Раскол Панкеи

Дарья Близнюк

Раскол Панкеи

Сначала была Пангея,

и Пангея была у Бога,

и Пангея была Бог.

Фтор

На календаре со смуглой девицей, чья упругая тугая грудь дразнилась розовыми сосками, был отмечен понедельник. Молодой парень с ярко-жёлтым ирокезом на голове бездарно валялся на диване, качая ногой и с остервенением жуя конфеты под чудным названием «Бешеная пчёлка». Зубами вытягивал мармеладку, жёстко сминал фантик в плотный маленький шарик и запускал его по траектории, ведущей к мусорному ведру. Разумеется, не все обвёртки попадали в урну, и потому на полу их скопилась целая куча. Это мусорное ведро парень называл исключительно ульем, поскольку, кроме сумасшедших пчёл, в него никогда ничто не приземлялось. Шумно вдохнув, верзила перекатился на живот.

– Умираю от скуки, – прохрипел он, упираясь взглядом в рваный линолеум.

Постепенно взор переполз на раковину с грудой грязной посуды, над которой с надоедливым жужжанием вились милые мухи. Запах тухлятины заползал в ноздри и пропитывал латексные лосины. Кожаную куртку. Высокие гриндерсы, утыканные металлическими шипами. Такой же колючий ошейник, обвивавший шею. Этакий терновый венец. Запах тухлятины пропитывал всё вокруг, но желтоголовому было лень шевелиться. Вставать. Перебирать тарелки. Выбрасывать хлам. Разбивать тарелки. Подметать осколки.

Смачно зевнув, он покосился на часы с покоцанным циферблатом. Минутная стрелка отсутствовала, но часовая торчала около трёхчасовой отметки. Поскольку за окном стоял густой зной, налитый золотым светом, то сомнений не оставалось: парень застрял в разгаре дня, и маяться ему предстояло ещё очень долго. А всё из-за его счастливого проклятого числа – семёрки. Бедный мальчуган вылупился на свет седьмого июля и потому попал под охрану этой самолюбивой цифры. Почему-то всё представляют её синей, но желтоголовый видел её ядовито-зелёной. Чтобы не навлекать на себя бед, он всячески угождал требовательному числу.

В детстве мальчишка истязал себя мультиками про Белоснежку и семь гномов. Про волка и семерых козлят. В начальных классах сдавал на отлично таблицу умножения только на семь. В старших вызубрил, сколько будет, если возвести её в квадрат. В куб. Если перемножить её четыре раза. Пять раз. Шесть. И, наконец, семь. Но эти скромные подношения не удовлетворяли персонального божка, и парень понял, что не сможет обойтись малой кровью.

Однажды он познакомился с семью смертными грехами и с тех пор решил самоотверженно соблюдать дьявольские заповеди. Причём не от случая к случаю, а следуя чёткому графику. В понедельник приходилось лениться, вянуть в апатии и унывать. Во вторник дозволялось впихивать в себя бургеры с беконом, заливаться пивом и баловать себя разными закусками. В среду парень выпускал весь скопившийся гнев и бессовестно отрывался на ботаниках. В четверг он запрещал всем прикасаться к своим шмоткам, никому не давал в долг и, словно Кощей, бдительно следил за драгоценным имуществом. В пятницу пунктуальный юноша спокойно ревновал и завидовал. В субботу тешил свою гордыню, а в воскресенье – его любимый день – вдоволь развлекался с девками.

Но сегодня был отмечен понедельник, и агрессивный нумеролог растекался по ветхому дивану. На его плече блестела от пота татуировка с английской буквой «F», за что кореши прозвали его Фтором. Но не только татушка являлась тому причиной. Его вспыльчивый характер и повсеместные разрушения невозможно было игнорировать, и потому Фтор приобрёл дурную славу уважаемого авторитета. Завсегдатая мелких разбоев, поджогов и краж.

