Гаргантюа и Пантагрюэль

Есть цветы и другие растения, названные по имени превращенных в них мужчин и женщин; пример – нарцисс.

Называют растения по сходству: назван так за свое сходство с хвостом лисицы Alopecuros; ирис походит на радугу (Ирида). Бывает и наоборот, что люди получают свои родовые имена от растений: Фабий от слова, «Faba» (боб).

Цицерон от слова, «Cicer» (дикий горошек).

Наконец, просто по форме: трилистиник имеет три листа: trefeuil; pentaphyllon имеет пять листьев, согласно тому, что означает его название по-гречески, и т. д.

ГЛАВА LI. Почему растение названо пантагрюэльон

Удивительные свойства этого растения Пантагрюэль, по словам Раблэ (который утверждает, что богопротивных басен он никогда не вставляет в эту правдивую историю), открыл если не самую траву, то такое применение ее, которое для грабителей ненавистнее, чем плевелы для пшеницы, чеснок для магнитов, лук для глаз, папоротниковое семя для грешных монашек, аконит для барсов и волков и т. д.

Иные из потреблявших эту траву по способу Пантагрюэля лишались ни много, ни мало – жизни, как-то римский император Бонос, фракийская царица Филлис, Арахнея, Леда: всем им казалось, что их болезнь состояла в том, что пантагрюэльон сдавливал им проходы для их острых слов и вкусных кусков хуже всякой ангины и дифтерита. Иные, умирая, прямо утверждали и жаловались, что их держит за горло Пантагрюэль. Но это был вовсе не Пантагрюэль, а именно пантагрюэльон. Так что те, кто говорил это в прямом смысле, делали грубую ошибку; это допустимо лишь в качестве синекдохи, стилистической фигуры, когда называют имя изобретателя вместо предмета, изобретенного им, как, например, называют вино Бахусом, а хлеб – Церерой. Благородный.

Пантагрюэль брал за горло тех, кто пренебрегал утолением своей жажды.

Пантагрюэльоном траву называли также и за сходство ее роста с величиною новорожденного Пантагрюэля. В этой траве было столько же энергии, как в нем самом. Впущенный в уши сок этой травы убивает всяких паразитов, проникших в них. Налитый в ведро с водой – превращает последнюю в сыворотку, чрезвычайно полезную для лошадей при коликах. Сваренный в воде корень пантагрюэльона мягчит жилы и сухожилия и помогает от ревматизма и подагры. Сырой пантагрюэльон лечит ожоги (от кипятка и от огня одинаково). Надо его только почаще менять на свежий: как только высохнет. Без этого злака кухня и стол были бы отвратительны, хотя бы состояли из изысканнейших блюд; и постели самой роскошной, драгоценной отделки были бы не сладки для сна. Мельники не могли бы возить ни хлеба, ни муки, каты – своих дел в суд, всякая переписка и регистрация у нотариусов прекратилась бы. Книгопечатание погибло бы, колокола бы не звонили, и не во что бы было одевать армию. Благодаря ему вошли в употребление и сформировались фасоны башмаков, ботинок, туфлей, пантуфлей, ботфортов и т. д. Он дает тетиву для луков и арбалетов. Без пантагрюэльона, как травы вербеновой почитаемой манами и лемурами, тела умерших нельзя было бы предавать земле.

Благодаря этому растению, надуваемому воздухом, снимаются с якоря и движутся просторные фрегаты, галеры, бриги; благодаря ему неизвестные народы добрались до нас, а мы до них. Исландцы и гренландцы благодаря ему будут пить из Евфрата. Силы небесные, боги земные и водные испугались того, что благодаря благословенному пантагрюэльону арктические народы проплывают по экватору и охватывают оба полюса своим зрением на горизонте. Боги-олимпийцы в ужасе изрекли: «Пантагрюэль снова ввергает нас в досаду и раздумье применением свойств растения его имени. Он собирается жениться и иметь от жены детей. Этому жребию помешать мы не можем, так как он прошел через руки и веретена роковых сестер – дочерей необходимости. А дети его, быть может, откроют другую траву, обладающую подобной силой, – и благодаря ей человечество проникнет к самим истокам града, в бассейны дождя, в лабораторию молний; сделают нападение эти люди на луну, войдут в территорию небесных знамений и там обоснуются; одни в созвездии Золотого Орла, другие – Овна, третьи – Короны, четвертые в созвездии Льва, пятые в созвездии Лиры. Воссядут за трапезу с нами, богами, а наших богинь возьмут себе в жены, и через это сами достигнут обожествления».

