Хроника Богов: Мертвое Царство

Царь Коэлус прислужникам неба свелел:

«Тех героев, что души чисты их, сюда,

Чтоб от адских палат не осталось следа!»

И в небесную высь подняли тех людей,

Что любого убийцы-асура сильней,

Ждал их подвиг великий, опасный поход,

Чтоб спасти от врагов человеческий род.

Одарили броней их, что Кирес ковал,

Чтоб героев асурский удар миновал,

Но для битвы великой орудий им нет,

Чтоб разбить Мидианских солдат силуэт.

Молвил царь: «Те орудья святые богов

Собрались во дворце из далеких миров,

А теперь вашей дланью врагов сокрушат,

Им всю боль принесенную вновь возвратят».

Одарил древней силой людей, что давно

Подчинить было божьей руке суждено,

Только нет больше тех, что владычат над ней,

Наградил ей Коэлус достойных людей.

Первый воин, Кородио, сын ремесла,

Его бросила мать, как в ночи родила.

Воспитал того старец в своей мастерской,

Но из парня простого взрастился герой.

Он по жизни шел правильным вечно путем,

Награжден был Ареса могучим копьем.

Сын Коэлуса жаждал до жизни конца

Довести тем орудьем до смерти отца.

Его жизнь зародилась в высотах небес,

Имя сыну Коэлуса – воин Арес.

Был отрадой отца, все имел, что желал,

Из небесных высот мир земной познавал.

Жаждал воли Арес и великих побед,

Делал все, чтоб оставить в истории след,

Но всегда оставался в тени он отца,

«Сын царя», не имевший души и лица.

Он мечтал до вершин своей силой взойти,

Одолеть все преграды на долгом пути

И, вернувшись домой, сесть достойно на трон,

Грезил тем, чем извечно он был обделен.

Только царь не желал свою плоть отпустить,

С внешним миром души своей часть разделить.

Но ответил Арес: «Ты для мира закон,

Только Я не на то был в палатах рожден,

Чтоб всю жизнь здесь потратить по воле твоей,

Ты не царь для меня, только царь для людей,

Я уйду в край земной, буду жить, как хочу,

Все, что в мире желаю, я сам получу».

Вспыхнул гневом Коэлус и молвил тогда:

«Коль уйдешь, так вовек не вернешься сюда!»

Но Арес на уступки идти не желал

И изгоем для Царства Небесного стал.

Сам своей он судьбы вековечный кузнец,

Как дожил до ста лет, так покинул дворец.

И поведал отцу: «Я достигну высот,

Мы сразимся, и тот, кто слабее, падет.

Одолею тебя и взойду на престол,

Станет прахом дворец, что давно ты возвел.

На руинах его новый мир я создам,

Возведу в Поднебесье великий свой храм.

Ты же, пепел оставив, погибнешь в огне,

Свергнуть с трона тебя предначертано мне!»

Ослепленный желанием власти Арес

В добровольном изгнаньи отправился в лес,

Там у духов безмолвных просил новых сил,

Но от мудрых старейшин отказ получил.

Девять братьев, рожденных с богини слезы,

Защищали леса от несчастий грозы,

Знали братья, что бога озлобленный сын

Обернется угрозой великой один,

И изгнали из леса Ареса навек,

Он направился в место начала всех рек.

Обещал мудрецам обратить лес их в прах,

Крик проклятий горел на Ареса устах,

Там, где пресные воды начало берут,

Божий сын одинокий искал свой приют.

Проливала там слезы с рожденья Фидан

От болезненных черных пылающих ран.

Времена их не лечат, спасения нет,

Боль длинной во всю жизнь – ей от мира завет.

От плакучей Фидан жаждал сил сын царя,

Но помочь не могла, он надеялся зря.

Только гнев восполнял сына царских высот,

Зверь в глубинах души волчью песню поет.

Он по миру скитался, ища новых сил,

В тех местах, где Сакрона отец заточил.

И услышал он голос холодных глубин,

Там томился Сакрон в вечном мраке один.

Все титаны погибли, рассыпались в прах,

Лишь держал царь былой древний камень в руках,

Дар бессмертья утратив, титан иссякал,

Он к потомку Аресу родному взывал.

