Весеннее признание

Она не хотела, но вспоминала Анатолия, и всё остальное – тоже, и сейчас ей это мешало радоваться близости Олега, как мешало последний месяц жить и наслаждаться весной. Это печалило и злило Таню, сдавливало непонятной мукой ей грудь…

Они вышли из кинотеатра. Рука Тани осталась в руке младшего сержанта. На улице слегка похолодало, но вечерело медленно, как бы нехотя. На зеленеющем небе загорались первые звёзды.

Теперь Олег разговорился, он болтал без умолку, описывая в юмористических тонах всё, что пережил за эти полгода, попутно под строгим секретом поверил Тане несколько военных тайн. Девушка молчала, ощущая в сердце растущую пустоту…

Они вышли на бульвар, немного прошли, глядя на огни морвокзала и порта, отражающиеся в чёрной воде, и присели на забор возле каких-то цветущих кустов со сладковатым ароматом. Таня немного повеселела, вид моря, как всегда, успокоил её. Олег уже не вызывал в ней незаслуженного отвращения, а был просто симпатичным молодым человеком в военной форме, от которого пахло сложной смесью «Шипра» и табака, ласковые глаза смотрели на неё уже не насмешливо, как прежде, а немного заискивающе…Она не стала сопротивляться и ответила на его поцелуй.

Касаясь его, она ощутила, что он весь дрожит, и это её тронуло. Ей было тепло и приятно, но она хорошо помнила тот вечер, когда падал снег, шумела близкая автострада, рядом был Анатолий, мужественный и нежный. Его первый поцелуй, его слова, их волшебный полёт на мопеде… А перед этим – тёмная комната, внезапно хлынувший свет, зашедший высокий человек со сверкающими снежинками на куртке и в волосах…

Внезапно Таня резко оттолкнула Олега, встала и резко пошла прочь. Младший сержант догнал её, встревоженно заглянул в лицо. На бледных щеках блестели полоски слёз.

– Ты обиделась?!

– Оставь меня! – сквозь зубы сказала Таня. Но, видя его растерянный вид, пожалела. Он такой юный и наивный, совсем мальчик, но уже воин, переносит все тяжести военной службы… Пока растерянность Олега не сменилась обидой и отчуждением, взяла его руку с твёрдой жёсткой ладонью, прижала к своей щеке. Но теперь он сам оттолкнул её:

– Я так не хочу! Объясни, что с тобой случилось!

… «Что случилось?! Всё! Но это пора кончать! Рвать без сомнений и сожаления!..»

– Разве ты не понял, что я люблю тебя!? – сказала Таня и не услышала своего голоса…

Словно во сне – накрытый стол, пёстрые чашки, пироги на тарелках, в высоких узких бокалах кипит шампанское… Светловолосый Олег, в расстёгнутой белой рубашке, сидит между матерью и Таней, его румяное лицо сияет. Инна Петровна по-матерински обнимает Таню за плечи, обращается к ней «Танюша», «наша Танюша!.. Через стол на них широко раскрытыми глазами смотрит Катя. Она никак не ожидала, что самая неприметная из её подружек за один вечер окрутит её брата, за которым гонялись все одноклассницы и однокурсницы. Чудеса!.. Но ей и приятно, что к этим чудесам она вроде и сама приложила руку. Не иначе синяя мохеровая кофточка помогла…

Это сон, несомненно. «Наша Танюша» предлагает тост «за дальнейшие успехи Олежки по службе», звонко чокается со всеми.

– И чтобы не болел, и побыстрее возвращался насовсем! – вытирая слёзы, говорит мать. Добавляет:

– Женился бы на хорошей девочке…

И гладит по голове «нашу Танюшу». Та вспыхивает. Олег предлагает выпить за мир во всём мире…

В субботу они опять встречаются. Вечером всей семьёй идут в театр. Олег, на сей раз в костюме с галстуком, и нарядная Таня несколько отстали от идущих впереди Инны Петровны, Кати и Анны Михайловны. Таня любуется безукоризненной причёской бабушки, её элегантным платьем. Олег крепче стискивает её руку и шепчет: «Ты так нравишься моей маме!» Таня поспешно улыбается ему.

