Слово мудрости. Афоризмы, размышления, наставления. Книга пятая

В начале творчества писатель () страдал от несовершенства своего языка и стиля: «Неужели я навек осужден только лепетать?» – и в дальнейшем достиг высокой художественности и поэтичности произведений. С.Кьеркегор

Чтобы иметь основания для творчества, нужно, чтобы сама жизнь ваша была содержательна.

Чтобы дать замыслу созреть, писатель никогда не должен отрываться от жизни и целиком уходить «в себя». Наоборот, от постоянного соприкосновения с действительностью замысел расцветает и наливается соками земли.

В каждое произведение – драму, поэму или роман – входят три составные части: то, что автор прочувствовал, то, что он взял из жизни путем наблюдений, и то, что он угадал.

«Сначала увидеть, потом писать», – любимое присловье Дидро.

Каждый человек накапливает множество верных наблюдений. Но искусство состоит в том, чтобы научиться выражать их подобающим образом – это очень трудно, во всяком случае, много трудней, чем думают некоторые.

Писатель может сделать только одно: честно наблюдать правду жизни и талантливо изображать ее; все прочее – бессильные потуги старых ханжей.

В хорошем рассказе, как на военном корабле, не должно быть ничего лишнего.

Пиши так, словно твой рассказ интересен только небольшому числу твоих героев, один из которых – ты сам.

Литература всегда была для меня сферой игровой деятельности… Мне она кажется самой серьезной игрой. Если бы мы расположили различные виды игры, от самых невинных до самых хитро продуманных, по шкале оценок, то, думаю, литературу, музыку и вообще искусство пришлось бы поставить на самую отчаянную, головокружительную (в хорошем смысле) высоту.

Истина, образование и улучшение человечества должны быть главными целями писателя. Если он их достигает, то средства, используемые при этом, для нас довольно безразличны…

Человек с благородной душой и сколько-нибудь проницательным умом не может не испытывать тяги к литературе. Искусства посвящают себя живописанию прекрасной природы, науки – живописанию истины. Искусства и науки объемлют все высокое и полезное, что заключено в человеческой мысли…

Писать следует тому, кто мыслит, или проникнут каким-то чувством, или осенен какой-то полезной истиной.

Если вы постигли некую возвышенную истину и глубоко ее прочувствовали, не бойтесь поведать о ней, даже если у вас были предшественники: всякая мысль нова, когда человек выражает ее на свой лад.

Есть три причины, по которым становятся писателем. Первая: вам нужны деньги; вторая: вы хотите сказать миру что-то важное; третья: вы не знаете, чем занять себя долгими зимними вечерами.

…Открытия древних авторов принадлежат не столько им, сколько тем, кто сделал эти открытия полезными.

Настоящий писатель поражает нас, сказав то, что мы знали всегда.

Скажи первым нечто само собой разумеющееся – и ты обретешь бессмертие.

Чтобы сказать свое слово в литературе, нужна хотя бы одна фраза.

По одному и тому же вопросу каждому здравомыслящему человеку приходят в голову примерно одни и те же соображения, и лишь та форма, в которую они облечены, вызывает внимание и восхищение слушателей.

Цитаты из античных авторов – пароль образованных людей по всему свету.

После автора хорошего изречения на втором месте стоит тот, кто первым его процитировал.

Цитата – это риск под чужую ответственность.

Поле боя, на котором сражается драматург, – это сердце человеческое.

Нет конфликта, нет и драмы. Противник может быть на сцене и вне ее, за кулисами, но он непременно присутствует в драме.

…Привычка притупляет ощущения – воображение привыкает к убийствам и казням, смотрит на них уже равнодушно, изображение же страстей и излияний души человеческой для него всегда ново, всегда занимательно, велико и поучительно. Драма стала заведовать страстями и душою человеческою.

Людям нравится драма, если она смогла увлечь их изображением человеческих судеб. Их сердца волнуют любовь, ненависть, беды и радости героев: зрители участвуют в событиях, как если бы они были реальными, происходили в жизни. И зритель говорит, что пьеса «хорошая», когда ей удалось вызвать иллюзию жизненности, достоверности воображаемых героев.

