Девочка, которая зажгла солнце

А потом резко пришел в себя, ведь никакого печенья перед ним не было, Шарлотта уже год как мертва, а сам он больше не тот маленький мальчик, рвущийся за знаниями в самый разгар снегопада. От внезапно пришедшего осознания захотелось выть, и брюнет в гневе расчертил весь лист зизгзагами и крючками, пока там не появились рваные дыры – только после этого отложил несчастную бумагу в сторону и уткнулся в сложенные вместе локти, не шевелясь в течение целого часа.

«Я тогда жуть как расстроился», – лениво усмехнулся Джек, по-прежнему растянувшийся на кровати звездой и не желающий менять своего положения ни на сантиметр. Приятные моменты из прошлого накрыли его с головой, позволили прикоснуться к ним, ощутить на вкус, но только на несколько мгновений. На смену невероятному наслаждению пришла тупая, ноющая боль, которую хотелось вырезать из груди огромными железными ножницами и зашить рану толстой нитью, только бы не зудила так сильно.

Продолжим поиск причин, раз эта проблема до сих пор столь актуальна для тебя, – вернул парня в реальность все тот же нудный голос внутри него самого и застал врасплох таким предложением. Сил подняться с кровати и выйти на свежий воздух, чтобы избавиться от навязчивых размышлений, не было, а потому парень пару раз моргнул и приготовился к долгому и утомительному монологу. – Ты всегда можешь сослаться на горячую голову и начинающуюся болезнь, ведь осенью каждый может позволить себе немножечко заболеть, правда? Что ж, начало положено. Не утыкайся в подушку в надежде от меня скрыться – знаешь же, я звучу изнутри, меня невозможно упрятать под бумажный купол, разве только ты сам захочешь себя выключить. Так что обойдемся без показательности. Вторая причина, та, которую ты скорее всего и будешь в дальнейшем использовать для следующих прогулов, так это твое душевное состояние. Чувствуешь себя потерянным и разбитым, Джеки? Разве это не краткое описание твоего самочувствия в последние несколько дней? Ты как умирающее животное со стрелой в боку – будешь ковылять вперед, издыхая от кровотечения и дикой боли, охватывающей все тело, а если остановишься передохнуть… все так же умрешь, но без страшных мучений. Прости, но если ты сам не можешь себе помочь, на меня глупо рассчитывать.

Дауни все же приподнялся на локтях и перекатился с одной стороны на другую, цепляя бутылку с водой руками и делая освежающий глоток. Вместе с жидкостью по его венам поползло что-то горячее и живое, такое, что захотелось мигом вскочить и прекратить бездействие: броситься бегом по сырым улицам, перескакивая через лужи и огибая медленно плетущихся прохожих; добраться до какого-нибудь прекрасного места, с которого открылся бы чудный вид на весь город, и замереть там, наполнив грудь чистым воздухом и едва сдерживая переполняющий душу восторг.

Подумав об этом, Дауни плюхнулся обратно в объятия одеяла и простыни, заворачиваясь в последнюю как в кокон. Но и здесь до него долетали отголоски того, что творилось внутри вновь оставленного без присмотра кинотеатра и вертелось там в беспорядке с немыслимой скоростью.

Снова Джек нырнул в этот пахнущий тиной колодец, и на этот раз, к счастью, не слишком уж углубился в омут. Перед ним на мгновение возник вчерашний день, когда вернувшись с короткой прогулки и в очередной раз пропустив школьные занятия, парень столкнулся с Мэг в коридоре. Около минуты она смотрела на него несколько непонимающе и удивленно – эта странная женщина в просторном домашнем халате и прорванных карманах на нем, с чудной прической на голове, больше походящей на один большой спутанный намертво колтун, чем на обыкновенные волосы. Стилсон после задумчивого молчания довольно живо спросила:

– Остановись, Джек, нам надо поговорить. Где ты был весь прошлый день и сегодняшнее утро? Не в школе ведь? Звонил директор.

