Фуга. Горсть вишневых косточек

– Ты уходишь? А как же дед.

– С ним все замечательно, обострилась жажда внимания, но это не опасно.

Сашка нахмурился:

– Что с тобой? Ведёшь себя, как ворчунья.

– Вовсе нет. – Регина направилась к двери, Сашка хотел поцеловать её, но она вывернулась и юркнула на улицу.

– Постой, я тебя подвезу.

– Не терплю твой мотоцикл! Ах да, – она обернулась на ходу, – завтра ждём тебя ровно в семь, надеюсь, ты не забыл.

Регина позволила проводить себя до калитки и поторопилась прочь. Сашка беспомощно наблюдал, как подпрыгивают её кудри при каждом сердитом шаге и в груди становилось тоскливо. Он смутно сознавал, что что-то произошло, нечто размытое, бесплотное, но уже обретающее образ. Закралось ощущение, что всякий раз у Леопольда заканчивается для них как-то неправильно. Неужели она всерьез дуется из-за той выходки деда, из-за плевка? Ну нет, Регина умна и не позволит маразму расстроить их отношения.

Рядом пискнули колеса инвалидного кресла:

– Зря ты позволяешь вертихвостке показывать норов.

– Ты оклемался что ли?

– Как будто бы полегчало.

– Я недопонял, дед – ты зол на Марка за то, что он помереть тебе не дал?

Дед скривился в гримасе отвращения и злобы:

– Да ты ж дубина, а не человек! Я выворачиваюсь, а он недопонял! – старик резко развернул кресло и поколесил прочь.

– Ответь все же.

– Да что сложного!? Мы ехали, перевернулись и я целехонек, а Всеволодка мертв. Вот мне анафема – издыхать от вины, как от огня много-много лет подряд. Уж лучше б я тоже шею свернул. – Леопольд оттопырил палец и стал тыкать в Сашку, – Вот каков твой боженька – немилосердный, жадный, злопамятный! – Дед укатил в дом и заперся в комнате, но еще какое-то время бурчал, – Я всех вас переживу. Такие, как я, липучки бессмертные…

10

Гвоздодер выскользнул из подмышки и звякнул о каменный пол – эхо разнеслось по церкви, волнами затихая под круглым сводом. Из ризницы выглянул встревоженный диакон:

– Ты что? – пискнул он.

– Спущусь в кладовую, попробую отыскать там дверь, – Сашка крепче подхватил инструменты, а другой рукой нащупал в кармане связку с ключами. Ключ от хранилища был еще совсем новым, блестел и царапался нестесанными гранями.

– Дверь? – диакон вылез из-за алтаря.

– Возможно, там есть подземный ход – вот как пропадают иконы. – Сашка подумал позвать диакона с собой, но слова застряли в горле омерзительным комком. – Не обращай на меня внимания, занимайся своими делами, отец любит, чтоб в церкви все было прилежно.

– Только глупец оставит подземный ход без внимания. Я помогу, если ты не против?

Сашка скрипнул зубами.

– Что ж, идем.

И Кирилл поплелся за ним в церковный подвал.

В хранилище было темно. Окна ютились на самом верху, под потолком, и те пыльные, так что света от них мало, но в таком месте и должен властвовать мрак – старинные свитки и иконы очень чувствительны к условиям среды. Всюду, прямо на каменном полу, громоздились тяжеловесные сундуки, коробки с неразобранными вещами, стеллажи и этажерки. Сашка осмотрелся. Он включил свет и двинулся к дальней стене.

– Ты знаешь, где искать? – спросил диакон.

Сашка пожал плечами:

– Якобы, проход соединяет старые постройки монастыря. Церковь стоит на границе территории, значит там и там, город. – Сашка показал вперед и влево, – Следовательно, остаются эти две стены. Давай осмотримся.