И останки величья утратил Сакрон,

Дряблый слабый старик, пал давно его трон,

Час титана минул, что больнее всего;

Бог склонился над бездной и слушал его.

«Скоро гибель настигнет, спасения нет,

Но тебе я оставлю последний завет,

Чтоб могущество бога потомок обрел

И великое царство в руинах возвел.

Ты повергнешь отца, как поверг он меня,

Новых сил обретешь ты в столице огня,

Там, где земли горят, камень тает, как лед,

Повстречаешь ты нового царства восход».

Одиночеством бездны своей утомлен,

Развил дар провиденья иссякший Сакрон:

Поселился в душе дух заблудший Немор,

Только так сохранил свою жизнь до тех пор.

В нем желанья Сакрона свой отглас нашли,

Только тело томится в собратьев пыли.

Долгий век был Сакрону великому дан,

Но и так своей жизни лишился титан.

То послание предка Арес не забыл,

Путь держать в край пылающей почвы решил.

Там, средь горных вершин, у вулкана на дне

Сын титана, Киторис, томился в огне.

За злодейства свои заточенный давно

И Коэлусом-богом отправлен на дно,

Он веками свободы и солнца не знал,

Только там, среди жара камней, не страдал.

Подчинил себе гнев раскаленной земли,

Что глубины ей пламени силу несли,

И с огня там орудье себе созидал,

Днем и ночью из лавы копье он ковал.

Из ловушки извечной его спас Арес,

Полной грудью вдохнув, вновь Киторис воскрес.

Не погиб, хоть сожжен был вулкана огнем,

Одарил за спасенье Ареса копьем.

Он богов, что Коэлус отверг их, собрал

И на Царство Небес своим войском напал.

Битва крови полна, сын сразился с отцом:

Лавы жар и неистовый молнии гром.

Разливался огонь средь небесных высот,

Вот обитель богов скоро наземь падет,

Но Коэлус сдаваться в бою не привык,

Поразил его сына вдруг молнии клык.

Много лет утекло от ухода его,

Изменилась обитель отца без него,

Стал сильнее Арес, но вулкана копьем

Никогда не повергнуть Коэлуса гром.

На колени упал он к отцовским ногам.

«Я наследье Сакрона вовек не предам!»

– Молвил сын, зажимая орудье в руках,

Боль утраты блеснула на царских глазах.

Вырвал лавы копье из Ареса он рук,

И последний удар бы лишил его мук,

Только сына убить не по силам ему,

Создал царь в земном крае Аресу тюрьму.

В сердце память о сыне не сгинет вовек,

И скорбил о том бог, как простой человек.

Он изгнал с Поднебесия чадо свое,

Лишь осталось Коэлусу сына копье.

То орудье хранилось в Небесном Дворце,

Зал реликвий лежал на Цигеи вдовце.

Мифанор, сын Дилоя, титана со льда,

Обделен был любовью и счастьем всегда.

Только раз полюбить он всем сердцем сумел,

Зов души снизойти в земли смертных велел.

Там Цигеи открытое сердце ждало,

Но к недобрым последствиям то привело.

Предсказал Мифанору хоть Генос пророк:

«Неизбежно наступит погибели срок»,

Но не слушал хранитель, спустился к земле,

Растворился Дворец Поднебесный во мгле.

Он мгновения счастья с Цигеей познал,

Рок жестокий невесту у бога украл.

Жертвой хвори упала священника дочь,

Даже бог Мифанор ей не в силах помочь.

После смерти ее возвратился он вновь,

Но в душе не угасла доселе любовь.

Хмурый страж бдит нетленных реликвий покой,

Но внутри Мифанор сотни лет не живой.

Он в Умершее Царство с небес снизошел,

Чтоб владыка Аид на уступки пошел,

Только царь призван мира законы хранить:

«Душу мертвую с Лимба нельзя отпустить.

Все желают любимых из мертвых вернуть,

Но зачем тогда пройден был жизненный путь?

Лимб их место покоя, их вечный приют,

Где сансары потоки к началу ведут.

Коль мир жизни и смерти не будет жесток,

Для чего мое царство? Какой с него прок?»