ОНА думала, что эти слова прозвучат угнетающе и заставят племянника бегать глазами по комнате, только бы не смотреть на ее торжествующее выражение; он начнет жалко оправдываться, еще больше раззадоривая ее саму и рождая в ней злостное ликование; что он промолчит, стыдливо наклонив голову, не возражая на ее злобные крики. И, конечно же, она будет кричать, ведь, как оказалось, Майкл пропил в баре сумму, отложенную ею на покупку платья для свадебной церемонии какой-то там миссис Джейн, и теперь ОНА в ярости, бешенстве, а перед ней стоит тот, на кого все это можно запросто вывалить, чтобы полегчало на душе и сердце. Но какого же было ее разочарование, когда брюнет бросил перед собой довольно-таки равнодушный взгляд и ответил:

– Я не могу ходить в школу, в которой чувствую себя полным ничтожеством. Поэтому тебе и звонят. Им ведь важно, чтобы все ученики присутствовали в классах во время занятий, а каждый из них ощущал себя ни на что не способным существом без собственного мнения и взглядов на вещи.

Джек неотрывно смотрел на замершую от такой дерзости Мэг, и голодный огонек в его глазах, казалось, шептал в глубь темнеющего прохода: «Ты не сможешь ничего сделать против этой логики, дамочка. Смирись и найди себе другую куклу для пыток». Стилсон не хотела так просто отступать:

– Без образования, маленький наглец, ты не добьешься ничего в жизни, и станешь таким же, как твоя мать – глупым, надеющимся только на случай и чужую помощь, которой можно добиться одной лишь кроткой улыбкой…

Но и эти слова не вызвали на спокойном лице Джека ни единой лишней эмоции – пугающе-холодные глаза смотрели на кричащую женщину также ровно, отчего та распалялась еще сильнее. И теперь не просто едкие остроты, а грязные ругательства, смешанные с ненавистью и слюной, разбивались об это терпеливое выражение вдребезги, превращаясь в жалкие отголоски и отлетая обратно, но с уже меньшей силой. А Дауни все слушал, отключившись от реального мира и перенесясь в свой собственный, другой, где Мэг была всего лишь маленькой вечно мяукающей кошкой. Она слоняется по дому, наполняя комнаты противными звуками, пока не натыкается на хозяйские ноги, которые ее осторожно отталкивали. Настойчиво подходила снова, но следующий удар пришелся сильнее, прямо под ребра, и животное отлетело на пару шагов к стене, скалясь и рыча на своих обидчиков. Те только смеются, уходят куда-то на несколько минут, а возвращаются с небольшой рыбиной в руках. У Мэг вспыхивают глаза; она забывает про боль и причиненные ей неудобства, медленно отслаивается от некогда спасительной опоры и грациозно вышагивает вперед, садится, обвив облезшим хвостом лапы, и жадно смотрит то на лакомый кусок, то на людей. И как же широко раскрываются от страха кошачьи глаза, ровно как и сейчас, когда Стилсон видит безразличие парня к происходящему, потому что хозяева ни с того ни с сего начинают хлестать животное по морде этой самой рыбиной, что-то бормоча и приговаривая про себя. А Джек спокойно стоит в углу этой самой комнаты, делает глоток апельсинового сока в длинном прозрачном стакане, и так же безжалостно, но с любопытством смотрит на долгожданную расправу, на то, как кошка орет и вырывается – одна рука крепко держит ее за холку, другая раз за разом замахивается на животное. И эти крики, визги, злорадное молчание, запах страха, ароматы мести и торжества справедливости – все слилось в голове брюнета в одно единое целое, перемешалось между собой, подобно волосам его тети в безобразной прическе, и заполнило собой всю черепную коробку. Закрыло волшебный экран, опрокинуло проектор и заставило маленького человечка, до этого сладко спящего на излюбленном посту, спешно покинуть его, прихватив с собой только самые дорогие и ценные пленки.

И Дауни снова вернулся в настоящий мир, хоть и знал, что пожалеет об этом, а остаться в хаосе – наверное, идея гораздо лучше. Но вот перед ним бледное лицо Мэг, ее халат, карманы и дрожащий от злости и напряжения голос, а Джек все стоит и не может ничего сделать. Наконец, он выдавил из себя:

– Мне нужно идти. Скажи директору, что я тяжело заболел или позови своего дружка, чтобы моя «болезнь» выглядела реалистичнее. Он-то с легкостью поставит пару нездоровых синяков под глазами и превратит меня в немощного калеку. Где он? Почему-то не слышу это топота? Позовите, как понадоблюсь, – почти выплюнул Джек, вложив в эти три слова всю желчь, которая только в нем имелась, и прошел в свою комнату, демонстративно захлопнув дверь.

