Раскол Панкеи

Единственное, что омрачало настроение леди, так это постоянная занятость Помпеи. Парень считал, что им предстоят ответственные концерты и нельзя упасть в грязь лицом. Фанси понимала его и не требовала к себе повышенного внимания. Снегом наслаждалась в одиночку, в одиночку шуршала синими глянцевыми фантиками, в одиночку разглядывала ёлочные блестящие шары и в одиночку просвещалась: ходила на выставки, посещала рождественские ярмарки.

Девчонку окружали креативные улыбчивые люди, торговцы бижутерией и сувениров предлагали свои товары, и дети в шуршащих штанишках на лямках и в полосатых водолазках носились по тёмно-зелёному ковру. Когда-нибудь и у Фанси появится такой же забавный смышлёный карапуз. Думая об этом, она становилась настолько лёгкой, словно попадала в космические вакуум, где не действовали земные силы притяжения. И только блёстки, мишура, огни и мандарины манили её со всех сторон.

– Поглядите, какой у меня шарф, – подходила к ней интеллигентная старушка, – я сама его покрасила и сегодня надела первый раз, чтобы показать людям. Обычно ведь производят тёмную грустную одежду, а я решила принести в серую массу яркие и радостные цвета! – восклицала она. – Жёлтые, зелёные!

– Очень здорово, – вежливо улыбалась Фанси.

Хоть бабулька производила впечатление светлого, но одинокого человека, Фанси было не до неё. Она старательно подыскивала подарок для Помпеи. Что могло его удивить? Что могло пригодиться? Уютный свитер с оленями? Или какая-нибудь побрякушка на шею? Или вообще сделать бытовой полезный подарок вроде сковороды или дизайнерской кружки? Или лучше выбрать книгу с биографией какой-нибудь рок-группы? Или всякие модные приспособления для домашней студии? Варианты кружили её, как ветер снежинку, и бедняжка терялась среди пёстрых прилавков. Оставалось лишь надеяться на романтичную вещицу, которая найдёт её сама собой. И Фанси безоговорочно верила в волшебство, и в Деда Мороза, и в исполнение желаний, и в будущее счастье с Помпеей.

Бедная Фанси верила…

Последний день Помпеи

В автобусах люди с трудом просачивались к выходу. Близилась кульминация года, и уличные толпы семьянинов образовывали нехилые давки. Кто-то спешил на распродажу шуб, кто-то в супермаркет, но большинство – на концерт «Loveразии». Фанси удалось первой забронировать выступления, и возбуждение друзей зашкаливало по любым меркам.

– Готовы? – спросил Помпея, пока стилист бегал пышной кисточкой по его лицу.

– Ещё бы не были готовы! – усмехнулся Пустыня, не шевелясь в кожаном кресле.

Сейчас они напоминали застывшие фигуры великих философов, а дизайнеры – сосредоточенных скульпторов. Пока что в зал никого не пускали.

Обычно Фанси уже караулила их, попивала сок через трубочку и с любопытством поглядывала по сторонам, но сегодня она приболела и, к огромному огорчению, не смогла присутствовать на их презентации себя. Впрочем, малышка уверяла, что у неё сильно развит эмпатический стыд, и ей даже легче лежать в своей тёплой постельке с градусником и мишкой Тедди, чем грызть ногти от волнения.

Вскоре с молодых расфуфыренных девочек и мальчиков стали спрашивать билеты, и холл моментально заполнился шумной толпой.

– А вот теперь мурашки к ногам и подкрадываются, – поёжился Пустыня.

– Ничего, на сцене пройдёт, – утешил его Помпея, хотя сам переживал, выстрелит ли их выступление втроём.

– Что ж, пора уже, – посмотрел на часы Фрикаделька.

