Альтерверс

Толпа поддержала одобрительными выкриками и кивками.

– А Егор, зная, как тяжело приходится в холодное время, мало того что присоединился к нашим бравым дровосекам, но и собственноручно ходит на рубку несколько раз в неделю.

Толпа встретила это заявление громкими аплодисментами.

– Я предложил тогда, предлагаю и сейчас: согласны ли вы, братья, отказаться от своей фамилии? Согласны ли вы идти вместе с нами? Согласны ли вы быть верными служителями Просветления?

Над площадью повисла тишина, прерываемая изредка детским смехом где-то на окраине.

– Да! – уверенно крикнул Матвей.

– Это честь для нас, – добавил Марченко.

Люди засвистели от радости и громко захлопали в ладоши. Элина, стоявшая недалеко от Старшего, не скрывала улыбки. В этот вечер ей хотелось выглядеть потрясающе для своего мужчины: длинное узкое платье, подчёркивающее грудь и бёдра, аккуратные туфельки на небольшом каблучке и сиреневый платок, который дала ей мама. Образ девушки получился домашним, но изысканным, и Матвей, конечно, это оценил.

– Тогда, – продолжил Старший, – я прошу подойти старожилов. Тех, кто составляет совет. Тех, кто видел, как совершалась история. Владилен. Иван. Роза. Игнат. Подойдите и вы и скажите мне как старожилы: готовы ли вы принять этих двоих к нам?

Первой вышла дама лет пятидесяти с хвостиком. Красная косынка скрывала её длинные седые пряди, она держала подол юбки, чтобы не запачкать его.

– Я Роза. Старожил Просветления. Я видела их, но не говорила с ними. Слова в моём видении – пустота. Важны действия. И действиями своими они доказали, что достойны. Я говорю: любо.

Следом за ней вышел лысый мужчина, немногим старше Розы. Дужка его толстых очков приклеена синей изолентой, потёртые брюки и пиджак поверх шерстяной жилетки придавали профессорский вид.

– Я Владилен. Я им… м… мел честь пог… г… говорить с одним из б… б… братьев. Мне б… б… лизки по духу их цен… н… ности. Я в… в… верю, что они смогут вп… п… писаться в наш б… б… быт. Я г… г… говорю: л… л… любо.

– Я против! – послышался скрипучий голос. Из толпы вышел худощавый мужчина в спортивной куртке и рабочих брюках. Его седая голова казалась огромной из-за взъерошенных волос. – Нечего им тут делать! Вы чем вообще думаете, а?! У нас и так ртов не прокормить. Танька вон опять беременная ходит. Мы еле-еле выживаем. Пусть катятся куда хотят. Не было им суждено с нами идти. А то, что посидели в клетке… Доказали… По мне – мало посидели.

– Ты, Игнат, всегда говоришь, что думаешь, – констатировал Старший, – но что сейчас демагогию разводить? Твоё решение?

– Нелюбо мне! Нелюбо, – отрезал Игнат.

– Что скажет Иван? Ты, товарищ мой, меня знаешь всю жизнь. Всегда отличался прагматичностью. Говори сейчас.

– Старче, – начал невысокого роста мужчина с низким голосом, – я тебя уважаю. Как и каждого в Просветлении. Помню я разное. Давайте, товарищи, обратимся к истории. Декаду назад привели мы Мишку-разбойника. Разбойником-то напомнить, почему прозвали? Он заверял нас, что готов следовать по пути. Готов жить с нами по нашим канонам, помогать, оберегать, а сам что? Хотел сместить Старшего! Покушался на самое дорогое – жизнь! А три года назад? Напомнить вам о Ромке? Тоже всё хорошо начиналось. Приютили, едой делились, выходили. А он обрюхатил Линку – да поминай как звали. Дурак, вместо того чтобы туда, откуда пришёл, пойти, отправился к Москве – да и не стало его, поди. Нас очень мало, товарищи. И мне хочется верить, что братья будут служить Просветлению верой и правдой. Но вы, товарищи, знаете меня. Чуйка у меня работает как часы. Всегда её слушаю. И вам советую. Не имею я ничего лично против вас, ребята, но чуйка мне подсказывает, что пострадаем мы, если вы останетесь. Я говорю: нелюбо.