Поначалу притаился и все ждал, когда же она грозно распахнется, впуская в себя обезумевшую Мэг с чем-нибудь опасным для его жизни в руке, боялся вдохнуть, только бы не привлечь лишнего внимания и не нарваться на наказание – почему-то теперь он был полностью уверен, что не сможет проявлять прежнее хладнокровие и эгоизм по отношению к истеричным возгласам. Какого же было его облегчение, когда ни спустя долгих, даже бесконечных и невероятно мучительных, десять, а после и двадцать минут никто не вломился внутрь его скромного убежища и не разнес его вместе со своим хозяином в щепки.

И парень не смог сдержать счастливой улыбки, ведь ему впервые удалось выстоять под ЕЕ ударами; ни разу прежде он не отворачивался от этого разъяренного лица и не оставлял Мэг в нелепой растерянности, с мешком невысказанных в его адрес оскорблений, упреков и прочих излюбленных слов.

После еще часа размышлений Дауни немного притих, когда входной замок провернулся, и в дом вошел Майкл. Послышалась какая-то возня, негромкий разговор, но и после этого никто не отправился проведать Джека и поговорить с ним о правилах хорошего тона.

В конце-концов он понял, что всем все равно. Такая простая истина была на самой поверхности, буквально перед глазами – разве для этой женщины Дауни может чего-то стоить, быть чем-то значимым? Тогда почему он до последнего надеялся на непонятное слово «чудо», выдуманное теми еще безумцами и оседающее на языке легкой творожистой массой?

Тогда Джек проглотил этот неприятный момент, постарался игнорировать его как можно дольше, но в вечно неисправной системе произошел какой-то сбой, и вот опять гадкие слова вылезли из памяти наружу, вцепившись в лицо лежащему в бездействии парню. Он заключил про себя: «Лучше перестать думать вовсе. Зачем менять минутные наслаждения на многочасовую боль, когда можно просто существовать без этих навязчивых мыслей, забивающих голову и причиняющих мучения. Я бы не назвал такую жизнь бессмысленной; иногда плохо настолько, что хочется все свои внутренние размышления послать к черту или хотя бы закрыть под замок на какое-то время. Выпускать их понемногу, небольшими порциями, чтобы хоть как-то разбавлять приторную сладость дня – они бы успевали раствориться без особого внимания, незамеченные, а не навалиться одной большой кучей, заглушая все прежнее и давя на тебя с немыслимой силой. В таких случаях и правда можно пожалеть о наличии всех мыслей в принципе».

Решив так, Дауни закрыл глаза, пытаясь в очередной раз отключиться от происходящего в его же сознании, но не сумел. Так и лежал выброшенной на берег морской звездочкой, ничтожной и никому не нужной, ленивой и спокойной внешне, но внутри переживающей самую настоящую катастрофу, которая медленно убивает и не дает ни на минуту предаться счастливому забвению…

Глава 19

В кабинете литературы и по совместительству зарубежной истории невыносимо пахло чистотой и духами, так, словно кто-то всю ночь усердно натирал пол, стулья и лохматые занавески хозяйственным мылом, а после, уходя и оглядывая сделанное, разлил стеклянный флакон. И из-за этого незнакомца теперь весь класс подпирал головы руками и с трудом сдерживал рвотные позывы, вызванные смешением двух совсем не сочетаемых друг с другом запахов – в том числе и Джек, медленно перебравшийся на одну из самых последних парт.

Он убеждал всех и самого себя в первую очередь, что так странный аромат меньше его раздражает, что на задние места лучше падает свет, и слушать лекцию с дальнего ряда – несказанное удовольствие, но… Все равно не мог смириться в душе с настоящей причиной. Это маленькое, жалкое «но» застряло где-то прямо посередине ребер, и даже простой вдох тяжело сделать, чтобы не потревожить маленькую ранку; она не ныла протяжно, не зудела и не горела неизлечимым жаром, а лишь иногда легко покалывала, стоило парню бросить равнодушный, как казалось, взгляд на улыбающуюся Кэти. Джонс демонстративно пересела к Бреду, постоянно что-то ему шепча на ухо и прикрывая рукой накрашенные ярким красным губы, как будто извиняясь за каждый свой смешок.

