Весеннее признание

Голова Сергея мотнулась назад, тогда Костя ещё раз его ударил. Сергей упал, изо рта поползла струйка крови. Его телохранители окружили Сарычева. Прижавшись спиной к деревянному столбу, он смотрел на них с какой-то дикой радостью, зная, что дорого продаст свою жизнь. Меньше ростом и на вид слабее любого из них, он в этот миг никого и ничего не боялся.

Хрипя, Сергей приподнялся, вместе с кровью выплюнул:

– Убрать!..

В руке Артура блеснуло лезвие. Он прищурился, как бы выбирая подходящую точку на теле Кости.

Вдруг снаружи раздался шум, и в беседку одним прыжком ворвался Анатолий. Выбитый нож полетел в одну сторону, Артур – в другую.

– Виталька! С кем ты?!.

Всё свилось в один клубок. Дрались молча, с диким ожесточением. Прохожий не услышал бы и не увидел бы ничего подозрительного, разве что беседка как-то странно шаталась из стороны в сторону.

Лида выбежала на детскую площадку.

Сергей со стоном выбрался из-под ног дерущихся. Рядом в песке увидел нож Артура, схватил, выждал момент, целясь в спину Косте. И в это мгновение раздался крик Лиды, зовущей Анатолия. Все замерли. Рука Сергея дрогнула, и нож вонзился между рёбер Анатолия.

Все метнулись врассыпную. Сергей, убегая, что-то сказал Виталию. Тот кивнул и исчез.

Анатолий, шатаясь, вышел из беседки, зажав рану руками, сделал несколько шагов и упал на песок лицом вниз. К нему кинулись Костя и подбежавшая Лида, перевернули. Песок быстро чернел от крови.

– «Скорую», быстро!!! – не своим голосом закричал Костя. И стал над другом, сжав кулаки, грозный, как статуя мщения.

Едва Лида выбежала на аллею, перед ней вырос Виталий. Отшатнулся, увидев её изорванное, в пятнах крови, спадающее с плеч платье, спутанные волосы, дикие глаза. Но Лида сама рванулась к нему.

– Сволочь!!! – наотмашь ударила его по лицу. – И меня хочешь убить?! Убей! Но сначала я спасу его, подонок!.. – и, крича, побежала по аллее вперёд, где был свет и люди.

Виталий с болью проводил её взглядом и бегом вернулся на площадку, где Костя возился с истекающим кровью Анатолием. Увидев Полунина, он крикнул:

– Не подходи, убью!..

– Я помогу… ему надо остановить кровь!

Они вдвоём склонились над товарищем. Виталий, проявляя немалый опыт, нашёл и зажал артерию.

Прямо по аллее мчался, мигая синими огнями и пронзительно сигналя, реанимационный автомобиль.

– Уходи!

– Нет!..

– Я сказал, уходи, дурак! В милицию хочешь?! Мать пожалей!.. – и Костя сильно толкнул Виталия. Тот исчез среди еловых зарослей, а с другой стороны уже подбегали врачи и санитары с носилками. Анатолий был без сознания и казался мёртвым, но пульс ещё прощупывался. Его уложили на носилки, понесли. Ломая кусты, подъехала милицейская машина…

… То, что произошло на самом деле, Таня узнала впоследствии. Владимир Анатольевич рассказал ей лишь короткую версию, но и этого хватило, чтобы девушка чуть не задохнулась от ужаса.

– И что, никого из них не нашли?!

– Ищут. И я ищу, – жёстко ответил Шандрик.

Они уже подъезжали к больнице. Таню трясло от волнения и страха перед встречей с Анатолием. Он, конечно, не простит её. Наверное, он давно разлюбил её, забыл, и сейчас только удивится и даже возмутится её приходу.

Но у неё есть Олег! Да. Конечно, есть. И она ему очень нравится.

А лучше бы его не было. Олег – хороший парень, но Тане не нужен ни он сам, ни его любовь. Да и к Анатолию – о, теперь-то она очень хорошо понимала это! – она испытывала скорее братские, товарищеские чувства.