Жители стали переглядываться. Матвей почувствовал, как капля пота стекла от виска по щеке.

– Ну что же… – протянул Старший. – Двое за и двое против. В таком редком случае я, как Старче, могу использовать свой голос. И голос мой будет решающим.

Пожилой мужчина наклонился чуть вперёд, нахмурил мохнатые брови и пристально осмотрел сначала Матвея, затем Егора. Немного помолчав, он не без труда поднялся.

– Я говорю: любо!

Элина с облегчением выдохнула. Матвей посмотрел на Егора, тот достал новую самокрутку и закурил.

– Егор и Матвей, добро пожаловать в Просветление! Желаю вам следовать по истинному пути!

Толпа слова Старшего встретила громкими овациями. Элина подбежала к Матвею и бросилась ему на шею. Он схватил её и закружил, потом прикоснулся к её губам своими. Марченко посмотрел на них, усмехнулся и бросил окурок в костёр.

– А теперь, – громко объявил Старший, – танцы! Сегодня тёплая ночь, но она последняя тёплая перед холодами. Ешьте, пейте! Веселитесь!

Недалеко от площади заработал генератор. Несколько лампочек засветились тёплым жёлтым светом, в котором разноцветные ленты смотрелись особенно красиво. Один из жителей притащил старенький патефон и пластинки. Зазвучала весёлая музыка, и Просветление закружилось в танце.

***

– О чём ты думаешь? – Элина гладила Матвея по груди тонкими, аккуратными пальцами. Устроившись у него под мышкой на небольшом матраце, она видела, что молодого человека что-то беспокоит.

– Перевариваю, – ответил он. – Хороший вечер получился.

– Волшебный. Я испугалась, когда Игнат с Иваном проголосовали против.

– У них не было шанса узнать нас получше. Узнали бы – голосовали бы за.

Она улыбнулась. Жёлтая луна подчёркивала её выразительные формы. Элина набрала воздуха, чтобы что-то спросить, но вместо этого просто выдохнула.

– Что? – спросил Матвей и провёл рукой по её груди.

– Хочу тебя спросить…

– Да?

– Расскажи мне… Как там? Откуда ты пришёл. Ты говорил о детстве, маме… Но никогда не рассказывал, каково жить там.

Матвей качнул головой.

– Да как там? Бункер. Ржавые стены. Людей немного, но все они словно охвачены погоней сам не знаю за чем. Кто-то хочет владеть всеми продуктами, кто-то – фильтрами для воды, кто-то – женщинами. При этом каждый думает только о себе. Знаешь, есть старый анекдот…

– Какой?

– Однажды мужик поймал золотую рыбку. Она ему говорит: «Я выполню любое твоё желание, но имей в виду: что бы ты ни попросил, у твоего соседа будет в два раза больше». Мужик подумал и сказал: «Вырви мне глаз».

Элина не рассмеялась, только улыбнулась уголком рта.

– То есть у вас там желали зла ближнему?

– Не совсем. Завидовали. Кто-то – белой завистью, кто-то – чёрной, но завидуют все.

– Как можно завидовать белой завистью? – спросила девушка. – Ведь можно же просто порадоваться!

– Радоваться у нас не умеют. Люди в нашем бункере несчастливые. Не несчастные, а именно несчастливые. Они сами выбрали такими быть. Разучились радоваться мелочам, стали принимать их как должное. Например, вода. Это же такое счастье, когда есть чистая вода. А они её делят. Хотели даже ввести плату за использование.

Матвей вздохнул.

– А ещё мы разучились мечтать. Все мечты стали какими-то материальными. Вместо того чтобы мечтать о хорошей погоде или здоровье, все мечтают о вещах, которые со временем им станут не нужны.

