Раскол Панкеи

– Фот засада, – проскулил он.

***

Фтор и Везувий неслись на своём двухколёсном Ниндзе, ловя драйв и встречный поток дождливого запаха. Их куртки дрожали на ветру, а крыша съезжала с дома, в котором явно жили не все постояльцы.

***

Пустыня просто отсыпался, а Помпея гулял с Фанси и обдумывал дальнейшее развитие группы.

– Понимаешь, нам нужно что-то более личное, – говорил он, – нам нужна драма, глубокая тоска и вязкая печаль, тягучая, как мёд, испорченный ложкой дёгтя.

– Типа памятника умершей любви? – спрашивала Фанси.

– Да. Что-то вроде предсмертного реквиема Моцарта. Он играл его, когда завистливый Сальери отравил великого виртуоза, – делился исканиями Помпея.

– У тебя уже есть идеи? Ну, костяк альбома? Намётки текстов? – развивала тему Фанси, собирая сухие листья в букет.

Они опять бродили в парке для мамочек с колясками. Теперь они так и называли своё условное место – «коляска». Типа: «Сегодня встречаемся в коляске».

Или:

«Жду тебя в коляске».

Или:

«Найдешь меня в коляске, пупсик».

– Да, внутренне я полностью готов к записи альбома. Даже знаю его название. Думаю, парни должны согласиться. А если не согласятся, то пошлю их нах… куда подальше пошлю их, в общем, – поправлялся он.

– Пожалуйста, позволь мне узнать первой! Я ведь никому-никому не проболтаюсь! Это будет наш с тобой секрет. Это будут наши дети. А когда я забеременею, то прежде всего сообщу тебе, – выпаливала мрачная принцесса, – то есть… – смущалась она.

– А ты забавная, – оборачивался к ней Помпея, – раз клянёшься, что не проболтаешься, то скажу, – пообещал ей солист.

– Клянусь, – затаила дыхание девушка.

– Тогда слушай, – вздохнул Помпея. Когда он покидал сценический образ, то становился самым милым и нежным мальчишкой в жёлто-оранжевой шапке с помпоном и клетчатым уютным шарфом, какие носят поэты. Если берет – символ живописца, то символ поэта – это шарф. – Называться альбом будет «Селекция грусти». Ты же знаешь, что такое селекция? Это улучшение чего-либо, выведение новых сортов, размножение… Так вот. Я создам селекцию грусти. У грусти гораздо больше пятидесяти оттенков серого. И живёт она дольше пятидесяти дней…

– Почему ты об этом думаешь, Помпея? – не на шутку озаботилась Фанси. Её настораживала пессимистичность друга.

– Признаться честно, – остановился он, – я чувствую себя одиноким. Тогда, в туре, сотни тысяч людей аплодировали нам, любили нас, обожествляли и всё в этом духе. Но точно так же хлопают комарам и мухам, – с болью в голосе произнёс он, – эта рать псевдопоклонников способна задавить тебя. Прижать к полу и вырвать язык. От любви до ненависти один шаг. И самое жуткое, Фанси, это то, что я люблю их. Каждый раз, когда пою им, то ощущаю такую близость, какая возникает после секса в первую брачную ночь…

– Разве у тебя уже была первая брачная ночь? – по-щенячьи подняла глаза Фанси.

Если бы она внезапно обернулась собакой, то определённо китайской хохлатой. У неё даже имя смахивало на собачью кличку – Фанси. Наивная и доверчивая Фанси. Преданная и простодушная.

– Конечно, нет! – рассмеялся Помпея. – Но почему-то мне кажется, что сравнений удачнее не найти, – пошутил он, – а тексты… Я точно включу в список песню с названием «Демосчастье». Или «Демотепло».

– Или «Демолюбовь», – подхватила малышка.

– Точно! Или «Демолюбовь», – грустным эхом повторил Помпея.

