Альтерверс

В один из дней он познакомился с приятной женщиной чуть за пятьдесят – мамой Элины. Они пили травяной чай, который пролежал в её доме бог знает сколько дней, а может, и лет, смеялись и обсуждали Просветление.

Тем не менее Матвей старался не привязываться к кучерявой девушке. И хоть он каждый день говорил себе о том, что он на задании, каждую ночь, оказываясь в её объятиях, забывал об этом.

Как-то на закате Матвей, как обычно, накрывал овощи полиэтиленовой плёнкой, поливал картофель, выдёргивал сорняки размером с листья лопуха. За своим уже рутинными занятием он даже не услышал, как Элина подкралась к нему сзади. Она обняла молодого человека и шепнула:

– Ты не представляешь, что сейчас произошло!

– О чём ты? – повернулся к ней Матвей.

– Старший завтра устраивает праздник! Тёплые дни уходят, и мы будем просить холода быть к нам благосклонными, но это не главное. Главное, что на празднике вас объявят жителями Просветления!

– Ого! – улыбнулся Матвей.

– Конечно! Ведь вы с братом так много сделали для нас. И вы – достойные люди. Люди, принявшие путь Просветления. Я так рада! Так рада! Ну что же ты молчишь?! Потерял дар речи?!

– Нет, я…

– Мне надо прихорошиться. Ведь мой мужчина завтра станет…

– Твой? – удивлённо спросил Матвей.

– Мой! – уверенно сказала Элина, топнула ножкой и поцеловала его.

Она убежала готовиться к завтрашнему событию, а Матвей отправился навестить своего «брата».

Марченко помогал трём дровосекам. Он вообще помогал всем, кому мог, но именно с ними он сразу сдружился. Первый – Захар, на вид лет шестидесяти с небольшим, вечно отпускающий пошлые шутки в адрес проходящих мимо молоденьких девушек Просветления, был старшим дровосеком и головой отвечал за то, чтобы каждый дом в поселении холодными зимними вечерами был отоплен. Второй – его сын Рудик, приятный парнишка, постоянно старавшийся впечатлить отца своей работой. И третий – Мирон, здоровый детина с небольшим животом, что в условиях вечного недоедания казалось чудом. Отапливать небольшое поселение оказалось сложной задачей, поэтому каждые вторник, четверг и субботу дровосеки отправлялись в лес спиливать сухие ветки.

– Не желаете ли устроить перекур, товарищи? – задорно крикнул Матвей, увидев дровосеков.

– А что, – поддержал Мирон, – это можно. Егор, дашь нам своих самокруточек?

Марченко улыбнулся и раздал дровосекам по две. Приближающийся к нему Матвей позвал его рукой к себе. Егор предупредил мужиков, что сейчас вернётся, и подошёл к напарнику.

– Ты чего тут? – спросил он.

– Поговорить надо. Элька сказала, что завтра будет праздник. И там…

– Старший объявит нас жителями. Да. Я в курсе. Мужики сказали.

– Думаешь, это нормально?

– А что такого? Всё идёт по сценарию. Тебя что-то смущает?

– Нет, просто… Прошло уже столько времени, – Матвей снизил тон, – никто не объявляется из… Ну, ты понял.

– Значит, время ещё не пришло. Ты сам всё знаешь. Но всё идёт по сценарию. Не бзди.

– Егор! – послышал крик Рудика вдали. – Давай доделаем уже!

– Мне пора. Всему своё время, Матвей. Ты отлично справляешься. Главное – не привязывайся к людям и не забывай, что мы на задании.

– Да помню я, – обиженно сказал Матвей.

– Я так. На всякий случай. Не повторяй моих ошибок.

Матвей ничего не ответил.

– Вот и умничка.