– Мечтать – здорово, – Элина задрала ногу вверх так, чтобы большим пальцем закрыть луну, а потом хлопнула по матрацу. – Знаешь, о чём мечтаю я?

– О чём? – Он посмотрел девушке в голубые глаза. В лунном свете они стали глубокими, более выразительными.

– Посмотреть мир. Я ведь нигде не была, кроме Просветления. Да, знаю, что выходить за стены опасно, но так хочется хотя бы одним глазком посмотреть, что там… Как выглядит Москва? Ленинград? Париж…

– Хм… Я бы и сам хотел посмотреть на эти города, но вряд ли от них что-то осталось.

– Мне так не хочется в это верить. Иногда я думаю: зачем это было нужно?

– Что?

– Катастрофа. Последняя война. Мама говорит, не смогли договориться. А чего не смогли? Неужели не поделили что-то? Ведь планета такая большая! Здесь всем хватит места.

– Кстати, – Матвей привстал и наклонился над Элиной, – я знаком с твоей мамой, но не видел твоего отца. Он жив? Кто он? Где он?

Элина повернулась на спину и посмотрела на небольшую трещину в потолке.

– Дома, наверное. Мой отец – Старший.

***

Егор прикрепил небольшой топорик к поясному ремню, проверил карманы брюк, убедился, что свёрток с докладом на месте. На этой неделе ему толком не о чем рассказывать. Несколько дней назад прошёл кислотный дождь, увеличивший уровень радиации; не смертельной для человека, но в очередной раз Марченко поймал себя на мысли, что его вылазки в седьмую классификацию добром для здоровья не кончатся.

На матраце досыпала юная Ира. Егор сам не знал, чем она зацепила его, – выпив очередные пол-литра местной бормотухи, он уже не обращал внимания на такие мелочи. Поправив шляпу, накинув плащ, оперативник вышел из дома. У крыльца его поймал мальчонка лет семи.

– Дядь Егор! Дядь Егор! Вы ж в лес, да?

– Ну, а что такое?

– Папка не вернулся, – мальчуган еле сдерживал слёзы. – Дядь Егор, не вернулся. Мамка плачет! Что делать, не знаем. Она пошла к Игнату, а он сказал, чтоб не переживала, просто задерживается. А это не так! Дядь Егор, она чувствует! Знаете что? Она всегда папку чувствует! И говорит, что беда! И плачет. А если…

– Так, пацан, успокойся. Ты ж мужик! Не реви. Пока повода нет реветь. Веди к маме.

Мальчик взял Марченко за руку и потащил к их дому. Старый, покосившийся, с гнилыми досками дом смотрелся жутко на фоне уходящих за стену деревьев.

– Мама! Мама! – кричал мальчик. – Мама! Выходи.

Молодая женщина вышла на крыльцо. Лицо отёкшее, глаза налились красным от слёз.

– Егор, здравствуй, – поприветствовала она оперативника и вытерла руки о заляпанный фартук. – Дениска тебе жаловаться побежал? Негодник!

– Да не ругай парня-то. Он за вас беспокоится. Где Коля-то?

– Ой, Егор… С утра вчера на заправку поехал. Бензин-то не вечный, а тут праздник был – вот и пришла пора запасы пополнить. Взял он четыре канистры, погрузил их в таратайку свою трёхколёсную и уехал один! Дурень! Сказал, что вернётся к вечеру, порадует Старшего. Цель благая, но зачем одному-то?

Женщина расплакалась.

– А вечером не вернулся. До сих пор нет. А я… а я… боюсь, понимаешь! Дороги-то до заправки нет толком. Он на самую дальнюю поехал – ближние-то пустые все уже. И мысли в голову лезут, Егор. Страшные.

– Так, а Старший что сказал?

– Что не надо переживать. Благая цель у него. Он избрал этот путь. Рано, мол, искать.

– Да уж, – протянул Марченко. – Ладно, есть карта? Где эта заправка?