Он поднялся, одёрнул платье и выпорхнул навстречу зрителям. Отчего-то они его любили и всегда встречали бурно. За Фрикаделькой вышел гитарист, а за гитаристом, по известной схеме, певец. Фрикаделька с загипнотизированным видом жал на клавиши, прожекторы бледнели и угасали совсем, и когда темп добрался до пиковой точки, раздался музыкальный взрыв, огненный поток прочертил тьму, искры окружили сцену, и, в конце концов, зажегся свет, и Помпея завыл в микрофон, наклоняясь назад.

– Упади на колени, горе! Расколись же, моя тоска! Я с рождения скукой болен! Стреляй меня! Shoot and cut! – протягивал он, и глубокая густая жижа заполняла метафизические тела. – Ну, давай, ну, давай, Трагедия! Разорви меня и сожги! Улечу на стреле-ракете я в демонический страшный ми-и-ир! – снижал интонацию парень. – И даже ты, даже ты, не спасай меня! Я потерянный блудный сы-ын! Не взирай на мои стенания! Просто, милая, сладко спи-и-и! – изгибался Помпея так, что напоминал змея-искусителя. – Я люблю вас! – выкрикивал он после окончания песни. – Вы слышите? Ай лав ю! – как безумный Шляпник, кривлялся он и вновь открывал пасть. – Твой Ро-ме-о у-ми-ра-ет! – чеканил по слогам парень, – твой Ро-ме-о на иг-ле! – чёр-ный ан-гел при-ле-та-ет, ос-та-ёт-ся на плече! Чёрный ан-гей шепчет низко с дивным взглядом Ва-си-лис-ка: У Хо Ди! – шипел он.

– У-у-у! – гудел человеческий улей, выражая своё восхищение и прося добавки.

– Плачь и кричи, вдова! Бей и молись одна! У раскрытого гроба! – быстро выпаливал Помпея. – Бей по щекам Христа! Плюй на его уста! Замыкайся в утробе! – Из набитого зала слышались свист и топот, сотни телефонных фонариков и вспышки от фотографий бельгийскими огнями искрились в море людей. – Я утопаю в тьме! И у тебя в руке нет моего кольца! Только пульса-а-ация в го-о-олове мне мешает свет разглядеть…

Помпея совсем перестал бояться и полностью обнажал свою душу. Все воспалённые нервы выворачивались наружу, как внутренности Чернобыльской АЭС. Он словно нёсся на американских горках, уже не дрожа и не сжимая поручни. Только драйв и ветер свободы подхватывали его и подбрасывали к звёздам.

– …Застываю без тебя, моей му-узы! Тело – это ерунда, это му-у-усор! Это му-у-усор! – сокрушался солист, опускаясь на колени и раскачиваясь, как шаман. К нему тянулись сотни паукообразных рук, и он мягко касался их пальцев. – Погружаюсь навсегда в эту ко-о-ому! И крушенья корабля в Леднико-о-овом!..

За спиной Помпеи мерцало табло, которое показывало растекавшиеся тёмные кляксы. И сам Помпея был подобной кляксой. Его руки, как у Слендермена, опускались вниз длинными плётками и утекали куда-то сквозь пол. Его ватные ноги превращались в облачные перья, а сам Помпея – в удивительно мягкий свет. И блаженное тепло кутало его кожу, и люди, стоящие внизу, любили его, как родная мать, и он тянул к ним свои Слендерменовские руки, и людские щупальца утаскивали его в пучину славы и любви. Десятки ладоней сменялись под его спиной, но вскоре кто-то опустил его ноги, кто-то коснулся его волос, кто-то вцепился в его одежду. Растерянный Помпея не понимал, что происходит. Он, как утопающий, отдавался властной воде и ждал, как с ним поступит стихия.

А стихия не унималась. А стихия бушевала и тискала его, как бедного котёночка тискают пятилетние дети. В холке у кошек расположен пучок нервов, поэтому, когда их хватают за шкирки, кошки замирают и не шевелятся. У Помпея складывалось такое ощущение, что он весь сплошной пучок нервов. Он не мог пошевелиться. Он не мог сделать и шагу в сторону. Потный и задыхающийся, парень старался вернуться на сцену, но плотная стена фанатов отрезала ему путь.