Они побродили по подвалу, озираясь. Сашке было неуютно в компании диакона, говорить не хотелось, однако, они спустились сюда в поисках хода, и пришлось спросить:

– Я редко тут бываю, а тебя отец водил сюда недавно. Тебе не бросилось в глаза ничего особенного, подозрительный сквозняк или стеллаж стоял криво?

Диакон покачал головой:

– Здесь вообще не очень-то аккуратно. Я говорил батюшке, что хранилищу следует уделить больше внимания, он со мной согласен. – Кирилл расплылся в елейной улыбке, тогда Сашка отвернулся, чтоб не видеть ее, – Если дверь и есть, она наверняка заложена теперь камнями.

– Подразумевается, что вор попадает в подвал по тайному ходу, значит, дверь просто спрятана.

– Но здесь все стены на виду и никаких признаков лаза, если только он не в полу…

– Этот стеллаж придвинут вплотную, – то был даже не стеллаж, а старомодный пузатый шкап, – Давай подвинем.

Они взялись с двух сторон, диакон счел нужным заметить:

– Будь аккуратен, вещи внутри старинные, если что-то упадет, мы можем потерять это навсегда.

Сашку неприятно задело его замечание, будто он сам не мог додуматься беречь иконы:

– Давай уже.

Они вцепились в шкап с двух сторон, но он не поддался. Сашка попробовал навалиться плечом, но лишь расшатал, так, что иконы внутри заходили.

– Что ж он какой тяжелый!

– Это какой-то антикварный буфет, – выразил догадку диакон, – Он даже не похож на те стеллажи, где батюшка держит реликвии. Видимо стоит тут с допотопных времен, ажно в землю врос.

Сашка пошарил фонарем по полу.

– Глянь-ка, – он присел на корточки и посветил у ножек шкапа. На каменном полу виднелись блеклые отметины.

– И что, – Кирилл тоже разглядел следы.

– Похоже, буфет уже пытались сдвинуть.

– Мы вдвоем его не осилили, полагаешь, воришка справился бы с ним в одиночку? – диакон ухмыльнулся, – Да и слишком хлопотно ворочить его туда-сюда за каждым разом.

– Верно, – задумчиво протянул Сашка,– отметины бледные и слишком короткие, они были бы глубже, если б мародер все время передвигал сервант.

– Оставь,– отворачиваясь, прогнусил диакон.

Кирилл потерял всякий интерес и отошел в сторону. Он протопал вдоль стены, ленно и вяло оглядывая все вокруг. Тем временем Сашка отступил на шаг, чтоб окинуть сервант новым взглядом.

– О, какой я тугой! – ругнулся он. Диакон тут же обернулся. Шкап остеклен только сверху, где и лежали иконы, но нижняя пузатая часть его была закрыта под буфет. Сашка нетерпеливо распахнул нижние дверцы, луч фонаря скользнул внутрь и тут же застыл в глубине. В этой части серванта не было задней стенки, ее выдрали, довольно грубо и, видимо, быстро. Меж тем за дырой угадывалась дверь. Кирилл наклонился ближе к Сашке, чтоб лучше рассмотреть, что внутри. Сашка на карачках пролез в буфет и посильнее пихнул приземистую полукруглую дверь хода. Перекошенная от влаги и времени, она медленно отошла от стены, углом процарапав по земляному полу тоннеля. Однако, отворилась не пискнув.

– Кто-то смазал петли.

Кирилл изумленно таращился внутрь буфета.

– Как мы уже решили, шкаф тут давно, значит проход был спрятан много лет назад, вы правда не знали о лазе?

– Я тут не бываю. А отец может и знал.

Сашка притащил небольшой деревянный ящик и прижал им дверь, чтоб не захлопнулась. На четвереньках он протиснулся сквозь буфет и ладонями нащупал холодную землю тоннеля. Пропыхтев, он поднялся на ноги.

– Ты идешь? – крикнул он диакону, – если узнаем куда он ведет, поймем откуда приходил вор.

