Робокол

На том конце долго не отвечали. Потом трубку подняла женщина и заговорила по-испански, причем не вежливо, а ругаясь; дескать, надоели поздние звонки, что кто бы ни звонил, хоть сам Спаситель Иисус, она должна спать свои девять часов в сутки. К лейтенанту вернулась утраченная было отвага – по-испански он бодро ответил, что ошибся номером, пожелал даме спокойной ночи и повесил трубку. Но сразу же раздался входящий вызов, и другой голос с шотландским акцентом приказал отключить записывающую шайбу, о которой Стросс ничего не знал. Но все знал голос! И где находится тумблер, и где может быть открыт иллюминатор, через который проходящие мимо легко услышат голос Стросса.

Не раздумывая, лейтенант задал главный вопрос: «Почему я?» Оказалось, по той причине, что Эдмунд… бывал на злополучном судне с трудно произносимым названием. Лейтенант стал возражать, но шотландский акцент перебил. В тот день Эдмунд отправил рапорт об инспекции судна, находящегося в квадрате наблюдения «голоса».

– Так вы и есть Энрике Сонберг? – поинтересовался Эдмунд.

– Я в том числе и профессор Сонберг, да! Вам, лейтенант, надо понять такую правду. Давайте договоримся, что вы примете мои слова без критики. Истина в том, что… впрочем, когда я так говорю, то уменьшаю величие истины, поскольку представляю ее как двойственность: допускаю, что есть отдельно истина и отдельно воспринимающий истину, а это не так – в истине нет разделений. Это вот вы уже поняли!

Эдмунд проигнорировал невнятные объяснения собеседника, но тот продолжал:

– Над привычным уровнем интеллекта, которым владеете вы, который используют другие, существует гарнизон со своим уставом и названием – надразум. Что я успел сообщить вам за шесть недель, что вы успели подумать и сделать – все это воспринималось вами так, будто вас вербуют. Как же иначе?

У вас, лейтенант, такое представление о взаимодействии с незнакомым человеком: он или свой, или враг. За шесть недель, находясь на другом конце мира и ни разу не видя вас в лицо, я не смог бы стать вам другом, учитывая, что вы на службе и подозрительность – это профессиональный навык… Все! С логикой все! Вы меня поймете… не сейчас, потом. «Робокол» везла немца-преступника, скрывающегося от правосудия. Дитер Вермштрубе. Он – магнит, курс на этот дьявольский корабль, тяга нарастает, сделайте его заметным с неба, сегодня и завтра можно, на следующие дни ваше удаление. Еще раз: сегодня и завтра!

Голос попрощался с Эдмундом на испанском языке, напомнив включить свет тем же способом, каким выключал. Лейтенант вспомнил про записывающую шайбу и привел ее в рабочее состояние, удивившись, зачем он поддался на провокацию и теперь лишился улики.

В лейтенанте созрела решимость ни за что, ни под каким предлогом не содействовать мошеннику, будь он ученый, командующий армией или монарх его страны. Но намерение его быстро подверглась испытанию, когда в вечерней оперативной сводке натовские агенты дали экспресс-запрос о личности некоего немца по имени Дитер. Любопытство взяло верх, и лейтенант вышел на связь с японским судном, перевозившим, в числе прочего, некоторые военные грузы.

Получив от японцев фотографию, Стросс чуть не лишился речи: этого самого немца он таскал взад-вперед, заставляя предъявлять каждую страницу судовой документации. Еще тогда британец заподозрил суденышко. Корабль представлял собою рухлядь, снятую с дальних походов тридцать лет назад. Однако документы к нему были новенькие. У подобных архаичных посудин всегда недостает половины комплекта, много расхождений в бумагах, сотни несовпадений в описании узлов с их реальным состоянием… И вот теперь запрос об этом самом немце. Кто же откажется помучить преступника, когда он уже в лапах военных?