А Джек ревностно уничтожал взглядом нахала к бейсбольной кепке, который позволял себе бережно убрать кудрявый локон Кэтрин ей за ухо, слегка приобнять и наградить несравненной улыбкой, которой ему уже удалось подчинить себе всех членов женской группы поддержки. Ему, казалось бы, должно быть все равно, ведь это далеко не его дело, но каждый раз слыша восторженный смех или искоса замечая склоненные спины Ренджа и Джонсон, парня охватывала дикая ярость. Ему хотелось уничтожить их обоих, прямо в эту самую секунду взять Бреда за шкирку синей толстовки и пнуть его в незащищенный живот, затем снова и снова, нанося беспорядочные удары по шее, груди и даже ногам. И, когда тот будет хрипеть, умоляя о пощаде и сплевывая перемешанную с кровью алую слюну, подойти к испуганной девушке – долго-долго смотреть в ее наполненные изумлением глаза, запоминать каждую самую крохотную деталь общего выражения, чтобы потом восстанавливать образ в голове и чем-то его дополнять. Вот только пока это были всего лишь безумные мечты, у которых ничтожно мало шансов на осуществление, и единственное, что остается Джеку, так это сверлить парочку взглядом с последней парты и мысленно их ненавидеть, расчерчивая свой несчастный блокнот косыми линиями.

Ты злишься, Джеки, а значит, далеко к ней неравнодушен, правда? Просто почему-то скрываешь это от самого же себя, словно боишься показаться смешным и не замечаешь вовсе, что я уже умираю от смеха… Ты разыграл замечательнейшую комедию, поздравляю – вносите попкорн и выключайте свет, иначе мы случайно пропустим все самое интересное!

Дауни на это только многозначительно хмыкнул и нарисовал в центре небольшого листка квадрат. Начал штриховать его синей ручкой и не заметил, как мысли такими же зигзагами зарождались внутри него, обрываясь на мгновение, а после вновь резкой чертой уводя в сторону.

«Почему она такая… непонятная?» – рассудил про себя Джек, всячески игнорируя настойчивый голос учительницы и пытаясь полностью сосредоточиться на внутренних переживаниях. «Чего этим добивается? Неужели она и вправду думает, что может хоть как-то растрогать меня, пересев к Бреду и на виду у всех с ним заигрывая? Это глупо, даже для нее. Возомнила себя чем-то недосягаемым и теперь ждет, пока я прибегу со своими ничтожными извинениями, об которые она только вытрет ноги и затем их растопчет, ожидая чего-то большего и стоящего. Пожалуй, если все женщины такие, этот мир рано или поздно сойдет с ума – то ли от недопонимая и ненужных намеков, то ли от чрезмерной заносчивости и упрямости… Их вообще понять невозможно».

Дауни было необходимо отвлечься на что угодно другое, только бы не строить в голове великие пирамиды и не смотреть так пристально на копну кудрявых волос, которая постоянно шевелилась и, похоже, жила собственной жизнью независмо от хозяйки. Он сделал глубокий вдох, чтобы как можно скорее успокоить бешено колотящееся сердце, и едва не захлебнулся от противного мыльного запаха. Немного поморщился, теперь уже вдыхая только через рот, и посмотрел на стоящую у доски мисс Фридман. Решил больше не переводить взгляд на Кэтрин и все свое внимание оставить здесь, на аккуратной и до безупречного разглаженной серой юбке.

Эту самую юбку, достающую почти до самых колен, без единого лишнего узора или мятой неосторожной полосы, звали мисс Молли Фридман, и Джек мог без малейшей запинки включить распинающуюся перед лениво слушающими учениками женщину в список немного чудаковатых людей, которым эта милая странность только к лицу. Ее строгий, но в то же время забавный образ подчеркивала желтая блуза, всегда чуть расстегнутая на горловой пуговке, с оттопыренным внутрь груди и шеи воротником, убранные аккуратно волосы иногда в элегантную прилизанную прическу, а чаще всего забранные крупной заколкой на самой макушке головы. Однако, самое удивительное было в ней не это, а ее поведение в классе и общение с детьми – Молли могла в какие-то дни за считанные секунды своим тихим требовательным голосом утихомирить кричащую толпу, и в то же время зачастую не справлялась даже грозными выкриками и запугиванием. Тогда на ее лице появлялись два неизменных розовых пятнышка в области щек; поначалу парень думал, что этот деффект кожи возникает, лишь когда она злится или раздражена до крайнего предела, но со временем гнев проходил, наступала радость или привычное равнодушие, а румянец все не исчезал, будто намертво въедался под кожу. С тех самых пор, как эта женщина появилась в школьных коридорах и назвалась мисс Фридман, она потеряла свое имя и стала просто «юбкой», или двумя маленькими пятнышками – как кому было проще и удобнее.