Задравши полы рясы, чтоб в ногах не болталась, Кирилл пролез в подземный ход. Сашка навел фонарик внутрь подземелья: оттуда веяло спертой сыростью, холодом и странной печалью, рваные пряди пухлой паутины обрамляли потолок. Проход был низким, так что Кирилл едва не доставал верха макушкой, а вот Сашке приходилось нагибаться. Стены и потолок были выложены камнем. Вода подтачивала кладку – кое-где виднелись желобки от настойчивых струек, а земляной пол был весь изрыт тяжелыми каплями. Кладка пучилась, встречались выпавшие кирпичи, а на потолке, то здесь, то там, некоторые камни выбивались из общего ряда и опасно висели над головой. Под ногой – влажный, усыпанный чем-то, земляной пол, весь корявый. При каждом шаге потрескивало.

– Здесь точно ходили – паутина держится лишь у стен, а посредине рваная, – Сашка поводил фонариком вдоль свода.

– Должен сказать, что это весьма опасная затея. Тут может случится обвал, да и ступать не твердо. Грунтовые воды наверняка подточили землю так, что можно провалиться, – диакон недовольно поцокал языком и мотнул головой, – Лаз очень ветхий, его потому и спрятали, что ходить здесь стало опасно.

– Тогда возвращайся.

– Что ты, я не из трусости, я не такой, – Кирилл казался странно взволнован, – Беспокоюсь за тебя! Как смотреть в глаза батюшке, если с тобой приключится худое, ведь я, можно сказать, за тебя в ответе, не прощу себе, если хотя б не предупрежу об опасности…

– Кирилл, помолчи.

Шли медленно, Сашка подустал красться на полусогнутых. Ход вел прямо, но сзади уже не нельзя было различить светлое пятно открытой двери. Вскоре луч фонаря выхватил развилку. Ход разделялся. Оба тоннеля были заколочены перекрещенными черными досками. Сашка неторопливо осмотрел сначала один, потом другой. Правый как будто был менее пыльный, лоскуты рваной паутины так же висели вдоль стен…

– Сюда!

Сашка обернулся. Диакон стоял у другого хода. Он цельным куском оторвал заграждение и бережно приставил его к стене.

– Отошло легко, – заявил Кирилл, – Его навесили здесь только для отвода глаз, – вслед за Кириллом Сашка ступил в левый коридор,– Нам не следует уходить далеко, чтоб не заблудиться, предлагаю пройти метров сто и повернуть назад.

Сашка промолчал. Втягиваться в беседы с диаконом как-то претило. Этот ход был чуть уже, чем главный и, как будто, более древний. На зубах уже скрипел песок, пыль цеплялась за кожу и одежду, как назойливый попрошайка. Всюду вилась паутина. В неверном свете фонаря на черных волосах дьякона она чудилась сединой. Под одеждой что-то заелозило, Сашка выловил муравья. Стены сплошь были испещрены мелкими дырочками, потолок, словно живой, шевелился от беготни букашек. Муравьи изгрызли породу меж камней до истощения, превратили ее в пыль и, с каждым шагом, опавших кирпичей встречалось все больше.

– Посвети, там что-то есть, – велел диакон. Впереди виднелась дверь. Это была толстая добротная воротина с широкой задвижкой. Диакон направился к ней, бросив на ходу, – Как думаешь, где мы?

– Мы прошли по главному ходу вглубь монастыря и свернули левее… Значит – общежитие, там жаловались на муравьев.

– Стало быть, кто-то из ваших подопечных не чист на руку. – Кирилл сочувственно поджал губы. Сашка направил луч так, чтоб им обоим разглядеть дверь – она потрескалась, но выглядела справной, а вот притвор сыпался. Кирилл подергал за ручку. Стоя сзади, Сашка ощутил, как затрясся весь коридор.

– Кажется, дверь давно не открывали, так что вор ходил не здесь, – предположил он.

Диакон не ответил. Охваченный желанием обнаружить выход, он занялся со щеколдой – толстая от ржавчины задвижка вскоре поддалась.