Егор побежал к своим коллегам, а Матвей направился в сторону дома. Подходя к воротам поселения, он заметил, как сквозь траву пробилась одна-единственная ветреница. Он подошёл к белому цветку, опустился на колени и аккуратно расчистил траву возле него. Матвею это показалось чудом. Среди заражённого леса, множества гниющей травы к солнцу пробивается один-единственный цветок. Он хочет жить, несмотря ни на что.

8

Разноцветные ленты украшали столбы и ограждения на небольшой площади в центре Просветления. На образованном полукруге собрались все жители поселения от мала до велика, но удобное кресло, походившее на трон, пустовало. Несколько мужчин разожгли костёр, женщины о чём-то сплетничали и хохотали.

Матвей стоял в тени, наблюдая за людьми, у которых когда-то отняли всё, но которые радуются предстоящему празднику.

Тучный мужчина высокого роста приволок металлическую бочку, за что его встретили овациями. В ней, видимо, был тот мутный напиток, которым Старший поил оперативников при первой встрече. Матвей так и не смог понять, из чего поселенцы гнали самогон, а когда спрашивал об этом, в ответ слышал лишь шутки и смешки.

Егор на глаза не попадался. Наверное, он так же спрятался в тени. Спустя минут пятнадцать народ зашумел ещё громче, приветствуя Старшего. Он аккуратно, опираясь на свою трость и поправляя седую бороду, подошёл к креслу и медленно в него опустился.

– Мои дорогие! – громко, насколько мог, сказал он. – Как же я рад! Сегодня мы отмечаем начало нового этапа. Лето близится к концу, а значит, нас ожидает холодное время. Да, холода в наших краях длятся дольше, чем тёплые дни. Но мы с вами пережили уже не один такой период. Переживём и этот. Товарищи! Мы с вами и правда на верном пути. И то, что к нам присоединились ещё двое, тому подтверждение. Просветление – это место для каждого, кто изберёт наш путь. Просветление – это последнее место в нашем мире, где людям искренне рады…

«Конечно, – подумал Матвей, – то-то нас с Марченко в клетку на неделю посадили».

– Просветление, – продолжил Старший, – это уже много десятилетий новая надежда. Эти двое заблудших искали другое место, но по воле случая оказались у наших ворот. Они прошли испытание, которое бросила им судьба. Они показали, что достойны стать одними из нас. Выйдите, товарищи! Выйдите к нам!

Оперативники с разных сторон подошли к Старшему. Марченко неловким движением выбросил самокрутку и потушил её сапогом.

– Егор и Матвей. Два брата. Две судьбы. Когда я встретил их впервые, они были настроены идти туда, где жизни быть не может. Я уважал их решение, но тем не менее предложил остаться. Мне было интересно, из какого теста сделаны эти двое. Сейчас вы видите на столах результат труда Матвея, и клянусь вам, что такой тыквы мы не ели уже очень давно.

Толпа поддержала.

– А Егор, зная, как тяжело приходится в холодное время, мало того что присоединился к нашим бравым дровосекам, но и собственноручно ходит на рубку несколько раз в неделю.

Толпа встретила это заявление громкими аплодисментами.

– Я предложил тогда, предлагаю и сейчас: согласны ли вы, братья, отказаться от своей фамилии? Согласны ли вы идти вместе с нами? Согласны ли вы быть верными служителями Просветления?

Над площадью повисла тишина, прерываемая изредка детским смехом где-то на окраине.

– Да! – уверенно крикнул Матвей.

– Это честь для нас, – добавил Марченко.

Люди засвистели от радости и громко захлопали в ладоши. Элина, стоявшая недалеко от Старшего, уже не скрывала улыбки. В этот вечер ей хотелось выглядеть потрясающе для своего мужчины. Длинное узкое платье, подчёркивающее грудь и бёдра, аккуратные туфельки на небольшом каблучке и сиреневый платок, который дала ей мама. Образ девушки получился домашним, но очень изысканным, и Матвей, конечно, это оценил.