Они очень мило улыбались кумиру, нависали со всех сторон, и их кумир не выдержал. И рухнул. И принял жалкую позу эмбриона. Говорят, что в калачике ребёнок чувствует себя защищённым, но почему-то Помпея совсем не чувствовал себя защищённым. Его дыхание с трудом проходило обычный путь. Парень только слышал, как Пустыня призывал публику расступиться.

– Уважаемые дамы и господа, – баритонил микрофон, – убедительная просьба прекратить любые движения, иначе мы будем вынуждены остановить концерт, – требовал он, но никто не слышал слова гитариста.

Его попросту не замечали. Игнорировали. Боже, какие люди тупые и неповоротливые в своей массе. Почему они не помогают ему? Чей-то острый каблук проколол его пясть, кто-то наступил на его лицо, портя макияж, а кто-то ненароком врезал в ребро.

– Хва… хватит, – хрипел Помпея, но его распрекрасного голоса не было слышно.

Люди находились слишком высоко, а он слишком внизу, почти лишённый воздуха и свёрнутый, как запутанная скакалка. Или ёлочная гирлянда с севшими батарейками. Почему это происходит? Как так вышло, что он испытывает тупую боль во всём теле? Разве это являлось частью шоу? Почему его не спасают? Как так сложилось, что его должны спасать? Помпея только ждал, когда всё закончится. Это безумие ведь должно закончиться? Оно ведь не может длиться вечно? Или всё-таки может? Но у него ведь впереди вся жизнь, сериал не может оборваться посередине! Это неправильно. Это нелепо. Это абсурдно.

Но абсурд – самое естественное, что случается в человеческом обществе.

Гудящая боль ломила его грудную клетку. Помпее казалось, что он втиснут в узкий параллелепипед, чьи стены сжимались и раздавливали его. Как муху. Как комара. Хорошо, подумалось парню, что он не страдает клаустрофобией, иначе была бы совсем крышка.

Всемирная скорбь

Они ушли. Зал опустел. Их вывели. Завыли полицейские мигалки, и их вывели. Пол был усеян бумажками, презервативами, сигаретами, дольками лайма и Помпеей. Он лежал, съёженный и полуголый. Массивные ботфорты на высокой подошве смотрелись комично. Да и сам Помпея выглядел гротескно: смешно и ужасно.

– Эй, – позвал его Пустыня, – чувак, поднимайся! – испугался он. Подойдя ближе, парень заметил кровь, текущую из носа и ран. Пустыня осторожно взял друга за руку, но та безжизненно упала на пол. – Ты чего? – удивился Пустыня.

– Что с ним? – спросил потрясённый Фрикаделька.

– Я не знаю, – ответил Пустыня, хотя ясно различал чёрно-синие гематомы на рёбрах товарища.

– Капец, что делать будем? – засуетился клавишник. Фрик неуклюже опустился на колени и принялся стучать Помпею по щекам. – Ау! Слышишь меня? Слышишь меня? – повторял он. – Он не отвечает! – обратился Фрикаделька к Пустыне, словно в этом была какая-то необходимость.

– «Скорую» вызывай, – проглотил ком в горле Пустыня.

Внутри него ворочался камень страха, но парень гнал смутные опасения нахуй. Не впускал их в своё сознание. Фрикаделька побежал в гримёрную за телефоном, и Пустыня слышал, как тот сообщает адрес и вкратце объясняет, что произошло. Но разве можно объяснить, что произошло?

– Эй, – лелеял скупую надежду Пустыня, но, кажется, ящик Пандоры уже пустовал, – пиздец, – срывался он, – пиздец! Позвонил? – переключился на выходящего Фрикадельку он.

– Да, – холодно отозвался тот.

Дальше друзья сидели на полу молча. Дожидались врачей. В горле пересохло. Они были сметены, поскольку совсем не ожидали такого исхода событий.

– Как вообще так получилось, что он слез со сцены? – недоумевал Пустыня.