Дальше влюблённая парочка бродила молча. Их ноги швыряли хрустящие листья в воздух, руки, треснутые на лёгком морозце, гуляли по древесной коре. У Помпеи с детства была необычная аллергия. Как только природа закутывалась в снежный саван, его пухленькие ягодицы, икры и щёчки краснели, чесались и шелушились. К счастью, больше попка не реагировала на мороз, а вот руки мигом покрывались экземной чешуёй.

– А как у тебя дела? – прервал ненавязчивую тишину Помпея.

– В порядке, но обратном, – усмехнулась Фанси, – мама постоянно нудит, что я должна заняться образованием и всё такое, а я считаю себя свободной личностью, которая способна самостоятельно выбирать судьбу. Матушка называет вас криминальными гебоидами, – продолжала усмехаться девушка.

– Кем? – поперхнулся Помпея.

– Она психотерапевт и не устаёт сыпать научными терминами, – отмахнулась Фанси, – так что не зацикливайся, – посоветовала она.

– А с тобой интересно. Легко. Непринуждённо. Не как с другими. Понимаешь, с тобой я не прикидываюсь звездой, крутым мачо или дерзким разрушителем. С тобой я – я, – признался парень, крепко сжав ладонь подруги.

– Я тут внезапно поняла, – наклонила голову девушка, – что зря откромсала волосы и накупила столько чулок. Я просто думала, что смогу произвести на тебя впечатление. Мне хотелось быть с тобой на одном уровне. Стоять на одной ступени. Ах, какой же я была дурой! – вспыхнула она.

– Ты не виновата, – взял её за подбородок Помпея, – ты вела себя естественно. Ты не могла уступать мне во всём, – бархатно прошептал солист.

– То есть ты на меня не сердишься? – шмыгнула китайская хохлатая.

– Сержусь? Конечно, нет! Ты самоотверженно провожала меня в пути! Ты верила в меня даже тогда, когда я сам в себя не верил! Ты научила меня терпимости и толерантности. Помогла справиться с отчаянием, в которое меня погрузил постмодерн…

– Что ты, – мурлыкнула Фанси, – просто я была рядом.

После её откровения уличные романтики опять замолчали и двинулись по серо-розовому бордюру. На душе было свободно и хорошо. По-простому так хорошо, без всяких ухищрений и досадливых помарок.

– Фанси, – перебил тишину Помпея.

– Да? – отозвалась она.

– У тебя случайно суставы пальцев не слишком большие? – спросил он.

– Да вроде нет, а почему ты спрашиваешь? – удивилась девушка.

– А у Пустыни большие. Он кольца снять не может.

– Не повезло, – вздохнула его глупая крошка, всё ещё не понимающая, к чему клонит Помпея.

– Тогда я готов сделать тебе предложение, – сконфуженно произнёс он, стоя в дурацкой жёлто-оранжевой шапке с помпоном и поэтическом шарфе.

– Что? – рассеянно ахнула Фанси.

– Ну, ты это… Примешь мои член и сперму? – сокровенно спросил её кавалер.

– Руку и сердце! – прыснула радостная девчонка.

– Ой… – сгорбился Помпея, – уж извини. Меня не учили делать предложения, – с весёлыми нотками извинился он, – так ты готова быть моей невестой?

– Твоей невестой? – уронила букет из листьев Фанси. – Конечно, да, – слабо ответила девушка. – Боже, да! – громче прокричала она, прижимая ко рту руки в вязаных пинетках.

– Ура! – подхватил её под мышки Помпея.

В следующую секунду он уже крутил избранницу так, что рыжий парк сливался в одну густую акриловую кляксу.

– Поставь! Поставь! – хохоча, попросила она.

– Слушаюсь, мой командир, – отдал честь парень, возвращая девушку на ноги.

После того, как хэппи лаверс покинули «Коляску», они отправились домой к Помпее. Подходящим друг к другу половинкам не терпелось воссоединиться, и они дрожали от сильного желания.

– Только я девственница, – уже в прихожей призналась Фанси.