Минуту, даже того меньше, лейтенант пытался отмахнуться от идеи плыть сто восемьдесят миль, чтобы убедиться, что на японском сухогрузе тот самый немец. В конце концов, не этого ли от него хотел презренный ученый?! Однако Эдмунда толкало и другое могущественное желание: заставить этого Дитера выдать все, что тот знает о злополучном Энрике-мошеннике, вскрыть шпионский заговор, первым эпизодом которого было то давнишнее посещение…

Англичанин и немец

Тем временем на японском сухогрузе началась возня. Все трое посетителей покинули каюту Димы и оказались на палубе под светом звезд. С доктором наскоро распрощались, и он пошел нести вахту, как остальные матросы. Но агенты не на шутку обеспокоились новым обстоятельством: волей-неволей им придется рассказать лейтенанту, что они перевозят, а если не бояться посмотреть правде в глаза – лейтенант и есть тот человек, который проверяет грузы и докладывает в Международный Центр по борьбе с нелегальной торговлей оружием. В силу секретного характера миссии любая информация о ней наверняка навредила бы репутации, и проект пошел бы прахом. Длинный и не теряющий уже своего цвета Красный во весь голос выясняли, кто додумался пригласить этого Стросса на их судно. Наконец, они поняли, что никто, собственно, не приглашал, но этот Стросс едет их смотреть по своей инициативе.

Длинный высказался в том духе, что отправить бы немца на встречу со Строссом на лодке и пусть тот делает с узником, что пожелает.

Красный возразил, что немец под патронатом господина Тасико и вообще корпорации Исхацу, а этого никак нельзя снимать со счетов – чревато проблемами. В итоге оба побежали запрашивать командное управление о том, как разруливать ситуацию, – так уж задался их день, что до самой полуночи проходили совещания с руководством. Красный понимал, что им суждено или стать героями, или другое и более вероятное – увольнение с подпиской о невыезде и неразглашении, что может быть понято не иначе, как домашний арест.

Длинный же с самого начала был убежден, что станет героем и выведет на чистую воду этого немца и его вредоносные планы.

Тем временем в каюте, где оставили Диму, проявила себя женщина. Лойя будто бы вышла из-за занавески, так внезапно и ниоткуда она появилась. Она подскочила к термосу, впопыхах оставленному агентами, распахнула иллюминатор и неслышно вылила остатки отвара за борт. Дима, до этого успешно притворявшийся невменяемым, зашептал свой первый вопрос:

– Как вы становитесь невидимой?

Лойя встрепенулась от неожиданности, но совладала с собой и ответила:

– Это не самое трудное. Милость может и не такое…

Дима сказал, что она не первая, кто так говорит. Его бывший капитан тоже был неравнодушен к религии и поминал о рае в каждом втором разговоре. Такие вещи перестают удивлять, когда видишь, как оно все на море, – воля случая, много внезапного, непредвиденного. Еще год-другой, и Дима уверует… «может быть», добавил он после раздумий.

Лойя не следила за его речью, а делала что-то необычное: она принюхивалась. Точно так же полчаса назад водил носом здесь доктор.

– Вы что, в зверей играете? – спросил Дима, отодвигая мысли о небесах.

Лойя промолчала, а спустя полминуты произнесла:

– Я не знаю! Вернее, сейчас не знаю, почему с вами нахожусь, почему на вас такая охота? Расскажите, удовлетворите мое любопытство…

Не зная отчего и почему, Дима вспомнил Рауля, которого и видел-то меньше дня. Вопрос этой женщины явно содержал направление, и об этом мимолетно подумал Дима, собираясь рассказать про парня-бразильца, начать с него, а там как получится. После краткого повествования о дне, когда католик Рауль очутился на «Робоколе», Дима сделал вывод, что капитан Сострадательное Око выбирал особенных людей по своим критериям. Дима же попал на корабль случайно и непредвиденно, хотя до этого два года вел из Германии всю документацию на корабль, зная посудину под другим именем. Про свое преступление он умолчал, но догадывался, что женщина уже что-то подозревает.

– Любопытно, – после паузы произнесла Лойя, – я упоминала о взаимодействии добра и зла, о постоянном перетягивании каната между ними. Благодаря этой игре мир выглядит так, как мы видим его сегодня. Если один человек мерзнет, другой в это время изнывает от жары. Могло быть так, что ваше тепло взял тот человек, о котором вы ни с того ни с сего начали рассказ, хотя я спрашивала о вас?

Дима замешкался, ведь сам он не мог взять в толк, почему вдруг завел речь о Рауле. «Вот еще подтверждение тому, что мои реплики дают пищу ее мозгу; ишь ты, какие выводит связи!»

– Откуда мне об этом знать? Рауля я не видел с того самого дня, как сошел в Миязаки. Все! Давайте не будем об этом, весь кайф от вашего чая прошел, теперь я начинаю мерзнуть… Скажите, можно это вылечить насовсем? Здорово поможете, если найдете лекарство!