Его пальцы, ладони, все в порезах, затвердевших мозолях и лопнувших волдырях. Неудивительно, что его руки на ощупь такие шершавые…

Таня замечает, что некоторые девушки вокруг с завистью глядят на них. Олег такой стройный, красивый, она рядом с ним кажется себе гадким утёнком. А его серо-голубые глаза пытаются поймать её взгляд…

В воскресенье весь день Таня провела у Морозовых, а вечером провожала Олега на вокзал. Освободившись, наконец, от материнских и сестринских объятий, он отошёл с Таней в сторону, взял её за руку.

– Так ты будешь писать? Да? Будешь? Адрес не потеряла?

– Нет, нет, – успокаивала его Таня. – Ты береги себя. Будь осторожнее, понимаешь?

– Ты… будешь меня ждать?!

Таня зажмурилась. Кивнула. Раздался сигнал. Он чуть коснулся её губ, на ходу обнял мать и сестру, вскочил в вагон. Поезд тронулся. Пока можно было, Олег не сводил глаз с тоненькой фигурки Тани, бредущей вдоль перрона. Ветер трепал её каштановые волосы. Таня подняла руку, помахала вслед уходящему поезду, и смутная тоска в ней сменилась чувством облегчения. Почему-то в ушах у неё под затихающий стук колёс звучал её же голос: «Береги себя, береги себя» …

А в понедельник она стояла возле одиннадцатой школы. Ей не хотелось идти сюда, но она не могла не сделать этого. Было чувство, что она умрёт, если хотя бы не попытается как-то решить мучившую её проблему. Прозвенел звонок, через две двери наружу хлынули ребята. Девятиклассники вышли плотной стайкой, но Таня не увидела среди них серебристой куртки Анатолия.

Вдруг от стайки отделилась высокая девушка, стала переходить улицу, и Таня узнала Лиду Макарову. Она пошла за ней, окликнула. Лида глянула на неё бесстрастно, но на её щеке нервно задёргалась какая-то жилка.

– Лида, где… где Анатолий?

Лида сжала губы.

– Не знаю, – сухо ответила она и хотела пройти мимо, но Таня преградила ей дорогу.

– Скажи… скажи, где он!

Мрачный, тяжёлый блеск глаз девушки испугал Таню.

– Я с ним не дружу, – выдавила Лида. – Пусти…

И поспешно пошла, неловко ступая на высоких каблуках и как-то жалко сутулясь. Таня глянула ей вслед, и вдруг в ней всколыхнулась жаркая волна, поднесла к Лиде, заставила схватить за плечо…

Лида обернулась, сверкая позеленевшими глазами:

– Чего ты от меня хочешь?!.

– Что с ним?!

Красивые губы Лиды искривились.

– Его ранили, он в больнице, – ответила она, глядя мимо Тани, – зайди к нему домой, спроси у его отца, если хочешь знать, что с ним. Я не знаю…

Вот так, просто – зайди к нему домой… Мир перед глазами Тани окутался туманом. В тумане качнулась удаляющаяся сутулая спина Лиды с пышным хвостом сколотых волос. А потом из тумана выплыла обитая чёрным дерматином дверь. Таня позвонила, с ужасом понимая, что отца Анатолия сейчас скорее всего нет дома. Но за дверью раздался какой-то шум, щёлкнул замок, и Таня видела Владимира Анатольевича в свитере с закатанными рукавами. Он был вовсе не такой насмешливо-красивый, каким помнился и представлялся ей всё это время. Шандрик-старший заметно похудел, черты лица стали жёстче, резче проступили очертания скул и челюстей, тёмные волосы отросли и свисали лохматыми прядями. Он молча смотрел на Таню без всякого выражения, не задавая никаких вопросов.

– Здравствуйте! – наконец прошептала она.