Драматический писатель всегда стремится к сильным эффектам. Однако хороший поэт достигает их с помощью разумных средств, чем и отличается от поэта плохого: для того годятся любые средства. Выходит то же, что с порядочными людьми и плутами: и тем и другим хочется преуспеть, но первые добиваются этого лишь честными путями, вторые – любыми.

Римская литература не представляет ни одной хорошей трагедии; но зато римская история есть беспрерывная трагедия – зрелище, достойное народов и человечества, настоящий источник трагического вдохновения.

Ни один художник не бывает художником изо дня в день, все двадцать четыре часа в сутки; все истинное непреходящее, что ему удается создать, он создает лишь в немногие и редкие минуты вдохновения.

Пока не требует поэта

К священной жертве Аполлон,

В заботах суетного света

Он малодушно погружен;

Молчит его святая лира,

Душа вкушает хладный сон,

И меж детей ничтожных мира,

Быть может, всех ничтожней он.

Веленью Божию, о муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца;

Хвалу и клевету приемли равнодушно

И не оспаривай глупца.

Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная.

Все давно сказано, и мы опоздали родиться, ибо уже более семи тысяч лет на земле живут и мыслят люди. Урожай самых мудрых и прекрасных наблюдений над человеческими нравами снят, и нам остается лишь подбирать колосья, оставленные древними философами и мудрейшими из наших современников.

Писатель, великий писатель, работает словами, созданными до него, происшествиями, созданными до него, образами, созданными до него, но он волен – потому что он все переосмысливает.

Я прикрывался мыслями признанных гениев прошлого, если будет хула в мой адрес, то пусть это будет хулой в их адрес.

Ведь я заимствую у других то, что не умею выразить столь же хорошо либо по недостаточной выразительности моего языка, либо по слабости моего ума. Я не веду счет моим заимствованиям, а отбираю и взвешиваю их. Если бы я хотел, чтобы о ценности этих цитат судили по их количеству, я мог бы вставить их в мои писания вдвое больше. Они все, за очень небольшими исключениями, принадлежат столь выдающимся и древним авторам, что сами говорят за себя. Я иногда намеренно не называю источник тех соображений и доводов, которые я переношу в мое изложение и смешиваю с моими мыслями, так как хочу умерить пылкость поспешных суждений, которые часто выносятся по отношению к недавно вышедшим произведениям еще здравствующих людей, о которых всякий берется судить, воображая себя достаточно в этом деле сведущим. Я хочу, чтобы они в моем лице поднимали на смех Плутарха или обрушивались на Сенеку. Я хочу прикрыть свою слабость этими громкими именами.

Все народы согласно почитают Платона, Аристотеля, Зенона и Эпикура величайшими светочами своих эпох. Меж тем трудно найти мнения более противоположные. И через три тысячи лет вокруг них не прекращаются раздоры: у каждой стороны есть свои приверженцы, но нигде нельзя обрести истинной уверенности.

Творения древних авторов – я имею в виду первоклассные и значительные произведения – всегда пленяют меня и как бы влекут меня куда им вздумается; последний прочитанный мной автор всегда кажется мне наиболее убедительным; я нахожу, что каждый из них по очереди прав, хотя они и противоречат друг другу.

Писатели учатся лучше всего тогда, когда одновременно учат. Они лучше всего овладевают знаниями, когда одновременно сообщают их другим.

Литература – это руководство человеческого разума человеческим родом.

Литературное мастерство – по словам Мэтью Арнолда, искусство «изучать и распространять величайшие знания и мысли мира».

Развлекая, просвещай.

Говорить и писать стоит только ради просвещения людей; однако пусть не угрызаются совестью те, кому случится при этом доставить публике и удовольствие, при том условии, конечно, что оно поможет ей лучше понять и усвоить полезные истины.

Трагический Дон Кихот, хотящий добра, храбрый Дон Кихот – он раскрывает время тем, что он ошибается в нем, он ошибается и в себе. Из его ошибок рождается новая проза.

Чтение сделало Дон Кихота рыцарем, а вера в прочитанное сделала его сумасшедшим.