В конце концов они принялись в чрезвычайном совете обдумывать средства, как бы воспрепятствовать этому.

ГЛАВА LII. Как известный вид пантагрюэльона не горит в огне

То, что я вам рассказал, велико и удивительно. Но если бы вы решились поверить еще одному божественному свойству этого священного растения, – я мог бы вам про него порассказать! Поверите вы или нет – для меня все равно, лишь бы я говорил правду. Правду я вам и скажу. Но в качестве введения к ней (ибо подход к ней крут и труден) я у вас спрошу:

Если я волью в эту бутыль две пинты вина и одну воды, хорошо смешав их, как вы их разъедините? Как разделите, чтобы вернуть мне воду отдельно от вина, и вино отдельно от воды, и в той же мере, в какой я их налил? Или иначе: если бы на лодках и на подводах вы бы доставили к себе на дом про запас несколько бочек, боченков и ведер разных вин, как-то: гравского, орлеанского, мирвозского, затем откупорили бы их и наполовину выпили, остальное дополнили бы водой, – как лимузинцы, перевозчики вина из Аржантона, – то как бы вы удалили эту воду? Как бы очистили вино? Я знаю, вы мне скажете о воронке из плюща, которая не раз описывалась. Правильно. Это проверено тысячами опытов. Вы это знаете. Но тот, кто не знает про воронку и не видел ее никогда, вряд ли поверит возможности этого.

Пойдем далее. Если бы мы жили во времена Суллы, Мария, Цезаря и других римских императоров или в эпоху наших древних друидов, которые заставляли сжигать трупы своих родных и вельмож, – если бы вы захотели испить пепла ваших жен или родителей, в виде настойки на хорошем белом вине, как сделала Артемида с прахом своего мужа Мавзола, или же сохранить прах в целости в какой-нибудь урне или в ковчеге, то как бы вы смогли отделить пепел, оставшийся от мертвого тела, от пепла погребального костра? Отвечайте! Клянусь честью, это вам было бы очень трудно!

И вот я говорю, что, взяв этого небесного пантагрюэльона столько, чтобы покрыть тело умершего, и хорошо обернув его в эту траву, обвязав и зашив, бросьте в какой угодно сильный огонь. Сквозь пантагрюэльон огонь сожжет и превратит в пепел тело и кости покойного, причем самый пантагрюэльон не только не будет сожжен, но не потеряет ни одного атома пепла, находящегося внутри его, и не пропустит в себя ни одного атома пепла от костра, но когда вы извлечете его, наконец, из огня, он будет еще прекраснее, еще белее, еще чище, чем до того, как вы его кинули в огонь. Потому-то он и называется асбестом. Его в изобилии и недорого можете найти в Карпазии, в широтах Диасиены. О, это великая вещь! Удивительная вещь! Всепожирающий огонь, портящий и уничтожающий все предметы, – тот же огонь очищает и белит только пантагрюэльон, карпазийский асбест!

Если вы не верите и, подобно евреям и прочим неверным, требуете доказательств и знамений, то возьмите свежее яйцо и оберните его этим божественным пантагрюэльоном. И обернув, положите в какой угодно жаркий огонь и оставьте на сколько хотите времени. В конце концов вы вынете яйцо сварившимся, испекшимся, сгоревшим, – между тем как священный пантагрюэльон не подвергнется никакому изменению и даже не нагреется.

Меньше чем за пятьдесят тысяч бордосских экю, уменьшенных на одну двенадцатую часть су, вы сможете произвести этот опыт. Не сравнивайте этого с саламандрой. Это вздор. Я признаю, что она способна весело вынести какой-нибудь маленький огонек от горящей соломы. Но уверяю вас, что в большой печи саламандра, как всякое другое животное, задохнется и сгорит – мы это видели на опыте. Гален давно подтвердил и доказал это в третьей книге своего труда «О темпераментах», и то же самое вы найдете у Диоскорида, в книге второй. Не ссылайтесь мне ни на квасцы, ни на ту деревянную башню в Пирее, которую Люций Сулла никак не мог сжечь, потому что она была покрыта квасцами по приказанию местного наместника Архелая при короле Митридате Понтийском. И не сравнивайте пантагрюэльона с тем деревом, которое Александр Корнелий называл «Эонем» и говорил, что оно похоже на обвитый омелою дуб, и что оно будто бы ни в огне не горит, ни в воде не тонет, как и омела с дубом, и что будто бы из этого дерева построен был знаменитый корабль «Арго». Найдите того, кто этому верит, а меня извините.

