Гаргантюа и Пантагрюэль

«Изрезав статьи закона, он оставил только обрывки и лоскутки, которыми теперь пользуются. Все остальное, что делало закон цельным, он уничтожил, боясь, что если останутся в целости свод законов и сочинения старинных юристов вместе с двенадцатью таблицами и эдиктами преторов, то его низость обнаружится перед всеми. Поэтому часто было бы лучше (то есть причинило бы меньше зла) тяжущимся попасть в капкан, чем предоставлять решению таких людей защиту своего права. Катон в своз время не даром высказывал пожелание, чтобы на дворе судебных палат расставлялись капканы».

ГЛАВА XLV. Как Панург советуется с Трибулэ

На шестой день после этого Пантагрюэль вернулся домой, – и как раз в тот час, когда прибыл туда же – водою из Блуа – Трибулэ. По его прибытии Панург подарил ему свиной пузырь, хорошо надутый и громко звенящий (так как в него был наложен горох); кроме того еще подарил деревянную позолоченную шпагу, охотничью сумку из черепахи, плетеную фляжку с бретонским вином и четверик яблок белого налива.

Трибулэ прицепил шпагу и сумку, взял пузырь в руки, съел часть яблок, выпил все вино. Панург смотрел на него с любопытством и сказал:

– Я еще не видал до сих пор дурака (а видел их больше чем на десять тысяч франков), который был бы дурак выпить!

Затем он изложил ему свое дело в изящных и красноречивых выражениях. Прежде чем он кончил, Трибулэ ударил его кулаком между плечами, сунул ему в руку бутылку, щелкнул его по носу свиным пузырем и, вместо всякого ответа, сказал, сильно мотая головой:

– Ей-богу, бесноватый дурак! Берегись монахов, ты, волынка из Бюзансэ!

С этими словами Трибулэ отошел в сторону и стал трещать пузырем, наслаждаясь мелодичным звуком горошин. И больше из него невозможно было вытянуть ни одного слова.

А когда Панург хотел спросить его еще, Трибулэ вытащил деревянную шпагу и хотел ударить его.

– Вот это превосходно! – сказал Панург. – Вот прекрасное решение!

Он – дурак, отрицать нельзя, но тот, кто его привел сюда ко мне, – еще глупее. Да и я трижды глуп, что сообщил ему мои мысли.

– Это выстрел, – вставил Карпалим, – как раз в мою сторону.

– Не будем волноваться, – сказал Пантагрюэль, – а обсудим его слова и жесты. Я заметил в них замечательные тайны, полные значения, и более не удивляюсь, как прежде, тому, что турки почитают таких юродивых, как монахов и пророков. Заметили вы, как падала и качалась его голова, прежде чем он открыл рот, чтобы говорить? На основании учений древних философов, церемоний магов, наблюдений юристов вы можете судить, что такое движение возбуждается наитием и внушением пророческого духа, который, резко входя в слабую и малую субстанцию (вы знаете, что малая голова не может содержать большого мозга), так потрясает ее, что, как говорят медики, сотрясение переходит на члены человеческого тела. Это происходит отчасти от тяжести и резкой стремительности вносимого бремени, отчасти же от слабости воспринимающего органа. Очень ясный пример этого – те люди, которые натощак не могут поднять полного вином кубка без того, чтобы руки не тряслись. То же некогда происходило и с прорицательницей пифией, которая, прежде чем дать предсказание, всегда трясла свой лавр. Лампридий говорил, что император Гелиогабал, стремясь прослыть предсказателем, во время праздников в честь своего великого идола раскачивал при всем народе головой; стоя между своими фанатиками – скопцами.

«И Плавт в своем «Ослоумии», сообщает, что Сориас всегда во время ходьбы мотал головой, будто бешеный и умалишенный, нагоняя страх на встречных. Тот же Плавт в другом месте, объясняя, почему мотал головою Хармид, говорит, что он находился в экстазе.

«И Катулл рассказывает в «Берецинфии и Атис» о таком месте, где менады – женщины-вакханки, жрицы Вакха – в исступлении, пророчествуя с ветвями плюща в руках, трясли головами. В подобных же случаях галлы, жрецы Кибелы, отправляя свое богослужение, делали то же самое. Отсюда богиня, по словам древних теологов, получила имя, так как, kubistаn» обозначает: вертеть, извиваться, качать головой, изгибать шею.