Парадокс состоит в том, что путем приведения примеров влияния фантазии на разум он () указал способ достижения вымыслом воздействия, равного воздействию истины. М.Сервантес

Будучи бедным, он обогащает весь мир.

Если писатель хорошо знает то, о чем пишет, он может опустить многое из того, что знает, и, если он пишет правдиво, читатель почувствует все опущенное так же сильно, как если бы писатель сказал об этом. Величавость движения айсберга в том, что он только на одну восьмую возвышается над поверхностью воды.

…Никогда не следует исчерпывать предмет до того, что уже ничего не останется на долю читателя. Дело не в том, чтобы заставить его читать, а в том, чтобы заставить его думать.

Лучший способ оказать уважение уму читателя – поделиться с ним по-дружески своими мыслями, предоставив некоторую работу также и его воображению.

…Кто может сказать все и не показаться при этом смертельно скучным?

Я не могу вести летопись моей жизни, опираясь на совершенные мною дела: судьба назначила мне деятельность слишком ничтожную; я веду ее, опираясь на вымыслы моего воображения.

У человека тишины и неустанной работы редко бывает эффектная биография.

У меня нет никакой биографии.

Писатель по мере возможности вознаграждает себя за несправедливость судьбы.

Настоящий роман отвечает внутренней потребности его создателя.

Разве каждый человек не несет в самом себе романы о своей собственной жизни, неповторимой и непохожей на другие?

Жизнь чаще похожа на роман, чем наши романы на жизнь.

Судьбы великих писателей часто не менее захватывающи, чем их произведения.

Многие добрые писатели усердно лишают себя сна, чтобы одарить им других.

Мечты мои не имеют границ, я всегда желаю невозможного. Как я осуществляю свои стремления? Работая, как никто никогда не работал, отказывая себе во всем, часто даже во сне…

Я люблю тех, кто любит меня.

Александра Дюма обвиняли в том, что он слишком забавен, плодовит и расточителен. «Неужели для писателя лучше быть скучным, бесплодным и скаредным?» – совершенно справедливо заметил Андре Моруа.

Беда тех, кто пишет быстро, состоит в том, что они не могут писать кратко.

Я написал это письмо более длинным, чем обычно, потому что у меня не было времени написать короче.

Письмо развивает искусство владения словом.

Влияние прозы А.П.Чехова на русскую и всемирную литературу в ХХ веке огромно. Он утвердил в прозе лаконичный жанр рассказа – «Умею говорить коротко о длинных вещах» – и отвоевал для него право считаться большой литературой.

Пренебрегая романом ради сжатости рассказа, Хорхе Луис Борхес объяснял, что «сочинение объемных книг – утомительная и обедняющая блажь. На протяжении пятисот страниц развивать идею, идеальное устное изложение которой не займет и нескольких минут! Лучше всего сделать вид, что эти книги уже существуют, а затем предложить краткое резюме, комментарий… Я предпочитал писать заметки о воображаемых книгах».

Как в политике одно меткое слово, одна острота часто воздействует решительнее целой демосфеновской речи, так и в литературе миниатюры зачастую живут дольше толстых романов.

Можно много написать и ничего не сказать, можно мало написать и много сказать.

Мастерство писателя – мастерство излагать простыми словами то, что лежит невыраженным в наших сердцах.

Начну читать поэта древности, и мне чудится, будто я заглядываю в собственное сердце.

Во мне, а не в писаниях Монтеня содержится то, что я в них вычитываю.

Авторы помогают согражданам лучше мыслить и говорить.

Чем дальше я живу, тем яснее, что прекрасно только то, что нетрудно понять.

Всякий сочинитель хочет писать так, чтобы его поняли; но при этом нужно писать о том, что стоит того, чтобы его понимали.

Если вы мыслите ясно, вы и писать будете ясно, если ваша мысль ценна, будет ценным и ваше сочинение.

Я пишу не для того, чтобы заработать себе на хлеб, а чтобы стать знаменитым.

Однажды утром я проснулся и обнаружил, что стал знаменитым.