– Я буду нежен и мягок, как бисквит, – пообещал Помпея, – я не сделаю тебе больно, – поцеловал её в ухо он.

Вообще, Фанси не была против того, чтоб Помпея сделал ей больно. Она могла бы стерпеть лёгкий дискомфорт, но её малыш действительно вёл себя ласково, как морской бриз. Вначале он долго гладил и раздевал свою подружку, целовал её шею и грудь, дразнил соски и всё такое. Фанси прижимала к себе Помпею, хватаясь за его волосы и слегка постанывая. Потом Помпея медленно вошёл в свою милую и принялся плавно двигаться внутри. Каким-то шестым чувством он понимал, когда следует остановиться и дать ей отдохнуть. Невероятное наслаждение горячим какао затопило девушку, размешало её до полного растворения и выпило без остатка. После соития она была расслабленной, мягкой и податливой, как домашняя кошка.

– Моя сильная девочка, – шептал Помпея.

– Твоя сильная девочка, – вторила ему Фанси, погружаясь в сладкую липкую, как сироп, дрёму.

Картина маслом

На следующее утро Помпея проснулся первым и принялся гулять влюблённым взглядом по беззащитному телу Фанси. По хрупкому и идеальному телу. Невинные ключичные ямки, наверное, создавалась нарочно для его поцелуев. На животе были рассыпаны родинки в форме созвездия «Малой Медведицы». Грудь равномерно поднималась и спускалась. Этакое графическое изображение её лёгкого дыхания. Помпея аккуратно погладил свою малышку по волосам и подумал, что нужно как можно скорее купить кольцо. Интересно, лучше вместе выбирать или ошарашить её сюрпризом? Какое изделие лучше подчеркнёт простую красоту его крошки? Аккуратное тоненькое колечко с цепочкой бриллиантов или золотое кольцо с крупным камнем посередине? Эх, вот за что судьба обделила мужской пол вниманием ко всем этим мелочам? Если мыслить логично, то именно им, мужчинам, нужны способности к утончённому восприятию, дабы баловать своих дам подарками. Но, видимо, Бог, если он существует, ещё тот мудак, раз не додумался до самого элементарного!

Помпея ласково обнял Фанси, намереваясь показать ей дивное утро нового осеннего дня, как вдруг раздался скрежет в замочной скважине. «Чёрт!» – мысленно выругался Помпея. От шорохов пробудилась и Фанси, но она не сразу сообразила, что происходит, поэтому у Пустыни оказалось полно времени, чтобы застать парочку врасплох.

– Кого я вижу! – лукаво прогорланил он, пройдя в спальню. – Картина маслом! Брюллов отдыхает!

– Нет. Это мы отдыхаем, – сонно проворчал Помпея, ещё хриплый после сна, – ты чего припёрся?

– Так ты же сам говорил, что через два дня собираемся в «Сахаре». Все давно уже тебя в пух и прах разносят, а ты тут, оказывается, с нашей зайкой любовью занимаешься! – подразнил друга он.

– Точно. У меня совсем из головы вылетело. Спасибо, – смутно припомнил Помпея, – я сейчас быстро соберусь, – сообщил он и, не стесняясь приятеля, выпрыгнул из постели, натянул трусы, нацепил кофту и запрыгнул в штаны.

– Побежали-побежали! – поторопил он Пустыню. – Фанси, можешь оставаться у меня. Чувствуй себя как дома. В холодильнике бери, что хочешь. В шкафчике есть одноразовая зубная щётка, – на ходу тараторил он.

В гараж парни бежали так, что поток воздуха царапал и обжигал горло. Отдышаться удалось только в «Сахаре».

– Чего так долго? – накинулся хмурый Везувий.

– Без обид, орлы. У нашего Амура любовные похождения, – оправдался за него запыхающийся Пустыня.

– Приплыли, – цокнул языком Фтор, – мне, значит, нельзя по воскресеньям расслабляться, а этому выскочке можно…

– Остынь. Никто тебе ничего не запрещал, – положил руку на его плечо Пустыня.