Не сравнивайте также другого дерева, хотя и удивительного, которое растет в горах Бриансона и Амбруна, из корней которого получается хорошая губка, а из ствола – превосходная смола, которую Гален сравнивает даже со скипидарною смолою.

На изящных листьях этого дерева копится тонкий небесный мед, манна небесная; и хотя оно смолисто и маслянисто, но огонь его не сжигает. По-латыни и по-гречески дерево это называется,Larix». На Альпах его зовут мелезой; антенориды и венецианцы называют его ларег; от последнего названия происходит имя пьемонтской крепости,Larignum», обманувшей Юлия Цезаря во время похода его на галлов.

Юлий Цезарь приказал всем жителям Альп и Пьемонта подвезти съестных припасов и всякого снабжения к этапам, намеченным по военной дороге, для его проходящего войска. Все повиновались этому приказу, кроме жителей Ларигнума, которые, полагаясь на неприступность места, отказали в контрибуции.

Чтобы наказать их за отказ, Цезарь приказал армии идти прямо на крепость. Перед воротами последней стояла башня, выстроенная из толстых лиственничных балок, наложенных одна на другую, точно поленица дров, и такой высоты, что с верха из катапульт легко можно было бить камнями и тяжелыми бревнами в осаждающих.

Узнав, что у осажденных других средств к обороне, кроме камней и бревен, нет, и что они могут бросать их только на близком расстоянии, Цезарь приказал своим солдатам набросать побольше хворосту вокруг башни и поджечь. Приказание немедленно было исполнено. Огонь охватил дрова, и пламя поднялось на такую вышину, что покрыло всю крепость. Все думали, что башня скоро будет сожжена и уничтожена. Но когда пламя прекратилось и дрова сгорели, – башня оказалась целой и невредимой. Увидев это, Цезарь приказал, чтобы вокруг крепости вне пределов досягаемости для камней с башни – была вырыта Линия рвов и фортов. И тогда ларигнианцы сдались на капитуляцию. Из их рассказов Цезарь узнал о необыкновенной природе этого дерева, которое ни горит, ни пылает, ни обугливается. По этому своему качеству дерево это достойно быть поставлено рядом с подлинным пантагрюэльоном. Более того, сам Пантагрюэль хотел заказать из этого дерева все решетки, двери, окна, водосточные трубы и крыши своей обители. Он хотел также обшить им нос и корму, палубу и кубрик, марс и прочие части всех своих судов: галер, лодок, бригантин, фрегатов, шхун и прочих кораблей своего морского арсенала в Талассе. Это он сделал бы, но оказалось, что лиственница – хотя и устойчивее прочих древесных пород в отношении пламени – все же в конце концов подвергается порче и ломке под действием огня, как камни в известковой печи. А асбест-пантагрюэльон от огня скорее обновляется и очищается, чем меняется или портится. А потому:

Не хвастайтесь, арабы и индусы,Своим эбеном, миррою своей!Идите к нам, узнайте наши вкусы,У нас берите семена с полей.Когда у вас они взрастут – воздайтеБлагодарений небу миллион.И Францию счастливой почитайте,Откуда вышел пантагрюэльон.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ КНИГИ ГЕРОИЧЕСКИХ ДЕЯНИЙ И СКАЗАНИЙ ДОБРОГО ПАНТАГРЮЭЛЯ

ЧЕТВЕРТАЯ КНИГА ГЕРОИЧЕСКИХ ДЕЯНИЙ И СКАЗАНИЙ ДОБРОГО ПАНТАГРЮЭЛЯ

СОЧИНЕНИЕ М. ФРАНСУА РАБЛЭ, ДОКТОРА МЕДИЦИНЫ

1552 год

Книга начинается длинным посланием «преславному князю и достопочтенному монсеньору Одэ, шатильонскому кардиналу». В послании Раблэ сравнивает искусство писателя с искусством медика. Посредством последнего доктор Раблэ облегчал страдания больных, которых пользовал лично; своими писаниями он старался облегчить страдания таких больных, которые жили вдали. Многие писатели подробно наставляют врача относительно манер и костюма: ясное и приятное лицо врача радует больного и вселяет в него надежду, – отталкивающая же и неприятная наружность лишает его бодрости и сил. Подобно тому как дочь Августа, Юлия, надевала соблазнительный наряд, чтобы понравиться мужу, так и врачу надлежало бы приходить к больному в пышном и богатом наряде. Врач ни в коем случае не должен огорчать больного ни видом своим, ни словами. Вот потому-то в книгах Раблэ так много веселых шуток.