… Что она натворила!..

Но никто ничего не должен знать. Никто. Ничего. Особенно Анатолий…

У неё подкашивались ноги, пока Владимир Анатольевич вёл её по вестибюлю, лестнице, коридору, надевал на неё халат… Дверь в палату была приоткрыта. Таня заглянула, задержав дыхание…

Анатолия она узнала не сразу, хотя палата была маленькая, двуместная, и второй больной, тучный пожилой мужчина, неспокойно спал, окружённый капельницами. Возле Анатолия стояла одна капельница, от которой прозрачная трубочка тянулась к его руке, к вене с вколотой и прижатой полоской пластыря иглой.

– Много крови потерял, – шёпотом объяснил Владимир Анатольевич.

Анатолий не спал. Лежал на спине, задумчиво глядя в окно большими тёмно-серыми глазами. Черты лица его заострились, он был очень бледным, даже губы казались пепельными. Таня нашла, что он стал выглядеть старше, хотя всё равно был для неё совсем мальчиком…

Владимир Анатольевич зашёл в палату, легонько пожал руку сыну, заметно обрадовавшемуся его приходу, стал расспрашивать, был ли врач, как самочувствие, обедал ли Анатолий и т. д.

– Спасибо, пап, всё в порядке. Чуть ли не кормят с ложечки.

Шандрик самодовольно улыбнулся. Он сумел обеспечить сыну лучшего лечащего врача, одну из лучших палат в отделении, отличный уход, и вполне мог гордиться собой. Ещё бы найти этого мерзавца, посмевшего поднять руку на его драгоценного мальчика…

– Ты знаешь, сегодня был обход профессора, и он сказал, что с завтрашнего дня я смогу понемногу вставать. А я и утром чуть-чуть попробовал…

– Толик! Осторожнее, пожалуйста! Не дай Бог откроются швы…

– Да ну, пап, не откроются.

– Звонил Костя, сказал, что вечером зайдёт. И Лида каждый день звонит, спрашивает, как ты. Вообще твои друзья всё время звонят.

– И Зойка?

– Вначале по несколько раз в день. Теперь реже. Упустил ты девчонку, старик…

Анатолий улыбнулся.

– Может, она начала, наконец, понимать что-то про Костика?

– Вряд ли. Мне кажется, она из породы однолюбов…

«Он никогда не скажет такое обо мне!» – тоскливо подумала Таня. Услышала шаги за спиной, посторонилась. В палату зашла медсестра, отключила опустевшую капельницу, ловко вынула иглу и забинтовала запястье Анатолия. Выходя, спросила у Тани:

– Вы к кому-то пришли?

– Да, я тоже к… к Шандрику.

– Ну, так зайдите в палату, не стойте на проходе, – раздражённо сказала медсестра. Совсем молодая, очень красивая блондинка, она была явно чем-то недовольна, и смотрела на Таню почти враждебно, пока та не зашла в палату. Увидев её, Владимир Анатольевич немедленно встал.

– Пойду поищу профессора.

Таня глубоко вздохнула и сделала несколько шагов…

Анатолию казалось, что он бредит или спит. Как он часто представлял себе, к нему шла Таня, невообразимо прекрасная в белом халате. Но он мечтал, что она, войдя, кинется к нему, обнимет его и поцелует, а она спокойно села на оставленный отцом стул и спросила немного хрипло:

– Ты в порядке? Извини… Я не поздоровалась…

– Здравствуй, – пробормотал Анатолий. – Я в норме…

Он попытался привстать, но, обессиленный, упал на подушку. Лоб его покрылся каплями холодного пота. Он слышал собственный голос будто издалека:

– Тебя столько не было…

– Я не знала, что с тобой случилось.

– А теперь… знаешь?

– Да… Твой отец рассказал мне… Толик… Я должна сказать тебе… что-то очень важное…

Она замолчала, пытаясь сглотнуть слюну пересохшим ртом. Он не открывал глаз и не говорил ничего. Ждал.