– Тогда, – продолжил Старший, – я прошу подойти старожилов. Тех, кто составляет совет. Тех, кто видел, как совершалась история. Владилен. Иван. Роза. Игнат. Подойдите и вы и скажите мне как старожилы: готовы ли вы принять этих двоих к нам?

Первой вышла дама лет пятидесяти с хвостиком. Красная косынка скрывала её длинные седые пряди, она держала подол юбки, чтобы не запачкать его.

– Я Роза. Старожил Просветления. Я видела их, но не говорила с ними. Слова в моём видении – пустота. Важны действия. И действиями своими они доказали, что достойны. Я говорю: любо.

Следом за ней вышел лысый мужчина немногим старше Розы. Дужка его толстых очков была приклеена синей изолентой, а потёртые брюки и пиджак поверх шерстяной жилетки придавали профессорский вид.

– Я Владилен. Я им… м… мел честь пог… г… говорить с одним из б… б… братьев. Мне б… б… лизки по духу их цен… н… ности. Я в… в… верю, что они смогут вп… п… писаться в наш б… б… быт. Я г… г… говорю: л… л… любо.

– Я против! – послышался скрипучий голос. Из толпы вышел худощавый мужчина в спортивной куртке и рабочих брюках. Его седая голова казалась просто огромной из-за взъерошенных волос. – Нечего им тут делать! Вы чем вообще думаете?! А?! У нас и так ртов не прокормить. Танька вон опять беременная ходит. Мы еле-еле выживаем. Пусть катятся куда хотят. Не было им суждено с нами идти. А то, что посидели в клетке… Доказали… По мне – мало посидели.

– Ты, Игнат, всегда говоришь что думаешь, – сказал Старший, – но что сейчас демагогию разводить? Твоё решение?

– Нелюбо мне! Нелюбо! – отрезал Игнат.

– Что скажет Иван? Ты, товарищ мой, меня знаешь всю жизнь. Всегда отличался прагматичностью. Говори сейчас.

– Старче, – начал невысокого роста мужчина с низким голосом, – я тебя уважаю. Как и каждого в Просветлении. Помню я разное. Давайте, товарищи, обратимся к истории. Декаду назад привели мы Мишку-разбойника. Разбойником-то напомнить почему прозвали? Он заверял нас, что готов следовать по пути. Готов жить с нами по нашим канонам, помогать, оберегать, а сам что? Хотел сместить Старшего! Покушался на самое дорогое – жизнь! А три года назад? Напомнить вам о Ромке? Тоже всё хорошо начиналось. Приютили, едой делились, выходили. А он обрюхатил Линку, да поминай как звали. Дурак, вместо того чтобы откуда пришёл пойти, отправился к Москве, да и не стало его, поди. Нас очень мало, товарищи. И мне хочется верить, что братья будут служить Просветлению верой и правдой. Но вы, товарищи, знаете меня. Чуйка у меня работает как часы. Всегда её я слушаю. И вам советую. Не имею я ничего лично против вас, ребята, но чуйка мне подсказывает, что пострадаем мы, если вы здесь останетесь. Я говорю: нелюбо.

Жители стали переглядываться. Матвей почувствовал, как капля пота стекла от виска по щеке.

– Ну что же… – протянул Старший. – Двое за и двое против. В таком редком случае я, как Старче, могу использовать свой голос. И голос мой будет решающим.

Пожилой мужчина наклонился чуть вперёд, нахмурил мохнатые брови и пристально осмотрел сначала Матвея, а затем Егора. Глаза Старшего были сильно уставшими.

Немного помолчав, он не без труда поднялся.

– Я говорю: любо!

Элина с облегчением выдохнула. Матвей посмотрел на Егора, тот достал новую самокрутку и закурил.

– Егор и Матвей, добро пожаловать в Просветление! Желаю вам следовать по истинному пути!

Толпа слова старшего встретила громкими овациями. Элина подбежала к Матвею и бросилась ему на шею. Он схватил её и закружил, а потом прикоснулся к её губам своими. Марченко посмотрел на них, усмехнулся и бросил окурок в костёр.