– Не знаю, – жмурился Фрикаделька.

Вскоре в помещение вбежали те, кого называют врачами, но врачи обычно спасают, а не констатируют смерть, поэтому к ним вбежали какие-то неправильные врачи.

– В смысле «мёртв»? – округлял глаза Пустыня, поднимаясь с колен. Внутри него появлялись холодные мерзкие капли. В голове вертелось отчаянное слово «нет». Видимо, его мозг заикался. Видимо, не вышедшую пластинку заело. – Вы чего его укрываете? – напрягался Пустыня. – Забираете вы его куда? – догонял неправильных врачей он.

– В морг, – обернулся один из них.

Вот и всё. Как так бывает? Просто несчастный случай. Очень несчастный случай. Почему, думал Пустыня, нет тюнера для души, с помощью которого было б можно настроиться к выступлению? Или к внезапным встречам. Или к славе. Или к смерти.

Помпею увезли одного неизвестно куда. Уточнили паспортные данные, номера телефонов и увезли. Одного. Почти голого. Мёртвого.

После того как полицейские сирены стихли, парень замкнулся в гримёрке, забился в шикарном кожаном кресле и захныкал. Как девочка. Как ребёнок. Его сердце обливалось кровью. Вообще-то его сердце всегда обливалось кровью, но после смерти друга это стало особенно невыносимо. Пустыня равнодушно смотрел на свои мозоли на пальцах и гадал, почему нельзя нарастить такие же мозоли на душе. Он бы ни за что на свете не мазал их змеиным жиром.

Пустыня – слабак. Пустыня – плакса. Пустыня – одиночка. Он ревел и ревел, пока не вспомнил то, что окончательно его подкосило. О смерти Помпея предстояло сообщить Фанси…

Отрицание

– Помпея мёртв, – произнесла телефонная трубка голосом Пустыни.

– В смысле? – переспросила Фанси. Она словно не услышала, а если и услышала, то что-то иноязычное. Что-то, что не укладывается в голове и не происходит в жизни.

– Во время концерта произошёл несчастный случай. Помпея больше нет, – бесстрастно сообщила трубка.

– Как? – по инерции откликнулась Фанси, хотя не знала более бессмысленного вопроса. Он срывается с уст также импульсивно, как банальное «Привет» или «Как дела?». На самом деле всем плевать как у тебя дела. Просто это прекрасное вступление для дальнейшего диалога. Обычное «как?» вступление пречёрное.

– Фанси, пойми, он мёртв! – закричала трубка.

– Мы же завтра собиралась встретиться в «Коляске», – только и выдавила из себя девушка и опустила телефон.

Она как бы отключилась от реальности. Повесила перед собой прозрачную штору. Невидимую ширму. Фанси онемела. Отупела. Черепушка забилась ватой, приглушавшей страдание. Но ведь смерть – это абстрактное и далёкое явление, которое случается только с другими. Она касается чужих семей. Фигурирует только в статистике. Живёт где-то в прошлых войнах и всё. Смерть не может вот так спокойно и бескомпромиссно прогуливаться рядом! Забирать самых близких и дорогих людей! Разумеется, не может. Значит, трубка пошутила. Пустыня пошутил.

Облегчённо выдохнув, Фанси позвонила Помпее. Послышалась цепочка гудков. Очень скоро Помпея ответит ей и утешит своим плавным бархатным голосом. Расскажет, как всё прошло.

Но всё действительно прошло. Ей не ответили.

Фанси помолчала с минуту, а потом закричала. Очень громко и поразительно равномерно. Так кричат, когда боятся и не знают, как защищаться.

– Что стряслось, бусинка моя? – ворвалась в её комнату мать, но Фанси не видела её. Она просто ревела и ревела, не в силах прекратить. – Бусинка, ты меня пугаешь. Успокойся. Объясни, в чём беда? – просила её мать, но успокоиться – слишком невозможно. Опытный психотерапевт оставил несчастную в покое и дал ей время проплакать. Выплеснуть свою боль. Но когда Фанси затихла, стало ещё страшнее и хуже. – Бусинка, ты в порядке? – постучалась мать.