«Тит Ливий пишет, что в Риме во время вакханалий и мужчины и женщины казались охваченными пророческим исступлением, потому что дрожали всем телом. Общий голос философов и народа таков, что дар пророчества никогда не посылается небом без исступления и сотрясения тела, – не только при нисхождении на человека пророческого духа, но и во время самого пророчествования.

«И действительно, когда знаменитого юриста Юлиана как-то спросили, можно ли считать здоровым того раба, который в обществе фанатически исступленных людей вдруг заговорил и стал пророчествовать, не тряся головой, то он ответил, что раб должен считаться здоровым. Так мы видим, что в наше время учителя и педагоги трясут головы своих учеников (точно горшок за ручки), дергая их за уши (а уши – по учению мудрых египтян – орган памяти), чтобы вернуть их рассудок, отвлеченный посторонними мыслями, к доброму философическому учению.

«Вергилий то же говорит про Аполлона Цинтия».

ГЛАВА XLVI. Как Пантагрюэль и Панург толкуют по-разному слова Трибулэ

– Он говорит, что вы – дурак. И какой дурак? Бесноватый дурак, который на старости лет хочет связать себя и поработить брачными узами. Он говорит вам: берегитесь монахов. Клянусь честью, что именно какой-нибудь монах сделает вас рогоносцем. Ручаюсь моей честью, а дороже ее ничего для меня нет, будь я даже единым властителем Европы, Африки и Азии. Заметьте, как я полагаюсь на нашего нравоучителя Трибулэ. Все прочие оракулы и ответчики спокойно решили, что вы будете рогоносцем, но ясно не выразили, с кем совершит прелюбодеяние ваша жена и сделает вас рогоносцем. А благородный Трибулэ это сказал.

«Позорным будете рогоносцем, скандальным. Нужно ли, чтобы ваше супружеское ложе было осквернено монахом?

«Кроме того он говорит, что вы будете волынкой из Бюзансэ, то есть что у вас будут хорошие рога.

«И как тот, кто, желая попросить у Людовика XII для своего брата соляные откупа в Бюзансэ, попросил вместо этого волынку, так и вы, собираясь жениться на порядочной, честной женщине, женитесь на легкомысленной, ветреной, сварливой и крикливой, несносной как волынка. Заметьте кроме того, что он тыкал вам в нос свой пузырь, а кулаком ударил по спине. Это предвещает, что она будет вас бить, водить за нос и обберет вас, – вот как и вы сами обобрали вобретонских детей, отняв у них свиной пузырь».

– Наоборот, – отвечал Панург, – не то чтобы я хотел бесстыдно исключить себя из числа дураков, нет, я принадлежу к ним, в чем признаюсь. Все люди – дураки. Соломон говорит, что число дураков бесконечно, а от бесконечности нельзя ничего убавить и ничего к ней прибавить, как доказывает Аристотель. И был бы я дураком бесноватым, если бы, будучи дураком, себя дураком не считал. Точно так же и число маньяков и бесноватых бесконечно. Авиценна говорит, что число видов всяких маний бесконечно.

«Однако все остальное, что он сказал, и все его движения – в мою пользу. Это моей жене говорит он: «береги монахов». Не «берегись монаха», а «береги», и не монаха, а «воробья», – это значит, у нее будет воробышек, с которым она будет забавляться, как Лесбия, которую воспевает Катулл. Он будет ловить мушек и вообще весело проводить время, как некогда Домициан.

«Затем Трибулэ говорит, что жена моя будет поселянка и будет приятна, как хорошая волынка из Солье или Бюзансэ. Правдивый Трибулэ хорошо знает мою натуру и мои тайные склонности. Уверяю вас, что мне больше нравятся веселые и простоволосые пастушки, от которых пахнет богородицыной травкой, чем придворные дамы в пышных нарядах, благоухающие всякими бальзамами. Он знает, что мне приятнее звуки деревенской волынки, чем напевы лютней, виол и скрипок.

«Он меня хлопнул кулаком по спине. Это во имя бога и уменьшения мук в чистилище! Он это сделал не со зла. Он думал, что бьет какого-нибудь пажа. Он – добрый дурак, невинный, уверяю вас, и грех тому, кто о нем плохо думает. Я прощаю ему от всего сердца.

«Он щелкал меня по носу. Это маленькие дурачества между мной и моей женой, как между всеми новобрачными».