– А теперь, – громко объявил Старший, – танцы! Сегодня тёплая ночь, но она последняя тёплая перед холодами. Ешьте, пейте! Веселитесь!

Недалеко от площади заработал генератор. Несколько лампочек засветились тёплым жёлтым светом, в котором разноцветные ленты смотрелись особенно красиво. Один из жителей притащил старенький патефон и пластинки. Зазвучала весёлая музыка, и Просветление закружилось в танце.

9

– О чём ты думаешь? – Элина гладила Матвея по груди своими тонкими, аккуратными пальчиками. Устроившись у него под мышкой на небольшом матраце, она видела, что юношу что-то беспокоит.

– Перевариваю, – тихо сказал он, – хороший вечер получился.

– Волшебный. Я испугалась, когда Игнат с Иваном проголосовали против.

– У них не было шанса нас узнать получше. Узнали бы – голосовали бы за.

Она улыбнулась. Жёлтая луна подчёркивала её выразительные формы. Элина набрала воздуха, чтобы что-то спросить, но вместо этого просто выдохнула.

– Что? – спросил Матвей и провёл рукой по её груди.

– Я хочу тебя спросить…

– Да?

– Расскажи мне… Как там? Откуда ты пришёл. Ты говорил о детстве, маме… Но никогда не рассказывал, каково жить там.

Матвей качнул головой.

– Да как там? Бункер. Ржавые стены. Людей немного, но все они словно охвачены погоней сам не знаю за чем. Кто-то хочет владеть всеми продуктами, кто-то фильтрами для воды, кто-то женщинами. Но при этом каждый думает только о себе. Знаешь, есть старый анекдот…

– Какой?

– Однажды мужик поймал золотую рыбку. Она ему говорит: «Я выполню любое твоё желание, но имей в виду, что бы ты ни попросил, у твоего соседа будет в два раза больше». Мужик подумал и сказал: «Вырви мне глаз».

Элина не рассмеялась. Только улыбнулась уголком рта.

– То есть у вас там желали зла ближнему?

– Не совсем. Но завидовали. Кто-то белой завистью, кто-то чёрной, но завидуют все.

– Как можно завидовать белой завистью? – спросила девушка. – Ведь можно же просто порадоваться!

– Радоваться у нас не умеют. Люди в нашем бункере несчастливые. Не несчастные, а именно несчастливые. Они сами выбрали такими быть. Разучились радоваться мелочам, а стали принимать их как должное. Например, вода. Это же такое счастье, когда есть чистая вода. А они её делят. Хотели даже ввести плату за использование.

Матвей вздохнул.

– А ещё мы разучились мечтать. Все мечты стали какими-то материальными. Вместо того чтобы мечтать о хорошей погоде или здоровье, все мечтают о вещах, которые со временем им станут не нужны.

– Мечтать – здорово, – Элина задрала ножку вверх так, чтобы пальчиком закрыть луну, а потом хлопнула ногой по матрацу. – Знаешь, о чём мечтаю я?

– О чём? – он посмотрел в её голубые глаза, которые при лунном свете становились ещё выразительнее.

– Я мечтаю посмотреть мир.

Матвей повернул голову к ней.

– Я ведь нигде не была, кроме Просветления. Да, я знаю, что выходить за стены опасно, но мне так хочется хотя бы одним глазком посмотреть, что там… Как выглядит Москва? Ленинград? Париж…

– Хм… Я бы и сам хотел посмотреть на эти города, но вряд ли от них что-то осталось.

– Мне так не хочется в это верить. Иногда я думаю: зачем это было нужно?

– Что?

– Катастрофа. Последняя война. Моя мама говорит, что не смогли договориться. А кто не смог? Неужели не поделили что-то? Ведь наша планета такая большая! Здесь всем хватит места.

– Кстати, – Матвей привстал и наклонился над Элиной, – я знаком с твоей мамой, но не видел твоего отца. Он жив? Кто он? Где он?