Царь хранителю в просьбе его отказал

И из Лимба навек Мифанора изгнал.

Он вернулся разбитый в обитель богов,

Где провел в своем зале десятки веков

И явились однажды герои ему,

Что должны одолеть беспросветную тьму.

Приказал Царь Небес им орудья подать,

Чтоб асурам за смерти на Лимбе воздать,

Чтоб угас в Мидиане огонь Сатаны,

Земли крови асурской чтоб были полны.

То исполнил хранитель, их всех наделил

Артефактами неба невиданных сил,

На орудья богов Мифанора пал взор,

С ними воины смогут в Аду дать отпор.

Наказание Глупца

Зал реликвий, восполненный мощью богов,

И друзей Поднебесья, и лютых врагов;

Здесь герои готовы ту силу принять,

Чтоб победы в Аду для Небес добывать,

Мифанор, здешний страж, что из праха восстал,

Для людей тех орудья богов подобрал.

Саламандром был проклят когда-то давно:

Мифанору сгореть навсегда суждено.

Пламя в сердце пылало, сжигая дотла,

Так от бога внутри оставалась зола,

Гнев владыки огня он познал на себе,

Сын титана противился вечно судьбе:

Бог на хитрость пошел, чтобы жизнь уберечь,

В диалоге с Изилой отбросил свой меч.

И о помощи духа смиренно просил,

Ведь огонь Саламандра погибель сулил.

Слишком молод еще, жаждал жить Мифанор,

Не по силам терпеть жара пламени мор.

Пряха судеб ему согласилась помочь,

Но не в силах ее гнать проклятия прочь,

«Жизнь могу сохранить, коль желаешь того,

Но не можешь сбежать от огня своего,

Боль сожженья познаешь, та искра в тебе,

Саламандра огонь не подвластен судьбе».

Согласился герой, дальше жить он хотел,

Обмануть свою гибель тогда он сумел.

Создала пряха судеб так новую нить,

Бытие Мифанора чтоб в мире продлить.

Он чрез пытки прошел, ведь сожжен был дотла,

Но душа Мифанора и дальше жила,

Доброту он Изилы могучей познал,

Излеченный из пепла как снова восстал.

Жив-здоров снова бог и счастлив его лик,

Пряхи судеб за то он навеки должник,

Но прошло много лет и забытый тот час,

Мифанор паучиху от гибели спас:

Поквитался и долг был забыт, словно сон,

Пряху судеб убить попытался грифон,

Но от зверя-убийцы была спасена

Мифанором, из праха восставшим, она.

Подвиг славный героя из многих один:

Был повержен небесных высот властелин.

Пусть хитер и силен, быстр и ловок тот зверь,

Но охотник в сей битве не он уж теперь.

Мифанор к крепкой нити свой меч привязал,

Что железную волю героя вобрал,

И отправил орудье в свободный полет,

Чтоб достигло стрелою небесных высот.

Нет умелых достаточно в мире стрельцов,

Чтоб отправить грифона в мир гибельных снов,

Слишком быстр, чтоб упасть от неистовства стрел,

Но грифона убить – Мифанора удел.

Меч свободно ширял, смерть грифону сулил,

Он ударом умелым врага поразил;

Пало тело к земле и забыт его час,

Свет в звериных глазах мимолетный угас.

С той поры крылья зверя – героя трофей,

Что в бою он добыл верной силой своей,

Мифанору грифона убить удалось,

В вечном Зале Реликвий им место нашлось.

Здесь и молот могучий с недавней поры,

Смог разбить что высоты алмазной горы,

Он был Киресом создан для крепкой руки,

Чтоб гиганта сразить, всем словам вопреки.

То орудие славу нашло в небесах,

Как разрушило Сферу Всевластия в прах,

Не последний тот подвиг и первым не был,

Молот в мире мощнейшим орудьем прослыл,

Землю мог расколоть, словно крепкий орех,

Под героя неистовый искренний смех,

И алмазную гору он в пыль обратил,

Точный резкий удар бриллиант раскроил.

То просил Лапиона правитель Сенод,

Королевству родному вернуть чтоб восход,

А за то принес жертву, священную дань,

Чтоб задобрить могучую воина длань.