– Заходите, – каким-то металлическим голосом проговорил Владимир Анатольевич и, пропустив девушку в переднюю, захлопнул за ней дверь. Он провёл её в свою комнату и немедленно вышел, представляя Тане возможность оглядеться. Ей было вовсе не до этого, и всё же она мельком окинула взглядом окружающее.

Комнату Шандрика-старшего она видела впервые. Поражала скромность её обстановки по сравнению с современным комфортом остальной части квартиры. Рядом с креслом-кроватью – большой несгораемый шкаф с электронным замком. Над письменным столом висит застеклённая большая фотография мальчика лет семи – очевидно, Анатолия. На столе телефон, пепельница в виде раковины, перекидной календарь, стакан с карандашами и ручками. Небольшая, но, видимо, дорогая «стенка» вся занята книгами, многими на иностранных языках. Никаких фотографий, сувениров, моделей или плакатов, как у Анатолия, нет.

У Тани возникло впечатление, что хозяин проводит в этой комнате очень мало времени, она казалась почти нежилой. Это впечатление немного скрадывали многочисленные комнатные цветы, зелёные лианы, заплетавшие стены, но они же придавали комнате ещё больше сходства с учреждением. Таня никогда бы не подумала, что у отца Анатолия может быть такая комната, облик этого человека ей представлялся совсем другим. Особенно её поразили книги на иностранных языках и несгораемый шкаф.

Тут появился хозяин. Он умылся, опустил рукава свитера и немного пригладил волосы, но запавшие тёмно-стальные глаза его смотрели холодно и недружелюбный, и весь вид у него был весьма негостеприимный.

Он не предложил Тане не сесть, не раздеться, и они стояли посреди комнаты, молча глядя друг на друга, каждый с подобием острой неприязни. Первой заговорила гостья.

– Извините, что я вот так, без спросу. Но я не могла… Скажите, что с Анатолием?

В ответ раздался словно лишённый всех эмоций голос:

– Он в больнице.

Таня нашла в себе силу глянуть ему прямо в глаза.

– Вы меня узнаёте?

Он холодно улыбнулся.

– Конечно.

– Я Таня Волконская.

– Я вас прекрасно запомнил. Это было нетрудно.

Таня вспыхнула – на сей раз в его голосе прозвучала откровенная насмешка. Но внезапно она почувствовала, что должна что-то сделать. С пылающими красными щеками она подошла к нему вплотную и коснулась его руки. Он медленно отвёл руку…

– Послушайте, Владимир Анатольевич! Я прекрасно понимаю, что вы считаете, будто я не пара вашему сыну. Я пришла сюда не спорить с вами. И не собираюсь вам навязываться. Но я… виновата перед Толиком. И я не могу жить, не зная, где он, что с ним. Вы должны понимать, вы же сами его любите! – выкрикнула с отчаянием.

Теперь вместо холода в его почерневших глазах был гнев. Таня подумала, что он собирается ударить её. Но он только яростно затряс её за плечи.

– Ах, вот как, ты перед ним виновата!? А где же ты была, когда с ним случилась беда?! Ты его бросила, не так ли?! Мой сын… он мучился, страдал из-за какой-то маленькой…

Не закончив фразы, он отбросил девушку в сторону, так, что она едва удержалась на ногах, повернулся к ней спиной, подошёл к стенному шкафу, раскрыл его, спокойно стащил через голову свитер и, полуголый, стал выбирать рубашку.

Таня понимала, что он намеренно хочет её унизить. Угрюмо подумала, что иного она и не заслуживает, учитывая то, что произошло у неё с Анатолием, когда она болела. А чего стоит её авантюра с Олегом Морозовым!.. Наверно, она вконец испорченная, ужасная женщина. От одного сознания этой мысли стоило бы провалиться сквозь землю… Но сейчас она испытывала только одно желание – подойти, коснуться его смуглых мускулистых плеч… Она зажмурилась. Громко тикали часы.

Владимир Анатольевич надел чистую сорочку и стал перед зеркалом завязывать галстук. Таня потихоньку пришла в себя. Она опустила голову и понуро побрела к выходу.