Элина повернулась на спину и посмотрела на небольшую трещину в потолке.

– Дома, наверное. Мой отец – Старший.

10

Егор взял топорик и прикрепил его к поясу. Он проверил все карманы ещё раз и убедился, что свёрток с докладом на месте. На этой неделе ему толком не о чем рассказывать. Несколько дней назад прошёл мерзкий кислотный дождь, увеличивший уровень радиации. Не смертельной для человека, но Марченко прекрасно понимал, что все его вылазки в седьмую классификацию окончатся для него не самым лучшим образом.

На матраце досыпала юная Ира. Егор и сам не знал, чем она зацепила его, но, выпив пол-литра местной бормотухи, он уже не обращал внимания на такие мелочи.

Он поправил свою шляпу, накинул плащ и вышел из дома. В этот момент к нему подбежал мальчонка лет семи.

– Дядь Егор! Дядь Егор! Вы же в лес, да?

– Ну да, а что такое?

– Папка не вернулся! – мальчуган еле сдерживал слёзы. – Дядь Егор, не вернулся. Мамка плачет! Что делать, не знаем. Она пошла к Игнату, а он сказал, чтоб не переживала, просто задерживается. А это не так! Дядь Егор, она чувствует! Знаете что? Она всегда папку чувствует! И говорит, что беда! И плачет. А если…

– Так, пацан, успокойся. Ты ж мужик! Не реви. Пока повода нет реветь. Веди к маме.

Мальчик взял Марченко за руку и потащил к их дому. Старый, покосившийся, с гнилыми досками, он смотрелся жутко на фоне уходящих за стену деревьев.

– Мама! Мама! – кричал мальчик. – Мама! Выходи.

Молодая женщина вышла на крыльцо. Её лицо немного отекло, а глаза налились красным от слёз.

– Егор, здравствуй, – поприветствовала она оперативника и вытерла руки о заляпанный фартук, – Дениска тебе жаловаться побежал? Негодник!

– Да не ругай парня-то. Он за вас беспокоится. Где Коля-то?

– Ой, Егор… С утра вчера на заправку поехал. Бензин-то не вечный, а тут праздник был, вот и пришла пора запасы пополнить. Взял он четыре канистры, погрузил их в таратайку свою трёхколёсную и уехал один! Дурень! Сказал, что вернётся к вечеру, порадует Старшего. Цель благая, но зачем одному-то?

Женщина расплакалась.

– А вечером не вернулся. До сих пор нет. А я… а я… боюсь, понимаешь! Дороги-то до заправки нет толком. Он на самую дальнюю поехал, ближние-то пустые все уже. И мысли в голову лезут, Егор. Страшные.

– А что Старший сказал?

– Что не надо переживать. Благая цель у него. Он избрал этот путь. Рано, мол, искать.

– Да уж… – протянул Марченко. – Ладно, есть карта? Где эта заправка?

– Егор, ты чего удумал? – спросила испуганно женщина.

– Поеду за мужем твоим. Пока этих дождёшься…

– Да как же ты один?!

– Почему один? – подмигнул Марченко. – У меня брат есть!

Матвея новость застала в ванне. Марченко, не особо церемонясь, прошёл в дом, поцеловал в щёку Элину и, широко открыв дверь, обрадовал Фёдорова-младшего информацией о поисковой поездке.

Рюкзак взяли один, его Матвей погрузил на себя, так как сидел сзади «ковровца». На разбитую дорогу выехать оказалось несложно, но из-за большого количества ям и ухабов куда сложнее оказалось держать на этой дороге равновесие. Проехав минут тридцать, они заметили старый, покосившийся знак, весь покрытый ржавчиной. Он гласил: «Муковня», а под ним была прикреплена металлическая пластина с нарисованной бензоколонкой.

– Это первая, – крикнул Егор, – значит, ещё километров восемь.