И теперь Дауни заново разглядывал Молли, неловко жмущуюся посреди огромного провонявшего кабинета и пытающуюся что-то донести сидящим перед ней людям о бессмертных творениях Вильяма Шекспира, о прелести классики и прочих вещах, которых парень давно уже, к сожалению, не слушал. Он только впитывал в себя ее монотонный голос, твердивший с жаром, но немного скромно:

– Этот человек писал о любви, той самой, о которой вы ежедневно слышите от своих сверстников и знакомых, но даже не вдаетесь в глубинную суть понятия… Он и болел любовью, и восхищался, делая чем-то высшим и одухотворяя ее порывы – обязательно запишите это, иначе я боюсь, что во время следующей контрольной вы сильно разочаруетесь.

Джек еще раз провел зигзагообразную полосу через все предыдущие записи и рисунки, написав чуть ниже размашистыми кривыми буквами:

СИЛЬНО РАЗОЧАРУЕТЕСЬ

Он даже успел подумать о том, что вряд ли на этой самой контрольной работе его так сильно сможет тронуть подобный каверзный вопрос. Скорее всего, посидит с минуту, неотрывно глядя на печатные буквы, усмехающиеся ему прямо в напряженное лицо, и полностью даст волю воображению и силе мысли – распишет так, что вскоре сам забудет, какое задание у него было и что он вообще делает в этом кабинете, среди ненавистных ему людей и лиц. Именно так парень и вытягивал литературу на приличный балл, а значит, этот способ будет вечно ему служить.

Правда, он не подумал о том, что учителя не так просты, какими на первый взгляд кажутся.

Бывает, они с милейшей улыбкой на ангельском лице поражают тебя в самое сердце невидимыми когтями; ловко разрывают нежную плоть и пробираются к жизненно важным органам, с хрустом пробивая себе путь к самому драгоценному; затем, налюбовавшись судорожно колотящимся сосудом, сожмут его легко и непринужденно, то усиливая, то вновь ослабляя хватку. Но им не будет достаточно твоих стонов о пощаде и жалобных просьб, нет, они будут играться, пока не выжмут весь пот и все слезы, ровно столько, сколько бы им было нужно с самого начала, а только после этого преспокойно уйдут прочь, оставив на полу содрогающееся бездыханное тельце.

Так и сейчас Молли осторожно заправила тонким пальчиком чуть приподнявшуюся из общей прически прядь, пригладила ее обратно к прочей массе тонких волос и как можно серьезнее объявила:

– Как вы знаете, на своих уроках мне хочется слушать не только саму себя, но и вас в том числе, – тихо выговорила она и обвела бегающим взглядом класс, желая зацепиться за кого-то отдельного и обратить весь свой монолог только к одному ученику, сверля его бесцветными глазами. – А потому давайте обратимся к домашнему заданию на прошлые выходные – вам было необходимо выучить строки Шекспира и с выражением выступить перед своими одноклассниками. Более того, лучшие чтецы, по мнению слушателей, получат возможность заявить о себе на большой сцене перед всей школой.

Она сказала это с такой искренней радостью в звонком голосе, что Дауни снова затошнило, но на этот раз не от мерзкого запаха мыла и разлитых духов – ему было ужасно плохо от самого себя и, в частности, от восторга в лице этой женщины. «Вы, наверное, приходите к пяти часам домой, перед этим просидев смирно в автобусе с ровной спиной и отстраненным взглядом, проходите на кухню и наливаете себе чашечку горячего ароматного чаю. Делаете пару глотков, чувствуя, как внутри растекается приятная усталость и дремота, смываете с лица впечатления прошедшего дня и тонкий слой никому не видной косметики, распускаете собранные в однообразный низкий пучок волосы. Возвращаетесь на кухню к недопитому чаю, достаете из огромного шкафа какую-нибудь книгу и читаете ее взахлеб до самого вечера. Убегаете от давящей тишины в монотонное шуршанье переворачиваемых страниц, все пожираете глазами новые абзацы – и, когда ночь вступает в свои права, укладываетесь в постель. Долго ворочаетесь с боку набок, иногда сразу же засыпая, а порой беззвучно плача от безысходности и ничтожности своей жизни, никак не понимая, чем же вы так угодили Создателю и подчиняющейся ему судьбе. Думаете, а затем все равно забываетесь беспокойным сном, чтобы на следующий день снова натянуть на талию серую юбку и, разукрасив лицо пудрой, нацепив жизнерадостную улыбку, прожить его так же, как и предыдущие сутки – вот он, замкнутый круг, из которого вам уже никогда больше не выбраться. Из некоторых людей одиночество делает безумцев; вы же заменили общение книгами, не заметив, что недалеко ушли от того же безумия…»

