Потерянный рай. Роман

– Не забудьте прийти в субботу, Елизавета Николаевна, иначе я сам вас приведу, – сказал Константин Витальевич.

Лебединская, внимательно наблюдавшая за ними, чуть не ахнула. Он пригласил эту учительницу в субботу, когда остальных женщин не допускают! За что такая честь? Кто она такая? Что он в ней нашёл? И руку поцеловал, как будто она королева!!

Константин Витальевич закурил у калитки, глядя вслед Елизавете Николаевне, которая уносилась вдаль лёгкой летящей походкой, постукивая маленькими каблучками. Она упархивала счастливая и независимая, счастливая от того, что не надо играть в игры, заманивая в свои сети жертву, что можно отказать мужчине проводить её и не боятся отпугнуть этим отказом и упустить его, что не нужно лезть из кожи вон, чтобы понравиться ему, что не нужно быть назойливой и с нетерпением ждать его очередных знаков внимания, как доказательство его расположения к ней, потому что ей действительно нет никакого дела до него и он ей не нужен.

****

Лиза, лёгкая, стремительная, гибкая и стройная, с тонкой девичьей фигурой, с изящным плетением и завитками пшеничных волос в аккуратной прическе, с гордой посадкой головы и смелым взглядом прекрасных серых глаз, она блистала удивительно нежной акварельной красотой и оказывала поистине магическое действие на всех мужчин и даже к своему ужасу на молоденьких мальчиков. Последние её не только не интересовали, она не замечала, что производит на них такое сильное впечатление, и была не мало поражена, неприятно поражена, когда только закончивший школу неоперившийся юноша (а Лизе было на тот момент двадцать семь лет) внезапно сделал ей предложение, ибо её саму тянуло только ко взрослым, зрелыми мужчинам.

Она не была той обычной роковой женщиной, которая сразу же притягивала к себе внимание, хотя и бывали такие моменты, когда она была особенно хороша и излучала этот магический свет, и на улице к ней подходили совершенно незнакомые мужчины и откровенно восхищались ею: «Вы очень красивы», чему Лиза неизменно удивлялась, поскольку красивой себя никогда не считала. Поэтому странно для неё было, когда она ехала в полупустой электричке и какой-то мужчина, сидевший наискосок от неё, время от времени бросал на неё быстрый взгляд и что-то быстро зарисовывал в альбомчик (по всей видимости, рисовал её портрет). Странно и необъяснимо было, когда в такой же электричке, сидевший со своей девушкой напротив неё парень долго, не отрываясь, заворожено смотрел в её лицо, пока девушка не взяла ревниво этого парня за подбородок и не повернула его голову в свою сторону, чтобы он больше так откровенно не пялился на Лизу. Но Лиза не ценила свою красоту, не признавала её и не пользовалась своим преимуществом. Не понимала она также, почему некоторые мужчины вдруг вспыхивали неудержимым похотливым желанием только с первого, а то и мимолётного взгляда на неё, кружили около неё, хотели непременно взять её за руку, а то и приобнять, горели, вставали на дыбы, не в силах совладать с собой, и теряли своё достоинство, чем вызывали у неё отвращение и глубокое презрение.

Поначалу Лиза производила впечатление очень лёгкого, весёлого и легкомысленного человека, и впоследствии удивляла своими глубокими философскими рассуждениями, очень меткими, точными замечаниями, силой ума, почти мужского ума, силой характера, огненной решительностью, смелостью и несгибаемой принципиальностью.

Ей было тридцать лет, но выглядела она как минимум на десять лет моложе, чем вводила многих в заблуждение, недоумение и шок, когда озвучивалась эта истинная цифра её возраста. В то время женщины взрослели быстро и к тридцати годам теряли свою былую прелесть, девичье изящество, лёгкость и гибкость, фигуры их расплывались и тяжелели, а выйдя замуж, погружённые в заботу о своём муже и потомстве, они переставали за собой ухаживать, одевались зачастую небрежно и тускло. К тому же купить в магазине приличную красивую одежду, да и одежду вообще, было очень трудно. В стране была острая нехватка товаров, в дефиците было всё: красивая модная одежда, обувь, еда, мебель. Вся страна бегала по магазинам, что-то доставала, тайно договаривались с продавцами и заведующими магазинов (самая завидная профессия в то время), чтобы достать чай, кофе, бытовые приборы.