– Что ж, – откашлялся взмокший Помпея, – сегодня нам предстоит провернуть большой объём ворка.

– Опять, – скукожился Фрикаделька.

– Сейчас, когда мы набрали популярность, нужно поддержать интерес публики новым альбомчиком. Сегодня мы должны записать на диктофон демоверсии основных песен.

– Придержи коней! За один день шедевры не сочиняются, – возмутился Фтор.

– Только если ты не гений, – перебил его Помпея. Отчего-то юноша вёл себя так, словно боялся не успеть реализовать все свои планы. С недавних пор его жизнь неслась стремительным экспрессом, но совесть всё равно не замолкала. Что бы парень ни совершал, он не был удовлетворён своей продуктивностью. И потому сублимировал, сублимировал и сублимировал. – Мы должны создать потрясающую вещь. Чтобы каждый звук щипцами вытягивал душу из слушателя. Чтобы рёв глобальной трагедии касался каждого. Чтобы болезненная тягучая музыка затягивала людей, как болото. Я хочу погрузить их на самое дно отчаяния, а потом спасти светом своей любви. Отрезвить их. Показать силу принятия…

– Остановись. Тебя несёт, – зевнул Везувий, – скажи-ка на милость, зачем нам сопливый депрессняк? Этот сентиментальный бред? Почему мы должны скатываться до типичных лириков? Оставь эти мессии для классики или…

– Да чего вы противитесь? – не выдержал Помпея.

– Да потому что мы группа, чёрт возьми! – выкрикнул Фтор. – Мы команда! Мы находим компромисс. Мы слышим и учитываем мнение каждого, а не исполняем твои прихотливые проекты, сраный эксплуататор! – презрительно поднял губу он.

– Пожалуй, ты прав, – огорчился Помпея, – я немного ослеп…

– Немного ослеп! Может быть, ты ещё немного умер?

– Может, и так, – опустился он на диван.

– Давай обойдёмся без театра? – продолжал напирать Фтор.

– Давай. Делайте что хотите, – как-то быстро сдался Помпея.

Ему вдруг стало неважно их будущее. Ради кого они стараются? Земляков? Себя? Какая разница, напишут они новый трек или нет? Вселенной ведь плевать. Холодный космос не слышит их музыки. Только далёкое созвездие «Малой Медведицы» освещает ему путь. Хотя, может быть, не такое оно и далёкое.

– Я хочу добиться справедливости! – брюзжал Фтор. – Ты нахально сместил меня на второй план, скотина! А теперь заставляешь плясать под свою дудку! Только я не цирковая зверюшка, чтобы подчиняться твоим командам! Сначала ты созываешь нас ни свет ни заря, а потом сам же и задерживаешься! Свинья непунктуальная! – закипал он.

– Сегодня, кажется, не среда, – отрешённо отозвался Помпея.

– Ёрничать вздумал? – с тяжёлой угрозой придвинулся к нему жёлтый ирокез.

– Тебе виднее, – устало ответил Помпея, провоцируя разъярённого дружка на драку.

Но драки не произошло. Произошло нечто хуже.

– Ах, так, – лихорадочно облизнулся Фтор, – тогда… тогда я ухожу! – гаркнул он. – Кто ещё решится выйти из-под начальства этого надменного эгоиста? – обвёл взглядом присутствующих парень.

– Я, – вызвался Везувий, пихая Уробороса и просверливая в нём дыру красноречивым взором.

– И я, – неуверенно сложил палочки он.

«Это конец», – подумал Помпея, сейчас они все бросят его одного, раздавленного и униженного. Но внезапно бесхарактерный Фрикаделька прошепелявил:

– А я остаюсь!

– Я тоже не уйду от Помпеи, – встрял Пустыня.

Внезапная волна признательности накрыла Помпею с головой.