Только бог тот, что душу в крови искупал,

Среди поля сражений морально упал.

Возвышался пусть выше поверженных им,

Но не мог он похвастаться светом своим.

В сердце боли утраты с упорством дрались,

Там, где чувства любви из глубин поднялись.

Лишь она его грела, при жизни держа,

Та прекрасная дева, душою свежа.

Только встретить им счастье, увы, не дано,

Вечно порознь по миру бродить суждено.

Он искал свою деву всю жизнь под землей,

Ведь не знал, что Владыка нашел ее злой.

В зеркалах увидав той избранницы лик,

В сердце воина образ мгновенно возник:

Он желал в одиночку отправиться в Ад,

Где его непременно враги сокрушат,

Чтоб найти и спасти ее душу от мук,

На себе ощутить чтоб тепло ее рук,

Был отречься готов от божественных сил,

Чтоб дорогу в столицу асур отворил.

Только шутка судьбы не смешна для него,

Человеком он стал и лишился всего.

Даже молот поднять не по силам теперь,

Тот герой, словно в клетке израненный зверь.

Все открыто богам и дано быть собой,

Но, коль смертен, так должен быть чистым душой,

Лапиона душа пролила вражью кровь,

Не излечит тот грех и святая любовь.

Бремя молота верно держа на плечах,

Шел герой, но не чувствовал силы в руках,

Дух Мутар, перемен мировой властелин,

Силу бога забрал безвозвратно один.

Насмехался над богом, что власти лишен,

Что к бесчисленным смертным теперь причислен.

Шел страдалец обратно в небесный дворец,

Чтоб мученьям своим положить там конец,

Думал: Царь Поднебесный поможет ему,

Но ошибки свои – исправлять самому.

Только глупость – причина великой беды,

Что на жизни героя оставит следы.

Молвил неба владыка, подняв строгий взор:

«Беспощаден, увы, для тебя приговор.

Не для смертных в высотах дворец возведен,

Твое место теперь на земле, Лапион.

Коль избрал не бессмертную, тленную плоть,

Отправляйся к земле, чтоб себя побороть.

Докажи, что достоин небесных палат,

Облака где извечно над миром парят.

Коль сумеешь людскую греховность сразить,

Коль не дашь искушеньям себя поразить,

Возвратишь свои силы и титул богов,

И вернешься обратно до высших миров,

Но, коль то не сумеешь, оставшись таким,

Попрощаешься с именем божьим своим,

И бродить по земле до скончания века

Будешь в облике смертного ты человека,

Разреши наконец свой душевный ты спор,

В Зал Реликвий твой молот возьмет Мифанор.

Коль наступит однажды великий тот срок,

В мире смертных коль ты извлечешь свой урок,

Возвратишься коль снова в священный дворец,

Коль наступит твоим похожденьям конец,

Так вернешь себе молот и силу свою,

Что когда-то добыл в не одном ты бою».

Непреклонен был царь, но добро в нем живет,

«Пусть героя на правильный путь приведет»

– Лишь промолвил Гортор и подал ему то,

Что познать и постичь не способен никто.

Чтоб в краю средь людей Лапион не пропал,

Стебль оливы из сада Гортор даровал.

«Сохрани, ведь не можешь ее потерять,

Во дворец коль желаешь подняться опять,

В ней успеха залог и урока душа,

Как останешься в мире людей без гроша.

Величайшая ценность – оливы стебло,

Что быть богом последний твой шанс принесло».

Многословен Гортор, но ясна его речь,

Лишь желал Лапиона от зла уберечь,

Ветвь скрывает секреты божественных сил,

Сад Небесный что в древо свое заточил.

Сверг Коэлус героя ко грешной земле,

В край, подобный металлу на жарком угле:

Перекресток дорог, а вокруг – темный лес,

Почву жег там огонь, что спустился с небес.

В испытанье встревать всем богам запретил,

Лапион чтоб душой сам грехи искупил.

Его тело слабо, но, коль сердцем он – бог,

То найдет верный путь среди тысяч дорог,

А коль имя героя дано ему зря,

Коль душа не сияет, как солнце-заря,

Коль красуется маска на светлом лице,

То не место ему в Поднебесном Дворце.