В какой-то определённый переломный момент элитой советского общества стали уже не инженеры, изобретатели, архитекторы, ученые и военные, а официанты, бармены и артисты-лицедеи. Работники торговли тоже были «уважаемыми людьми» – высшая каста, знакомство с ними было очень полезным и желанным. Они сами искусственно создавали дефицит, придерживая товар, не пуская его в продажу и продавая его дороже «из-под полы» или на рынках, где уже официально цена была выше магазинных, и все эти недовложения, недоливы, недовесы были источниками их благополучия. Это была уже настоящая крепко сформировавшаяся торговая мафия, которая щеголяла в дублёнках, джинсах, благоухала французскими духами и скупала в те годы не только хрусталь и ковры, но и дефицитные книги под цвет обоев.

Если в продаже вдруг появлялась какая-нибудь интересная вещь (кофточка, сапоги, платье), это событие называли «выкинули». Стоило кому-нибудь из женщин сказать: «В универмаге выкинули туфли», и все тут же устремлялись в магазин, выстраивались в многочасовые очереди, злобно пихались, толкались, выясняя, кто за кем стоял, и совсем неважно, что туфли могут не подойти по расцветке и размеру, лишь бы отхватить эту вещь, и жизнь этих людей бурлила, кипела и наполнялась смыслом, это было похоже на игру, а стоять в очереди – это была целая наука. Любая мелочь могла стоить потери места. Нужно было многое предусмотреть и рассчитать – где стоять, когда стоять, а главное зорко следить, чтобы никто не проник без очереди. А уж выяснение, кто за кем стоял, перерастало в склоку и хоть как-то развлекало это скучное, многочасовое выстаивание. Те, кто имел деньги и хотел одеться стильно и красиво, приобретали («доставали») необычные заграничные вещи на «чёрном рынке» у так называемых фарцовщиков. Фарцовщиками в основном были молодые люди, студенты. Они выменивали или перекупали модный дефицитный товар у иностранных граждан или у тех, кто по долгу службы мог выехать за пределы страны и там приобрести заграничную одежду, технику, книги и пластинки с записями модных музыкальных групп. Конечно, несмотря на дефицит, голым или в рванине никто не ходил, на улицах не было бездомных, нищих и безработных, да и время было на редкость стабильно-надёжным, душевным и спокойным.

Лиза получала 110 рублей в месяц и почти половину зарплаты (40 рублей) она отдавала за квартиру. От школы, правда, Лизе выделили комнату в многонаселённой коммунальной квартире, но жить там было не выносимо: грязь, тараканы, даже мыши, большое количество народа; дети и взрослые в своей безалаберной жизни ложились спать довольно поздно, шумели, ссорились, и Лиза, привыкшая к абсолютной тишине, не могла уснуть, а на утро просыпалась разбитая и измученная; туалет и ванная комната зачастую были заняты, особенно по утрам, из общего холодильника, стоявшего на кухне, не один раз пропадали её продукты, а купить маленький холодильник, чтобы поставить его в свою комнату, ей не удалось. Лиза нашла на окраине города маленькую квартирку, которую сдавала пенсионерка, сама она жила в семье сына, а деньги от сдачи квартиры отдавала сыну, не желающему утруждать себя тяжёлой работой. Квартира была очень мрачной, неуютной, холодной и сырой, находилась она на втором этаже деревянного очень древнего дома в тени высоких, густых деревьев, окна выходили на северную сторону, и в помещении никогда не было солнца. Лиза сделала косметический ремонт: соскоблила старую краску с деревянных рам, ошкурила их наждачной бумагой (работа очень тяжёлая и кропотливая) и покрасила белой краской, стены оклеила светлыми весёлыми обоями в мелкий цветочек. Купила калорифер, чтобы обогревать комнату, здесь даже жарким летом было прохладно и сыро.

Стиральная машинка в то время была редкостью, поэтому постельное бельё Лиза сдавала в прачечную, опять же не жалея на это денег, чтобы не тратить время и не портить руки тяжёлой стиркой. Сложнее было с починкой крана и унитаза, которые постоянно протекали, и с розетками, которые опасно искрили. Можно было обратиться в Жилищно эксплуатационную контору (ЖЭК) и вызвать слесаря-сантехника и электрика, но они в большинстве своем приходили почему-то нетрезвыми и за свою плохо сделанную работу обычно выклянчивали «трёшку» (три рубля), хотя и получали за это зарплату и не имели права брать с населения деньги. Пришлось обратиться к мужу соседки. Он выполнил эту работу неплохо, но и деньги взял не малые.