– Должно быть, отворяется внутрь хода, как та, – Кирилл впился своими женственными пальчиками в ручку и рывком потащил на себя. Пока диакон тыркался в дверь, Сашка отошел, чтоб дать ему простора и конус света пал на потолок – неукрепленные камни висели лишь чудом! С каждым усилием Кирилла они пошатывались, испуская пыль, и муравьи поспешно разбегались в стороны. Насекомые изъели сцепляющий раствор подчистую, он высыпался из их ходов бесполезным песком, оголяя пустоту среди кирпичей. Тем временем диакон рвался в дверь, ломая притвор с каждым толчком.

– Кирилл, оставь ее.

– Почти поддалась!

– Тут все обвалиться!

Последнее усилие… Тихо лязгнув, камень выскочил из сухого лона свода.

– Кирилл! – Сашка дернул диакона на себя, и лишь от тесноты подземелья они устояли на ногах, влетев спинами в стену. Тут же потолок рухнул к самой двери кусками каменных глыб. Грохот прокатился в узком проходе, раскачивая хилые стены, на мгновение стало нечем дышать. Пыль забила горло.

– Скорей, Кирилл, бежим, – Сашка заторопился к развилке пыхтя на полусогнутых.

– Нам лучше вернуться в подвал, – выпалил Кирилл, отдуваясь, – здесь небезопасно, я говорил об этом!

Они добрались до развилки и Сашка сел на землю, чтоб перевести дух. Дьякон тоже устал, но садиться брезговал.

– Зачем ты драл эту дверь!? – гневно выпалил Сашка, – Ясно же, что путь мародера налажен и он не ломится через запор каждый раз!

– Хотел поскорее найти лаз. Я делал хотя бы что-то!

Сашке показалось, что Кирилл тайком упрекает его в бездействии.

– Я просил тебя отстать от двери, – едва сдерживаясь проговорил он.

Диакон выпрямился и странным, напускным, почти родительским взглядом уставился сверху вниз на сидящего Сашку.

– Батюшка Иоанн будет недоволен, тебя могло убить камнем в этом завале! – его тон был сух и увещевателен, словно диакон проявлял великое терпение, – Повезло, что убежали, но впереди может быть ловушка из которой не выбраться. Поступим умно и вернемся. Только сумасшедший сунется сюда добровольно, а я с самого начала не верил в кражи через тайный ход.

Сашку охватило такое раздражение, что он не успел справиться с собой и крикнул:

– Кирилл, помолчи! Такое чувство, будто я взял с собой клушу!

Кирилл хотел было ответить, но передумал и потупил взор. Невероятно, в смирении он действовал на нервы еще больше! Сашка пожалел, что повысил голос – проявил слабость, – но не хватало еще испытывать чувство вины из-за этого чванливого дьякона. Уже сдержанно он произнес:

– Возвращайся в церковь. В конце концов, если что-то приключится, будешь знать, где меня искать.

Кирилл медленно поднял взгляд и с каким-то потрясающим сочетанием гордыни и подобострастия ответил:

– Я останусь и пойду следом, так как не считаю возможным бросить тебя наедине с опасностью.