ПРОЛОГ АВТОРА

Писатель обращается к благосклонным читателям со многими сентенциями, которые мы перечисляем вкратце.

Каждый врач должен помнить изречение: «Врачу, исцелися сам». Раблэ приводит несколько примеров медиков, действительно пользовавшихся до самой смерти завидным здоровьем. Своим читателям он советует неустанно молиться о сохранении их здоровья, а в случае потери его – о возвращении. Приведя несколько примеров силы искренней и скромной молитвы, Раблэ далее рассказывает случай с одним дровосеком, который хотел молитвой добиться от богов возвращения ему потерянного топора. Юпитер в это время собрал совет богов для обсуждения важнейших государственных дел. Вопли несчастного дровосека достигли слуха богов. Тем не менее боги, естественно, не задержали совещания ради того, чтобы помочь бедняку.

Приап на совете как раз рассказывал сказку о волшебной собаке и волшебной лисе. Первая была заколдована Вулканом так, что не могла упустить никакой попадавшейся ей на пути добычи; вторая, заколдованная Вакхом, не могла быть поймана.

Совет богов, в виду явного противоречия фактов существования двух таких животных, долго просидев над рассмотрением этого дела, решил превратить и собаку и лису в камни…

После речей Юпитера и Меркурия о разных предметах боги наконец обратили внимание на вопли, доносившиеся до них с земли, и решили немедленно бросить к ногам дровосека три топора, равные по весу, но один золотой, другой – серебряный, и третий – его собственный.

Юпитер постановил, что если человек выберет свой топор, ему будут отданы два других. Если же не свой, Меркурий должен отрубить ему голову. Дровосек отбросил от себя оба драгоценных топора и, обрадовавшись, схватился за собственный, за что и получил два остальных.

В восторге бедняк прицепил топоры и стал гулять в таком виде. На следующий день он обменял подарки богов на деньги и купил себе несколько усадеб, став первым богачом в округе.

Завистники-соседи узнали от него, каким образом достался ему клад, и решили поступить по его примеру. В скором времени ни у одного сына честной матери не осталось не потерянного топора.

Все принялись вопить во весь голос, взывая к Юпитеру: «Мой топор, мой топор, мой топор! Го-го-го! Го-го-го! Мой топор!» Всем им Меркурий приносил по три топора, и так как все хватались за золотой, рубил им голову.

Мораль – следует быть умеренным в своих желаниях. Больные должны просить только здоровья. Его-то и желает им Раблэ, предлагая выпить и выслушать рассказ про благородного Пантагрюэля.

ГЛАВА І. Как Пантагрюэль вышел в море, чтобы посетить оракула божественной Бакбюк

В июне, в день праздника весталок, – в тот самый день, когда Брут завоевал Испанию и покорил испанцев, а также скупой Красе был побежден и разбит парфянами, – Пантагрюэль, распрощавшись с добрым своим родителем Гаргантюа (который, следуя похвальному обычаю святых христиан в первые века церкви, помолился о благополучном путешествии сына и его товарищей), отправился в море из порта Талассы, в сопровождении Панурга, брата Жана, Эпистемона, Гимнаста, Эстена, Ризотома, Карпалима и других своих слуг и домочадцев, вместе с Ксеноманом, великим путешественником и исследователем опасных путей, который приехал за несколько дней до того, по приглашению Панурга.

Ксеноман составил королю Гаргантюа обозначенный им на его большой всемирной Гидрографии путь к оракулу Божественной Бутылки Бакбюк.

Число кораблей я уже указал в третьей книге. Все они были хорошо снабжены экипажем, проконопачены, обеспечены припасами, – особенно пантагрюэльоном. Все офицеры, переводчики, лоцманы, капитаны, шкиперы, штурманы, боцманы и матросы были собраны на «Таламеге». Так был назван большой и главный корабль Пантагрюэля. На корме этого корабля красовалась в виде девиза большая, объемистая бутылка, наполовину из полированного гладкого серебра, наполовину золотая, с эмалью алого цвета. По этому легко можно было судить, что белый и розовый были цветами благородных путешественников, и что целью их путешествия было слово Бутылки.