… Таня помнила, как, возвращаясь после театра домой, она ощутила внезапную острую тоску и сказала провожавшему её Олегу:

– Олежек, я должна тебе рассказать…

– Не надо, – попросил Олег и привлёк её к себе. Он, конечно, не знал, что именно она хочет ему сказать, но инстинктивно чувствовал, что это может разделить их. И Таня промолчала…

Теперь она знала – Анатолий достоин правды, она не может, не имеет права лгать ему! Но, открыть истину ему, раненому, обескровленному, на больничной койке… И она произнесла самое малое из того, что была должна сказать:

– Толик, я хочу тебе сказать правду. Я старше тебя. Мне уже семнадцать с половиной лет, и я кончаю десятый класс.

– Ну и что? – спокойно спросил Анатолий. – У тебя есть другой?

– Н-нет, – после небольшой паузы ответила Таня. – Только ты. Но я старше тебя на целых полтора года…

– Ты поэтому решила больше не видеться со мной?

– Не только. Но и поэтому – тоже.

– Дурочка! – с нежностью произнёс Анатолий. – Мне это абсолютно всё равно! Старше ты или младше, всё равно ты навсегда останешься моей маленькой любимой девочкой, которую я буду беречь и защищать от всего плохого. Если бы ты знала, Таня, как я люблю тебя! Больше, чем родителей, больше всего на свете!..

В палату вошёл Владимир Анатольевич. Таня подумала, что он, должно быть, слышал последние слова сына, потому что держался несколько натянуто и смотрел не очень-то приветливо. Тем не менее, он ласково потрепал Анатолия по голове.

– Профессор тебя хвалит. Говорит, скоро совсем поправишься. Только вот гонки и бокс придётся пока оставить.

– Никогда!..

– Толик, так считает не только профессор, но и все другие врачи. Кроме того, это и моё мнение. Да и Таня наверняка скажет тебе то же самое. Правда, Танечка? – с вкрадчивой лаской обратился он к девушке.

– Да, я тоже думаю, что пока лучше обойтись без лишних нагрузок, – пробормотала Таня.

– Вот видишь! – Владимир Анатольевич торжествующе обнял Таню за плечи.

Анатолий рывком сел, глаза его сузились.

– Оставь её в покое!!!

– Ты что, очумел?! – возмутился Владимир Анатольевич, но руку убрал.

Анатолий ногами нашаривал тапочки. Отец подошёл к нему, заставил лечь.

– Прекратил валять дурака, немедленно! Или я распоряжусь, чтобы Таню сюда не пускали!

– Ты… не имеешь права! Я сбегу из дома, как только выпишут!..

– Мне стыдно за тебя перед твоей девушкой, – холодно сказал отец.

– Вот именно, моей!..

Таня выскочила из палаты. Кровь обжигала щёки. Она в изнеможении опёрлась о высокий больничный подоконник.

Процокали каблуки медсестры. Смерив Таню высокомерно-безразличным взглядом, она заглянула в палату.

– Укольчик!..

– Мы уходим, – поспешно сказал Владимир Анатольевич.

Анатолий услышал, как Таня быстро проговорила:

– Я на трамвае!.. Толик, не волнуйся, я приду завтра, после уроков! – и её шаги зашумели, удаляясь по больничному коридору.

Отец и сын молча посмотрели друг на друга. Шандрик-старший отвёл глаза первым.

– Поправляйся. Она придёт.

– Я знаю, – с трудом произнёс Анатолий.

Когда вечерние процедуры были проделаны, Анатолий повернулся лицом к стене, чтобы его не видел сосед по палате, вытащил из-под подушки каменного слонёнка, подаренного Таней, и прижал к щеке…

ГЛАВА 12.