– Я не могу вмешиваться, такие случаи, как у вас, очень-очень редки; случайно, из-за ошибки они не происходят. Эти двое, – Лойя кивнула головой в сторону выхода, – обмолвились, что вас готовили к заданию. Что, они правы?

– Если считать заданием то, что я оказался здесь, познакомился с вами – тогда да!

Тут Диму посетила внезапная мысль. В отличие от предыдущих идей, эта не вызывала сомнений. Дима предложил Лойе самой связаться с «Робоколом» и проверить свою теорию.

– Как же я ее найду, где?

– Интуиция, мадам, вы же мне про нее говорили, – Диму, несмотря на озноб, окатила волна счастья – он оказался на коне! Но мадам пришлось нелегко: она обиделась, и это пришлось от иностранца скрывать.

Лойя поспешила уйти, захватив с собой пустой термос, а обидчик укутался в одеяла и стал пробовать интенсивно двигаться в постели. Тепло понемногу возвращалось. Разгадка его исцеления лежала на поверхности: отныне ему надо будет начать двигаться, осваивать ненавистный с детства спорт.

Лейтенант Стросс застал Диму за выполнением простых физкультурных упражнений прямо посреди каюты. Вслед за белобрысым лейтенантом вошли Длинный и Красный. Дверь за ними закрыли на ключ.

В одиночку

Первое, что Дима осознал, – это что теперь Лойя отсутствует, а значит, поблизости нет свидетеля, который может пригодиться в будущем. Юрист решил вступить в нелегкий диалог и изобразил улыбку на своем небритом лице. Никто в ответ не улыбнулся.

Белобрысый повернул голову к натовцам и утвердительно кивнул головой. Красный выступил вперед с наручниками. Все приемы ареста юрист знал, поэтому легко позволил сковать себе руки; он знал, эти правила лучше исполнять, а затем заявить, что содержание под стражей было превышением англичанином своих обязанностей. Международный трибунал к такому прислушивается.

Мужчины сели, первым заговорил белобрысый. Он начал с сарказма, припомнил, что еще тогда заподозрил в необычном моряке подвох, а теперь, дескать, все встало на свои места. Дима ждал, знал, что надо ждать, пока выговорятся все, когда дадут понять, в чем именно его подозревают. У местных агентов было одно недоумение: было странно, что «псевдобольной» так быстро пришел в себя и даже начал приседать и отжиматься.

На этом месте Дима понял, что японцы очень многого не договаривают, а повторяют эпизод, когда обнаружили Диму на закрытой палубе. Единственный вопрос лейтенанта Стросса – было ли у задержанного оружие или какое-либо электронное оборудование – поверг обоих в ступор. Это заметил лейтенант, увидел и Дима. У гостей оставался всего один ход, и, если он окажется неудачным, наручники придется снять.

– Признайтесь, у вас есть сообщник? – неожиданно спросил белобрысый, и Дима неизвестно почему вспомнил о Лойе. Ему пришло в голову, что никто, если не брать во внимание обонятельных галлюцинаций доктора, ни разу не обмолвился об этой женщине-невидимке. Ни для кого, кроме Димы, она не существовала.

– Так есть или нет?! – повторил лейтенант. Он тоже хорошо понимал, сколько могут продержаться наручники на запястьях юриста.

– Нет! – одним словом ответил Дима и уставился на белобрысого, словно спрашивал: «Это все, лейтенант? Вопросы исчерпаны?»

Британец не спешил. Он встал со своего места и начал прогуливаться по каюте, заставив агентов уворачивать колени при каждом прохождении взад-вперед. Он начал говорить о несоответствии того, что он видел несколько месяцев назад, и того, что узнал теперь. Лейтенант умело делал вид, что подходит к пункту обвинения, а по дороге спаивает друг с другом разрозненные факты. Тоже знакомый Диме прием. Может занять до двух часов, но потом уловка выдохнется.

– В чем меня обвиняют? – в лоб спросил Дима.

Стросс понял свои белые брови и с изумлением произнес:

– Да вы просто опасный тип! Я доношу до вашего сведения все пункты обвинения, а вы прикидываетесь невинным ребенком. Если, однако, мои вопросы кажутся вам незначительными, вот еще один: как вы познакомились с профессором Энрике Сонбергом?