Парень подумал, что последняя фраза вышла очень даже неплохой, и Молли несомненно бы оценила ее по достоинству. Однако, не успел он поднести к бумаге стержень, чтобы хоть как-то зафиксировать удачную мысль, левый глаз судорожно дернулся, когда уловил сбоку какое-то движение. Джек бы все отдал за то, чтобы игнорировать и дальше эту нахально вздернутую к потолку изящную руку, которая, казалось, заставила каждого замолкнуть на мгновение и всем телом к ней развернуться. Так пришлось сделать и ему самому.

Джонс ответила легким движением головы на одобрительный кивок мисс Фридман и неторопливо вышла вперед, развернувшись лицом к любопытным глазам, жадно ее изучающим. А Джек и вправду застыл в одной позе, не в силах оторваться от этих спадающих на приоткрытые плечи кудрей и шевеления что-то говорящих губ, покрытых ровным слоем яркого блеска.

«Ты никогда не показывала себя такой», – с ужасом подумал про себя брюнет, затаив дыхание и вслушиваясь в ритмичные удары, раздающиеся где-то глубоко внутри, от которых даже ребра колотились и дрожали. «Или, быть может, намеренно скрывала такую Кэти, чтобы выпустить как-нибудь потом, при особом случае. Всегда передо мной была милая девушка в облегающей кофточке или мягком и колючем на вид свитере; она шутила и улыбалась каждую секунду, стоило мне только посмотреть на нее и встретиться с озорными светящимися глазами; дразнила за глупые пустяки, специально шептала чушь на ухо, чтобы в который раз позволить мне потеряться в ее пахнущих апельсинами волосах. А теперь эту Кэти словно подменили, поставив на ее место другую Кэтрин Джонс, холодную, расчетливую стерву. И хоть я прекрасно знаю, что внутри тебя ничего не поменялось, и ты все та же, как месяц, год назад или даже два года – я не могу перестать смотреть на твои печальные глаза и искаженные в насмешке накрашенные губы».

Дауни сидел в этом душном кабинете и не слышал никого и ничего, разве только выразительно отчеканивающий строки стиха родной голос, такой знакомый и отталкивающий одновременно. Он словно обращался к самому парню с каким-то непонятным ему призывом и сомнением, а затем менял интонацию на другую, неузнаваемую и чужую вовсе.

А Дауни в каждом звуке слышал укор в свою сторону и, как ему на мгновение показалось, даже заключающие строки звучали в душной мыльной тишине как-то неестественно и глубоко:

«В своем несчастье одному я рад,

Что ты – мой грех и ты – мой вечный ад»

Джек еще долг держал перед глазами букет картинок и запахов, так, что внутри него все смешалось в одну плотную кучу. Здесь были и шоколадные кудри, растекающиеся по бледноватым плечам, и подведенная линия глаз, что так кстати сочетается с краснотой приоткрытых в легкой задумчивости губ, и прочие непонятные образы, к которым внезапно пристал запах тертого мела и лимонных косточек в сладком сахарном сиропе…

Джонс давно уже вернулась на свое место, сухо поблагодарив учительницу за похвалу, а парень все смотрел и смотрел перед собой, стремясь запомнить каждую секунду этого чудесного момента, каждый штрих и кусочек, чтобы потом отчетливо восстановить в памяти. Потому он не сразу почувствовал внимательный, обращенный на себя взгляд мисс Фридман, а сперва долго смотрел на нее пусто и бессмысленно, пока не услышал, как с этих тонких губ слетело его короткое имя. Обреченно обвел глазами умолкнувший разом класс и медленно, словно в излюбленном им режиме замедленной съемки, вышел к доске, в самый центр круга для безжалостных пыток. Глубоко вздохнул, ведь