– Пф, ещё бы! Два гриндерса – пара! – осклабился Фтор. – В любом случае, на моей стороне лучшая часть группы. А вы, неудачники и простаки, продолжайте мучить друг друга репетициями! Только на успех больше не рассчитывайте: мы затмим вас, – самодовольно закончил он.

Так и произошёл раскол «Панкеи».

Гондвана

– Ты, вообще, в своём уме?! – крикнул Везувий, крутя баранку.

К сожалению, им пришлось покинуть гараж, зато фургон остался в их распоряжении. Забавно. Похоже на деление имущества при разводе.

– Не ссы, – отрезал Фтор.

Настроение его гнило так же успешно, как яблоко, упавшее в канаву. Но, несмотря на импульсивное решение, он предвкушал скорое возмездие. Когда он докажет этому самовлюблённому ублюдку Помпее, что прекрасно справляется и без него, то достигнет более высокого статуса. Покажет этому недоноску его место.

– И что теперь будем делать? – спросил сидящий сзади Уроборос.

Он чувствовал себя неловко. Особенно стыдно ему было разбирать установку, поочерёдно перетаскивая барабаны в фургон. Помпея, как и раньше, предложил свою помощь, но Фтор не позволил толстяку согласиться. Его уязвлённая гордыня не могла допустить подачки. Только цепь плетения «Бисмарк» позорно звякала.

– Теперь мы будем выступать в таком составе, – ответил Фтор.

– А назовёмся как? – присоединился к обсуждению Везувий.

– Как-как, «Саван», конечно! Неужто ты забыл, балда?

– Катись ты в жопу со своим «Саваном»! Сам только читал нотации про совместное принятие решений! Меня не устраивает это простецкое и тюфячное имечко! – давил на газ красноголовый панк.

– Вот какие черти в тихих омутах водятся! – клацнул зубами Фтор. – Что ж, делись своими вариантами, – снизошёл он.

– По-моему, уместней всего будет «Гондвана». Ну, помните, когда суперконтинент Пангея раскололся на две части, то назвали их «Гондваной» и «Лавразией». Так вот, «Гондвана» звучит величественно…

– Да, монументально, – решил щегольнуть умным словом Уроборос.

– И ты туда же? – гавкнул Фтор. – О’кей, будь по-вашему. Только потом не предъявляйте мне претензий, что я не учитываю ваше мнение.

– Договорились, – холодно прервал его Везувий.

Фтору не нравилось то, что его старый кореш теперь так жестоко обходится с ним. Ещё ему не нравилось, что в выбранном названии не было никакого намёка на цифру семь. Ни малейшего созвучия. К тому же Фтор помнил о дальнейшем дроблении материка.

Лавразия

Оставшаяся троица подавленно лежала на диване, вращая в руках пустые банки пива.

– Спасибо, что решили остаться со мной. Мне ценна ваша верность, – в конце концов, вздохнул Помпея.

– Не за что, старик, – ответил Пустыня, – я уверен, что ты сможешь довести нас до вершины, – утешил его друг.

«До вершины?» – с болью повторил Помпея. До какой вершины? До чего он их доведёт? К чему приведёт их всех его амбициозность? От этой мысли по спине парня бежали не то что мурашки, а скарабеи, какие забирались под кожу в фильме про мумию.

– Как теперь фыступать дальше? – понуро спросил Фрикаделька.

– Эх, для начала, – взял последнюю мягкую субстанцию воли в кулак Помпея, – запилим информацию в сеть и создадим новую страницу. Начнём всё заново. Нам повезло. У меня есть идеи для нового альбома. При записи можно использовать программные барабаны. Пустыня перейдёт на акустику. Вполне возможно, что наш громкий разрыв лишь усилит интерес у публики, – пытался найти хорошие стороны он. Ведь не бывает такого, чтобы в расставании не было хорошей стороны.

– Здорофо, – поддержал его фрик, – только как отныне назофётся наш коллектиф?

– Я предлагаю «Loveразию». Этот материк образовался после деления Пангеи. К тому же, в заглавии упоминается любовь, но любовь северная, холодная, почти мёртвая, – печально произнёс Помпея, глядя в стену.