ГЛАВА XLVII. Пантагрюэль и Панург решают посетить оракул Божественной Бутылки

– А вот еще один пункт, на который вы не обратили внимания, а в нем – главный узел всего. Он мне всунул в руку бутылку. Что это означает? Что он хочет этим сказать?

– Это значит, вероятно, – ответил Пантагрюэль, – что ваша жена будет пьяницей.

– Как раз наоборот! – сказал Панург. – Бутылка была пустая. Клянусь спинным хребтом святого Фиакра из Бри, что наш нравоучитель – единственный не лунатик, Трибулэ – отсылает меня к бутылке. И я вновь подтверждаю мой первый обет, клянусь в вашем присутствии Стиксом и Ахероном, носить очки на шляпе и не носить гульфика на штанах, пока я не получу ответа от Божественной Бутылки. Я знаю одного благоразумного человека, моего приятеля, который знает место, область и государство, где помещается храм и оракул этой Бутылки. Он проводит нас к ней наверняка.

«Отправимся вместе, умоляю вас не отказывать мне. Я буду для вас Дхатом, Дамисом и компаньоном весь путь. Я издавна вас знал за любителя паломничать, за человека, жаждущего все видеть и всегда учиться. Мы увидим вещи удивительные, поверьте».

– Охотно, – отвечал Пантагрюэль, – но прежде чем пускаться в далекое путешествие, полное всяких случайностей и очевидных опасностей…

– Каких опасностей? – прервал Панург. – Опасности отбегают от меня на семь лье в окружности, где бы я ни был. Вроде того как в присутствии государя прекращается власть чиновников, как при восходе солнца исчезают тени, и как при появлении в Канде мощей святого Мартина исчезли болезни.

– Кстати, – сказал Пантагрюэль, – прежде чем отправляться в дорогу, нам надо кое-чем распорядиться. Во-первых, отошлем в Блуа Трибулэ.

(Что и было тут же исполнено, при чем Трибулэ получил от Пантагрюэля в подарок плащ из золотой парчи.)

– Во-вторых, надо попрощаться с королем, моим родителем, и получить от него совет. А еще нам нужно найти какую-нибудь сивиллу в качестве проводника и толмача.

Панург отвечал, что им довольно Ксеномана, его друга, и что кроме того он рассчитывает проехать через Фонарную страну и там взять ученого Фонаря, который будет для них тем же, чем Сивилла для Энея, когда он спускался в Елисейские поля.

– Я предсказываю, – сказал Пантагрюэль, – что грустить мы в дороге не будем. Я это и сейчас ясно вижу. Мне только жаль, что я не умею хорошо говорить на фонарном языке.

– Я буду говорить на нем за вас всех, – заметил Панург, – я его понимаю как родной, так я в нем понаторел.

Briz marg dalgotbric nubstze zos,Isquebsz prusq albork crinqz zacbac.Misbe dilbarkz morp nipp stancz bos,Strombtz, Panurge walmap quost gruszbac.

– Отгадай, Эпистемон, что эти стихи значат?

– Это, – ответил Эпистемон, – перечисление имен дьяволов бродячих, дьяволов ходячих и дьяволов ползучих.

– Совершенно верно, – сказал Панург, – это придворный фонарный язык. По дороге я составлю для тебя маленький словарь, который тебе не понадобится дольше, чем пока сносится пара новых башмаков по Дороге. Ты овладеешь им раньше, чем солнце успеет взойти. А вот перевод этих стишков с фонарного на наш народный:

Когда я был влюблен, бедаШла по пятам за мной всегда.А у женатых тьмы утех,Панург то знает лучше всех…

– Теперь, сказал Пантагрюэль, – остается только узнать волю короля, моего родителя, и получить его разрешение.

ГЛАВА XLVIII. Как Гаргантюа доказывает, что дети не должны вступать в брак без ведома и согласия родителей

Входя в главную залу дворца, Пантагрюэль встретил доброго Гаргантюа, выходящего с заседания совета. Он вкратце рассказал отцу о своих приключениях, доложил ему о предположенном путешествии и умолял его соизволить дать согласие на приведение последнего в исполнение. Добряк Гаргантюа держал в руках два толстых пакета с прошениями, на которые уже был дан ответ и на которые еще предстояло ответить. Он передал пакеты Ульрику Галлэ, начальнику своей личной канцелярии, отозвал в сторону Пантагрюэля и веселее обыкновенного сказал ему:

– Хвала богу, который сохраняет в вас желание добродетели, дражайший мой сын, и мне очень приятно, чтобы вы совершили это путешествие. Но я желал бы также, чтобы и вам пришла охота и желание вступить в брак. Мне кажется, что вы уже достигли подходящего для этого возраста. Панург достаточно потрудился, чтобы разрушить трудности, которые ему могли препятствовать. Теперь очередь за вами.