Чтобы прославиться, нужно сорок лет заниматься живописью, или двадцать лет писать бестселлеры, или десять лет играть главные роли в театре, или пять лет блистать в кино, или в течение месяца ежедневно зачитывать по ТВ кулинарные рецепты.

Каждому писателю и особенно начинающему я очень рекомендую записную книжку.

Заведите записную книжку, путешествуйте с ней, ешьте с ней, бросайте в нее каждую мысль, ненароком завернувшуюся в вашу голову. Дешевая бумага все же прочнее серого мозгового вещества, а карандашные заметки хранят мысль лучше памяти.

И самой прекрасной мысли, если ее не записать, угрожает опасность быть безвременно забытой.

Записывайте на месте: заметка стоит воза воспоминаний.

При мысли о забытых подробностях моей жизни я больше всего жалею, что не писал путевых записок.

На собственном горьком опыте свидетельствую: вести записные книжки необходимо.

Удивительно, сколько всего случается, если вести дневник каждый день; а если пропустить месяц, кажется не было ничего, о чем стоит писать.

Время от времени Билл () записывал записывал какую-нибудь свою шутку или выдумку, показавшуюся ему особенно удачной. Записи накапливались, и он начал составлять из них короткие занимательные рассказы. О.Генри

Рассказы Вирджиния Вулф писала всегда. Если какое-нибудь событие или впечатление привлекали ее внимание, она тотчас же записывала их. Затем не раз возвращалась к этим наброскам, и получалось законченное произведение…

Ежедневно – хотя бы несколько фраз, чтобы не терять ритма работы.

Как! Вы не сидите за письменным столом ежедневно? Над обязательными двумя страничками? Но это непрофессионально! Какой же вы работник? В чем ваш стержень?

Если бы Джордж Бернард Шоу не придерживался твердого правила – в первую очередь выполнять самые важные дела, он бы, возможно, не стал писателем и на всю жизнь остался бы кассиром в банке. По его плану требовалось писать пять страниц каждый день. Этот план и упорство в осуществлении своей задачи спасли его. Этот план вдохновлял его, несмотря ни на что, писать по пять страниц ежедневно в течение девяти беспросветных лет, хотя он заработал только тридцать долларов за эти девять лет – примерно пенни в день.

В свои двадцать лет, получив некоторый опыт, я обнаружил, что занимаюсь делом, которое ненавижу так же страстно, как ненавидит путы любой здравомыслящий человек. В марте 1876 года я разорвал их. […] От моего конторского прошлого осталась привычка заниматься чем-нибудь регулярно, каждый день, следуя основному правилу, которым предпринимательство отличается от праздности. Я знал, что в противном случае ничего не достигну, что другим способом мне никогда не написать книгу. Я купил пачку белой бумаги среднего формата – в то время она стоила шесть пенсов, – свернул ее вчетверо и вынес себе приговор: заполнять по пять страниц в день, каким бы он ни был – дождливым или солнечным, тоскливым или озаренным вдохновением. Во мне сохранилось еще столько привычек школяра и клерка, что если мои пять страниц обрывались на середине фразы, я заканчивал ее лишь на следующий день. Но, с другой стороны, стоило мне пропустить один день, на следующий я давал себе двойной урок. Таким манером мне удалось написать пять романов за пять лет. Это был период моего ученичества.

Джек Лондон устанавливает для себя раз и навсегда правило – писать по тысяче слов ежедневно. Фраза: «Свою тысячу слов я сегодня написал»… проходит через всю его жизнь. В периоды творческого подъема ему удавалось доводить свою ежедневную норму до полутора тысячи слов.

Ни дня без штриха; ни дня без строчки.

Ни дня без строчки.

Небольшой дневной урок, если выполнять его ежедневно, превзойдет спорадические геркулесовы подвиги. Это черепаха, которая всегда догоняет зайца.

Все вдохновение состоит в том, чтобы ежедневно в один и тот же час садиться за работу.