Очень аккуратно они объезжали все неровности. Разгоняться больше двадцати километров в час они не могли, потому что просто свалились бы. Матвей заметил ещё один указатель и крикнул:

– Смотри! Вон там! Направо!

Марченко чуть прибавил ходу, так как они вышли на грунт, где ям было меньше. Доехав до поворота, они съехали с дороги и сразу увидели массивную одноэтажную постройку с огромным козырьком, на котором гордо возвышались буквы, складывающиеся в слово «Бензин».

– Вон его мото… Что это вообще? – крикнул Матвей.

– Ага, подъедем.

Они подъехали к самодельному аппарату пропавшего. Переднюю часть умелец взял от мотоцикла ИЖ, а заднюю – от старого прицепа на двух колёсах. Водителя самодельного грузового мотоцикла они не увидели. Матвей слез и осмотрелся, Егор заглушил двигатель. Марченко откатил «ковровец» к одной из колонок, прислонил его и достал прикреплённый к кофрам автомат. Матвею передал пистолет.

– Канистры заполнены, – констатировал Матвей, глядя в кузов аппарата. – А это что?

– Кровь… – тихо сказал Марченко. – Твою мать. Тут кто-то есть. Слышишь?

Матвей прислушался. В гробовой тишине шумели деревья, потрескивающие от ветра.

В какой-то момент Фёдоров-младший понял, что его так сильно смущает в звуковом фоне. Не слышно пения птиц.

Вообще.

Их нет.

Сквозь шум деревьев Матвей услышал кашель. Звук шёл из небольшого помещения, которое когда-то принимало водителей, где они могли не только заплатить за бензин и соляру, но и перекусить. Стёкла в нём выбили мародёры или местные жители-мутанты, а на окнах красовались решётки. Стеклянная дверь осталась нетронутой, но по ней паутиной растекался узор трещин.

– Не шумим, – скомандовал Марченко, – тихо. Иди за мной. Прикрывай.

Через несколько колонок они прокрались ко входу в здание. Марченко услышал некое подобие стона.

– Он там.

– Заходим тогда. Только тихо.

Егор очень медленно открыл предательски скрипевшую дверь.

– Кто тут?! – послышался голос.

– Коля?

– Кто там?! Это я! Это я! Заходи скорей и запри дверь!

Напарники прошли внутрь и увидели раненого Николая. Его правая нога была перевязана покрасневшим от крови рукавом рубашки. Лицо мужчины иссохло, а сил у него хватало лишь чуть приоткрыть глаза.

– Парни… – простонал он, – как я рад… Я думал, всё…

– Не всё, Коль, – сказал Матвей и подошёл к нему, – не всё. Что у тебя тут вообще произошло?!

– Приехал за топливом. Думаю: дай приятное всем сделаю. А то снег выпадет, и машина моя бесполезна будет.

Матвей достал фляжку с водой и дал попить Николаю. Он сделал несколько жадных глотков, а потом продолжил:

– Заполнил всё, хорошо. Думаю: зайду-ка я в здание, может, что-то есть тут? Знаете, как бывает? Вроде знаешь место хорошо, а что-нибудь да упустил всё равно. Иду и слышу крик… Даже не крик, а как будто карканье, только громкое. И страшное. Знаете, когда пластинку заедает, такой звук неприятный. Вот такой, только с карканьем ещё. И тут подлетает эта… Не знаю, как назвать. Размером с дворнягу здоровую, крылья, клюв острый, когти ещё острей. Я за самострел, а он сломался, зараза. Клина словил. Я этой хреновине его промеж глаз и кинул, да вот только сволочь меня в ногу царапнула. Упал. Добрался сюда, пока эта тварь от моего удара отходила. Запер дверь.

– Хреновое дело, – Матвей повернулся к Егору, – он крови много потерял. Его в Просветление надо. Повязку поменяем сейчас, но если его не отвезти, то может и не выжить.

