомых. От одной возможности снова оказаться среди незнакомых ему людей, дыхание парня участилось. Он вертел головой по сторонам, словно маленький ребенок, потерявшийся в толпе. Но из-за паники, наступавшей ему на горло, он смотрел и не видел, не различал лиц, голосов.

Гул ребят, который с каждой секундой звучал в голове Ноа все громче и громче, сводил его с ума. Не известно, чем это все могло бы закончиться, если бы кто-то сильно не дернул его за руку.

Обернувшись он увидел перед собой круглое лицо Осо. В тот момент Ноа еле сдержался, чтобы не обнять девушку. Осо, прищурив глаза, посмотрела на парня и обеспокоенно произнесла:

– Все в порядке? Я тебя звала, но ты не откликался.

– Я… эээ, – на секунду Ноа заколебался, обдумал, что ответить девушке. Он даже хотел рассказать ей, что только что ощутил на себе всю мощь панической атаки, но решил отложить это признание на потом. – Я просто тебя не видел, здесь столько людей, – произнес он и выдавил из себя жалкое подобие улыбки.

Осо, видно, ни на секунду ему не поверила, потому что, все еще прищурившись, смотрела на парня. Но, к превеликой радости Ноа, продолжать эту тему не стала.

– Пойдем, мы сидим вон там, – указала она рукой вдаль и сразу же двинулась туда. Ноа так и не смог увидеть остальных ребят, поэтому просто поплёлся за Осо.

Сидеть вшестером на одной скамейке было тесно. Но парень, несмотря на неудобство, был этому рад – лучше уж ютиться рядом со знакомыми людьми.

Сладкие цветочные ароматы доносились сюда прямо из садов Хэксенштадта. Легкий ветерок ласкал кожу собравшихся студентов. Иногда сквозь гул голосов можно было расслышать чириканье неведомых птиц. Студенты весело переговаривались между собой – они еще и не догадывались о том, что произошло этой ночью – и Ноа завидовал их спокойному неведению.  Чтобы как-то себя отвечь, парень решил осмотреться.

Красная ковровая дорожка тянулась от самого последнего ряда лавочек и заканчивалась ровно около высокой трибуны для выступлений, которая сейчас стояла рядом с главным входом в учебный корпус. Она была настолько большой – видимо для того, чтобы придать выступающему более важный и величественный вид – что по обеим сторонам от нее были приставлены деревянные лестницы. Позади пустующей трибуны находилось несколько преподавателей, некоторых из них Ноа узнал, например, фрау Энгстелиг. На ее лице застыло нечитаемое выражение. А сама она сидела так ровно, что походила на натянутую струну. Преподаватели были похожи на искусно выполненные восковые фигуры – и это, надо сказать, жуткое зрелище. Другая же часть преподавательского состава – те, кто не имел высшего чина «сир» или «фрау» – занимали почетные места в первом ряду. Их скамейки отличались от тех, на которых расположились ученики: они были чуть массивнее, а сиденье выполнено из красного дерева.

Оглянувшись по сторонам, Ноа заметил Франциска, который держался неподалеку от Энгстелиг, но на достаточном расстоянии, чтобы все-таки быть в толпе студентов. Он вдруг вспомнил о том, что должен с ним поговорить – и о ножнах, и об Энгстелиг – и пообещал себе забежать к нему, как только выдастся свободная минутка. Вряд ли Франциск сильно расстроится из-за того, что Ноа задержался с визитом, ведь тот сам должен помнить, что жизнь студентов Хэксенштадта расписана по часам. А жизнь Ноа, который занимается с Энгстелиг, расписана по минутам.

Вскоре Ноа заметил кое-что странное – помимо напряженных до жути преподавателей – вокруг воцарилась тишина. Казалось, даже легкий весенний ветерок исчез, словно испугавшись чего-то. И уже через мгновение Ноа понял, что произошло – мимо него спокойным шагом прошла (а точнее сказать, проплыла) мужская фигура. Парень побоялся поднять взгляд выше и не рассмотрел лицо идущего, он увидел лишь хорошо скроенный черный костюм и высокие черные ботинки, такие же, как у военных на Земле.

Все взгляды были обращены только на этого человека – студенты с благоговением следили за каждым его шагом. Ноа тоже следил за мужчиной, только не мог понять, отчего все с таким почтением к нему относятся.