– Не знаю никакого Сонберга! – решительно произнес Дима, понимая, что лейтенант не так уж прост и начинает вводить персонажей криминального мира; это блеф и трата лишнего времени на оправдание. Однако такое проделывал и сам Дима в бытность немецким юристом.

Лейтенант перешел в наступление, оставив на лицах натовцев недоумение и подавленность. С ними Стросс ни о каком Сонберге не договаривался. Пока лейтенант рассказывал о профессоре и номинанте на Нобелевскую премию, Красный занимался тем, что делал всегда: краснел и бросал короткие ненавидящие взгляды то на Диму, то на распустившего язык гостя, который, помимо прочего, был представителем другой военной структуры. В понимании Красного, надзоры были куда менее значимы, чем его должность.

– Лейтенант, – вдруг перебил белобрысого натовец и покосился на включенный приятелем диктофон, – поддерживаю ваши вопросы, но наш бортовой врач, господин Ширикьо, настоятельно просил перемежать допрос перерывами. У Дитера Вермштрубе неладно с сосудами – может упасть в обморок, и… сами понимаете. Эта история с американскими плавучими тюрьмами, средневековыми нравами надзирателей у всех на слуху. Наведут на нас тень – ни к чему… Мы прервемся на полчаса, пока доктор его осмотрит.

Белобрысый сравнялся цветом лица с Красным, удивительно, как только не лопнул.

– Я намерен закончить допрос, пока этот человек… – лейтенант тоже покосился на диктофон, – Дитер-не-помню-фамилию, в своем уме. Мы же с вами видим, что он «А», вменяемый, «Б» – хитрит…

Не закончив с надоедливыми натовцами, он повернулся к Диме и провозгласил, что вернется после осмотра доктора, а лучше будет наблюдать за всей процедурой. Дима считал уже до двухсот, чтобы не разгорячиться и не брякнуть лишнего. Вошел лысый доктор и опять задвигал носом.

– Вы пришли в себя! Замечательно… вот не думал…

Доктор перешел на японский язык и быстро обменялся фразами с агентами. Нетрудно было догадаться, что те просили его избавиться от назойливого гостя и самим продолжить допрос. Стросс ненавидел такие штучки и скрипнул зубами от раздражения. Дима получил фору в один ход.

«Кто этот Сонберг, какое-то совсем новое имя… если он не якудза, тогда заслан из Германии для розыска. Хорошо бы вытянуть у белобрысого больше данных про «номинанта», – пронеслось в голове у узника. Также Дима понял, что интерес Стросса повыше, чем простой служебный долг, – «стал бы этот англичанин так кипятиться по мелочи!»

Внезапно на ум узнику пришла светлая мысль о том, что, пожалуй, боготворимые капитаном Небеса знают ответ на эту загадку. Как-то спонтанно, не сознавая вполне, как это произошло, Дима про себя помолился. Вышло воззвание быстрым и искренним, так что обычные фильтры восприятия не успели сработать. Но лишь только он признался себе, что проговорил слово для Небес, сразу вспыхнули огни «здравого смысла» – в трудных ситуациях он привык надеяться на себя, а всякий раз, когда полагал, будто помогут другие или судьба станет благосклонна к грешнику, ошибался и нещадно себя корил.

Доктор тем временем обнюхал Диму всего и под конец сказал:

– Ушел запах, нет его!

Потом опомнился и добавил, что сосуды «о’кей», а в сердце слабая аритмия, необходим курс лечения. Закончил он диагноз по-японски и не для Димы.

Аритмичный больной сконцентрировался на своем воззвании, поскольку прежде такие вещи у него никогда не проскакивали.

Из размышлений его вывел напористый тон лейтенанта. Британец успел понять, кто здесь главнее, и теперь пытался убедить натовцев перевести всю дознавательную работу на выяснение опасной личности Сонберга. Лейтенант заглянул в свой блокнот и прочитал: «Сострадательное Око».

– Это пароль? – поднял он глаза на Диму.

Дима пожал плечами, хотя внутри полоснуло холодом – как-никак, «Робокол» принадлежит барону, а выйди лейтенант на него, недолго будет разузнать историю со злополучной дамбой. На вопрос об имени капитана «Робокола» Дима ответил, что не помнит, и в это, конечно, никто не поверил.

– Я вынужден забрать вас с собой! – решительно произнес лейтенант, на что Дима округлил глаза и перевел их на агентов, будто призывая их к ответной реплике. Но, похоже, за время медосмотра эти трое успели договориться, Красный и Длинный намеренно смотрели в сторону. И опять Диме надо было решать все самому: надеяться на людей – верх неблагоразумия!