– Ты куда? – не оборачиваясь, сквозь зубы спросил Шандрик.

– Я ухожу… Вы правы, я дрянь. Простите… – прошептала девушка. По её щекам катились слёзы, её шатало. Она услышала, что он подходит к ней.

– Подожди. Сейчас поедем.

– Куда?

– К Анатолию, куда же ещё. Заберём машину из гаража и поедем.

Его тёплые пальцы притронулись к её лицу, осторожно вытирая слёзы. Не помня себя, она рванулась к нему, его щеки коснулись её нежные губы… Он замер, глядя ей в глаза, потом медленно отстранился.

– Я полагаю, этот поцелуй адресован всё же моему сыну? – спросил с грустной насмешкой. Она не ответила…

Уже сидя в машине, девушка печально сказала:

– Может, теперь он и видеть меня не захочет…

Владимир Анатольевич усмехнулся.

– Захочет.

– Нет, вы не знаете…

– Тут и знать нечего. Он же мужчина. Как и я. – И надолго смолк.

Таня с тоской украдкой смотрела на его чёткий красивый профиль. Он не отрывал взгляда от дороги. Ладно, пусть молчит, лишь бы вот так ехать и ехать с ним… И не в больницу, а… пусть даже в никуда!..

Ей показалось, что молчание сейчас задушит их обоих. Тихонько вздохнув, спросила:

– Что случилось с Толиком? Почему он в больнице? Его действительно ранили?

– Ты ничего не знаешь?

– Нет…

… Все эти дни Анатолий старался не отходить от Кости. Он знал, что Сергей и его банда угрожают другу и требуют отдать Зойку, которая отказалась даже по телефону общаться как со своей семьёй, так и с настойчивым ухажёром, на словах передав ему, что всё кончено… В последний день прямо на уроке Костя получил записку: «К семи часам на детской площадке. Важный разговор. Шандрику ни слова, советую, как его товарищ».

Посмотрев назад, Костя встретил угрожающе-настороженный взгляд Виталия Полунина. Медленно сложил записку вдвое, потом ещё и ещё. Вытащил зажигалку, поджёг…

– Сарычев!!! – на полуслове захлебнулась Нина Александровна. – Дневник на стол!..

Костя понёс дневник. Отвечающий у доски Анатолий вопросительно глянул на него. Костя улыбнулся и пожал плечами…

Как только урок закончился, вскочил и направился к Лиде Макаровой. Но она стояла в тесном кругу девушек, обступивших Лену Куценко.

– … ухожу из школы, – радостно говорила Лена. – Мамка уже платье купила. Фату и туфли Миша из рейса привёз.

– Ты же говорила, он тебя бросил! – насмешливо сказал кто-то.

– Ну… это была ошибка, – неуверенно нахмурилась Лена. – Он передумал. Просто он не знал, готов ли к ребёнку. А теперь всё в порядке, честное слово, девочки!

– Лен, а когда же рожать?

– Ещё месяцев пять. Ой, девочки, страшно как!..

– Лен, а кого ты хочешь, мальчика или девочку? – спросила Лида.

– Мише всё равно, а я хочу дочку. Даже розовую ленту купила.

– А я хотела бы мальчика, – задумчиво сказала Лида. – Сына.

– И назвала бы Толиком! – фыркнула Лена.

– Может, и Толиком!

– Смотри, как бы Виталька не услышал! – предостерёг кто-то.

– Какое мне дело до этого тупицы Полунина! – надменно сказала Лида и отошла.

Костя почти физически ощутил, как его жжёт лежащее в кармане письмо Серёжи Збанацкого, переданное через Ефремова. Он с презрением посмотрел на болтающую взахлёб Лену и подошёл к надевающей куртку Лиде. Тронув за рукав, поманил в сторону. Сказал без предисловий:

– Макарова, если в самом деле хочешь назвать сына Толиком, после обеда приходи к Шандрику и никуда не пускай его до ночи.