– Добрейший отец, – отвечал Пантагрюэль, – я об этом еще не думал. В этом деле я отдаюсь на вашу добрую волю и отеческое распоряжение. Я молю бога, чтобы вы скорее увидели меня мертвым у своих ног, по вашему желанию, чем живым, но женатым против вашего желания. Я никогда не слышал, что где-либо закон – священный или светский и даже варварский – разрешал детям жениться без согласия и одобрения родителей и близких родственников. Все законодатели отказывают детям в этом праве и оставляют его за родителями.

– Любезнейший сын мой, – отвечал Гаргантюа, – я верю вам и хвалю бога за то, что вы узнаете только вещи добрые и похвальные, и что через окна ваших чувств, за исключением наук, ничто не вошло в жилище вашего разума. В мое время на материке была открыта страна, где не знаю какие монахи, чувствовавшие такое же отвращение к браку, как жрецы фригийской Кибелы (будто сами они были каплунами, а не петухами, полными похоти и сладострастия) предписывали законы женатым людям относительно брака. Не знаю, что более отвратительно: тираническое ли самомнение этих ужасных кротов, не довольствовавшихся пребыванием в ограде своих таинственных капищ и вмешивавшихся в дела, диаметрально противоположные их положению, или суеверная глупость женатых людей, которые признавали такие вредные и варварские законы и оказывали последним повиновение. И не видели они при этом того (что блещет ярче утренней звезды), что признание таких брачных законов было на пользу только их жрецов, а отнюдь не на пользу и благо женатых. А это достаточная причина, чтобы сделать их подозрительными, как несправедливые и лживые.

«Отвечая на такую наглость наглостью, женатые люди могли бы установить законы для жрецов относительно обрядов и жертвоприношений, тем более, что они отнимают «десятину» от заработка, добываемого своим трудом в поте лица, чтобы обильно кормить и в довольстве содержать этих жрецов.

«И, по моему мнению, законы, установленные для жрецов мирянами, не были бы столь извращенны и наглы, как те, что они получили от жрецов.

«Ибо в мире не существовало еще такого закона, – как вы прекрасно заметили, – чтобы детям предоставлялась свобода вступать в брак без ведома, одобрения и согласия родителей. Между тем, благодаря законам, о которых я вам говорю, нет такого разбойника, злодея, висельника, мерзавца, негодяя, вора, подлеца, развратника и прокаженного в этих странах, который бы не мог насильно похитить по собственному выбору любую девушку из дома отца, из рук матери, как бы ни была благородна, прекрасна, богата, скромна и честна эта девушка, – наперекор всем ее родственникам, если только негодяй войдет в соглашение с каким-нибудь жрецом, который получит долю в добыче.

«Совершали ли худшие и более жестокие деяния готы, скифы и массагеты во враждебной области, долго осаждаемом и взятом силой и приступом городе? И страдальцы – отцы и матери – видят, как их красавицы-дочери, богатые, изящные и здоровые девушки, похищаются и уводятся из дома каким-нибудь насильником, человеком неизвестным, чужим, грубым, прогнившим насквозь, покрытым язвами, изношенным, нищим, несчастным. А они воспитывали своих дочерей с такой любовью, упражняя в добродетели, уча их всему хорошему и честному и надеясь в свое время выдать их замуж за столь же тщательно обученных и воспитанных сыновей своих соседей и старых друзей, чтобы они достигли счастья в браке, и увидеть, как от них произойдет потомство, которое унаследует как нравы своих отцов и матерей, так и их движимое и недвижимое имущество.

«Каково это все им видеть? Не думайте, что горе римского народа и его союзников, узнавших о кончине Германика Друза, было сильнее. Не думайте, что была больше печаль лакедемонян, когда Елена Греческая была воровским образом увезена из их страны прелюбодеем-троянцем. Не думайте, что горесть и жалобы их меньше, чем горе Цереры, когда у нее была похищена дочь ее Прозерпина; или Изиды, потерявшей Озириса; или Венеры – при кончине Адониса; Геркулеса – при исчезновении Гиласа; Гекубы – при похищении Поликсены.