Так и стало, что воина свергли к земле,

С неба птица спустила его на крыле,

А орудие в Зале Реликвий богов,

Увядало, не ведая крови врагов.

Утекала времен бесконечных вода,

Только вскоре явились герои туда.

На четверку бросая свой пламенный взор,

Поприветствовал воинов бог Мифанор:

«В зал Реликвий, что в выси небесной парит,

Вы явились, чтоб был царь асуров убит,

Приказал мне владыка небесных миров

Одарить вас орудьями павших богов».

Лаонес, бравый парень из города Рик,

Что на теле реки среди степи возник,

Отродясь был силен, полон жизненных сил,

Только славы злой рок для него не сулил.

Гробил жизнь титанически тяжким трудом,

И мечтал на той каторге лишь об одном:

Чтоб здоровой была безутешная мать,

В руки смерти был против ее он отдать.

И теперь в небесах он для битвы со злом,

Поднял ввысь его ястреб широким крылом,

Чтоб в Аду за страданья людские воздал,

Мифанор для героя орудье избрал.

Молот, жаждущий битвы, удара ветров,

Что врагов сокрушать днем и ночью готов,

Ожидал в светлом зале той крепкой руки,

Для которой все подвиги в мире легки.

Лаонесу поддался тяжелый металл,

Молот воина силу большую признал.

Словно искра, зажглась жажда боя с врагом,

Разразился удара неистовый гром.

Небеса содрогнулись, так мощь велика,

Знал Коэлус: не дрогнет героя рука.

Он прочувствовал силу, что в жилах течет,

Что до Ада дошла от небесных высот.

Серебреная Сова

В высоте память боли владыки хранил

Постамент, что все слезы небесные лил,

Там, где тучи веками висят над землей,

Чтоб дождями встречать и морозы, и зной,

Там, где небо земле вод потоки сулит,

Грусть Коэлуса памятник вечно хранит.

В тех краях, что слезами прониклись давно,

Было черному дню наступить суждено.

Там рассветы встречала Коэлуса дочь,

От души отгоняя смятение прочь,

Там на солнце взирала Минерва без слов,

Ее имя на камне седых облаков.

Родилась дочь небес, как сражен был титан,

Как испила земля кровь из тысячи ран,

Пала раса атлантов, циклопов народ,

Но родился в высотах божественный плод.

Нева мудрость испила из жизни ручья,

У Минервы же мудрость с рожденья своя.

И безмерная сила от крови отца,

Но Минерва не ведала роскошь дворца.

Как в ночи родилась средь небесных высот,

Где нашли божества от несчастий оплот,

Засияла звезда, что Морфеем дана,

Невы светлую дочь пробудила от сна.

А Коэлус владенья свои обходил,

Набиралось небесное царствие сил,

Он приятелей-духов по миру искал,

Им в знак добрых желаний дары даровал.

Все крепчало Небесное Царство богов,

Собирая союзников с разных миров,

А в тот час во дворце дочь небес короля

Все манила к себе мать титанов, Земля.

Пожелало дитя в те края снизойти,

Но Гефай вдруг возник у нее на пути.

Знал брат Невы: опасность скрывается там,

Не отдаст свою кровь он жестоким врагам.

Чтоб отвлечь ее ум от опасной мечты,

Уберечь от недоброй земной суеты,

Обучить ее точным наукам желал

И ее интерес в том легко угадал.

Стал наставником девы умелец Гефай,

Но сбежала Минерва в заоблачный край.

Обхитрила учителя царская дочь

И рванула с высот Поднебесия прочь.

Создала саркофаг для покоя она,

Проводила там время в объятиях сна,

Как закрыт саркофаг, нерушим ее сон,

Знал любой во дворце тот негласный закон.

Так однажды сбежала Минерва в ночи,

И с небес снизошла с тусклым светом свечи,

Как на Землю глядел полнолуния флаг,

Та ушла со дворца, затворив саркофаг.

И нарушить никто не посмел тот покой,

Что хранила обитель Минервы собой.

Верил каждый, что спит в саркофаге она,

С той поры, как нависла ночи пелена.