Через несколько дней, подойдя к палате Анатолия, Таня увидела, что у его изголовья, спиной к ней, сидит незнакомая молодая женщина. Её светло-серебристые волосы рассыпались по плечам. Ладонь женщины лежала на лбу Анатолия, и всё его существо буквально сияло от счастья.

Таня остановилась. Но, заметив идущую по коридору медсестру Свету, продолжавшую демонстрировать ей непонятную неприязнь, решительно вошла в палату.

Женщина обернулась к ней. Таня увидела её поразительно красивое лицо, большие миндалевидные зелёные, как изумруды глаза, повеяло тонкими духами, и Таня, холодея, поняла, кто это…

– Познакомься, мама! – радостно произнёс Анатолий. – Это и есть моя невеста, Таня! Танечка, моя мама приехала!

– Вижу, – растерянно сказала Таня.

Красавица поднялась, обольстительно улыбаясь. Тане показалось, что она сейчас заключит её в объятия, но та лишь протянула ей узкую белую руку с длинными пальцами и выхоленными ногтями, слегка царапнула кожу камнем перстня.

– Наташа.

– Очень приятно… Татьяна.

– Толя так много говорил о тебе, Танюша. Я рада, что мы познакомились.

– А ваш муж тоже здесь? – задала Таня явно глупый вопрос, тотчас пожалела, но было уже поздно. Впрочем, красавица ничуть не удивилась.

– Фрэнк? Нет, у него сейчас соревнования в Австралии. Но после них он, может быть, приедет. Я хочу ему показать Толю. Мальчику необходима встреча с настоящим профессиональным гонщиком. Хватит с него этой кустарщины.

Она отвела Таню в сторону и конфиденциально шепнула:

– Фрэнк хочет подарить Толе гоночный мотоцикл «Сузуки». Но мы подозреваем, что Владимир Анатольевич будет против. Может быть, ты попробовала бы поговорить с ним, убедить его не портить жизнь Толику? Он – человек, конечно, очень тяжёлый, но медицинский персонал заметил, что у тебя с ним, вроде, взаимопонимание…

– Персонал?.. – переспросила Таня растерянно.

В этот момент, лёгок на помине, появился Шандрик-старший. При виде бывшей супруги его лицо стало белее халата. Он кивнул сыну и немедленно вышел.

Наташа никак не отреагировала на его появление, но, видимо, решив, что визит пора заканчивать, склонилась над Анатолием и нежно заворковала. Чтобы не мешать им, Таня вышла в коридор, дошла до конца и увидела на лестничной площадке Владимира Анатольевича. Он стоял спиной к ней, смотря в окно на цветущее марево больничного сада и нервно, с большими затяжками курил. Таня остановилась поблизости, глядя на него с тоской…

Эти дни они оба, не сговариваясь, старались приезжать в больницу к Анатолию в разное время. Если встречи всё же происходили, ограничивались лёгкими кивками и безличными дежурными улыбками. Посторонний наблюдатель едва бы заметил, что между этими тремя людьми происходит нечто странное. Или предположил бы очевидное – что любящий отец против слишком тесной дружбы сына-подростка и застенчивой синеглазой девушки, но старается не раздражать и не волновать мальчика, пока тот находится в больнице. Таня и сама думала так. Но…

Шандрик докурил, стряхнул пепел и тихо, торопливо заговорил:

– После гастролей в Англии она вернулась домой и тотчас потребовала развода. Суд присудил Толика ей, и я не мог протестовать против такого решения. Мать есть мать. Но я предупреждал её, чем это кончится. Ей, тем более – её новому мужу, ребёнок не был нужен. Оба в бесконечных разъездах… Но она клялась, что сын ей дороже жизни, что она готова даже бросить съёмки и посвятить ему всё своё время. Я поверил. Тогда я всё ещё любил её… Хорошо! Они уехали. Полтора года я ничего не знал. От неё не было ни строчки, ни звонка, хотя перед отъездом она клятвенно обещала сообщать о каждом дне жизни Анатолия. Я начал искать… Я предполагал что угодно, что ребёнок давно живёт в Англии или вообще на другом конце света, как вдруг в один прекрасный день получил сообщение, что мой сын находится в одном из детских домов соседней области. Я чуть не перевернул машину, примчался туда в считанные часы…