В магазине тканей Лиза покупала отрезы тканей, которые стоили намного дешевле, сама кроила и шила себе платья, костюмы, блузки, юбки и даже пальто, шила она так же и для своей подруги Ксении Лебединской, а та в свою очередь вязала очень красивые свитера и платья. На еду денег уходило не много, Лизе не нужно было ежедневно кормить свежеприготовленными блюдами мужа и детей, а сама она в еде была неприхотлива и ела мало: с утра овсяная каша, днём – суп, который она варила один раз на неделю, а вечером – кефир с чёрным хлебом, летом меню можно было разнообразить салатами и фруктами. Не обременённая бытовыми, семейными проблемами Лиза не была так замотана, как остальные женщины, и оставалась по-прежнему лёгкой и в чём-то беззаботной.

****

Лиза была очень влюбчива. Ей нужно было это постоянное чувство влюблённости, как воздух, как сама жизнь и смысл этой жизни, она питалась этим как манной небесной, но это была платоническая влюблённость, никак не связанная с плотскими утехами, и предмет её невинных увлечений мог даже не знать о Лизином существовании. Она влюблялась уже с двенадцати лет, влюблялась не в признанных красавцев своего класса, за которыми бегали все девчонки, а в мужчин намного старше её. Она нуждалась в отцовской любви, любви сильного человека, она хотела опереться на взрослого мужчину, почувствовать его заботу.

При этом никак нельзя было сказать, что Лиза была холодна и абсолютно не чувственна. Согласно законам природы уже в двенадцать лет у неё был этот естественный прилив сексуальной энергии, невероятно мощный, раздирающий, невыносимый; огонь горел, но он никак не был связан с кем-то из тайно-возлюбленных и направлен на какой-то определённый объект, он возникал и развивался не зависимо от её платонических влюблённостей.

В шестнадцать лет, в пору всеобщего девичьего цветения она уже хотела иметь семью, мечтала о муже, детях, впрочем, как и все девочки её возраста, но её не замечали и не воспринимали всерьёз. Лиза была еле распустившимся неразвитым бутоном, она ещё не повзрослела ни внешне, ни внутренне, ибо выглядела намного моложе своих лет и была ещё для всех маленькой девочкой, несмотря на её очень серьёзные внутренние устремления и крайне серьёзное отношение к жизни. А она влюблялась во взрослых мужчин, для которых она была несмышлёным младенцем, она тихо страдала, мучилась от ревности и отсутствия взаимности.

Только к двадцати пяти годам на Лизу начали обращать внимание, принимая её при этом за очаровательную пятнадцатилетнюю девочку, только к двадцати пяти годам она осознала, что притягивает мужчин, правда не понимала чем, ибо не признавала и не понимала своей красоты, ей с детства долго внушали, что она очень некрасива. В двадцать пять лет она ещё оставалась ребёнком, хотя и очень серьёзным ребёнком, в ней странным образом сочеталась эта детскость и суровая чопорность. Оставшись в двенадцать лет без семьи, она не насладилась ролью маленькой своенравной дочери, чьим капризам потакает любящий отец, она застряла на этой стадии развития с острым желанием дополучить заботу и внимание взрослого мужчины.

По странному стечению обстоятельств её притягательная для мужчин сила и природное очарование сочетались со строгими моральными принципами, укоренившимися в ней с детства и не допускающими разгульный образ жизни и отношений с мужчинами вне брака. Но все, буквально все хотели сделать её своей любовницей при том, что она, хотя и щедро наделённая чувственным началом, никогда не была женщиной лёгкого поведения, а напротив, была на редкость даже для того времени целомудренна. Она и восемнадцать лет привлекала внимание мужчин, и была поражена, когда молодой двадцатилетний парень, который по всем своим признакам не относился к банальным ловеласам, буквально как два дня тому назад отгулявший на своей свадьбе, хоть и робко, но не двусмысленно с явно похотливым намерением без каких-либо объяснений, без малейшего намёка и признаний в каких-либо чувствах, без предварительных ухаживаний, да просто безо всяких слов протянул к ней свои руки только потому, что в нём вдруг взыграло это животное сиюминутное желание. Лиза с недоумением отстранилась от него. Да как это возможно?! Как этот новоиспеченный, с пылу, с жару, как горячий блин со сковородки, муж своей жены, который должен быть всецело поглощён этими новыми для него отношениями и своей избранницей, не успевший отойти от своего ещё не остывшего брачного ложа, может присматриваться к другим женщинам? Или, может, это она обладает каким-то ей самой неведомым притяжением и вызывает эти порочные, похотливые чувства у всего мужского населения? Это была просто насмешка судьбы или природы, какой-то странный, необъяснимый рок. Лиза этому страшно противилась, считая подобные отношения для себя неприемлемыми и оскорбительными, а пользоваться мужской слабостью для достижения корыстных целей Лиза не умела и принципиально не хотела, да к тому же была очень брезглива и представить себе не могла, что без хотя бы физического влечения можно позволить прикасаться к себе. Она была личностью, она была человеком, она не была одним из тех обязательных атрибутов в перечне мужских забав: охота, пьянка, баня, девочки. Она себя уважала. Она стремилась выйти замуж и сохранять своему мужу верность, она могла быть очень верной женой, но судьба распоряжалась по-своему.