– Егор, ты чего удумал? – спросила испуганно женщина.

– Поеду за мужиком твоим. Пока этих дождёшься…

– Да как же ты один?!

– Почему один? – подмигнул Марченко. – У меня брат есть.

Матвея новость застала в ванне. Марченко, не особо церемонясь, прошёл в дом, поцеловал в щёку Элину и, широко открыв дверь, обрадовал Фёдорова-младшего информацией о поисковой вылазке.

Рюкзак взяли один – его Матвей погрузил на себя, так как сел сзади «ковровца». На разбитую дорогу выехали быстро, сложнее оказалось держать равновесие мотоцикла, огибая ямы и ухабы. Проехав минут тридцать, они заметили старый, покосившийся знак, весь покрытый ржавчиной. Он гласил: «Муковня», ниже – металлическая пластина с нарисованной бензоколонкой.

– Это первая, – крикнул Егор. – Значит, ещё километров восемь.

Аккуратно они объезжали все неровности дороги. Разгоняться больше двадцати километров в час не могли – свалились бы. Матвей заметил ещё один указатель и крикнул:

– Смотри! Вон там! Направо!

Марченко чуть прибавил ходу, они съехали на грунт, где меньше ям. Добравшись до поворота, съехали с дороги к массивной одноэтажной постройке с огромным козырьком, на котором гордо возвышались буквы, складывающиеся в слово «Бензин».

– Вон его мото… Что это вообще? – крикнул Матвей.

– Ага, подъедем.

Переднюю часть средства передвижения Николай взял от мотоцикла ИЖ, заднюю – от старого двухколёсного прицепа. Изобретателя самодельного грузового мотоцикла в округе не наблюдалось. Матвей слез и осмотрелся, Егор заглушил двигатель, откатил «ковровец» к одной из колонок, прислонил его и достал прикреплённый к кофрам автомат. Матвею передал пистолет.

– Канистры заполнены, – констатировал Матвей, глядя в кузов аппарата. – А это что?

– Кровь, – ответил Марченко. – Твою мать. Тут кто-то есть. Слышишь?

Матвей прислушался. Шумели потрескивающие на ветру деревья, и оперативник понял, что его так сильно смущает в звуковом фоне, – нет пения птиц. Послышался кашель. Звук шёл из небольшого помещения, которое когда-то принимало водителей, где они могли заплатить за бензин и соляру, а заодно перекусить. Стёкла за оконными решётками выбиты мародёрами или местными жителями-мутантами. Стеклянная дверь осталась нетронутой, по ней паутиной растекался узор трещин.

– Не шумим, – скомандовал Марченко. – Тихо. Иди за мной. Прикрывай.

Через несколько колонок они прокрались ко входу в здание. Марченко услышал некое подобие стона.

– Он там.

– Заходим тогда. Только тихо.

Егор очень медленно открыл предательски скрипевшую дверь.

– Кто тут?! – послышался голос.

– Коля?

– Кто там?! Это я! Я! Заходи скорей и запри дверь!

Увидев Матвея с Егором, Николай облегчённо обмяк, прислонившись к холодильнику. Правая нога мужчины перевязана покрасневшим от крови рукавом рубашки, лицо иссохло, сил хватало лишь чуть приоткрыть глаза.

– Парни, – простонал он, – как я рад… Я думал, всё…

– Не всё, Коль, – подходя к нему, сказал Матвей. – Не всё. Что у тебя тут случилось вообще?

– За топливом приехал. Думаю: дай приятное всем сделаю. А то снег выпадет, и машина-то моя бесполезна будет.