В порядке? А что такое порядок? Какого его определение? Ноги и руки вроде на месте, а сердце, пусть и не органическое, а то, что красное и в форме плюща, разорвано на мелкие клочки. Это порядок? Это порядок?

– Дай мне таблетку, чтобы я заснула, – проскулила Фанси, а мысленно добавила: «чтобы умерла».

– Держи, птенчик мой, – протянула пилюлю мать.

Фанси покорно проглотила её и незаметно ухнула в канаву липкого вязкого сна.

***

Проснулась девушка разбитой, но не из-за болезни. Говорят, что утро вечера мудренее, но как быть, если утром люди, умершие вечером, не оживают? Фанси с кислым привкусом во рту набрала Пустыню ещё раз.

– Чего? – невнятно промычал тот.

– Где Помпея? – глухо спросила Фанси.

– Не знаю. Я в хлам, – неразборчиво пробормотал Пустыня.

И Фанси решила убедиться в его нахальном вранье. Шмыгая носом, она натянула колготки, накинула пальто, надела сапоги и выбежала на улицу.

На улице ничего не изменилось. Уже плюс в её пользу. Ведь, если бы Помпея погиб, то на улице хоть что-нибудь да изменилось, правда? Фанси смутно ориентировалась в пространстве. Розовощёкие дети катались с горок и копали лопатами снег. Их родители беседовали друг с другом.

Вначале девушка добежала до дома Помпеи, но ей никто не открыл, а своих ключей у малышки не было. Пока не было.

Потерпев одну неудачу, которая, впрочем, могла обернуться и преимуществом, Фанси понеслась в «Сахару». Внутри она застала размазанных по полу Фрикадельку и Пустыню. Они даже не переодевались и до сих пор лежали в потной вонючей одежде и с размытым макияжем.

– Где Помпея?! – с порога завопила она. – Что вы тут устраиваете?! – закипала девушка.

Ответом ей послужил скулёж. Подбородок Фрикадельки задрожал, а его глаза превратились в две узкие запятые.

– Ехо убили! – промычал фрик.

– Убили? – пошатнулась Фанси. Если ребята дурачили её, то им следовало бы вручить Оскар за актёрскую игру. Очень правдоподобный спектакль! И эмоции такие натуральные! – Как убили? – осела она.

– Задавили. Растоптали. Растерзали, – просипел Пустыня, выпуская новую порцию слёз.

– Я не понимаю! – всхлипнула Фанси.

– Вот и я… ни черта не понимаю, – ответил Пустыня. Сейчас Фанси запускала холод в гараж, и из-за этого она казалось ему неприятной, но в целом Пустыня мог даже предложить утешительные объятия. – Иди сюда, – пригласил он. Фанси, не зная, как вести себя в такой ситуации, зашла. Пустыня протянул к ней свои руки, и девушке пришлось опуститься. Гитарист слезно обнял её за шею, свесив на плечи дошираковые волосы, и захныкал с новой силой. – Фанси! Фанси! – кричал он, хватаясь за неё, словно реально летел в бездонное чрево пропасти.

Незаметно к ним подполз и Фрикаделька. Он прибился к ним, как сыч, и уткнулся лицом в шею Фанси. Все они отчаянно нуждались друг в друге, но никто ничего не мог дать. Только редкие ровные «А-а» выпускали осиротевшие души.

***

Фанси бессмысленно бродила в «Коляске» и бесстрастно глядела на счастливых мамочек. Она ничего не чувствовала. Даже зависти и гнева. Одна пустота. Всё то место, что занимал Помпея, теперь занимала пустота, и вся Фанси была пустой. Её ноги слабели и подкашивались, словно принадлежали ребёнку, больному церебральным параличом. Её губы шептали почти беззвучное «помогите», но стылый зимний воздух сковывал слабый шёпот. Превращал его в хрупкую ледышку. Воспоминания об их прогулках и путешествиях давались особенно мучительно. Как бы сейчас она хотела засыпать на его руках! Фанси помнила, как Помпея шутливо пел: «Бояться не надо. Душа моя будет рядом твои сновиденья до рассвета охранять», и от этого боль только обострялась.