Поскольку в школе Лиза училась плохо, в институт она поступила только с третьей попытки, проработав до этого три года в тоскливой болотной тиши библиотеки, и только в двадцать пять лет по окончании педагогического института, отучившись на факультете литературы и русского языка и поступив на работу в редакцию журнала, она наконец вступила во взрослую жизнь, при этом оставаясь чистой, наивной девочкой. Хотя большинство мужчин по-прежнему относились к ней как к ребёнку, её уже начали замечать и оказывать ей внимание. И первым из её серьёзных поклонников был личный водитель главного редактора. Он был разведён и старше Лизы на двадцать лет, и казался ей очень взрослым мужчиной, даже через чур взрослым, разница в летах была всё-таки очень большая, а учитывая Лизину незрелость в её двадцать пять лет – эта разница была просто огромная. Но с ним ей было легко и весело, с ним она вела себя, как маленькая смешливая девочка. Всерьёз Лиза поначалу его не воспринимала, но поскольку на тот момент рядом других претендентов, кроме ещё одного настойчивого, но уже женатого мужчины, не было, она сама вдруг увлеклась этим водителем. Это было её первое близкое столкновение с мужчиной.

В Александре Ивановиче Филимонове, так его звали, её привлекла взрослость, лёгкий нрав и физическая мужская притягательность. По иронии судьбы он был первым человеком, которого она встретила в длинных коридорах редакции и именно к нему Лиза обратилась с вопросом: «Как пройти в отдел кадров?». Она тогда запомнила его потому, что он был очень похож на известного американского актера: не красавец, с узким татарским разрезом глаз, с широким носом, но очень притягателен своим мужским духом, сдержан, немногословен, подтянут и хорошо крепко сложен.

Она всегда ждала его весёлого, шумного появления в редакции, его шуток, его вопроса «Ты скучала по мне?», на который она в ответ неизменно, показывая свою независимость, фыркала: «Ну вот ещё», его неистощимую коллекцию прозвищ, с которыми он обращался к ней: «принцесса», «мадемуазель», «мышка», «мышатина», его полушутливой фразы «Давай поцелуемся».

– Володю (молодой сотрудник редакции) поцелуйте, – резво отвечала Лиза.

– Я что, голубой?

– Не знаю.

Иногда они ссорились, но не всерьёз, так же легко и весело; резвились словно дети. Она вставала на дыбы и бешено, панически ревновала, когда он весело, непринуждённо и кокетливо общался с другими женщинами или просто пялился на проходящих по улице красоток и даже обращал на них Лизино внимание: «Глянь, глянь, какая идёт». «Ничего особенного», – кривила губки уязвлённая Лиза, яро сгорая от ревности, но не показывая виду. Когда главный редактор брал Лизу на встречи с именитыми авторами произведений, возивший их на машине Александр Иванович бросал частые взгляды в зеркало заднего вида на Лизу, которая всегда сидела позади него. Лиза чувствовала эти взгляды, но делала вид, что не замечает их, а сама потихоньку, незаметно поглядывала на него, на его затылок, на его руки на руле. Если Лиза садилась не на своё привычное место, а наискосок от водителя, он тут же перенастраивал зеркало и наводил на неё. Ревность её утихала, она понимала, что имеет власть над ним и преимущество перед другими женщинами.