Матвей достал фляжку с водой, дал попить Николаю. Тот сделал несколько жадных глотков, потом продолжил:

– Наполнил всё, хорошо. Думаю: зайду-ка в здание, может, что-то есть тут? Знаете, как бывает? Вроде знаешь место хорошо, а что-нибудь да упустил. Иду и слышу крик… Даже не крик, а будто карканье, только громкое. И страшное. Знаете, когда пластинку заедает, такой звук неприятный. Вот такой, только с карканьем ещё. И тут подлетает эта… Не знаю, как назвать. Размером с дворнягу здоровую, крылья, клюв острый, когти ещё острее. Я за самострел, а он сломался, зараза. Клина словил. Я этой хреновине его промеж глаз и кинул, да вот только сволочь меня за ногу царапнула. Упал. Добрался сюда, пока эта тварь от моего удара отходила.

– Хреновое дело, – Матвей повернулся к Егору. – Он крови много потерял. В «Просветление» надо срочно. Поменяем повязку, руки в ноги – и бегом, а то может не выжить.

– И правда, хреновое дело, – согласился Николай. – Только эта зараза улетела, а вот вернётся или нет – не знаю.

– Матвей, перевяжи его пока. Посмотри, может, тут аптечка где завалялась. А я пойду посмотрю…

– Осторожно, Егор, – попросил Николай. – Опасная птичка. И это… Раз ты здесь… Дай самокруточку, а?

Они рассмеялись.

Среди перевёрнутых столиков и стульев никакой аптечки и в помине не было, зато Матвей увидел стеклянную бутылку с прозрачной жидкостью под прилавком. Открыл её, понюхал и резко отклонился назад. Спирт.

– Сиди смирно, – скомандовал оперативник. – Жечь будет. Я сейчас сниму повязку, посмотрю, что там у тебя. Потом вылью спирт. Он обеззараживает.

– Ты с ума сошёл? – искренне удивился Николай. – Если это чистый спирт, не позволю выливать!

– Не спорь, а? Или ты подохнуть хочешь?

Николай промолчал. Матвей аккуратно снял прилипшую к ноге повязку. Рваная рана неровной линией протянулась от бедра до колена, зверь воткнул коготь почти по самую кость и резко дёрнул. Из глубокого пореза сочилась кровь. Матвей достал кусок тряпки из рюкзака, вылил спирт прямо в рану, резким движением зажал её. Николай закричал и нецензурно выругался.

– Вот так. До дома доедешь, а там уже обработаем нормально. Жить будешь.

– Спасибо, Матвей, – кряхтел Николай, корчась от боли. – Если бы не вы…

– Не за что. Нам бы ещё выбраться отсюда.

Марченко перебегал от колонки к колонке, поглядывая в сторону леса. Встретить то, что так покромсало Николая, ему очень не хотелось. Он задержал дыхание, вслушиваясь. То, что не слышно пения птиц, Марченко нисколько не удивило – для него это было нормой в седьмой классификации. Но один звук его напряг. Где-то среди крон деревьев, высоко вдалеке, послышался крик, смешанный с карканьем.

– Ох, блин! – выругался оперативник.

Егор подскочил и что есть сил побежал к зданию. Из леса показалась ворона размером с ретривера. Она кричала и выставила когти вперёд. Её редкие перья отливали чёрным на солнце, деформированная голова совершенно не была похожа на воронью. Словно к сфере неправильной формы прицепили два глаза спереди и треснувший клюв.

Марченко запрыгнул в помещение и закрыл за собой дверь. Мутант несколько раз ударил клювом по стеклу, которое поддалось силе зверя и рассыпалось. Матвей испуганно посмотрел на пятящегося назад напарника, потом на птицу. Тварь медленно, убирая осколки крылом, прошла внутрь. Она чётко пролезла в освободившийся от стекла проём. Судорожными движениями птица повернула голову в сторону Николая и издала громкий, неприятный крик.

Марченко, насколько мог, прицелился и выстрелил в грудь мутанту. Птица отклонилась назад и бросилась на оперативника. Её уродливый клюв широко открылся, Марченко видел глотку птицы и зажмурил глаза в ожидании жёсткого удара. Матвей незамедлительно среагировал – стрельнул в голову зверюге, но попал в клюв, который разлетелся, как керамическая ваза, упавшая на асфальт, видимо, из-за того, что был уже треснут. Птица закричала ещё громче, начала пятиться назад, готовя когти для удара.