Это ж надо, каков гад! Сашка стиснул зубы. Он постоял еще пару секунд, потом молча приблизился ко второму ходу развилки и взялся за доски. Как и ожидалось, преграда отошла без труда – гвозди были крепко вколочены в камень, но сухая древесина больше не держалась за них, а лишь висела, как на крючках. Сашка посветил на доски, чтоб лучше рассмотреть их. И убедился, что дырки на углах исковырены неоднократным пристраиванием преграды обратно на гвоздочки. Вор каждый раз вешал ее на место, заметая следы. Сашка шагнул в проход. Паутина и пыль тут были сбиты и почти не лезли в глаза, а сам ход такой же узкий и приземистый, как его собрат слева. Однако камни тут свисали меньше и под ногами не мешались кирпичи, наверное, потому что муравьи сюда еще не добрались и не испещрили кладку. Сашка представил, как много лет назад согбенные монахи в черных балахонах бродили по этим коридорам, освещая себе проход керосиновыми лампами, газовыми фонарями или просто свечами. Зачем им нужны были подземные лабиринты? Для пущей безопасности при пожарах, наводнениях или в случае войн, которых в прежние лета было в изобилии. А может дальновидные зодчие выдумали тайный лаз на случай интриг, дворцовых переворотов, общественных смут, чтоб был шанс спастись от неприятеля в тоннелях. В любом случай, дед прав, и раньше все важные постройки окапывались ходами. Сашка поморщился – в прежние времена люди жили интересней. Этот коридор был длиннее предыдущего, луч фонаря блуждал по блестящим от влаги стенам, время от времени падал на плотный земляной пол, а вперед, не встречая препятствий, лился долго, свободно, и таял в тяжелой темноте. Ход был почти прямой, лишь однажды встретилась новая развилка – вперед или вправо – Сашка выбрал вперед. По тем же разумениям, где прибита пыль и рваная паутина. Как будто бы шли недолго, но шея уже устала пригибаться, а ноги горели от полуприседа. Вдруг, луч наткнулся на нечто впереди. Дверь. Тоже низкая, тоже толстая, с прогнившим косяком, но щеколда отодвинута. Сашка осторожно потянул за ручку – отворилась без лишних усилий. По ту сторону ход прятали за увесистым, кособоким ларом. Сашка так упорно навалился сдвинуть его, что сорвал крышку с рыхлых петель и та глухо съехала на пол. Раздался крысиный писк. Здесь подвал совсем не то, что просторное хранилище в церкви – тут низко, тесно, влажно, пахло грызунами и гнилью, а под ногами сырая земля впитывала каждый шаг. Сашка осмотрелся.

– Где мы? – прошептал за спиной диакон.

– Не знаю, не узнаю это место.

Кирилл подошел так близко, почти приник сзади, Сашка даже чувствовать его дыхание на своем плече.

– Быть может, мы ушли за пределы монастыря и теперь где-нибудь в городе? – предположил диакон, – Будет неудобно вдруг возникнуть, в ошметках паутины, с фонарем и гвоздодером среди чьей-либо кухни.

Сашка двинулся к приземистой лестнице. Поднялись, она вывела в длинный коридор с рядами обветшалых серых дверей по обе стороны. Лишь одна, ближе к парадному входу, была крепкой и свежеокрашенной.

– Мы что же, мы в… – залепетал диакон

– Не может быть…

– …кельях?

Они прошли по коридору и, отворив входную дверь, очутились на улице, у боковых ворот, где следуя своей натуре, им приветственно скрипнул каштан. Сашка остановился. Весь в пыли, в грязи с влажных стен он выглядел глупо, но и диакон был не лучше.

– Кирилл, послушай – заговорил Сашка. Вот сейчас он пожалел, что кричал на дьякона и даже обругал того клушей, – Послушай, не говори пока отцу об этом, ну… Не рассказывай ему, куда привел лаз. Тут еще надо разобраться, я сам все скажу, потом, без поспешных выводов. По рукам?

Кирилл снова потупился, как недавно на развилке, и пусть женственно, жеманно, как кокетка, а все же кивнул.

11

Ровно в полночь Сашка перемахнул через забор Волдановичей и бесшумно спрыгнул на землю. Он огляделся, быстрой тенью проскользнул к дому – нет, Сашка не боялся, что его заметят, но смущали доберманы.

– Регина! – он запустил камешек в окно на втором этаже. Разумеет, она спит и не слышит. Сашка бросил несколько камушков сразу, тогда за стеклом показался тусклый свет. Наконец Регина выглянула на балкон:

– Что такое? – растрепанная, сонная она куталась в одеяло. – Сколько время?

– Три минуты первого!