– И правда, хреновое дело, – согласился Николай, – только эта зараза улетела, а вот вернётся или нет – не знаю.

– Матвей, перевяжи его пока. Посмотри, может, тут аптечка где завалялась. А я пойду посмотрю…

– Осторожно, Егор, – сказал Николай, – опасная птичка. И это… Раз ты здесь… Дай самокруточку, а?

Они рассмеялись.

Матвей осмотрелся. Среди перевёрнутых столиков и стульев никакой аптечки и в помине не было, зато он увидел стеклянную бутылку с прозрачной жидкостью под прилавком. Он открыл её, понюхал и отклонился резко назад. Спирт.

– Сиди смирно, – попросил Матвей, – жечь будет. Я сейчас сниму повязку, посмотрю что там у тебя. Потом вылью спирт. Он обеззараживает.

– Ты с ума сошёл?! – искренне удивился Николай. – Если это чистый спирт, не позволю выливать!

– Не спорь, а? Или ты подохнуть хочешь?

Николай не ответил. Матвей аккуратно снял повязку, хоть она и прилипала к ноге. Рваная рана неровной линией протянулась от бедра практически до колена. Зверь воткнул коготь почти по самую кость, а затем резко дёрнул. Кровь не хлынула, а только немного сочилась из глубокого пореза. Матвей достал кусок тряпки из рюкзака, вылил спирт прямо в рану и зажал её.

Николай закричал и нецензурно выругался.

– Вот так. До дома доедешь, а там уже обработаем нормально. Жить будешь.

– Спасибо, Матвей, – кряхтел Николай, корчась от боли, – если бы не вы…

– Не за что. Нам бы ещё выбраться отсюда.

Марченко перебегал от колонки до колонки, поглядывая в сторону леса. Встретить то, что так покромсало Николая, ему очень не хотелось. Он задержал дыхание, вслушиваясь. То, что не слышно пения птиц, Марченко нисколько не удивило. Для него это было нормой в седьмой классификации. Но один звук его напряг. Где-то среди крон деревьев, высоко вдалеке послышался крик, смешанный с карканьем.

– Ох, блин! – выругался оперативник.

Он подскочил и что есть сил побежал к зданию. Из леса показалась ворона размером с ретривера, она кричала и выставила когти вперёд. Её редкие перья отливали чёрным на солнце, а деформированная голова совершенно не была похожа на воронью. Словно неправильной формы сфере прицепили два глаза спереди и треснувший клюв.

Марченко запрыгнул в помещение и закрыл за собой дверь. Мутант несколько раз ударил клювом по стеклу, которое поддалось силе зверя и рассыпалось. Матвей испуганно посмотрел на пятящегося назад напарника, потом на птицу.

Тварь медленно, убирая осколки крылом, прошла внутрь. Она чётко пролезла в освободившийся от стекла проём. Резкими движениями птица повернула голову в сторону Николая и издала громкий, неприятный крик.

Марченко, насколько мог, прицелился и выстрелил в грудь мутанту. Птица отклонилась назад и набросилась на оперативника. Её уродливый клюв широко открылся. Марченко видел глотку птицы и зажмурил глаза в ожидании жёсткого удара.

Матвей незамедлительно среагировал – стрельнул в голову зверюге, но попал в клюв, который разлетелся, как керамическая ваза, упавшая на асфальт. Видимо, из-за того, что был уже треснут. Птица закричала ещё громче и начала пятиться назад, готовя когти для удара.

– Сука! – крикнул Егор и выпустил ещё одну короткую очередь в голову мутанта.

Ворона пошатнулась и всем своим массивным телом рухнула на пол, подёргиваясь в предсмертных конвульсиях.

– Твою мать! – крикнул Марченко. – Твою мать! Сука! Так тебе! Гнида!

– Егор! – крикнул Матвей. – Егор!

– Что?!

– Я, конечно, не орнитолог, но тебе не кажется, что пёрышки не до конца сформировались?