Жизнь я веду суровую, лишенную всякой внешней радости, и единственной поддержкой мне служит постоянное внутреннее бушевание, которое никогда не прекращается, но временами стенает от бессилия. Я люблю свою работу неистовой и извращенной любовью, как аскет власяницу, царапающую ему тело. По временам, когда я чувствую себя опустошенным, когда выражение не дается мне, когда исписав длинный ряд страниц, убеждаюсь, что не создал ни единой фразы, я бросаюсь на диван и лежу отупелый, увязая в душевной тоске.

У меня бывали периоды больших подъемов, когда я бывал близок к переживанию экстаза, и были периоды более охлажденные, когда я опускался ниже, были времена ослабления творческого горения.

Наверное, лучше не быть писателем, но если ты должен быть им – тогда пиши. Ты чувствуешь вялость, голова раскалывается, никто тебя не любит – пиши. Все напрасно, это знаменитое «вдохновение» никогда не придет – пиши. Если ты великий гений, ты изобретешь свои правила, но если нет – а есть основания опасаться, что это именно так, – тогда иди к столу, какое бы ни было у тебя настроение, прими холодный вызов бумаги и пиши.

Я выдумываю тяжело и трудно… У меня есть наблюдательность, но мало фантазии.

Мысли у меня родятся с трудом, развитие их идет медленно, туго, и я могу быть красноречивым только в минуты страсти.

Чтобы я красиво описал весну, мне необходимо, чтобы на дворе была зима.

Говоря о своей манере писать, Л.Фейербах замечал, что авторы бывают двух видов: одни создают свои работы сразу, как Бог свои творения; другие, к которым он сам принадлежит, свои духовные детища рождают в муках и долгих трудах, потому «мысли созревают, как растения в поле или дети во чреве матери».

В ХIХ веке в среде американских литераторов имела хождение шуточная история о том, как Фенимор Купер из простого фермера вдруг стал писателем. Будто бы однажды вечером он читал заболевшей жене Сюзанн некий сентиментальный роман, один из тех, которые доставлялись в Америку из Англии, но не выдержав примитивизма повествования, с негодованием воскликнул: «Да я сам напишу тебе книгу лучше, чем эта!» …И ответил романом.

Лев Толстой говорил, что мастерство и даже талант – еще только условие творчества. Основой же творчества является личность писателя, масштаб этой личности, глубина и мощь его идей.

Один талант не может создать писателя. За книгой должен быть человек.

Огромна разница в силе слова, за которым стоит человек и за которым его нет.

Для меня литература не каталог литературных форм, а нечто подлинное и живое, правдивая и волнующая запись человеческого опыта, посредник между внешним и внутренним миром.

Шекспир тронул сердце всего человечества.

От сонетов Шекспира веет огнем живых чувств…

Вот они сидят, сложив руки, закрыв глаза, и ожидают, пока небо ниспошлет им дух Шекспира. …Шекспир не знал откровений. Все, что он вам говорит, он изучил и испытал. Итак, для того, чтобы писать, как Шекспир, нужно учиться и приобретать опыт, иначе ничего из этого не получится, даже если ваши произведения будут походить на его творения, как две капли воды…

То, что нужно было сделать по-шекспировски, в значительной степени сделал уже Шекспир.

Шекспир знал многое о людях и мире и о том, к чему люди стремятся, чего добивались они веками в различных странах света; обо всем было у него ясное представление и умение передать все понятое в новых образах. В этом и состояло его знание.

Он () облек создания своей фантазии яркостью образа и чувств, как будто они были существа, жившие с ним под одною кровлею; и немногие люди оставляют такие следы, как эти вымышленные лица. У.Шекспир

Если считать критерием величия автора создание величайшего вымышленного мира, населенного правдоподобными персонажами, и максимально широкое отражение человеческого опыта, несомненно, Шекспир одинок в значительности своего успеха.

Шекспир во многих своих сонетах (где он, собственно, только и мог говорить о себе) с такою же уверенностью, как и простодушием, прямо провозглашает свои сочинения бессмертными.

Герои великих литературных произведений казались мне более реальными, чем окружающие люди.

Творения Шекспира, Бальзака и Толстого – три величайших памятника, воздвигнутые человечеством для человечества.

В двадцать четыре года Лев Толстой сделал такую запись: «Я стар, пора развития или прошла, или проходит; а все меня мучат жажды… не славы – славы я не хочу и презираю ее; а принимать большое влияние в счастье и пользе людей».