Чтобы его суеверие не поколебало достигнутую репутацию, нахал старательно скрывал свою изощрённую зависимость. Этакий Пелевинский Степан. Он никому не мог доверить столь унизительную тайну и поэтому умело замаскировывал семёрку в повседневном быту. Когда парень увлёкся музыкой, то отмучился с семиструнной гитарой. Когда встретился с себе подобным грубияном в полосатых чулках и с размалёванным лицом, то предложил создать группу. Пораскинув мозгами, Фтор завуалировал семёрку в её названии – «Саван», в котором отлично угадывалось созвучие с английским словом «seven». Партнёра своего он величал Везувием.

Везувий

Везувий носил красный ирокез, торчащий во все стороны. Надевал он разноцветные гольфы и какие-то бесформенные платья. Иногда облачался в фиолетовые брюки на лямках, обнажая зататуированную грудь и руки. Их покрывали зелёные и оранжевые языки адского пламени. Вначале панк производил впечатление умственно отсталого или же напичканного транками психа, но вскоре сражал наповал своей фирменной акульей улыбкой. В этой улыбке читалась угроза хищного зверя. Хитрая подлость пробегала в уголках накрашенных губ, похожих на спелую вишню. Или черешню. Словом, была какая-та тёмная баклажанная помада. Так же мастерски парень терзал электрогитару и любил острый перец чили. Мог наесться его до такой степени, что горло, пищевод и желудок горели как обожжённые. И это ещё не все его крутые особенности.

У Везувия стоял в гараже бешеный ниндзя с железным сердцем внутри. Жёлтый мотоцикл, заляпанный наклейками, мог развивать скорость до трёх ста километров в час и из-за низкого центра тяжести на поворотах буквально ложился. Рычание Ниндзя настолько возбуждало, что все внутренности Везувия закипали, будто он был просыпающимся вулканом. Адреналин бренчал по венам, словно медиатор по струнам гитары, исполнявшей рок-н-рол. Его «BMW K 1200 S» нёсся по шоссе быстрее мыслей и неосознанных процессов в нейронных путях, и Везувий ощущал себя накаченным кокаином под завязку.

Иногда он захватывал с собой Фтора, и они с грохотом и рёвом уносились навстречу мечтам и смерти. Удивительно, как дух не вываливался из распахнутых глоток. Словом, их хобби слегка отличалось от мирного вязания или рыбалки. От скрапбукинга или коллекционирования марок. От шахмат или плавания. Нередко парни запирались в комнате и делали отменное, как они считали, музло, донимая соседей большим нойзом. Фтор даже пытался что-то базарить в микрофон, но судьба не наделила его приятным голосом. Новоиспечённому солисту приходилось орать на связках, чтобы энергетика прошибала.

– Я тво-ой, – брал низкую ноту Фтор, – голый Кен, голый Кен, голый Кен, голый Кен, – срывался он, пока Везувий неистово изгибался с электроинструментом.

– Супер! – комментировал один, валясь на кровать. Или пуф. Или дырявый кресло-мешок.

– Офигенно сработали, – констатировал второй, откупоривая банку с пивом. Или «Рэд Буллом». Или газировкой.

Иногда чувачки, как петухи, прогуливались вдоль своей помойной территории, выслеживая бомжей, чтобы их прогнать. Или ещё лучше – избить и тоже прогнать. Особенно часто их патрулирование случалось в среду, когда Фтор был предельно взвинчен. Выказывая всё позёрство, он жевал жвачку или какую-нибудь соломинку, или сигарету, и изрекал:

– Надрать задницу.

Только сегодня им не везло. Бомжи, судя по их отсутствию, подсуетились и успели смыться. Расхаживать без смысла было скучно, и френды уже хотели идти за железным скакуном, как вдруг увидели жирную тушу в чёрной безрукавке и звездообразной причёской. Гигант, неуклюже наклонившись, пыхтел и что-то соскребал с земли.