А в то время Минерва была средь лесов,

Что не ведают выси седых облаков,

В чаще тысячи жизней скрывают свой дух,

Не поможет учуять их взор, как и слух.

Лес уснул и утих, ночью день был убит,

Только мрак чащи леса несчастье сулит.

Там нарушил лесных обывателей сон

Ненасытный охотник, кентавр Силерон.

Птица-ночь опереньем сверкнула луны,

Лицезрели как дня обыватели сны,

Но кентавр Силерон лук с стрелою скрестил

И мгновенно сову в небесах поразил.

Только ради забавы бросался огнем,

Ядовитые стрелы извечно при нем.

Пала птица, отбросив перо с высоты,

Зацвели ее кровью лесные цветы,

А стрелец растворился средь чащи лесной,

Жажду жертв утолив, он обрел свой покой.

А в то время богиня, манима землей,

Увлеклась новым миром, как будто игрой.

Все смотрела вокруг восторженно смеясь,

Не видала подобных красот отродясь.

Средь просторов земли, что манили ее,

На ночную царевну напало зверье.

Волчья стая сове растерзанье сулит,

Голос жертвы ослабленной болью горит.

То услышав, Минерва помчалась туда,

Где царевне погибель пророчит орда.

Оскаляются волки на дочку небес,

Тонет свет в облаках и сгущается лес,

Нет меча у Минервы, лишь руки при ней,

Но готова пожертвовать жизнью своей.

Против темных убийц, что проснулись в ночи,

Ей помогут звезды златовласой лучи.

Ту Морфей ей принес, чтоб от сна пробудить,

Новой жизни сиянье богам подарить.

Свет небес увидав, разбежалось зверье,

Позабыли убийцы нахальство свое.

Растворились в далеких лесных уголках,

А у девы осталась сова на руках.

Был с совой попрощаться любой бы готов,

Только помнит Минерва науку богов.

Ей Дефрод рассказал, как болезни лечить,

Как от хвори свое окруженье хранить,

Как от раны кровавой друзей уберечь,

Не забыла Минерва целителя речь.

Запах яда струился из гибельных ран,

Но богиня нашла той отравы изьян:

Корни трав, лепестки снежно-белых цветов -

Антидот от смертельного яда готов.

Возвратилась Минерва неспешно домой

На руках со серебряной лунной совой.

Тайн не скрыть от богов и, как солнце взошло,

Наказанье за бегство Минерву ждало,

Но не строг был Гефай с ученицей своей,

Во владенья отправил владыки Морей.

На осколке земли в безграничности вод

Ждал Минерву прозренья великий восход.

Там, вдали от всего, как мудрец завещал,

Каждый острова пленник с собой совладал.

В тех сакральных просторах средь вод тишины

Лицезрела дух Зоа прекрасные сны,

Там найдет каждый гость абсолютный покой,

Между телом баланс и горячей душой.

В свое время там Генос провестник бывал,

По совету Безликого мудрость искал.

Средь гармонии мира сумел он найти

Свою мудрость на долгом к глубинам пути.

Путь тернистый тот ждал и Минерву теперь,

Чтоб утих безудержный в душе ее зверь.

Хоть сначала Гефая смиренно ждала,

Для себя она места найти не могла,

Все чертила по острову долгий свой круг,

Скука – худший из худших на свете недуг.

Так и села средь острова божия дочь,

Размышления только ей смогут помочь.

Но за множество лет, что ждала она там,

Научилась терпенью назло всем врагам.

И Гефай, что решился на остров сослать,

Ей явился, чтоб в небо обратно забрать.

Не дитя возвратилось с кипящей душой,

Что считало всю жизнь бесконечной игрой,

А богиня, что мудрость познала веков,

Поднялась над простором родных облаков.

Только жаждет Минерва миры познавать,

Ей в палатах от скуки не гоже страдать.

Чтоб ее во дворце вспоминали порой,

Поклонилась Гефаю и Неве родной

И к просторам земным с высоты снизошла,

Только здесь новой жизнью Минерва жила.

Путешествие дочери Царства Небес

Было полным предивных вселенной чудес.

Девять братьев лесных, что Природе родны,

Как их мать лицезрела прекрасные сны,

Одарили Минерву орудьем лесов,