На корме второго корабля был высоко поднят старинный фонарь, искусно сделанный из прозрачного камня. Это означало, что путь их лежит через Фонарию.

Третий корабль имел в виде девиза прекрасный глубокий фарфоровый кубок. На четвертом красовался золотой кувшин с двумя ручками, в форме античной урны. На пятом – прекрасной работы жбан, усеянный изумрудами. На шестом – объемистый «монашеский» стакан из сплава четырех металлов. На седьмом – воронка черного дерева с золотой инкрустацией. На восьмом – золотая чаша драгоценной дамасской чеканки. На девятом – ваза из тонкого золота. На десятом – чаша из душистого райского дерева, которое вы называете «алоэ», в оправе из кипрского золота, персидской работы. На одиннадцатом – золотая, с мозаикой, корзина для винограда. На двенадцатом – боченок матового золота, с виньеткой из крупных индийских жемчугов.

Никто, как бы он ни был печален, разгневан, расстроен или грустен, – будь это сам плаксивый Гераклит, – не мог не возрадоваться и не улыбнуться весело при виде этой благородной эскадры судов с их девизами. Всякий сказал бы, что путешественники порядочные люди и любят хорошо выпить, и с полной уверенностью предрек бы, что все путешествие и туда и обратно пройдет весело и вполне благополучно.

Итак, на «Таламеге» собрались все моряки. Пантагрюэль произнес короткое и благочестивое наставление, подкрепленное соответствующими извлечениями из священного писания, по поводу мореплавания.

По окончании его речи была произнесена громким и ясным голосом молитва богу, так что слышали все граждане Талассы, сбежавшиеся на мол, чтобы видеть их посадку на суда. После молитвы был мелодично пропет псалом царя Давида, начинающийся так: «Израиль, исшед из Египта». По окончании псалма на палубе расставили столы и проворно подали еду. Талассцы, присоединившиеся к пению псалма, велели принести из дому побольше вина и съестного. Все выпили за них, а они выпили за всех. Вот почему никто из компании не страдал в пути морскою болезнью, ни желудком, ни головною болью. А этой неприятности они не избегли бы так просто, даже если бы перед отправлением в путь несколько дней пили морскую воду (чистую или с примесью вина) и ели бы айву, лимонную цедру и сосали кисло-сладкий гранатовый сок, и если бы держали долгую диету, обложили бы живот бумагой или бы делали еще что-нибудь, что предписывают глупые врачи лицам, отправляющимся в море.

Повторив несколько раз выпивку, все разошлись по своим кораблям и рано утром отдали паруса восточному греческому ветру, по которому главный лоцман, Жаннэ Брейэ, указывал путь и наставил стрелки всех буссолей.

Его мнение и мнение Ксеномана было таково, что, так как оракул божественной Бакбюк находился близ Китая, в верхней Индии, то им не следует брать обычной дороги португальских мореходов, которые, пройдя экватор и Мыс Доброй Надежды, южную точку Африки, по ту сторону тропика Козерога, и теряя из виду Полярную Звезду, проходят огромный лишний путь, а следовать как можно ближе к параллели Индии и огибать с запада ее оконечность, – так, чтобы, обращаясь на север, находиться на той же высоте, как порт Олон, но не приближаясь, из опасения подвергнуться опасности застрять в Ледовитом океане. Следуя этим правильным поворотом по той же параллели, они были бы направо от Леванта, от которого при отплытии находились слева.

Такой путь оказался невероятно выгодным: без крушений, без опасностей, не потеряв никого из людей, при безоблачно ясном небе (кроме одного дня у Острова Макреонов) они совершили путешествие в верхнюю Индию меньше чем в четыре месяца. Этот же путь португальцы едва совершают в три года, при чем подвергаются тысячам неприятностей и бесконечным опасностям. Я, пока меня не переубедят, держусь того мнения, что по этому удачному пути следовали индийцы, которые приплыли в Германию и были приняты с почетом шведским королем в то время, когда проконсулом в Галлии был Квинт Метелл Целер, как об этом пишут Корнелий Непот, Помпоний Мела и после них Плиний.