– Может, и до утра тоже?! – возмутилась Лида.

– Лучше до утра. Как сможешь. Но весь вечер чтобы он провёл дома. Усекла?!

В лице Лиды что-то дрогнуло, она заморгала.

– Виталий?..

– Вот-вот. И компания. Так что прикинься кем хочешь, но спасай любимого! Чтобы из дома он сегодня не вышел!

Лида схватила сумку.

– Хорошо!

– И не вздумай говорить ему, что это я тебя послал! – крикнул Костя ей вслед.

Устало вздохнул. Теперь он был относительно спокоен за товарища. Оставалась просьба Серёжи, но он уже понял, что она останется невыполненной.

Когда он поворачивал за угол, его кто-то окликнул:

– Сарычев! Костя!

Оглянулся – глазам своим не поверил: к нему со всех ног бежала Лена Куценко!

– Тебе же нельзя бегать, – пробурчал неловко.

Она потупила голову и едва слышно произнесла, крутя пуговицу на плаще:

– Костя, как там… Серёжа?

– Ты же вроде замуж выходишь! – насмешливо сказал он.

– Да… Ну… Это… Ты не поймёшь! – выпалила она.

– Куда уж мне! – холодно произнёс Костя. – Нормально. Тебе привет просил передать.

Лена наклонила голову ещё ниже, на залившихся краской щеках исчезли веснушки.

– Спасибо…

Костя посмотрел на её худую шейку с трогательными совсем белыми волосиками и, проклиная свою мягкотелость, полез в карман.

– Это… мне? – не поверила Лена. – От… от…

– Читай! – хмуро велел Костя и, насвистывая, отвернулся.

За его спиной послышалось всхлипыванье. Лена плакала. Крупные слёзы падали на исписанный листик и расплывались сиреневыми пятнами.

– Пиши ответ!

– Нет… я не могу… Он мне такое пишет, а я!..

– А что – ты?! Ну, ребёнка ждёшь… Это же не хуже, чем сидеть в тюрьме и ждать суда…

Лена криво усмехнулась.

– Не знаю… Это же не его ребёнок!

– Он тебе что написал, что любит? Эх, ты… Тогда простит. И ты ему всё простишь, если любишь. Уж я-то знаю…

Чтобы не встречаться с матерью, когда она придёт с работы, Костя написал ей записку, что идёт в кино. Позвонил Анатолию, трубку взяла Лида. Порядок!

Заглянул к бабушке с Зойкой. Обе спали, но девушка, услышав его шаги, открыла глаза.

– Костя, я бабушку покормила… Ты уходишь?

– Да. В кино. До самого вечера. – Он намеренно не смотрел на неё.

Она недоумённо наморщила гладкий лоб, пересечённой косой розовой полоской шрама.

– С девочкой, что ли?

– Да…

Зойка легла, закрыла глаза.

– Ну, иди…

Костя медлил, он смотрел на её худое грустное личико, окаймлённое пушистыми светлыми волосами, и к горлу подступал комок… Неожиданно взяв её руку, быстро поцеловал ладонь и сразу же вышел.

До половины седьмого он просто ходил по весенним улицам, глядя на любимые места с чувством светлой печали. Возможно, он видит их в последний раз… Когда пробило половину, вошёл в подъезд дома Ефремова и, поднявшись на четвёртый этаж, долго смотрел на тускло поблёскивающий «глазок». Если бы сейчас вдруг вышел отец, Константин рассказал бы ему всё… Его рука потянулась к звонку, но он одёрнул себя и пошёл прочь.

Когда переходил дорогу к парку, почувствовал, что щёки жгут горячие слёзы, и ужаснулся: «Неужели я трус?!» Набрав стакан газированной воды, плеснул в лицо…

Начало смеркаться. Из деревянной беседки, стоящей посреди заброшенной детской площадки, доносились тихие голоса. Услышав голос Сергея, Костя собрался и вошёл.

ГЛАВА 11.

… – Лида, скажи честно, что ты от меня хочешь?