«Но родители до такой степени охвачены боязнью этих дьяволов и суеверием, что не осмеливаются противоречить, раз присутствовал жрец и связал их дочь браком. И вот отцы и матери остаются в своих Домах, лишенные столь любимых своих дочерей, и отец проклинает День и час, когда он женился, а мать сожалеет, что она не выкинула при таких печальных и несчастных родах; и в плаче и в слезах кончают они свою жизнь, которую по праву могли окончить в радости и добром отношении сo стороны детей.

«Другие приходят в экстаз и делаются как бы маньяками, до такой степени, что от горя топятся, вешаются, убивают себя, не будучи в состоянии терпеть такое унижение.

«Некоторые имеют более геройский характер и, по примеру сыновей Иакова, отомстивших за похищение сестры их Дины, находят негодяя и его соучастника-жреца, которые потихоньку и подло улестили и соблазнили их дочь, и тут же, на месте, свирепо убивают, изрубив в куски, и бросают трупы в поле на съедение волкам и воронам.

При столь мужественном и рыцарском деянии кроты начинают дрожать и вопить, поднимают страшные жалобы и со всей наглостью требуют помощи светской власти и гражданского правосудия, гордо настаивая и добиваясь примерного наказания для виновников. Однако ни в обычном праве, ни в праве народов и ни в каких имперских узаконениях нет такой рубрики, такого параграфа, пункта и примечания, которыми бы за этот поступок определялись наказание или пытка, так как этому противится разум и это противно природе. Нет такого порядочного человека в мире, который не помутился бы, естественно, в своем рассудке, услышав о похищении, бесчестии и позоре своей дочери, больше, чем узнав об ее смерти. А ведь каждый, кто застанет убийцу в момент совершения им убийства его дочери из-за угла, может по праву и должен по природе убить его в тот же час, и не будет отвечать за это перед правосудием. Поэтому не диво, если кто-нибудь, захватив негодяя, соблазнившего дочь с одобрения подстрекающего на это жреца и похищающего ее из дому, хотя бы с ее согласия, может и должен предать их обоих позорной смерти и бросить на растерзание диким зверям их тела, недостойные сладостного и желанного последнего поцелуя великой матери земли, то есть так называемого погребения.

«Дражайший сын, после моей кончины прошу вас наблюдать, чтобы такие законы на были приняты в нашем королевстве, а пока я жив телом и дышу, такое распоряжение, с помощью божией, я издам сам, так как вы полагаетесь на меня в вопросе о своем браке, и я того же мнения, то я позабочусь об этом. Готовьтесь же к путешествию с Панургом. Возьмите с собой Эпистемона, брата Жана и других, кого хотите. Из моей казны возьмите по вашему усмотрению. Все, что бы вы ни сделали, не может мне быть неугодным.

«Из моего морского арсенала наберите такой экипаж, какой хотите: сколько нужно кормчих, матросов и толмачей; и при первом попутном ветре поднимите паруса с божьей помощью и покровительством.

«Во время вашего отсутствия я позабочусь и о жене для вас и о пире, который хочу на вашей свадьбе устроить так, как никогда не было».

ГЛАВА XLIX. Как Пантагрюэль делает приготовления к морскому путешествию, и о траве, названной пантагрюэльон

Немного дней спустя Пантагрюэль, распрощавшись с добрым Гаргантюа, который помолился о путешествии сына, прибыл в порт Таласс, близ Саммало, в сопровождении Панурга, Эпистемона, брата Жана, телемского аббата, и других из благородного дома, а именно Ксеномана, великого путешественника, исследователя опасных путей, который явился по приглашению Панурга, потому что находился в неизвестно каких вассальных отношениях к владельцу замка Сальмигонден.

Прибыв туда, Пантагрюэль организовал судовой экипаж в числе, равном тому, – которое некогда Аякс повел из Саламина в походе греков на Трою. Матросов, кормчих, штурманов, переводчиков, ремесленников, солдат, съестных припасов, артиллерии, боевых снарядов, одежды, денег было захвачено в достаточном количестве для продолжительного и рискованного путешествия. Между прочим, я видел, что он велел погрузить большой запас своей травы – пантагрюэльона, – как зеленой, в сыром виде, так и засушенной.