Фанси безостановочно слушала его песни, жадно ловила его голос, его дыхание, которым Помпея так умело управлял, но этого было мало! Этого было несправедливо мало!

Шёл третий день после трагедии, и её глаза покрылись двумя красными сеточками. Фанси перестала причёсываться и пить газировку, разговаривать с матерью и выбираться из кровати.

– Бусинка, если эти песни вводят тебя в депрессию или обесценивают внутренние позиции, то лучше не слушай их. Не стоит заниматься психологизаторством, – гадала мать, но Фанси не давалась в спутанные объяснения.

Всё равно её мамочка не сможет помочь. В лучшем случае она прочитает лекцию о принятии и естественных биологических процессах, но этого девушка уже наслушалась с лихвой. И оно не помогало.

Помпея считал, что в расставании всегда есть хорошая сторона, но только где же она, эта хорошая сторона? Пожалуй, он ошибался. Он никогда не терял по-настоящему. Фанси глотала слёзы и отупляющие таблетки, но душевная опухоль никак не проходила.

«Моя сильная девочка…» – ласкал её Помпея.

«Твоя сильная девочка…» – умиротворённо шептала Фанси, словно занималась бэк-вокалом. Но где её сила сейчас? Куда она улетучилась? Титаник тоже казался массивными лайнером, но получил пробоину и затонул. Раскололся на две части и ушёл на дно. И унёс с собой тысячи жизней. Фанси намеривалась повторить его историю. Только уходить под воду ей предстояло намного дольше.

Ночами Фанси всматривалась в стылое морозное небо и искала созвездие Малой Медведицы. Может быть, теперь её возлюбленный там? Где-нибудь рядом с Полярной звездой? Впрочем, Помпея тоже был звездой. Просто места звёзд на небесах. Им не положено светить на Земле.

У Фанси до сих пор хранился пятибук с дурацкими вопросами вроде:

«Момент, который я бы хотела продлить…»

Или:

«Я скучаю по…»

Или:

«Чувствую ли я себя одинокой?»

Или:

«Чем я сейчас одержима?»

Фанси не черкала листы шариковой ручкой, потому что не могло быть очевидней ответов. Конечно, он скучала по Помпее. Конечно, она хотела продлить минуты, проведённые в постели с ним. Конечно, она чувствовала себя одинокой. Конечно, она была одержима местью.

Гнев

Несмотря на распри, участников «Гондваны» пригласили на похороны. Фтора слегка обескуражило печальное извести о смерти Помпеи, но к ноткам сожаления примешивалось едкое злорадство. Всё-таки Помпея облажался, и облажался по-крупному. Лохануться круче него попросту невозможно. Вот так неудача! Вот так провал! В душе Фтор ликовал, но мастерски изображал подавленность.

– Он стал для меня близким сердечным другом за эти полгода, – грустно произнёс он.

– Он всегда был добр ко мне, – поддержал его Уроборос.

– У него всегда находились какие-нибудь идеи. Он всегда что-нибудь изобретал и строил грандиозные планы. Ах, он совсем не хотел умирать! – комментировал Везувий.

Фанси молчала. Пустыня тоже молчал. Фрикаделька походил на зомби. Циничный Фтор радовался, что бюджет «Loveразии» изрядно поредел после покупки гроба и организации похорон. Тело закапывали перед самым праздником. И было неясно, весь мир радовался или горевал. Пресса не упустила такую сочную сенсацию и мигом подала огласке музыкальную трагедию. Целую неделю фотография мёртвого Помпеи не сходила с первых страниц, но вскоре его сместил рецепт новогоднего салата.