– Что он делает? – сплюнул смазливый Фтор, подкрадываясь ближе.

Везувий последовал за приятелем, искренне сожалея, что не захватил с собой газовый баллончик. Но когда парни заглянули за широкую спину толстяка, то чуть не вывернули желудки от резкого приступа тошноты. В грязи лежал размазанный голубь с кишками навыкат. Его неестественно распластанные крылья уже впечатались в землю, и потому птица с трудом отлипала от поверхности.

– Чувак, ты чего? – ошарашенно ткнул пузатого Везувий.

– А? – оборачиваясь, прогнусавил кабан.

Его веки покрывали фиолетовые тени, жирную шею сковывал чокер, и потому растерянный вид делал гориллу забавным.

– Ау, кретин! – ударил его по пухлой щеке Фтор. – Хватит нашу землю топтать!

– Я птичку хороню, – обиженно просипел жиртрест голосом Мумий Тролля. Ну, этого, Ильи Лагутенко.

– Забирай свою дохлую птичку и проваливай! – свирепо скомандовал Фтор, пиная упитанного гота под зад.

– Ой! – нелепо упал на ладони тот, и парням удалось разглядеть картинку с Уроборосом, набитую на плече.

Свернувшаяся в кольцо змея поглощала собственный хвост. То был символ вечности. Символ чередования жизни и смерти. Созидания и разрушения. Системности и хаоса. Убийства и возрождения.

Уроборос

Уроборос имел тучную внешность, сколько помнил себя. Всё потому, что постоянно потакал капризам своего голодного живота. Он мог с самозабвением уплетать бургеры, дёнеры, твистеры – желательно острые, картошку фри с чесночным или сливочно-сырным соусом. Мог хрустеть нагетсами, то бишь резиновой курицей в кляре, обмазывая её кетчупом и заправляя всё это дело «Кока Колой». Из-за грузности, которая мешала ему участвовать в подвижных играх и гоняться за мальчишками в лицее, он стал посмешищем и изгоем. Появились робость, неуверенность в себе и предусмотрительность. Уроборос никогда и ни в чём не выказывал инициативы, ни в какие разговоры и затеи не влезал и потому был отрезанным от общества. Отрешённой угрюмой тенью. Парнишка стал спасаться наушниками, слушая готик-метал и рисуя кресты. В общем, казалось бы, обычная чертовщина, но барабаны так сильно впечатлили подростка, что тот перестал ходить в KFC и начал экономить на вторых завтраках. К тому же музыка навязывала ему свою субкультуру, и забитый неудачник полностью сменил имидж. Он набил татушку, соорудил вопиющую причёску, залив её лаком, подобрал футболки с пентаграммами и стал настоящим Уроборосом.

Только вся его грубая внешность играла роль дешёвой обложки. Фантика. За устрашающим гримом скрывалась слегка отсталая личность, которая ни ангела не смыслила ни в тригонометрии, ни в лингвистике, не реагировала на шутки и держалась особняком. Взрослый бульдозер до сих пор принимал горячую ванну, плескаясь с резиновыми утятами и ощущая себя при этом кровожадным мегалодоном.

– Хвать! Попался! – брызгался он, наваливаясь на пищащие игрушки.

После таких водных утех половик промокал насквозь, но Уроборос махал на него плавником.

Ещё одно его подпольное занятие происходило в туалете. Сидя на толчке, парень слюнявил палец, после чего совал его в очко. Перст тут же окружал тёплый слизистый тоннель. Пробираясь вглубь, он сталкивался с закупоркой прохода в виде мягкой (иногда и твёрдой) личины. Расшатав её как следует, Уроборос умело вытаскивал получившиеся комочки, которые плюхались в воду. Подцепив ногтем ещё одну какашку, Уроборос дуговым движением вытаскивал её наружу. Таким образом он лазил за сокровищами несколько раз, достигая максимального удовлетворения. Иногда вместо слюны гот использовал мыло или смазку. В общем, проявлял всю свою эрудицию, смекалку и креативность.