– Сука! – крикнул Егор, выпуская короткую автоматную очередь в голову твари.

Ворона пошатнулась, массивное тело мутанта рухнуло на пол, подёргиваясь в предсмертных конвульсиях.

– Твою мать! – крикнул Марченко. – Твою мать! Сука! Так тебе! Гнида!

– Егор! – крикнул Матвей. – Егор!

– Что?

– Я, конечно, не орнитолог, но тебе не кажется, что пёрышки не до конца сформировались?

Марченко присмотрелся к трупу.

– Ох, ё… – протянул он. – Но если это птенец…

– …значит, где-то рядом может быть его мама.

– Давайте уже валить, а? – попросил Николай. – К чёрту эту заправку.

***

– Тише, тише! – Старший повысил голос, что делал крайне редко. – Вы совет или кто?!

Старожилы спорили уже больше часа на втором этаже главного здания Просветления. Они терпеливо выслушали рассказ Матвея, Егора и Николая по очереди, затем заперлись, приказав никого не впускать.

– То, что нам рассказали наши товарищи, действительно важная информация. Но давайте посмотрим на это с другой стороны.

– С какой другой, Старче? – спокойно спросила Роза. – То, что рассказали ребята, страшно.

– Вот именно, – согласился Игнат, – сначала кабан чуть ли не у ворот, теперь вот эта птица. Ты понимаешь, что это означает?

– Игнат, Роза, прошу вас, – Старший пытался сохранять спокойствие. – Да, произошла трагедия. Но мы с вами забываем о том, чему учились долгие годы. Если на нашем пути встают преграды, нам необходимо преодолеть их с гордостью. То, что кабан появился так близко, ещё не значит, что теперь они тут водятся, ведь с того момента прошло время, а новые особи замечены не были. Он мог просто заплутать. Ворона же… Мы сами вторглись на их территорию. Может, так нам показывают, что наш путь не лежит к той заправке. И не следует более туда отправляться. Я вообще не ожидал от Николая такого самоотверженного поступка. Он принёс себя в жертву ради блага всего Просветления. И хоть был ранен, своей цели он достиг! Привёз нам заветный бензин. Как же хорошо, что его жизнь сохранена и раны затягиваются! Владилен, почему ты молчишь весь вечер? Что думаешь ты?

– С… с… старче, – начал старожил, – уходить н… н… надо. Не к д… д… добру это. Не нам, т… т… так молодым. У н… н… них ещё есть шанс.

– И ты тоже? – разочарованно спросил Старший. – Послушайте. Мы живём здесь всю нашу жизнь. Мы знаем, что там, в радиусе нескольких километров, нас может убить радиация или подобные твари. Даже если на секунду предположить, что мы можем отправиться куда-то, – то куда? Куда мы пойдём? С детьми, стариками?

– С… С… Старче, я полностью разд… д… деляю твои взгляды. П… п… просто мне становится с… с… страшно, что это происход… д… дит близко к… к… к нам.

– Ну, Владилен, ты никогда не отличался смелостью и храбростью, – ехидно заметила Роза и заботливо погладила его по спине. – Тем не менее Старче прав. Куда мы пойдём? Ведь нам предстоит не только идти, но и вести за собой. Всё, что у нас есть – пара автомобилей да мотоциклов. Мы не сможем вывезти поселенцев. Может быть, Старче прав. Нам нужно укрепить оборону Просветления, поставить больше часовых. Следить за лесами. Рекой. В конце концов, это наш дом. Кто же мы, если не сможем уберечь свой дом? Пережили Последнюю войну, а не сможем пережить натиск каких-то ворон с кабанами?!

Старший удовлетворённо улыбнулся.