– У вас есть такой же хороший доктор? – произнес в ответ Дима. – Господин Ширикьо прописал мне терапию.

– От хитрости и я лечить умею! – грубо отозвался лейтенант, для которого каждая Димина реплика была очередной уликой.

– Кто бы сомневался? Но аритмию вы не осилите, поэтому именем своего покровителя – господина Тасико – требую проведение хотя бы одного сеанса, мне жить хочется, а не сдохнуть черт знает где за тридевять земель! Мое условие должно быть соблюдено…

Стросс сделал движение, будто хочет ударить, но вовремя сдержал себя: возможно, это был один из его приемчиков, поскольку, ударь он хоть один раз невпопад, то стал бы лейтенантом в отставке. Агентам, напротив, мысль показалась здоровой, и они забубнили между собой, а потом сказали Строссу, что и по их мнению так будет правильно. Доктор, будто ждал за дверью, был уже тут как тут. Пока господин Ширикьо устанавливал капельницу и перебрасывался словечками с военными, Дима начал закатывать рукав свитера и заметил, как на его резко побелевшей коже остаются красные полосы от любого прикосновения пальцев. Это новая особенность кожи, полученная после «ледникового периода», ему не нравилась, но сейчас оказалась как нельзя кстати.

Ногтем на внутренней стороне запястья он нацарапал:

«Знаю запах Ж. Нужна конфиденциальность».

Вышло криво, но читаемо и даже зловеще, как в фильмах про мертвецов. Как только он протянул руку доктору, тот сперва изумился причудливому рисунку, потом на мгновение замер, а в следующую секунду ухватился за Димин пульс и зацокал языком.

– Господа… опять непорядок с его сосудами!

Доктор Ширикьо стал интенсивно тереть ладонью корявую надпись, пока на том месте не образовалось большое красно-бурое пятно на фоне отливающей синевой кожи – поистине уродливое пятно. Агенты скривили физиономии при виде «стигматов», а Стросс сделал глубокий звучный вдох через ноздри и завел глаза наверх.

– Прошу всех выйти, – повысил голос доктор, – от лекарства ему может стать не по себе, к тому же, необходим карантин, если мы уважаем медицинскую науку… Господа!

Хотя должность доктора на корабле вовсе незначительна и на малых судах в табели о рангах записи о нем может вообще не содержаться, в трудную минуту эта профессия приравнивается к капитанской: доктору повинуются, не осмеливаются возражать и как бы про себя желают, чтобы тот не обратил свой гневный взгляд на них и не наслал ту же хворь на строптивых. Перед докторами благоговеют, когда без них уже никак нельзя, а неверующие полагают иного врачевателя за Бога. Имеющие слабую веру отдают Богу законное место, но врача считают более убедительным проявлением Всевышнего, который местами может являть себя как целитель и спаситель тела человеческого, а поэтому быть ярким доказательством того, что на земле Бог есть полезное существо, а на Небесах – красивая древняя легенда.

Подкуп

Когда они остались одни, Дима засуетился и извлек из своей сумки маленькую вещичку.

– Ступайте на верхнюю палубу, – умоляющим тоном начал он, – там, где запретный груз. Смотрите, чтобы никто вас не выследил, а камеру у трапа обойдите с другой стороны, там проход есть. Женщина наверху!

– Она ведь наша, японская? – сделал для себя важное уточнение Ширикьо.

Дима кивнул и заговорил быстрее:

– Сначала вы ничего не увидите, она прячется. Если долго ее не будет, тогда вытащите это из кармана и скажите, что мне нужна ее помощь, а мой секрет… она хотела знать, он здесь – это подлинная правда. Доктор… – Дима попытался заглянуть тому в глаза и, поймав бегающий взгляд, договорил: – Вы не пожалеете!

Без лишних слов Ширикьо вышел. Дима услышал, как за дверью он убеждал Стросса не заходить, по крайней мере, полчаса, лучше час, пока длится процедура. Но лишь шаги старика удалились, импульсивный лейтенант просунул свою белокурую голову в каюту. Не найдя ничего подозрительного, он все же вышел. Время потянулось, как густое тесто. Через четверть часа дверь распахнулась, и в каюту зашли двое агентов. Они оживленно спорили шепотом, потом красный заметил, что они не закрыли за собой дверь, и поспешил сделать это. Ему что-то не нравилось, слова коллеги задевали его нервы, раздражал вид притворяющегося Димы. Наконец он что-то придумал и, толкнув в бок Длинного, увлек за собой на палубу. Дверь при этом он не только прикрыл, но и защелкнул на два засова. Сразу за этим появилась она.