Стоит отметить, что, помимо барабанов, он имел ещё одну слабость – любовь к животным. В своей комнате парень держал двух мохнатых тарантулов, которых назвал Зомби и Штейн. Зомби был крупнее, зато Штейн куда юрче и, собака, пользовался своей юркостью: регулярно сбегал из террариума. Заплаканный Уроборос с фиолетовыми разводами на щеках находил своего малыша то под кроватью, то в тарелке из-под соуса барбекю, то на завешанной плакатами стене.

– Слава паучьим богам, ты нашёлся! – вытирал трогательную слёзку Уроборос и возвращал беглеца в прозрачный ящик.

Но душу пузатого здоровяка бередили не только членистоногие, но и птицы. Эти маленькие певчие пташки. Пернатые твари. Сколько голубей стали жертвами пьяных водителей! Почти каждый вечер Уроборос обдумывал организацию движения по защите невинных птиц, но сон навещал его быстрее грандиозных идей. Так что добродушному великану оставалось только бродить по дорогам в поисках задавленных трупиков. Когда он натыкался на чучело, кишащее червями, то аккуратно поднимал падаль, относил на своё птичье кладбище и торжественно хоронил под вязкую мрачную музыку.

Иногда Уроборос отправлялся на поиски с лопатой. Иногда с заранее приготовленной коробкой, учась тому, что в любом деле нужно достигать мастерства. В любом деле важен опыт и ежедневные тренировки. Неосознанно он отмечал, что во дворах давлёнышей находится больше. Что окоченевшие твёрдые тушки стоит брать в перчатках, дабы не заразиться грибком или какой-нибудь другой дрянью. Вываленные наружу кишки, свёрнутые шеи, размазанные перья и лиловая кровь, которую он величал кетчупом, нисколько не смущали и не вызывали отвращения. У Уробороса вообще мало что вызывало отвращение.

И одним летним деньком миссия могильщика столкнула его с двумя развязными панками.

– Ты, вообще, кто-то такой? – вызывающе прокаркал красноволосый хулиган.

– Когда как, – поспешно затараторил готический Карлсон, – иногда я превращаюсь в Мегалодона, иногда в барабанщика…

– В барабанщика? – усмехнулся жёлтый. – Это мы сейчас твоё пузо так отбарабаним, что отбивную сделаем! Везувий, не желаешь человечины? – заливался гоготом он, ударяя сапогом в живот. – Присоединяйся! – скомандовал красному, и уже двое налетели на чёрный упитанный эмбрион.

– Цыплёнок табака! Цыплёнок табака! – кричали обидчики.

– Ладно, прекращай, – нехотя бросил Везувий, и побои прекратились. – Говоришь, играешь на барабанах? – как ни в чём не бывало спросил он.

– Угу, – жалобно проскулил Уроборос, вставая с пыли и отряхивая штаны.

– Покажешь? – надменно прищурился жёлтый.

– Покажу, – покорно кивнул Винни Пух, и троица со свистом поплелась в гости к Зомби и Штейну.

Саван

После того как Фтор радостно отдубасил жирную змеюку, он последовал за ним в его уютный хоум. По пути здоровяк сопел, пыхтел и нарывался на новые тумаки, но, к его счастью, компания подошла к нужному подъезду, ввалилась в лифт и махнула на пятый этаж. Какое-то время чёрный бочонок ковырялся в замке, загораживая дверной проём своей широкой задницей. Потом он долго мялся на пороге, снимая ботинки. Фтор и Везувий церемониться не стали и прошли в гостиную обутые.

– И где твои барабаны? – фыркнул Фтор.

– В моей комнате, – по-детски пояснил Уроборос, намыливая руки, – идёмте, – пригласил он.