Владимир Анатольевич неожиданно замолчал. Лихорадочный огонёк в его глазах погас. Каким-то болезненным жестом проведя по глазам, он стал снова смотреть в окно. Таня смотрела на его напряжённую спину, спину сильного мужчины, широкие плечи под белым халатом, и ничего ей так не хотелось сейчас, как погладить его, облегчить его боль…

Хлопнула дверь, застучали, приближаясь, каблучки Наташи, и вот она промчалась мимо них, на ходу взмахнув рукой с зелёной искрой перстня:

– Ча-о!..

Владимир Анатольевич выпрямился.

– Толик находился там уже полтора года. Он не доехал даже до Москвы… Он не узнал меня, ему сказали, кто я… Я хотел забрать его немедленно, мне не разрешили, началась какая-то бумажная волынка… Тогда я попросту выкрал его… Меня искали с милицией, нам помогали друзья, прятали нас… Толик спал в багажниках чужих машин…

Вдруг он резко повернулся к Тане:

– С того дня всё, что я делаю, каждый мой шаг – для него. Сын – моя единственная любовь, единственная радость, его счастье – единственная цель моей жизни! Горе тем, кто посмеет стать у меня на дороге!..

Таня со всхлипом втянула в себя воздух.

– Вы и теперь её любите?..

– Её?! – поражённо переспросил он. Внимательно всмотрелся в её лицо.

– Это всё, что тебя волнует?!

Не отвечая, она стремительно рванулась мимо него и помчалась вниз по лестнице. Он что-то крикнул ей вслед, но она бежала прочь, не отвечая, словно подхваченная горячим порывом ветра. Дома бабушка стала расспрашивать о состоянии Анатолия, Таня отвечала так отрывисто, что удивлённая Анна Михайловна присмотрелась к внучке:

– Не понимаю, что с тобой происходит? Как с цепи сорвалась… Ты же говорила, что Толе лучше, и отец его вроде уже не возражает, чтобы вы встречались! Так что с тобой такое творится?!

Таня кусала губы.

– Бабушка… – прошептала она. – Помнишь, ты сказала, что я пойму, что такое любовь, когда полюблю по-настоящему? Помнишь?!

– Ну, помню. Ты, Татьяна, что-то…

– И ещё – ты говорила, что счастья всё равно нет!? Ты права, права, права!!

– Ну, Таня, нельзя же так…

– Бабушка, это правда! – воскликнула Таня с отчаянием. – Его нет, счастья, и не будет! Никогда!..

Это было в субботу, а на следующий день, в воскресенье, когда Таня в домашнем халатике подметала утром улицу перед домом, рядом остановилась машина. Таню окликнули. Она подняла голову и узнала Владимира Анатольевича.

– Как вы меня нашли?! – пролепетала она.

– Я же вёз тебя сюда.

– Один раз!..

Он молчал. Потом, словно через силу, сказал:

– Сегодня чудесный день, Таня. Заканчивай свою работу, одевайся… Мы поедем в одно место, красивее которого весной в нашем городе нет. – Таня побледнела, дико глянула на него… – Нам надо поговорить, – быстро добавил Владимир Анатольевич. – Дело в Толике. Он беспокоит меня… Мне больше не с кем посоветоваться, кроме тебя, ведь сейчас ты – самый близкий ему… и мне… человек.

Пауза.

– Поехали?!

Таня боролась с собой. Потом глухо сказала:

– Хорошо.

Она ушла. Владимир Анатольевич вытащил пачку сигарет и заметил, что его руки дрожат… Он поспешно положил их на тёплый изгиб руля, сгибал и разгибал крепкие смуглые пальцы, пока предательская дрожь не прошла…

Бабушка лежала на диване в библиотеке с мокрой повязкой на голове. От весеннего воздуха и непонятного поведения внучки у неё разыгралась мигрень. Таня подошла к ней и сказала:

– Я на несколько часов уйду, хорошо? Я всё убрала. А посуду потом помою.