– Отлично! Мне нрафится такая симфолика! – поднял большой палец Фрикаделька.

– Поддерживаю, – коротко отчитался Пустыня.

– Тогда решено, – поднялся Помпея, – выливаем новости в Интернет и берёмся за работу, – заключил он.

Глухая тишина. Осеннее дыхание, словно осень объелась сырого мяса. Скрипучий скрежет твёрдого грифеля по бумаге. Его бледно-серые узоры, которые складываются в буквы, которые складываются в слова, которые складываются в предложения. Помпея по совету Фанси сочинял песню «Демолюбовь», но мозг оставался безнадёжно пустым. Любой медитирующий Будда позавидовал бы его пустоте. Вместо стихов парень оставлял прозаические наброски.

«Планета – шар для боулинга, запущенный Богом в пластмассовые кегли. Вся проблема в том, что эти самые кегли – мы,» – писал он. Дело стопорилось и никак не желало сдвигаться с мёртвой точки.

– Пустыня, попробуй что-нибудь сыграть. Поимпровизируй. Может быть, на музыку получится наложить текст, – предложил он.

– Угу, – подскочил Пустыня.

Но даже когда гитарист изобрёл лиричный перебор на седьмом ладу, и даже когда они записали его на диктофон и уменьшили скорость до глухого грохота, ничто не вдохновляло вокалиста. Грусть упорно не хотела размножаться и делиться, словно диплоидная материнская клетка.

– Это провал, братцы, – изрёк Помпея, – встретимся завтра, – вяло проронил он.

Наркосинтез

Зато у их соперников творческий процесс шёл в гору, да не в простую, а на сам Эверест. Идеи бурлили в огромном котле, доходя до состояния готовности.

– Зацените, – тыкал бычок в пепельницу Фтор, – песенка «Драка за драгс».

«Драка за драгс,

Драка за драгс!

Как драконы, дерётесь за драгс!

Это нойз, красавчики! Это найс!»

– Крутая звукопись! – выпускал дым из лёгких Везувий. – У меня есть схожая жемчужинка – «Пушки Пушкина».

– А я сочинил песню «Гондоны». Она отсылает к названию группы, – пояснил Уроборос, – а ещё «Торнадо». Я посветил её своим тарантулам Зомби и Штейну, – грамотно изложил гот.

– Сгодится, – как бы разрешил Фтор, – только как объединить все тексты единой композицией? – озадачился он.

– Хм, – поджал подбородок Везувий, – может, наименовать альбом «Взрыв»? Типа после катастрофы во Вселенной обосновался хаос, все дела. Этакий винегрет, – предложил он.

– Не звучит, – отмахнул идею Фтор, – коротко и резко.

– Так это и хорошо, что коротко и резко! – не унимался панк.

– А как насчёт «Страхосинтеза»? – впутался Уроборос.

– Ты как вообще такую бессмысленную комбинацию состряпал? – жёстко огрел его Фтор.

– Ну, мне подумалось, что общество испытывало бы страх от ужасающих тем, – мешкаясь, ответил густо накрашенный Винни Пух.

– Галилео Галилею тоже думалось перед инквизицией, – огрызнулся жёлтый, – хотя в твоей версии есть зерно, – добавил он в конце.

Уроборос растянул свои баклажанные губы в наивной улыбке.

– Спасибо, я старался, – смутился он.

– Ах, – приложил руку ко лбу Везувий, – его тупость неисправима!

– Погодь, а давай назовём альбом «Наркосинтез»? Тут вам и смешанный винегрет, и торнадо, – вспыхнул Фтор.

– Точняк! – закивал Везувий.

На радостях мустанги позволили себе пропустить ещё по одной баночке пива и, слегка расслабленные, продолжили творить.