В небольшом параллелепипеде и вправду умещалась ударная установка, только на бас-барабане восседала какая-та волосатая многолапая мерзость.

– Что это ещё за чудище? – испугался Везувий.

– Это Штейн, – мягко проворковал хозяин паука, осторожно сажая того на ладонь, – что ж тебе на месте-то не сидится, дружок?

– Ну и причуды у тебя! – присвистнул Фтор. – Лучше давай сыграй нам что-нибудь!

– Хорошо, – сглотнул Уроборос.

Растерянно взяв палочки в пухлые пальцы, он уселся за установку и, собравшись с духом, принялся отстукивать неплохой ритм. Партия звучала довольно экспрессивно, энергичные переходы придавали остроту, и с каждой секундой нарастало вкусное напряжение.

– А ты профи! – улыбнулся Везувий акульей улыбкой.

– Мм, – промычал барабанщик, нервно тряся башкой при виде его оскала.

– Да ты не пугайся, – по-доброму изрёк Везувий, хлопая его по мясистому плечу, – лучше скажи, уже выступаешь где-то?

– Н-нет.

– А почему? Не уверен в себе? Делаешь музло для себя? В стол? Э-э, чувак, так поступают только тюфяки и дилетанты, которых я ненавижу больше Господа нашего! – возмутился Везувий.

– Мы к чему толкуем? – наклонился к другому плечу Фтор. – Присоединяйся к нам! Мы, видишь ли, тоже занимается музычкой, струны балалайкам дёргаем. Создали, значит, группу «Саван», уже потихоньку начинаем крутиться в клубах, и ты был бы очень кстати, дружище!

– Я даже не знаю… – покачал головой Уроборос, – вы ведь меня побили…

– Ну ты что, браток? Таков обряд вступления! Это что-то вроде дружеской потасовки! Мы славные весёлые парни!

– Вы назвали Штейна чудищем, – не унимался змей.

– Ну, браток, посмотри на своих пауков, они же действительно страшные! – ярко зажестикулировал Фтор с убедительным взглядом, но, увидев, как задёргалась чёрная губа, сменил тактику. – И это хорошо! Это комплимент! Нам как раз пригодится подобный образ! Ты ещё напишешь крутую песню про своих паучков…

– Это тарантулы, – ещё сильнее надулся Уроборос, но слушал он уже с вниманием и заинтересованностью.

– Я думал, это синонимы, – сквозь зубы процедил Фтор, чувствуя, как закипает, – ну так что? Ты согласен стать участником группы?

– Ну конечно, чёрт побери! – взорвался Уроборос. – Конечно, согласен! – просиял он. От восторга он сжимал руки так, что чуть не сломал палочки.

– Полегче, приятель, – выпустил разряжающий смешок Везувий, – не кипятись. Лучше готовься к скорому выступлению, – подмигнул он и, пообещав вернуться с гитарами, выскользнул в подъезд. Фтор последовал его примеру, оставив Уробороса переваривать полученную информацию.

***

Репетиция прошла более чем успешно. Потные и возбуждённые музыканты внесли в свои композиции барабанные партии, записали звучание песен на диктофон и поставили себе зачёт.

– Ништяк!

– Отпад!

– Улёт! – ликовали они.

Клубника

Теперь музыканты репетировали вместе, вносили правки в трек-лист, шлифовали неровности и зазывали знакомых. Реклама их, к сожалению, хромала на обе ноги, но парни утешались тем, что для старта годится. Подъём всегда даётся со скрипом. Зато в будущем пробьёт их звёздный час, и сам Пол Маккартни перевернётся в гробу от зависти!

Каждую пятницу янг бойс собирались в ночном клубе «Клубника», где исполняли свои новинки. Их вряд ли кто-то слушал, но раскаты рока подливали в атмосферу кипятка.

– По дремучим тро-опам ходят бродят миза-антро-опы! – голосил Фтор, пока Везувий тряс огненным ирокезом.