Перед глазами Лиды Макаровой плавали тёмные круги. На столе лежала стопка общих тетрадей с выполненными домашними заданиями по всем предметам. Неумолимые стрелки часов показывали без четверти семь. Растрепавшиеся русые волосы падали на сгорбленную спину девушки.

Не дождавшись ответа, Анатолий вздохнул.

– Ну, посиди, придумай ещё что-нибудь, а я пока позвоню, – и набрал номер Сарычевых. Лида прислушалась.

– Алло! Зоя?.. Привет, это я. Костя есть? В кино? А когда придёт?.. С какой девочкой?! Зойка… Больше он ничего не сказал? Ну хорошо… Ладно… Позвоню…

Лида сидела, как на иголках. Едва Анатолий положил трубку, заявила:

– Я хочу принять душ. Есть у вас горячая вода?

– Есть, есть, всё есть. – Анатолий взял со стула свитер. – Ты вот что, Макарова. Располагайся, как хочешь. Купайся, слушай музыку, всё, что душе угодно. А я ухожу. Что-то мне всё это резко не нравится.

Не помня себя, Лида рванула застёжку на платье.

–Ты что, ошалела? – изумился Анатолий. – Что ты делаешь?!

Лида лихорадочно срывала платье, колготки, комбинацию. Он попытался остановить её, но попробуй остановить лавину!.. Сорвав бельё, Лида швырнула его на пол и шагнула к Анатолию, белая и прекрасная, как мраморная статуя. Но она не была мраморной, она была тёплой и живой, и кожа её словно светилась.

Анатолий невольно не сводил с неё глаз. Он впервые видел такую идеальную женскую красоту, ощущал её могучий зов, у него остановилось дыхание… Сильные руки Лиды легли на его плечи, горячие губы прижались к его губам…

– Лида, ты же ещё совсем девочка! – с трудом выговорил он.

Она молча и горячо обнимала его, и он уже готов был покориться чарующей силе её красоты, как вдруг сквозь него, как удар, прошёл взгляд Тани, однажды навсегда остановленный им… Он вспомнил о Косте, о нависшей над ним угрозе, и внезапным резким движением вывернул руку Лиде.

– Кто тебя послал?! – спросил сквозь зубы.

Она молчала, даже когда боль стала невыносимой, и лишь когда по его исказившемуся лицу поняла, что произойдёт сейчас, выкрикнула:

– Всё равно не скажу, хоть убей меня! Ты останешься жив!..

– Понятно. Извини. – Он отпустил её, бросился в переднюю, стал обуваться. Она подбежала к двери, раскинула руки:

– Нет!!!

– Лида, пусти! – угрожающе сказал Анатолий, натягивая куртку. – Лида, я прошу тебя! Лида!..

Она истерически зарыдала:

– Нет, нет, нет!..

Анатолий отшвырнул её одним ударом и выбежал на лестницу. Она вскочила, помчалась у окна одеваться, чтобы видеть, куда он пойдёт. Одна рука её почти не слушалась, болела голова, но Лида сейчас находилась в таком состоянии, что поползла бы за ним, если бы не смогла идти. Только на улице, выскочив в одном платье, почувствовала, что из носа идёт кровь, а в ушах звенит, – он-таки сильно ударил её. Наверное, поэтому ей казалось, что она бежит, не касаясь тротуара, как во сне. Улицу перед парком Анатолий успел перемахнуть на зелёный свет, а Лида чуть не попала под грузовик, но через секунду забыла об этом…

Анатолий уверенно сворачивал на аллеи и тропинки. Он хорошо знал обычное место разборок Сергея и его дружков. Вряд ли его поменяли ради Кости. Задыхаясь, Лида неотступно следовала за ним. Она не думала, знает ли он, что она бежит следом, уже из последних сил. Все её мысли были направлены на одно – успеть защитить его, закрыть собой. Вряд ли её родители сейчас узнали бы свою дочь, порой раздражающую даже их эгоизмом и мещанскими замашками, в этой ошалевшей девчонке с исступленными глазами, в окровавленном платье. Да и бежать так долго и быстро она раньше никогда бы не смогла…