Бескорыстно

На этот раз Дима мог посекундно наблюдать момент «проявления», поскольку видение перед его глазами очень напоминало обработку фотографической бумаги, на которой в незапамятные времена печатали фотографические картинки. Сначала проступили самые темные складки одежды и волосы. Затем показались ямки глазных яблок и тени у рта – чистой воды призрак. Но мистицизм длился не больше пяти секунд, изображение превращалось в цветную фигуру, причем не статичную, а в движении.

– Вам передали мою тайну? – сразу спросил Дима.

Лойя смотрела на него сострадательно и немного с укором, из чего Дима сделал вывод, что она успела посмотреть кассету.

– Не понимаю, о чем вы! – искренне созналась женщина.

– Доктор, он отдал вам запись…

– Этот похотливый примат?! Он сказал, что вы меня ждете… никто ничего не видел: ни я ваших записей, ни он меня.

– Неважно, вы пришли, это главное. Научите меня становиться невидимым, умоляю!

– Что, проблемы с властями? – усмехнулась женщина. Дима кивнул головой и быстро поглядел на дверь.

– Обучиться этому за день невозможно; скажем, и за неделю не получится. Сам принцип несложный, но мировосприятие у вас, Дима, не подходит для такого маневра.

– Я знал, знал, что вы так скажете, – проклятые индийские йоги! Хорошо, не вдаваясь в подробности: если я встану позади вас, когда вы исчезнете, я буду тоже невидимым? Или если, пардон, вас крепко обниму, – при этом исчезнем мы оба?

Лойя отвернула свое лицо в сторону, но несколько секунд ничего не отвечала.

– Вы остаетесь видимым для окружающих. Только если вы проникнете внутрь меня, есть шанс. Однако проникновение на уровне грубого тела невозможно. Вы, иностранец, намекаете на эксплуатацию единства, но известно, что два тела не обладают способностью взаимопроникновения, ни полного, ни даже частичного. Только на ступени эмоций мы имеем возможность вселить в другого свое ощущение, изредка такое удается. На мыслительном уровне больше вариантов проникновения или слияния; если подниматься выше, то возможно достичь подлинного слияния в сердце всех вещей. Будь у вас сильно развитое сердце, я бы могла вас скрыть…

– Стоп! Возможность все-таки есть, – нищенское выражение спало с лица юриста. Вы сказали, с сердцем можно, а куда при этом подевалось бы тело?

Лойя выглядела удивленной:

– Сердце? – переспросила она. – Сердце – это все. Будда обитает в сердце всего! Не думаешь ли ты, чужестранец, что Будда не может дезинтегрировать тело, если сердце главнее и выше этой материальной субстанции!

Тут она хлопнула себя по лбу:

– Ой, да, это не для вас, не то мировосприятие…

– То, то, все то! – перебил ее Дима. – Скажем, если это наш Христос, то эта штука сработает? Сострадательное Око говорил, что восточные боги и наши – примерно то же самое, только с разными именами.

Женщина с изумлением смотрела на иностранца, замешкав с ответом, но так длилось недолго – слишком хорош был момент, чтобы не преподать атеисту немного возвышенного.

– Вера определяет, вера ведет, и вера приносит плоды. Чтобы сделаться невидимым, нужна сила воли, а она основана на вере. Сила воли – единственный секрет прозрачности. Научитесь управлять силой – и трех лет хватит, чтобы освоить этот несложный фокус. Пару раз используйте прозрачность с дурным намерением – и дар пропадет. Сила – первый шаг, чистота – второй…

Дима понял, куда она клонит, но едва ли оставалось еще время на такую же лекцию. Он дождался паузы и спросил про другую сторону необычного умения: сможет ли она, женщина, принять мужское лицо, другими словами, сделаться для окружающих точь-в-точь похожей на мужчину. Лойя тихо рассмеялась. Диме было совсем не до смеху; пусть вопрос выглядел дурацким, просто так юрист болтать бы не стал. Странница не поняла, к чему это, и, все так же улыбаясь, ответила, что это вообще нетрудно, поскольку не надо «прятаться».