ГЛАВА II. Как Пантагрюэль купил множество прекрасных вещей на острове Медамоти

Ни в первый, ни в два следующие дня они не видали земли и не встретили ничего нового, потому что они уже раньше ходили по этому пути. На четвертый день они наткнулись на остров, называвшийся Медамоти, красивый на вид и приятный благодаря большому числу маяков и высоких мраморных башен, которыми была украшена вся окружность острова, не меньшего, чем Канада. Пантагрюэль, осведомившись, кто правит островом, услышал, что – король Филофан (который в это время был в отсутствии по случаю бракосочетания брата своего Филотеамона с инфантою королевства Анжис).

Пантагрюэль вошел в гавань и, пока корабельные шлюпки запасались пресной водой, стал рассматривать всякие ковры, картины, зверей, рыб и птиц и другие экзотические и чужеземные товары, находящиеся вдоль набережной и на рынках в порту.

Это был как раз третий день торжественной местной ярмарки, на которую ежегодно съезжались все самые богатые и знаменитые купцы Африки и Азии. Из этих товаров брат Жан купил две редкостные и драгоценные картины: на одной было написано очень живо лицо просителя; на другой – портрет слуги, подражающего своему господину в жестах, манерах, походке и выражении лица. Картины были написаны мастером Шарлем Шармуа, придворным живописцем короля Мегиста. Вместо платы он отделался шуточками.

Панург купил большую картину – копию известной в древности вышивки, которую Филомела сделала иглой, изобразив сестре своей Прогнэ, как зять Терей лишил ее девственности и отрезал ей язык, чтобы преступление не могло раскрыться. Клянусь ручкой этого фонаря, что то была изящная и удивительная картина. Прошу вас не думать, что она изображала мужчину, насилующего девушку. Это было бы слишком глупо и слишком грубо. Картина была совсем другая и более понятная. Вы можете видеть ее в Телеме, по левую руку от входа в верхнюю галерею.

Эпистемон тоже купил себе картину, на которой живыми были изображены идеи Платона и атомы Эпикура.

Ризотом купил картину с изображением Эхо с натуры.

Пантагрюэль поручил купить Гимнасту серию ковров – семьдесят восемь штук, – изображающих «жизнь и деяния Ахиллеса». Ковры были вытканы из фригийского шелка и вышиты золотом и серебром, – каждый Длиною в четыре, шириною в три туаза[233].

На первом ковре изображалась свадьба Пелея и Фетиды, затем Рождение Ахиллеса, юность его, описанная Папинием, затем – деяния и ратные подвиги, прославленные Гомером; смерть и погребение, описанные Овидием и Квинтом-калабрийцем. Наконец изображалось появление его тени и жертвоприношение Поликсены, согласно описанию Эврипида.

Кроме того Гимнасту велено было купить трех красивых молодых единорогов – рыжего самца и двух самок серой в яблоках масти. Вместе же с ними таранда, которого продавал некий скиф из Страны Стужи.

Таранд – животное величиною с молодого бычка, с головой в роде оленьей, немного побольше, с отличными, широко разветвленными рогами, с раздвоенными копытами, длинной, как у большого медведя, шерстью и кожей чуть-чуть помягче, чем панцирь. Житель Страны Стужи утверждал, что тарандов мало в Скифии, потому что они меняют окраску в зависимости от места, где живут и пасутся: они принимают цвет трав, деревьев, кустарника, цветов, пастбищ, скал, – вообще всего, к чему приближаются.

Это свойство у таранда общее с морским полипом, с индийскими волками, с хамелеоном (вид ящерицы, такой необыкновенной, что Демокрит написал целую книгу о внешнем виде, строении тела и магических особенностях этого животного). Я сам видел, как хамелеон менял цвет не только от приближения к нему окрашенных предметов, но и сам по себе, в зависимости от испытываемого им страха и других чувств; так, на зеленом ковре, я видел, что он зеленел, но, оставшись на нем некоторое время, последовательно становился желтым, голубым, бурым, лиловым, – подобно тому как гребень индюка меняет свой цвет в зависимости от переживаний птицы.

В этом таранде мы нашли особенно удивительным то, что не только его морда и кожа, но и вся шерсть целиком принимала цвет соседних предметов. Близ одетого в сероватую тогу Панурга шерсть его серела; около Пантагрюэля, одетого в ярко-красную мантию, и шкура и шерсть таранда краснели; около лоцмана, одетого по моде жрецов Анубиса и Изиды, шерсть его казалась совсем белой. У хамелеона превращений в два последних цвета не бывает.