Я думаю, что написанная мною биография… будет полезнее для людей, чем вся та художественная болтовня, которой наполнены мои 12 томов сочинений и которым люди нашего времени приписывают незаслуженное ими значение.

Мы можем сравняться с греками и Шекспиром не тогда, когда будем передразнивать их, а когда мы останемся верны самим себе и будем изображать то, что чувствуем и переживаем.

Самое главное – жить и работать на совесть; смотреть, слушать, учиться и понимать; и писать о том, что изучил как следует.

Постоянное богатство изнеживает, постоянное одобрение притупляет; лишь перерыв придает холостому ритму новое напряжение и творческую эластичность.

Я могу писать лишь для людей, которые меня интересуют; в этом смысле произведения то же, что письма.

Мои книги – это как бы письма самому себе, которые я позволяю читать другим.

Если вы хотите быть писателем, пишите.

Я не хочу быть ни врачом и наживаться на людских болезнях, ни священником и наживаться на грехах, ни юристом и наживаться на человеческих дрязгах. Следовательно, мне не остается ничего другого, кроме как стать писателем.

Ги де Мопассану очень повезло с первым литературным наставником – им оказался Гюстав Флобер. Давний друг семьи Пуатвен, он много времени уделял юному Мопассану. В 1873 году Флобер писал Лауре Ле Пуатвен, (): «Мне кажется, что наш юноша любит немного послоняться без дела и не слишком усидчив в работе. Я хотел бы, чтобы он начал писать длинное произведение, пусть даже никуда не годное… Главное в этом мире – парить душой в высшей сфере…» матери Ги де Мопассана

Какова должна быть задача романиста? Выразить в интересной фабуле полезную истину.

Лаборатория словесности – келья монаха, уединение мудреца, зала пиршества, темный лес, зеленые дубравы и широкие поля.

Тот, кто пишет, заботясь только о вкусах своего века, больше думает о себе, нежели о судьбе своих произведений. Следует неустанно стремиться к совершенству, и тогда награда, в которой порой нам отказывают современники, будет воздана потомками.

Джонатан Свифт говорил, что если бы он писал для своего века, то не стал бы писать вовсе.

…Хороший писатель безусловно не должен беспокоиться, если его не поймут и через десять лет. Чего не поймет это столетие, поймет следующее.

Народ меня освистывает, но сам я себе рукоплещу.

Оценку своего труда жди от потомства, беспристрастного и свободного от недоброжелательства и зависти.

Ты плачешь, песнь моя? Таков судьбы запрет:

Кто жив, напрасно ждет похвал толпы надменной,

Пока у черных волн не стал я тенью пленной,

За труд мой не почтит меня бездушный свет.

Но кто-нибудь в веках найдет мой тусклый след

И на Луар придет, как пилигрим смиренный,

И не поверит он пред новой Ипокреной,

Что маленькой страной рожден такой поэт.

Мужайся, песнь моя! Достоинствам живого

Толпа бросает вслед язвительное слово,

Но богом, лишь умрет, становится певец,

Живых нас топчет в грязь завистливая злоба,

Но добродетели, сияющей из гроба,

Сплетают правнуки без зависти венец.

Пожалуй, после своей смерти я окажусь в ряду великих английских поэтов.

При жизни положение Уильяма Шекспира не было ни почетным, ни уважаемым.

Кто был министром культуры в эпоху Шекспира?

Писание толстых книг нужно предоставить ученым. Чтобы совершить полет через века, книга должна быть легкой. Ведь многое можно сказать и на немногих страницах.

Всякая строчка великого писателя становится драгоценной для потомства.

Детали быта и даже изгибы судьбы с годами отходят на задний план, а вперед выдвигается само Слово поэта.

Функция литературы – превращать события в идеи.

Сенека задумывал свои трагедии как иллюстрацию тех или иных идей и ставил своей целью не столько анализ характера персонажей, сколько показ кризисных состояний, переживаемых человеком, поставленным в экстремальную ситуацию, которая заставляет его душу обнажить свою подлинную сущность.