Сашка ухватился за водосток и подтянулся вверх. Карабкаться по резному фасаду было удобно, к тому же упругие лозы красного винограда вились под рукой. Вскоре он забрался на маленький балкончик к Регине.

– Здравствуй, – Регина не ответила, она все еще не понимала, что он делает здесь, лишь озадаченно смотрела. Сашка привлек ее к себе, – Знаешь, что обозначает твое имя – Регина? С латыни оно значит "царица".– Сашка вытащил что-то из сумки и поставил ей на ладошку.

– Кактус?

– Не просто, – он улыбнулся и, несмотря на темноту, заметил, как Регина улыбнулась в ответ, – это селеницереус. Цветок – царица ночи.

– Саш…

– Я хотел поздравить тебя первым.

Регина прижалась к нему вплотную, от нее пахло теплым, мирным сном. Одеяло соскользнуло с плеч, но Сашка поймал его и скутал Регину понадежней.

– Вижу влияние моего деда, – прошептала она, рассматривая кактус.

– Он цветет лишь раз в году и обязательно ночью.

– Сегодня!?

– Жаль, но нет. Послушай, – внутри будто все сжалось в пучок, да и горло пересохло, но Сашка спросил, – ты ведь знаешь, что я люблю тебя?

Пару мгновений она медлила с ответом:

– Знаю.

– До звезд в глазах, до одури…

– Я знаю, Саша, – она сделала крохотный шаг назад.

Нет, просто на улице зябко и она сжалась от холода, и ночь, и заявился он неожиданно, но совсем незначимо, чуть-чуть, Сашке показалось, что Регина пытается ускользнуть.

– Ну ступай, а то замерзнешь, – Сашка выпустил ее из объятий, но Регина не двинулась с места, – Иди, не стоит меня провожать. Не хочу, чтоб ты видела, как меня разорвут твои доберманы,– натужной шуткой он попытался развеять неловкость.

– Не забудь, ждем тебя вечером.

– Как я могу забыть.

Регина отступила и уже у самой двери шепнула:

– Спасибо, – она ласково улыбнулась одними глазами и всякие подозрения тут же растаяли, как весенний ночной туман.

***

В коридоре послышались шаги и шорох рясы, Лика даже успела удивиться визиту отца прежде, чем дверь отворилась и в келью вошел Иоанн, следом семенил диакон.

– Есть разговор, Анжелика.

Лика отложила учебник, чтобы выслушать отца. Иоанн смотрел хмуро, меж бровей появилась чуть заметная морщинка, что говорило о дурном расположении духа. Он глубоко вздохнул, подыскивая слова и начал:

– Мы установили, что вор проникает в хранилище через подземный ход – вот почему замки и двери не спасали нас. В подвал попадают не снаружи, а изнутри. И, что еще больше озадачило меня, этот ход ведет сюда, Анжелика.

– Сюда?– она подошла поближе к отцу, словно плохо расслышала его, – Я не знаю тут никакого подземелья. Честно говоря, я опасаюсь спускаться в здешний подвал, там страшно. Боюсь, он может обрушиться в любой момент и там… О, пару раз я слышала странные звуки оттуда, подумала, что крысы.

Иоанн покачал головой:

– Так не пойдет, я пришел не за этим. Ситуация не простая и кто лазает в подземелье, нам еще предстоит выяснить. Поэтому, теперь мы должны быть кристально честны друг с другом, я хочу, чтоб ты рассказала мне все без утайки.

– Что ты хочешь знать?

– У тебя, Анжелика, появляются новые вещи, дорогие украшения… Ты ведешь себя скрытно и мало бываешь дома, огрызаешься на любые попытки поговорить. Мне не нравятся такие повадки. Всякие добрые отношения строятся на доверии, так что либо открытость, либо наш с тобою и без того шаткий мир потерпит серьезный удар.

Лика отступила назад. Она сложила руки на груди и смотрела с настороженностью. Она знала – если уж отец пришел к ней сам, то дело плохо – видно он сильно обеспокоен пропажей икон, гораздо сильнее, чем показывает. Но не могла же она сказать, что тайно встречается с Юрием, который делает ей красивые подарки, а под утро вылезает из кельи через окно.