Следует ботаническое описание этой травы, которая восхваляется некоторыми учеными. Трава эта не что иное, как конопля, хотя и огромного размера.

Из особенных свойств растения Раблэ отмечает свойство конопляного семени убивать производительную способность в человеке, имеющем к нему пристрастие. Лепешки из пантагрюэльона расстраивают пищеварение, портят кровь и одурманивают мозг. У пантагрюэльона есть мужское растение, не цветущее, но обильное семенами, и женское, покрывающееся совершенно бесполезным беловатым мелким цветом. Листья его шире, мягче, чем у мужского растения, и ростом оно ниже. Пантагрюэльон сеют, когда прилетают ласточки, и вырывают из земли, когда цикады перестают петь.

ГЛАВА L. Как следует приготовлять пантагрюэльон и в каком виде потреблять

Пантагрюэльон, пишет Раблэ, приготовляют так: очищают стебель от листьев и семян и погружают в стоячую, непроточную воду – в случае сухой погоды на пять дней (если вода теплая), а если погода пасмурна и вода холодна, то от девяти и до двенадцати дней. Высушив на солнце, его надо в тени расщипать на волокна (в которых вся суть) и отделить их от ненужной древесины, годной только как горючий материал да для забавы детей, накладывающих ее в свиные пузыри. Впрочем, некоторые гастрономы пользуются древесиной как сифоном для высасывания молодого вина из бочки. Есть и такие пантагрюэлисты, новейшей формации, которые избегают ручного труда и пользуются для отделения волокон особыми инструментами, напоминающими сложенные пальцы разгневанной Юноны, которая с помощью их хотела помешать Алкмене родить на свет Геркулеса. Таким инструментом разминают древесину, приводя ее в негодность, чтобы сохранить лишь одни волокна. Этим способом пользуются те, кто добывает свой хлеб пятясь задом – канатчики, прядущие из этих волокон пряжу, то есть занимающиеся тем же времяпровождением что три сестры Парки, или Цирцея по ночам, или Пенелопа, оттягивавшая ответы женихам таким способом во время отсутствия мужа своего Улисса.

Названия растений можно классифицировать, разбив на шесть групп. Одни называются по имени тех, кто их открыл, изучил и вырастил первый среди людей и богов. Имя «Artemisia» происходит от Артемиды, то есть Дианы, «Gentiana» – от короля Славонии Генция, «Alcibiadion» – от Алкивиада и т. д.

Некогда так ценилась прерогатива давать свое имя вновь открытым травам и злакам, что между Нептуном и Палладой возник спор из-за того, чьим именем должна быть названа земля, открытая ими обоими вместе, которая была названа впоследствии афинской, от Афины, то есть Минервы (Паллады); также Линкус, скифский король, приложил усилия, чтобы изменнически убить юного Триптолема, которого Церера послала показать людям еще неизвестную им пшеницу, убить для того, чтобы, воспользовавшись его смертью, дать свое собственное имя этому злаку и добыть себе бессмертную славу открывшего столь полезное и необходимое в жизни человеку растение. За такое предательство он, однако, был превращен Церерою в рысь, жадного хищника. Равным образом некогда велись продолжительные и кровопролитные войны между каппадокийскими царями из-за спора, чьим именем назвать некое растение, которое в конце концов было названо «полемонией», то есть растением войны.

Далее Раблэ заимствует у Плиния примеры растений, называвшихся по имени местностей, из которых они вывезены, – так, ревень (Rhabarbe) получил свое название от имени варварской реки Rha (Ра), как о том свидетельствует Аммиан, – а также растений, названных «от противного», как-то: абсент, дающий отвратительный напиток, назван так от слова «пинта» (питьевая мера); слово «holosteon» по-гречески означает «весь состоящий из костей», а растение под этим именем как раз самое нежное и хрупкое из всех известных в ботанике.

Есть цветы и травы, названные в соответствии с их качеством и действием на организм: Callitrichum – по-гречески – «прекрасноволосое» (употребляется как средство, помогающее росту волос), и др. Гелиотроп, по-гречески, означает: «обращающийся к солнцу». И действительно, этот цветок, когда солнце встает, расцветает; солнце подымается – и он тянется; солнце прячется – он смыкается. Цветок Adiantum, хотя и растет близ воды, никогда не задерживает влаги, – даже если его опустят надолго в воду.