– Иди, я сама помою. В больницу собралась?

– Нет… погулять…

– Одна?

– С Катей, – Таня вздохнула. Хорошо, что бабушка прятала глаза под повязкой и не видела её лица… Вздохнула и бабушка – её смущало двойственное положение внучки.

– Танюша, что же ты так… Одного проводила, к другому ходишь. Нельзя же быть невестой сразу двоих!

– Да… Нельзя… Я напишу Олегу!..

… Таня вышла в серой плиссированной юбке и новом сине-белом шерстяном свитере. День был тёплый, но через руку она всё же перекинула голубой плащ. Волосы на затылке перевязала синей лентой. Она была очень хорошенькой, и Владимир Анатольевич в первое мгновенье не узнал её. А узнав, уже не отрывал от неё взгляда.

Таня села рядом с ним, скромно спрятала под сиденье ноги в стареньких коричневых туфлях и вопросительно вскинула глаза на Шандрика.

– Ну, поехали?

Уже во второй раз в жизни она радовалась, что в библиотеке нет окон…

… Машина мчалась среди покрытых нежной зеленью полей. Глядя на сосредоточенное, суровое лицо водителя, Таня поражалась одному – насколько привлекательным ей кажется этот человек, в сильных грубоватых чертах которого не было идеальной правильности и красоты Анатолия. Она не знала, что её взгляд прожигает человека рядом с ней, будто лазером, и видела только, что он намеренно старается её не замечать…

А навстречу плыли сады. Дорога поднималась наверх, и Тане казалось, что деревья действительно плывут по склонам холмов, как белая морская пена. Владимир Анатольевич опустил стекло, и Таня почувствовала аромат множества цветущих деревьев. Душистый тёплый ветер шевелил золотисто-каштановые завитки волос на виске Тани. Она закрыла глаза…

Некоторое время асфальтовая лента шоссе несла их между окутанными словно молочными облаками деревьями, потом начался спуск, и «Волга» свернула на просёлочную дорогу. После прошедшего ночью дождя почва была вязкой, налеплялась на покрышки, ехать сразу стало трудней. Оставляя глубокие следы, машина съехала с дороги и остановилась на небольшой, свободной от насаждений площадке. Владимир Анатольевич выключил мотор, опустил второе стекло. Некоторое время они молча сидели в тишине, нарушаемой лишь шелестом падающих лепестков. Лепестки всё падали и падали на чёрную рыхлую землю, засыпая её бело-розовым ковром. Наконец Таня открыла дверцу и вышла.

Теперь, кроме шелеста лепестков и приглушённого птичьего щебета, она услышала дальний шум прибоя. Увязая туфлями в мокрой земле, девушка пошла между деревьями в ту сторону. Внезапно открылся крутой обрыв, далёкий синий горизонт бросился в глаза резкой, как удар, яркостью красок. Внизу грохотал прибой. Налетевший ветер подхватил волосы девушки, швырнул ей в лицо.

– Таня, осторожно, оползни!..

Она повернулась – он стоял рядом и протягивал ей руку. Она было вскинула свою, но тут же опустила её и быстро пошла обратно к машине. Он шёл позади.

– Не хочешь посмотреть на море?

– Там ветер… – выдавила она.

– А ты боишься ветра? Эх, Таня…

Не отвечая, она дошла до машины, стала, уцепившись за дверцу. Она ощущала его тёплое дыхание на своей шее и, собрав все силы, спросила:

– Вы хотели со мной поговорить? Об Анатолии…

Он отошёл. Теперь она смогла повернуться. Он стоял напротив и, улыбаясь, протягивал ей большую ветку, усыпанную ярко-розовыми цветами.