Пьяные зрители вяло болтались в зале, но их движения лишь отдалённо напоминали танец. Скорее, их словно укачивало на яхте. Лишь двое парней, до чёртиков похожих на хиппи, не сводили глаз со сцены. У одного волосы спелой ржой едва закрывали уши, а у его компаньона волнистые патлы достигали плеч. Оба парня потягивали текилу и о чём-то задумчиво переговаривались.

Как только отгремела последняя сонг под названием «Админы ада», парочка чуть опасливо приблизилась к выступавшим:

– Так это вы группа «Саван»? – поинтересовался мэн с ржой на голове.

– Они самые! – важно ответил запыхавшийся Фтор, откручивая крышку бутылки с питьевой водой. – А что? Хотите автограф? – насмешливо подразнил он хиппиков.

– Нет, – лукаво улыбнулась рожь, – мы бы хотели присоединиться к вам.

Услышав столь дерзкую самоуверенность, Фтор разразился фонтаном брызг:

– Чего? Лапы прочь от «Савана»! – завопил он.

– Я бы на твоём месте не был так скептичен, – наглела рожь, – вместе мы быстрее достигнем успеха.

– Это ещё почему? Думаешь, без вас – двух гомиков – мы не раскрутимся? Ошибаешься, дурачок, – злобно напирал Фтор. Сейчас он смахивал на разъярённую кошку со вздыбленной шерстью.

– Но меня-то вы взяли, – осмелился заметить робкий Уроборос.

– Молчи, кабан, а то быстро на скотобойню попадёшь! – шикнул на него Везувий.

– Давайте обсудим вопрос по-деловому, – предложил молчавший до сей поры чувак с ковбойской внешностью.

– О’кей, я слушаю, – принял условия Фтор.

– Я умею играть на басу, а Помпея петь, – начал пиариться ковбой.

– Ничего оригинального, у нас и без вас этого говна хватает, – хмыкнул он.

– Так вы послушайте! Устройте нам кастинг, что ли! Дайте нам шанс! Испытательный срок! Давайте только попробуем позвучать вместе! – не сдавались парни.

– У меня чутьё, что вместе мы порвём сцену в клочья! – заверял тот, которого звали Помпея.

– Нет! – отчаянно упорствовал Фтор.

– Дружище, почему? – изумился Везувий, но в награду получил испепеляющий взгляд.

Был вечер пятницы, и Фтор не мог проглотить ревность с завистью. Что если один из новичков украдёт лидерство? Перетащит акцент на себя? Панк не мог допустить поражения!

– Испытательный срок, – повторил Помпея.

– Ладно! – злобно сплюнул Фтор и, излучая клубы психологического яда, покинул предателей.

Металлические цепи агрессивно звякали, гриндерсы пронзительно скрипели, и все мускулы наливались свинцовым гневом. Испугавшись, что он может обидеть священное число, нарушив график грехов, Фтор постарался остыть. Усевшись на кожаный диван с засохшими дорожками спермы, он достал из кармана «Бешеную пчёлку» и, не проверяя цвет, отправил конфету в рот. Казалось, что в душу насрали собаки. Никогда ещё Фтору не было так погано. Но, с другой стороны, может быть, действительно судьба ещё улыбнётся ему акульей улыбкой, и удача вцепиться в его губы.

Тем временем Везувий и Уроборос принюхивались к самоуверенным парнишкам.

– Как зовут? – с пристрастием спросил Везувий.

– Я Помпея, а это мой друг, Пустыня.

– Помпея, значит? – коварно улыбнулся вулкан, и буквально все ощутили, как накалился воздух.

Помпея

Помпее не раз говорили, что он похож на Курта Кобейна, но парень не любил подобных сравнений. Он вообще не любил подражания и копирования, считал, что это унижает обоих участников диады. Каждый раз, когда упоминали солиста «Нирваны», он с треском ломал карандаш или включал музыку на полную катушку. Он не мог позволить повесить на себя ярлык, ведь куда важнее создать собственный образ – уникальный и неповторимый!