Мужчина все также не спеша взобрался по лестнице, уперся руками в трибуну и осмотрел всех студентов. Надо сказать, сир Роджерс – а это не мог быть никто другой, кроме него – мастерски владел искусством смотреть на всех вместе, но при этом создавать впечатление, будто бы он видел каждого в отдельности. Под давлением его цепкого соколиного взгляда Ноа стало неуютно, ему даже на секунду показалось, что директор знает о его ночных приключениях. Парню хотелось вскочить и убежать, спрятаться в каком-нибудь дремучем лесу – он был уверен, что на Виридитерре такой имеется – и больше никогда не показываться среди людей. Однако Ноа чувствовал, что где бы он ни был – в непроходимом лесу, глубокой пещере или даже в кроличьей норе! – он все равно будет ощущать на себе, всю тяжесть взгляда сира Роджерса.

Это был мужчина средних лет – Ноа, наверное, сказал бы, что ему около сорока пяти – с гордой осанкой настоящего воина даже при том, что у него был небольшой животик. Несмотря на жесткие черты – квадратный подбородок и большой длинный нос – его лицо располагало к себе. Даже небольшая плешь на макушке не портила мужчину.

Директор академии недолго испытывал взглядом учащихся. Он пригладил руками свои седые волосы по бокам и заговорил:

– Приветствую, дорогие студенты! – его басовитый стальной голос разнесся по всей площадке.

И тут студенты словно с цепи сорвались. Их лица прояснились, они шумели, свистели и всячески пытались показать, как рады приезду главы школы. На какое-то мгновение Ноа совсем перестал понимать, что здесь происходит. Почему в этой школе все доведено почти до крайностей? Как можно с таким благоговением, почти переходящим в страх смотреть на человека и не издавать ни звука, а затем кричать, как зрители перед гладиаторским боем?

Парень с настороженностью наблюдал за сиром Роджерсом. Ожидал его реакции. За те недолгие минуты, что Ноа его видел, сир Роджерс показался парню серьезным человеком, одиним из тех, кому не нравится такой балаган. Но директор школы ничего не делал, лишь стоял и… улыбался. Сейчас он тепло – как гордый отец – смотрел на студентов и больше не выглядел так устрашающе.

Шум и гам не длился долго, так что вскоре директор смог продолжить:

– Сегодня прекрасный день, чтобы объявить об открытии очередных Хэксенштадтских игр! – сир Роджерс замолчал, дал ребятам время на аплодисменты, и когда они прекратились, продолжил: – Правила до смешного просты и неизменны. Все студенты делятся на команды, количество участников в которой не ограничено. Уважаемый приор Тоби Гейтс, – директор жестом указал в сторону преподавателя, который сейчас сидел – совсем как человек! – на первом ряду, – будет ждать списки с названием и составом команд сегодня перед ужином. Вам предстоит снова показать чудеса ваших техник, планирования стратегии, в соответствии с которой вы и будете подбирать участников команд. Для победы необходимо, чтобы способности каждого члена гармонично дополняли друг друга и сочетались между собой, а потому выбирайте осторожно и с умом! Ну и как обычно на время проведения соревнований все занятия будут отменены. У вас есть три соревнования, и четыре дня между ними, чтобы привети себя в порядок.

Последние слова сира Роджерса практически утонули под гулом выкриков и одобрительного свиста студентов. Ребята вокруг веселились – ну еще бы, пятнадцать дней без занятий! – даже Ноа и близнецы, несмотря на то, что они попали в передрягу в библиотеке. Только настроение Осо никак не поменялось, а может даже и немного ухудшилось, ведь учеба – это единственное, что хоть как-то могло отвлечь ее от тревожных мыслей и переживаний. Ноа был первым – и, наверное, единственным – из всей компании, кто это заметил.

– Эй, –  просто вырвалось у парня, и когда Осо обратила на него внимание, он понял, что ему нечем продолжить разговор.

В этот самый момент сир Роджерс постучал по трибуне, призывая студентов к порядку.

– Это еще не все, – взгляд директора вновь стал строже. – Сегодня, впервые за много лет, наше собрание закончится не только объявлением о начале соревнований. Вчера ночью на территории Хэксенштадта – нашего дорогого дома – случилось нечто ужасное.

Студенты молчали, и эта тишина давила на уши. Ребята переглядывались между собой, глазами выискивая хоть кого-то подозрительного. В этот момент все – близнецы, Ноа и Осо – непроизвольно сглотнули, отчего удостоились настороженного взгляда Махаона. Ноа боялся, что именно сейчас все поймут, что это именно они натворили. А еще он переживал за Осо, которой точно сейчас было тяжелее, чем остальным. Ноа на собственной шкуре ощутил, каково это быть не таким как все. И если теперь, в Хэксенштдте он не был особенным, то Осо была.