– Я не могу сказать откуда это все, папа, но, поверь, я не брала твоих икон.

– Иконы не мои, Анжелика! – вспыхнул Иоанн, – Они принадлежат монастырю, прихожанам, мне и тебе в равной доле…

– Папа, не заводись, – нетерпеливо оборвала отца Лика, – Если уж доверие так важно, то сделай первый шаг – прими мое слово без доказательств, как чистую правду.

– Скрывать можно только что-то постыдное.

– Нет, не только!

– Такое запирательство, Анжелика, дает богатую пищу для домыслов, – Иоанн уже выходил из себя, но старался не показывать гнева, – Когда не хватает ясности, весьма охотно вступает воображение и дорисовывает картину в пестрых тонах. Бойся давать мне подобную пищу для ума, итог может оказаться непредсказуем.

– Папа, я не хочу рассказывать, потому что тебе не понравится правда, а не от того, что делаю что-то предосудительное!

Иоанн свел на переносице тяжелые брови:

– Не понравится правда? Теперь-то я точно хочу знать все подчистую!

– Я не знаю о тебе всего подчистую и ничего, живем.

Анжелика изводила его бессовестно и беспощадно на протяжении всей своей жизни. Еще совсем ребенком, когда они с Женей только появились под крышей монастыря, Лика всячески ухитрялась покачнуть размеренный уклад быта в семье. С приходом Лики в доме появились истерики. Прежде Иоанн и не знал, что такое головная боль от беспрерывного, детского вопля. У девочки была врожденная склонность к закатыванию сцен. Эта черта нехорошим блеском искрилась во взгляде, в наклоне головы, положении рук и, едва уловимо, в дыхании. В то время, как Женя росла тихой и вдумчивой девочкой, Анжелика гнула стержень отцовского терпения, внимательно наблюдая, как далеко можно зайти. Все эти годы Иоанн уповал на мудрость и выдержку, но теперь, средь низкой кельи под прищуренным взглядом Анжелики, усомнился – а стоило ли? Все это терпеть. Иоанн был близок к нервному срыву.

– Цацки делают из тебя рабыню, Анжелика.

Лика только пожала плечами:

– Я все равно не обязана все тебе рассказывать.

– Так это твое последнее слово?

Лике не понравился тон, спокойный, но грозный, в голосе отца слышалась твердость принятого решения. Словно он заведомо знал, что не будет хорошего разговора, значит, уже уверен в своих выводах, какими бы они ни были. То есть слушать ее даже не собирался, хотел лишь подогнать происходящее под свои догадки. И получил, что хотел. Лика вспыхнула:

– Обычно ты приглашаешь к себе во флигель, для важных разговоров, зачем же сейчас пришел сам? Да еще со святошей, – она кивнула на Кирилла, который мялся за спиной у батюшки. Тут взгляд Иоанна пал на краешек массивной деревянной рамы, что выглядывал из-за угла кровати.

– Что это?– он легким жестом указал в ту сторону.

– Неопалимая купина. Я должна поменять на ней раму, или ты уже забыл!

– И ты оставила ее под кроватью? Там, где по твоим же словам, бегают крысы!

– То есть, тебя не заботит, что крыса может съесть меня, лишь бы не тронула икону!?

– Ты передергиваешь мои слова.

– Позвольте, батюшка, – всунулся диакон, – Я хорошо помню, что вы велели поменять багет на этой прелестной святыне именно мне.

– И я помню, что просил об этом Кирилла, а не тебя, Анжелика.

– О, – Лика даже отшатнулась от отца, – Так вот что ты думаешь – будто это я таскаю из хранилища! – Иоанн начал говорить, но Лика не дала ему вставить слово, – Ты, верно, хотел застать меня с поличным, может, надеялся увидеть здесь краденное?