Особенно нравились Лизе долгие загородные поездки: скорость, бескрайние просторы, обилие солнца, цветущие поля и эти бесконечные тайные подглядывания друг за другом. Лиза была по-детски беззаботно счастлива. Иной раз в силу своей срочной занятости (с капризной, требовательной любовницей) главный редактор отправлял Лизу на встречу с авторами одну, предоставляя ей свою служебную машину, и Лиза, окрылённая своей самостоятельностью, вмиг становилась очень важной и серьёзной. Она чувствовала себя королевой на своей личной машине и с личным шофёром. Впрочем, эта королевская спесь быстро с неё слетала, они опять шутили, смеялись и забавлялись. Александр Иванович угощал её, протягивая кулёк с шоколадными конфетами, Лиза, очень любившая шоколад, щупальцами запускала туда руку и хватала несколько штук сразу. «Э-э-э, куда целый мешок схватила?» – возмутился Александр Иванович. На следующий день Лиза купила для него триста грамм шоколадных конфет, но поскольку он с утра уже куда-то уехал с главным редактором, а Лизе тоже нужно было уезжать по заданию редактора, она оставила эти конфеты секретарше с запиской: «Отдайте конфеты Александру Ивановичу, чтобы он больше не жадничал». Когда Лиза вечером появилась в редакции, к ней подошёл Александр Иванович:

– Слышь, чтобы ты не думала, что я жадный, я эти конфеты раздал.

– Ах так. Тогда я в следующий раз два килограмма вам куплю.

Лиза была человеком слова, даже брошенное в шутку обещание она всегда выполняла. Шоколадные конфеты стоили дорого (десять рублей за килограмм), тем более для Лизы с её небольшой зарплатой начинающего специалиста, но она не пожалела денег. Когда на следующий день она принесла и вручила Александру Ивановичу два килограмма конфет, он обалдел:

– Зачем ты столько купила?!

– Чтобы вы подавились от своей жадности, – весело ответила Лиза.

– А я не подавлюсь, у нас вода есть.

Но это солнечное, беспечное счастье вдруг рухнуло в чёрную бездну, внезапно и навсегда. Когда Александр Иванович однажды попытался обнять её, Лиза, хотя и почувствовала впервые эту сладость соприкосновения с мужским сильным телом, застеснялась тогда такого непривычного и открытого для неё выражения чувств, к тому же она опасалась, что их могут увидеть, и слабо, неуверенно отстранилась от него. А он вдруг позволил себе пошлую, оскорбительную выходку, какую в её представлении позволяют только в отношении гулящей девки и никогда в отношении порядочной женщины, даже если у мужчины с ней уже глубоко интимные отношения, настолько Лиза была стыдлива, невинно чиста и романтично настроена. Лиза среагировала мгновенно: в порыве горячности, не раздумывая, со всего размаху ударила его ногой. Удар пришёлся по ляжке. Филимонов отряхнул свою брючину от следа её обуви и с недоумением спросил: «Что?». «Иди к чёрту», – рявкнула в ответ Лиза. Вместо того, чтобы извинится, Филимонов обиделся, обиделся по-детски и после этой ссоры к ней не подходил, даже демонстративно сторонился.

Не умела Лиза надевать маску равнодушия, включать стервозную женщину, резко разрывать отношения с мужчинами и легко завязывать другие, не её это была роль, она ещё цеплялась коготками за свою призрачную, ускользающую мечту, она ещё на что-то надеялась. Лиза ещё пыталась примирится с Филимоновым, но он, глубоко оскорблённый, гордо отвергал любые её робкие унизительные попытки примирения, всё так же ломался и даже назло ей завёл себе любовницу, открыто с ней появлялся в редакции, чтобы подразнить Лизу, и усиленно делал вид, что безмерно счастлив. Их совместные служебные поездки были для Лизы теперь мучительной пыткой. Филимонов брал с собой свою любовницу и та садилась рядом с водителем, хотя не имела никакого отношения ни к этой работе, ни тем более к этой служебной машине. У Лизы не было ни уверенности, ни сил, чтобы возражать против такого нарушения, она садилась на заднее пассажирское сиденье и с тоской смотрела на его затылок, почему-то нестерпимо хотелось погладить его по волосам. В своём желании прикоснуться к нему она, выходя из машины, мнимо споткнулась и взяла его за руку, чтобы устоять, но он заметил эту её наивную уловку, одёрнулся и самодовольно спросил: «Что ты за меня хватаешься?». Обиженная Лиза больше к нему не приближалась.

Напрямую они уже не общались, только через секретаршу: «Скажите Лизе, что я жду её в машине», «Передайте Александру Ивановичу, что я поеду на метро», так же через секретаршу Лиза передала для него подарок на его день рождения – забавную игрушку в виде первобытного человечка, внешне очень похожего на Александра Ивановича.

