Робокол

Несравненно!

Ничего подобного он не видел – великолепие Небес, их всеозаряющий свет. Его вдруг охватило ощущение невыразимого голода: такого в теле совсем не должно быть, это превышало рубеж. Но не пищи требовало его существо: каждой клеточкой он жаждал этого света. Пусть его было в избытке вокруг – голод по свету превосходил любое количество.

– Ты жив? Эй, брат… живой? Что сие за представление? Если жив – воспрянь! Не иначе… Иисус пожаловал! Благословить нас.

Диме было не до этого. Явись Иисус или другой бог – на них не было времени. Свет стал его заполнять: со всех сторон, отовсюду. Жизнь и всякая ее противоположность – все приобрело одинаковое значение!

Рауль, напротив, смог приспособиться к созерцанию неземной сцены. Помогло ему то, что до этого он прошел неземной жар, выжил и теперь мог воспринимать свет больше, чем умели остальные. Спасителя поблизости не появилось, не было вообще никого, лишь он, Дима и их неподвижный ковчег. Все в дрожащем, ослепительном мареве, которое многократно усиливалось блеском воды. Напряжение, которое исходило от преследующего корабля, ушло. Корабля не было, «Робокол» исчез. Сказать наверняка он не мог, но спиной чувствовал, что позади пустота, наполненная интенсивным светом. То, что их преследовало, уже не опасно.

– Эй, брат, наш корабль… Его нет больше! – Рауль, путаясь в словах, стал объяснять, что «Робокол» отстал или нырнул в свет. Бразильцу было невдомек, понимает ли Дима. Рауль перешел на португальский и стал примешивать к восторженной речи то ли молитвы, то ли стихи. Мало-помалу ослепший стал приходить в себя и слабо спросил по-латыни:

– Что?

Рауль обрадовался еще больше. Он позабыл про корабль и вещал, как Небеса распахнули свое величие, что только по вере можно узреть сокрытое от мирского ока. Дима слушал, вертел по сторонам головой, часто моргал, но не мог вернуться в свое привычное состояние. Только часа через два, когда свет постепенно рассеялся в сумерках, им открылось спокойное море, отражающее на смирных волнах лик молодой луны.

– Знаешь, а я видел. Честно, видел, – заговорил Дима, рассказывая, как «Робокол» растворялся в свете, и стоило ему отвернуться, как он сразу же лишился зрения.

Он помолчал и добавил:

– Может быть, в подлодке произошел взрыв, а мы с тобой приняли это за солнце. Зря пугают атомной бомбой, мне даже понравилось! Только недолго нам тогда жить!

Дима запнулся. Но силы Небесного поводыря уберегли. Катер вело по волнам, топливо кончилось. Двое уцелевших качались на волнах, отданные им на милость.

Рауль чуть не плакал, но говорил:

– Ты самовлюбленный. Не христианин, и не молишься. Но Небеса Божии что-то нашли и в твоей душе, дали аванс: воистину, я их не виню, но не понимаю замысла. Капитан это сделал, Лойя тебя спасала, ну, или наоборот, капитан, когда он ее… того, отправил наверх. Это для нас с тобой – чтобы освободить и тебя, и меня. Принял жертву… вот так мне в голове выстроилось сейчас!

Наконец христианин расплакался. Дима обнял его за плечи и потряс. Самому ему хотелось и плакать, и смеяться. Из-за темноты Дима снова перестал различать что-либо вокруг. Он провел рукой по лбу, убирая влажные волосы, и тут вспомнил, что старик-покойник все знал и давно напророчил:

Говорил, что будет не одно – будут тысячи солнц!

Дима продолжал размышлять о Лойе, о капитане, о приключении корабля, управляемого с самих Небес. С его губ сорвалось:

– А ведь мы неплохо выступаем, брат. Дошли до этого места, дожили и… мы их увидели! Солнца множественные. Вот как, брат…

В оформлении обложки использована фотография автора Dominik Reiter

16 подписчиков

сайт Pixels, обладает лицензией СС0