Каждый его знакомый бросил в могилу горстку земли, а Фанси даже пролепетала: «Не понимаю, почему я не бросаюсь сама». Её бледно-сиреневые полинявшие волосы спутались в колтуны, и выглядела девушка, как ведьма.

– Терпи, Фанта, – сухо посоветовал Везувий.

– А я и так терплю. Просто ничего другого не остаётся, – на автомате отозвалась она.

– Ну как же? – усмехнулся панк. – Можно запястья порезать или таблеток наглотаться. Или придушить кого-нибудь, – зачем-то предложил он.

– Я в курсе, – едва слышно прохрипела девушка, – но я сильная. Я не буду пить материнские таблетки, – сама с собой раскачивалась она.

– И душить никого не будешь? – пошутил Везувий.

– Буду, – серьёзно ответила Фанси.

На похоронах ей никто не поверил. Милая китайская хохлатая не могла кого-то укусить или даже загрызть. Она могла только тявкать и скорбеть по хозяину, но не более того.

А Фанси могла. Она долго и тщательно вынашивала план мести. Прорисовывала его в деталях. Расспрашивала Пустыню о том, как именно всё произошло. Фанси никогда не называла смерть смертью. Не произносила «Как конкретно погиб Помпея» или «расскажи мне подробности о гибели Помпеи». Она использовала всего два слова: «всё» и «произошло». Они казались тише и мягче. Они не гремели громом среди стылого морозного неба с Малой Медведицей.

– Мне больно об этом вспоминать, – отнекивался Пустыня.

Зато Фрикаделька пускался в детальный рассказ.

– Мы исполняли песню «Боль Джульетты». Помпея опустился на колени и стал раскачифаться ф такт музыки. Мы не заметили, как он очутился в руках поклонникоф. Фначале они несли его, а потом постафили на пол. В дафке фанаты пофалили Помпею и случайно растоптали его.

«Случайно растоптали». Какая жестокая и абсурдная смерть. Впрочем, смерть всегда нелепа и глупа. И пунктуальна. Она всегда является вовремя. Хочешь ты того или нет.

Страшные истории Фрикадельки лишь сильнее закаляли уверенность Фанси. Она уже знала, как расквитается с убийцами своего единственного и неповторимого.

***

Несчастная Фанси расставляла куколок «LOL» в ряды по двадцать штук и метила в них металлическими шариками от магнитного конструктора. Блестящие карапузы падали и валили сзади стоящих, словно костяшки домино. Яркие пупсики с огромными дружелюбными глазами были разбросаны по всей комнате, и мать Фанси замирала от плохого предчувствия. Что же проецирует её дочь в столь диких играх?

***

На девятый день все шестеро понуро сидели в «Сахаре».

– Пожалуйста, – онемевшими губами прошептала Фанси, – выслушайте мой план.

– О’кей, малышка, – хитро улыбнулся Фтор.

– Выступите все вместе и расстреляйте этих грёбанных фанатов, – измученно выплюнула девчонка.

Она помнила, что говорил Помпея. Они аплодируют так, как хлопают комарам.

Никто из труппы не изумился и не сказал: «Ты чего? Зачем? Так нельзя!» Уроборос был слишком робок, чтобы подать голос. Пустыня слишком ослеплён горем. Фрикаделька чересчур шокирован случившемся. Фтор и Везувий просто поддерживали любой кипиш.

– Так это надо объявлять о концерте… – начал Пустыня.

– Я всё организую, – отозвалась неудачная гастрольная жена, опухшая от слёз.

Видеть её, обессиленную и исхудавшею, с растрёпанными волосами и бледной сухой кожей, было чертовски жалко.

– Но тебе ведь не станет лучше, – осторожно заметил Пустыня.

– Зато мир заметит мои страдания, – уверенно отчеканила девушка, – и его, – добавила она в конце. Как пел Мэрилин Мэнсон: «We’re killing strangers, we’re killing strangers, so we don’t kill the ones that we love, love, love…»