Их размолвке были рады два заинтересованных лица: секретарша, очень не равнодушная к Александру Ивановичу, и тот женатый мужчина, который всячески обхаживал Лизу с первого же её рабочего дня в редакции.

Лиза тихо мучилась, ревновала, страдала, худела; похудела так, что щёки ввалились, оставляя резкие тени на лице. Возвращаясь каждый вечер после отшумевшего рабочего дня домой, она стояла в вагоне метро вплотную к дверям, чтобы никто не видел её лица, и смотрела сквозь слёзы в черноту туннеля. Странно и страшно было от того, что всего лишь одно неверное движение, поступок, слово – и два человека навсегда непримиримые враги. Вспоминая его шутливые к ней обращения «мышка», «мышатина», Лиза плакала, чувствуя своё бессилие что-либо изменить, предотвратить, исправить в своей судьбе, переломить ход событий, что от неё, от её воли уже ничего не зависит и только мстительно думала: «Отольются кошке мышкины слёзки».

Александр Иванович тоже мучился, несмотря на наличие любовницы, сник, сильно сдал, не стало в нём прежнего задора, перестал шутить и даже однажды обмолвился о том, что не хочет жить, но так и не сделал взрослого поступка – не подошёл, не поговорил с Лизой, спокойно и мудро, не повинился, а может быть он искренне считал себя невиновным и предпочёл страдать дальше.

Лиза потом осознала, что ни интеллектом, ни умом Филимонов не обладал, был достаточно по-мужицки грубоват и единственным его преимуществом был возраст. Но и тут выяснилось, что он только выглядел взрослым мужчиной, а на самом деле так и не повзрослел, и в семейной жизни он будет таким же ребёнком, слабым и беспомощным, будет ссорится, делать пакости, не извиняясь за них, обижаться, долго дуться, как капризное избалованное дитя, и ожидать от неё разрешения конфликтов и примирения. Когда Лиза увольнялась и они в последний раз случайно встретились во дворе редакции, он демонстративно шарахнулся от неё куда-то в сторону, это было совсем по-детски глупо.

Но тогда она уже накрепко привязалась к нему, привыкла к его знакам внимания, и их отношения разорвались по живому, не успев толком начаться и завершиться, и эта незавершенность долго отзывалась болью для обоих. Он не был её мужчиной, они были из разных миров, но после этого так и не состоявшего, и так резко, внезапно оборвавшегося романа с серьёзными для обеих сторон намерениями потянулась цепь глупейших, роковых для Лизы ошибок с её судорожными метаниями в поисках утешения и успокоения своего женского самолюбия. Если бы они поженились, то скорей всего она рано или поздно ушла бы от него, вполне насытившись и разочаровавшись в семейной жизни, которая на фоне скучных, серых будней и нерешённых бытовых проблем, превратилась бы в склоки и скандалы из-за несходства характеров двух несозревших людей, а она превратилась бы в обычную сварливую жену, которая каждый день пилила бы мужа, и всё потому, что они никак не смогли бы достигнуть согласия. Это расставание для Лизы, уставшей от ссор, обид, непонимания и глупой детской гордости, было бы не так болезненно, она бы успокоилась и не терзалась этим навязчивым желанием во что бы то ни стало выйти замуж.

Чтобы отвлечься от этой драмы, от своих переживаний Лиза приняла ухаживания женатого мужчины, тоже Александра, старше её на двенадцать лет, но внешне совсем не привлекательного, плешивого, с расплывшейся рыхлой фигурой, с неприятным мягким как будто женским смехом и какой-то мягкой кошачьей вкрадчивостью. Ей нужно было только дружеское общение, поддержка, она ведь была совсем одна, без семьи, без родителей, без близкой подруги, а ему натерпелось затащить её в постель, и не было никакого дела до её переживаний, их интересы явно не совпадали. Он просил её говорить ему «ты» и по имени, а не по имени-отчеству и на «вы», но Лиза не могла преодолеть этот барьер. Он казался ей очень взрослым, а она чувствовала себя перед ним девочкой, да и воспитание не позволяло сразу же с первого знакомства обращаться на «ты», а тем более к коллегам по работе, и тем паче к вышестоящим по должности. Лиза в разговоре с ним вообще стала избегать местоимения «ты» или «вы» и прямого к нему обращения по имени. Он это заметил и вновь попросил его называть по имени и на «ты». С трудом, но Лизе пришлось выполнить эту просьбу. Всё-таки это должно происходить естественно, без принуждения.