Но этому чёртовому миру не нужны новые супергерои. Этому чёртовому миру подавай знакомых персов с бицепсами и голливудскими улыбками! Этот чёртов мир придумал какой-то постмодернизм, запустив круговорот идей в культуре! Глупые люди. Глупые интеллектуалы! Никак не могут начитаться комиксов. Противятся неизвестным мессиям. Упрямо не замечают выдающихся вундеркиндов двадцать первого века! Помпея давно понял, что тебя заметят только в том случае, если публично изнасилуешь Адольфа Гитлера. Или Елизавету вторую в её преклонном возрасте. Или Мону Лизу в парижском Лувре. Короче, на этом земном шарике возможна только антислава.

Удивительно, но с подобной философией Помпее удавалось не унывать. Он давно осознал своё призвание и чётко двигался к цели. Музыка всегда наполняла его жизнь смыслом и яркостью. Она скрашивала будни и озаряла стены. Только вот парню никто не посылал удивительных дарований. Если где-то в небе и существовал Бог, или Абсолют, или Сатана, то он обделил своего пасынка идеальными связками или прекрасным слухом. Всё, чего добился – он добился своими усилиями. Ни в какой музыкальной школе мальчишка не учился – родители не видели в пении перспектив. Приходилось спасался Ютубом и заочными курсами. Сначала он разучивал распевки, потом учился попадать в ноты и свято верил, что никакого таланта не существует. Бывает только упорный труд. Друзей Помпея не заводил – не домашние питомцы. Но, повстречав однажды Пустыню, крепко к нему привязался.

Пустыня

У Пустыни уже появилась лёгкая щетина, которой тот очень гордился. Отращённые волосы разваренным «Дошираком» овивали овал лица, а гибкие длинные пальцы с чересчур большими костяшками умело дёргали четыре струны бас-гитары.

Пустыня жил неподалёку от своего дружка, и поэтому они часто замыкались в гараже, где сочиняли стихи, рассказывали фантастичные истории, сражались на джойстиках или рубились в карты. Иногда выбирались в бар или какой-нибудь клуб. Словом, бездельничали, как чистокровные шалопаи или полноценные бродяги.

В гараже, их укромном мужском штабе, стоял старый небольшой холодильник, утыканный магнитами. В нём лежала заветренная колбаса и охлаждались банки пива. На отдельной полочке хранились тюбики со змеиным жиром, добытые из самой Кореи. Отчего-то у Пустыни постоянно трескалась кожа на пятках, и подошвы покрывались грубыми серыми корками, за что его Пустыней и нарекли. Регулярно, утром и вечером, парень смазывал стопы светло-коричневым гелем, надеясь, что продолжительное лечение пойдёт на пользу.

– Скоро будут как у младенца! – уверенно подмигивал он, и Помпея валился от хохота.

– Да, и мы с тобой станем всепланетными любимцами! – шутил он.

– А почему бы и нет? Мы с тобой создадим целую галактику «Млечный рок»! – оттягивался Пустыня, и брадзерс принимались раздувать свои амбиции.

Но Пустыня критиковал не только шершавые пятки, но и огромные суставы пальцев. Из-за этой особенности он не мог носить кольца. Случалось, что после примерки он часами не мог стянуть серебряное изделие, беспощадно намыливая покрасневший и опухший перст.

– Пилите уже к чёрту! – отчаивался Пустыня.

– Что? Палец?

– Какой, в жопу, палец?! Кольцо! – нервничал он, но наступал хэппи энд, и кольцо с пальцем оставались невредимыми.

Чтобы не слишком ущемлять себя в желаниях, Пустыня решил проколоть ухо и стал носить грузную фигурную серёжку.