– Я не буду с вами спорить, – сказал Игнат, – но скажу только одно: без ресурсов, которые приносятся извне, мы долго не протянем. И даже если мы укрепим оборону… мы можем оказаться в ловушке. И тогда начнём жрать сами себя. И пути Просветления не будет. Потому что следовать этому пути будет некому.

Он поднялся, посмотрел на Старшего и вышел прочь. В том взгляде Старший распознал разочарование.

***

Сероглазый Тихон чистил самодельный автомат. Выверенными движениями протирал каждую его деталь, смотрел, искал изъяны и протирал ещё раз. На блокпосте ночью больше заняться нечем. Он, конечно, мог взять один или два журнала из библиотеки, может, даже попросить Старшего дать ему почитать одну из книг его небольшой коллекции, но интереса у Тихона к чтению не возникало.

Ночью слышался шум осеннего ветра и треск деревьев, окружающих Просветление. Матвей сидел рядом, с автоматом наперевес. Когда сезон посевов закончился, он вызвался охранять периметр Просветления. Сначала просто сопровождал Тихона и его людей, а затем его поставили на дежурства. Тихон всё ещё с недоверием относился к оперативникам, потому предпочёл, чтобы Матвей дежурил с ним.

Они никогда не разговаривали. Матвей пытался первые три-четыре дежурства начать беседу, но безуспешно. В итоге он просто плюнул на это дело и выполнял свои обязанности: обход небольшой территории поселения, контроль периметра возле ворот поселения.

В долгие ночи дежурства Матвей размышлял о своей жизни и событиях, которые с ним произошли. Он понял, как сильно соскучился по отцу, товарищам и нормальной еде. Хотя, пробыв здесь несколько месяцев, понятие «нормальная еда» стало абсолютно расплывчатым. Он мечтал о двойном чизбургере и блинчиках с ветчиной и сыром. Причём не приготовленных самостоятельно, а доставленных из сети ресторанов быстрого питания.

Он думал о том, как привязался к Элине, хотя обещал себе этого не делать. Мысль о том, что она ждёт его с дежурства, приготовит невкусную тыкву с картошкой и пригреется у него под мышкой, вызывала у Матвея эйфорию до дрожи где-то внутри. Пару дней назад он осознал, что это, по сути, первые его отношения, продлившиеся дольше полутора месяцев.

Думал о Марченко. Как сильно повезло Матвею работать на первом же задании с таким профи. Он ведь реально специалист по седьмой. Продумывает всё до таких мелочей, о которых Матвей даже не задумывался. Ему есть чему научиться у старшего товарища. Хотя некоторые моменты и вызывали у Матвея недопонимание, но кто он такой, чтобы судить?

Сторожевая башня, где располагался Матвей, только называлась башней. Постройка высотой в четыре метра чуть выглядывала из-за стен, позволяла отслеживать всё, что происходит метрах в сорока от Просветления.

Где-то послышался треск.

Матвей посмотрел в темноту леса и звёздного неба над ним. После дождя лес шумит по-особенному. Впитывая каждую каплю, упавшую с неба, он своим шуршанием просит ещё, не осознавая, насколько это губительно.

К отсутствию трелей птиц Матвей привык. Раньше лес ассоциировался у него со стуком дятлов, щебетанием соек или карканьем воронов, но теперь нет. Только шум сталкивающихся между собой верхушек сосен. Иногда рык. Где-то в темноте, уходящей в бесконечность.

– Тихо, – шепнул Тихон. – Слышишь?

Матвей задержал дыхание. Из темноты донёсся равномерный треск ломающихся друг за другом веток.

– Шаги? – спросил Матвей.

– Кто здесь? – крикнул Тихон и включил старый самозарядный фонарь.

Жёлтый овал мелькал из стороны в сторону, освещая траву и стволы деревьев неподалёку.

Влево.

Вправо.

Чуть выше.

Луч света остановился. В него вошёл аккуратно стриженный молодой человек с гладким лицом, в чёрной кожаной куртке, явно не подходившей для седьмой классификации. Тихон моментально наставил на мужчину автомат. Матвей повторил действие.