– Это персик… Они прекрасны, как и ты. – Внезапно он перестал улыбаться, его лицо показалось ей почти страшным. – Что ж, давай поговорим. Прежде всего, я хочу, чтобы ты перестала от меня шарахаться. Я не враг. И никогда не обижу тебя, потому что тебя любит мой сын.

– Толик… сказал, что он меня любит? – её голос показался ей неестественным.

Он поморщился.

– Много раз, и ты прекрасно это знаешь. Зое он, кстати, в любви не признавался, если это тебе интересно.

– Я думаю… это детская любовь, – её голос был очень тихим, она почти шептала.

– А я думаю, нет, – его глаза были холодными, как осколки льда. – Я знаю своего сына. Он полюбил один раз и на всю жизнь.

Она решилась.

– Как и… вы?!

Среди льдинок в его глазах мелькнуло что-то непонятное.

– Занятная ты девушка, – он цинично усмехнулся. – Возможно, я и не знаю, что такое любовь. Я думал… Да мало ли что я думал! Сначала была жена. Потом… мир перевернулся, это так, но женщины всегда есть, когда в них нуждаешься. Тамара, Анжела, Вика, Оля, Света… зачем тебе о них знать, невинное ты дитя! Толик тебя любит – и слава Богу, может быть! Живите вместе! У нас большая квартира, друг-другу мешать не будем. Если решите сейчас пожениться, я помогу, вас распишут.

Сжав губы, она обрывала с ветки цветы персика и бросала их на багажник автомобиля.

– А если нет?

– Я бы не спешил отказываться, – произнёс он почти с угрозой. – Видишь ли, мой сын от меня отдаляется всё больше и больше. Он хочет уйти из дома, я знаю… Где он будет жить? В вашей трущобе?! Или уедет вместе с этой… с этой…

– Она его мать!

– Нет! Отдав моего ребёнка в детдом, она потеряла право называться ею!

– Он думает иначе!..

Они обменялись яростными взглядами. И вновь он первым отвёл глаза…

– Прости меня… Я не хотел тебя запугивать, когда звал сюда… Я действительно просто хотел, чтобы… Неважно.

Вдруг он забрал у неё ветку и резким движением поломал на несколько частей.

– Так и моя жизнь… Ты понимаешь, Таня?! Мой единственный сын хочет от меня уйти, считает меня каким-то бандитом!

– Так изменитесь!

– Ты сама не понимаешь, что говоришь! Глянь на мои руки! – он поднёс к её глазам свои большие крепкие руки с мозолями, трещинами, въевшимся в кожу машинным маслом. – Это руки бандита или рабочего человека?! Я работаю, вкалываю дни и ночи, всё ради него, а он… Если он от меня уйдёт, зачем мне жить!?

«Я люблю его, – как-то удивительно спокойно и отчуждённо подумала Таня. – Люблю и сама не могу без него жить, а значу для него не больше, чем эта грязь с втоптанными в неё лепестками у него под ногами! Что же мне делать? Мир без него пуст… Если его не будет в моей жизни… пусть даже в качестве отца Анатолия… легче мне пойти и броситься с этого обрыва!..»

– Я согласна, – проговорила она безжизненно и отвернулась. Через миллионы лет услышала:

– Согласна на что?! О чём ты говоришь, Таня??!

Она ощутила, как он касается её, разворачивает к себе… Зажмурилась – она не могла сейчас смотреть на него… Пролепетала:

– На всё… что вы скажете. Если хотите… я выйду за него замуж.

– Господи, девочка…

Вдруг, к её изумлению, он упал перед ней на колени, прямо на мокрую землю, прижался головой к её вздрогнувшему телу и закрыл глаза…

– Что вы делаете?! – поражённо едва выговорила она.

Ей показалось, она теряет сознание… Она обнаружила себя на земле рядом с ним, судорожно обнимающей его и отчаянно рыдающей. Он грязными руками гладил её волосы, щёки, вытирал ей глаза и смотрел на неё с такой болью, какую она даже не могла представить у этого сдержанного человека…