***

Так парни собирались пару раз в неделю, подбирая максимально яростные мелодии и находя свежее звучание. Мурашки служили им чем-то вроде индикатора крутости. Если спина покрывалась мелкой дрожью, значит, трек пробирал до костей. Если нет, то табы зачёркивали и выбрасывали в улей. Когда стопка мятой бумаги стала увесистой, три цветных парня записали несведёнки на диктофон. Очистили записи от лишнего шума и несколько раз прокрутили. Результатом остались довольны.

– Теперь можно и в студию нести! – радовался Уроборос.

Деньги у них водились. После тура вундеркинды, конечно, не шиковали, но и не попрошайничали в проходе. Впереди им мерещился блистательный подъём.

Селекция грусти

Осень опять выдаивала разбухшие тучи. Дождь скучно и однотипно барабанил по «Сахаре». Странно, вроде в пустыне не должны капать дожди. Значит ли это, что они укрылись в оазисе? Значит ли это, что в ящике Пандоры сохранилась надежда? Не сами ли они приберегли её чемоданчик на десерт?

– Хватит унывать! – решительно поднял себя за шкирку Помпея. – Аппетит приходит во время еды. Так и в музыке. Нечего ждать манны небесной. Её надо добиваться самим, – сказал он, силясь придать товарищам бойцовский дух. Разумеется, его призыв подействовал слабо, но всё же подействовал. Поначалу ребята вяло перебирали струны, словно накрытые героином, но постепенно вошли во вкус. Даже создали оглушительную, пропитанную болью песню. – Утопи меня, утопия-ия-ия! – расщеплял голос Помпея.

Этот приём известен как скриминг, но он предпочитал именовать его катарсисом. Пока Помпея голосил, Пустыня подбирал на слух музыкальные партии, и это занятие напоминало поиски сокровищ. И клад однозначно стоил затраченных усилий. Следом за «Утопией» вылупились и «Тирания», и «Помпезность трагедии».

– Пощади-и-и! – ревел Помпея, пока Пустыня снимал, а Фрикаделька стоял рядом.

Для себя солист уяснил одну нехитрую штуку: результат – это время, умноженное на мучения. Если к мукам прибавлялось вдохновение, то результат вырастал в разы.

Их регулярные встречи потихоньку приносили плоды. Сморщенные и мелкие, но всё же плоды.

Соперничество

Как назло, в студию обе группы пришли в один и тот же ноябрьский слякотный день. Первой её заняла «Гондвана», и «Loveразии» оставалось только плеваться от зависти или смиряться с очередью. Естественно, парни плевались, и проклинали белый свет, и желали этим «грёбаным педикам» технических капризов и провалов в памяти. «Гондвана» же наслаждалась мелким везением и считала себя на шаг впереди. Их альбом «Наркосинтез» записался первым. В него вошли убойные треки с эпичными названиями:

Драка за драгс

Пушки Пушкина

Гондоны

В ванной

Г*вно

Торнадо

Демиургия

Котлован

Соловьи

Наводнение

Дно

Данс ворд

В негласную борьбу с «Наркосинтезом» вступила «Селекция грусти».

Тирания

Помпезность трагедии

Утопия

Стенания

Смерть Ромео

Отрицание

Смятение

Атеисты

Боль Джульетты

Демолюбовь

Умирает мир

Мессия

Спасение

Хоть обе группы записались в ноябре, официальную дату релиза они наметили на декабрь, как раз перед Новым годом, чтобы подогревать интерес и ожидание своих подписчиков.

Ярмарка

По телевизору уже вовсю крутили рекламу Кока Колы и песенку «Jingle bells», но вместо «Happy New Year» Фанси слушала новинки своего ряженого-суженого. В парках уже гостили ледяные скульптуры с подсветкой, а во дворах покоились высокие сметанные кочки. Город украшали протянутые гирлянды и небрежно наряженные ёлки. На них висели огромные картонные конфеты и прочие атрибуты, сделанные детскими руками. Фанси любила гулять по тёмным улочкам, нацепив на голову пушистые наушники. Зимой запах счастья ощущался особенно резко, и хрустящий морозец заряжал весельем.