Вдруг Анатолий бросился прямо в тёмные кусты. Лида потеряла его из виду, заметалась, потом рванулась за ним через кустарник. Колючие ветки хлестали её по лицу, рвали одежду и кожу, но она пробивалась вперёд, как одержимая, пока не выбежала на большую поляну, в конце которой лестница вела в нижнюю часть парка, к прудам. Но там было слишком светло и людно, Анатолий не мог туда пойти, и Лида повернула влево, в лабиринт замшелых глыб, а потом побежала утоптанной тропинкой среди низко нависших еловых лап, в непроглядной чёрной тишине и сухом запахе хвои.

… На низенькой деревянной скамеечке, опоясывающей изнутри всю беседку, восседал Сергей, обнимая за плечи своего любимого друга и телохранителя Артура. Маленького роста, со стальными мускулами, чёрными усиками и восточным разрезом глаз, этот Артур словно нёс в себе что-то зловещее. Он был старше всех остальных и самого Сергея, тем не менее, был покорен своему командиру, как верный пёс. Но в этой покорности, как и в его постоянной усмешке под японскими усиками, было что-то страшное и фальшивое… Рядом мрачно возвышался бледный Виталий. В глубине беседки маячило ещё человек шесть-семь. Однако, едва Костя вошёл, они сдвинулись и кольцом окружили его, перекрыв выход из беседки.

– Что-то ты рано, – не вставая с места, процедил Сергей. – Ещё пять минут.

– Ему не терпелось, – усмехнулся Артур.

– Один пришёл?

– Один, проверено, – отозвалась одна из неясных теней у входа.

– Жаль… – Сергей задержал взгляд на Виталии, тот не шелохнулся. – С Шандриком тоже было бы полезно побеседовать, чтобы не совал нос не в свои дела… Где твой друг, Костя? Ну ничего, его отдельно пригласим. Дело сейчас не в нём, а в тебе.

Он не спеша встал и нарочито вразвалку подошёл к Косте. Тот напрягся. В характере Сергея было подойти к человеку тихо и спокойно, глянуть оценивающе и вроде бы даже ласково, а потом, выкрикнув что-нибудь, ударить наотмашь…

– Оказывается, ты у нас гостеприимный мальчик, Костик, – негромко, с мурлыкающими интонациями, говорил Сергей. – Даёшь приют униженным и оскорблённым. Похвально, похвально… Даже пример с тебя хочется брать. А почему бы и нет?.. Зоя пожила немного у Толика, потом у тебя. Теперь моя очередь, дальше, например, Артура… Мы все с радостью предоставим ей свой скромный кров. Правда, ребята?

– Конечно, предоставим, – отозвался Артур. – О чём разговор?! Ребята, поможем Зое?

– Поможем…

– Конечно, поможем!

– О чём разговор!?

Костя изо всех сил сжимал кулаки. Бешеная ненависть к «королю» дошла в нём до крайних пределов. Исчез даже страх перед смертью. Мысли стали ясными и холодными. Одна любовь к матери удерживала его ещё от непоправимого.

Но долго так не могло продолжаться… Неожиданно Сергей схватил Константина за плечи. Бешено сверля его ледяными синими глазами, прошипел:

– Оставь Зойку! Оставь, слышишь!? Она моя!

– Она – ничья, она – свободный человек, и сама решит, где ей быть! – спокойно ответил Костя.

– Ах ты, падла!.. – Сергей замахнулся.

Костя перехватил его руку, сжав запястье словно тисками. Глянул в перекошенное, потерявшее не только красоту, но и человеческий облик лицо. И понял, что ждал этого мига очень давно… Он готовился к этому всю жизнь, но только сейчас они сошлись лицом к лицу, он и его враг. Враг не только его личный, но и его товарища, и любимой девушки, враг всего того светлого, что соединяло их троих. И Костя ударил его – он не мог не ударить это гнусное лицо зверя.