Пренебрежимая погрешность

Алексей Сковородников вновь установил свой фантом рядом с холовским в каюте Ника Улина, чтобы вместе наблюдать за процессом проникновения в неведомое.

– Пока действуют по первоначальному плану, – заботливо проинформировал его хола. – Готовятся начать самое обыкновенное, без дополнительных искусов механическое бурение – даже ультразвуковые предвестники убрали. Заготовлен шахтерский щит стандартной конструкции. Номинальная скорость прохода любых скальных пород на планетах земной группы – десять километров в час. В два раза больше скорости обычного пешехода. Из людей, разумеется. Мы, холы, редко когда ходим. Либо бежим, либо используем какое-либо транспортное средство.

Алексей Сковородников видел, как размытые – из-за огромной скорости вращения, выпадающей за пределы возможностей человеческого глаза, – массивные режущие головки соприкоснулись с идеально ровной поверхностью «ядра». Углубились сантиметров на десять и… застыли, нервно дрожа.

Что произошло?

Скорость вращения и сила давления буров остались прежними. Изменились параметры среды – квантит вдруг резко повысил прочность.

– Так, не режется. Перешли в другой режим – с перфоратором.

Проходческий щит углубился еще на несколько сантиметров и вновь застыл. Шахта вдруг окуталась паром.

– Подали жидкий гелий для охлаждения, – не преминул пояснить Яфет. – Усиливают давление на буры и скорость их вращения.

И без его комментариев информации, выдаваемой на экраны, было достаточно, чтобы понять что к чему. «Проникатель», покосившись чуть более первоначального, вибрировал от перенапряжения. Один из якорей немного поддался вверх.

– Кончен бал и спеты песни, – ввернул хола сковородниковское выражение. – Все режущие головки стерты в пыль. Сейчас будут поднимать щит.

Ник Улин, не обращая внимания на висевшие у него над головой фантомы, лихорадочно работал. Анализаторы, установленные на проходческом щите, выдали длинные колонки цифр о параметрах оболочки «ядра». Теоретики развязали очередную дискуссию, творя колонны формул и редкие непонятные слова-междометия. Судя по одобрительным возгласам, они приходили к единодушию. Реагируя на десятое, наверное, требование Яфета пояснить происходящее, квартарец сказал:

– На глубине восемнадцать сантиметров квантит приобрел немыслимые прочностные характеристики. Ни сверлить, ни даже отколотить кусочек не удавалось. Но нельзя всюду быть несокрушимым. Теплопроводность участка поверхности «ядра», что в нашей шахте, позволяет с успехом применить плазменный резак. Сейчас сменят рабочую головку, и прожгут эти несчастные пять метров.

– Почему пять, а, например, не десять? – недоуменно спросил Сковородников.

– Ну… потому, что зона адаптации мала… В общем, так следует из общетеоретических соображений. Квантит мы делать не умеем, но физика есть физика. Глубинные взаимосвязи, вскрытые ею, еще никто не отменял.

– Чудно!

– Да, чудно, – согласился Яфет.

– Подобные выводы есть результат, как говорил Илвин Ли, высшей ступени научного анализа, иногда называемой логикой парадоксов – некорректное решение некорректно поставленных задач, – рассеянно прокомментировал Ник Улин. – Ценность и важность любой новой теории прямо пропорциональны количеству порождаемых ею вопросов, не имеющих однозначного ответа. Представьте себе такую картинку: познавая природу, с каждой новой открытой закономерностью мы словно поднимаемся на один шажочек вверх на гору, с которой открывается лучший вид. Пока еще поднимаемся… а вот когда начнем опускаться в долину, что тогда? И начнем ли когда опускаться… Все, начали прожиг.

Из сопла хищно выросло жало факела раскаленной до миллионов градусов плазмы и коснулось матово черной поверхности «ядра». Легко двинулось на пять, десять… двадцать сантиметров… И остановилось, внезапно обессилев. Истечение плазмы прекратилось. Сбоку высунулись штанги анализаторов, коснулись поверхности «ядра» и застыли, недоумевая.

– Вот это да! – воскликнул Яфет. – Никогда не думал, что могут быть материалы с такой огромной теплопроводностью.

– Новая метаморфоза. Квантит опять резко изменил свои свойства. Сейчас тепло, что мы подводим к поверхности, практически мгновенно растекается по всей массе оболочки. Греть ее придется очень долго. Только вряд ли когда согреем… Скорее поджарим сперва «Проникатель», затем весь Шар. Мала скорость частиц плазмы: они мешают самим себе. Пора заканчивать неудачный эксперимент.

Словно ожидая слов Ника Улина, шахта вновь окуталась облаком гелия, охлаждаясь. Ученая общественность экспедиции открыла дебаты в поисках выхода из тупика. Надо же: преодолеть невообразимо огромное расстояние и споткнуться о пятиметровую преграду! Положение экспедиции было столь унизительным, что раздались даже предложения взломать оболочку «ядра» гипергравитационным взрывом. Горячие головы немного охладили расчеты, показавшие, что в таком случае мало что сохранится внутри «ядра». Да и весь Шар может распасться.

С учетом последних данных анализаторов построили новые математические модели, показавшие, что квантит поддастся лазерному излучению.

Смена рабочей головки и аккумулирование энергии заняло несколько часов. «Проникатель» включил лазер, когда по внутрикорабельному времени было за полночь. Прожиг длился всего несколько секунд, за которые квантитная оболочка из темно матовой превратилась в зеркальную, полностью отражающую бьющий в нее поток лучистой энергии.

Лазер также оказался бессильным.

На «Элеоноре» воцарилась растерянность. Никто не мог предложить плана дальнейших действий. Отправили к Шару лабораторный модуль для исследований квантита на месте с пятью астронавтами на борту. А пока, до получения новых данных, решили поставить громкую точку в неудачной эпопее проникания внутрь «ядра» – прострелить оболочку пенетратором, разогнанным до высокой скорости с помощью электромагнитного ускорителя.

– Возможно, снаряд и успеет преодолеть эти жалкие метры оболочки, пока квантит в очередной раз не изменит свои свойства, – сказал Ник Улин тоном, будто бы заранее оправдывающим будущую неудачу. – Никогда нельзя терять надежды. Вдруг нас ждет неожиданный успех? Но на всякий случай я бы подстраховался, объявил бы чрезвычайное состояние: после пробития изменится топология квантитной сферы – могут возникнуть эффекты, предсказать которые невозможно.

«Проникатель» максимально удлинил свои ножки-штанги и опустил в шахту направляющую шину. Температура окружающей среды была низкой, и получение огромного тока для разгона снаряда не вызывало технических трудностей – в обмотке использовали сверхпроводящие материалы. Требовалось лишь накопить достаточную энергию.

После нескольких часов зарядки мощных конденсаторов прозвучал сигнал готовности к выстрелу. Весь состав экспедиции прильнул к экранам. В звенящей тишине черной змеей прошелестел по всем, наверное, отсекам «Элеоноры» шепот Ника Улина:

– Я бы вернул лаборантов на корабль. Мало ли что может случиться при прорыве оболочки…

И словно в ответ прозвучал выстрел. Сковородников заметил лишь мгновенную тень, ударившую в одну из штанг-ножек «Проникателя» и почти переломившую ее.

– Рикошет! – вскричал Яфет. – Отскочив, снаряд задел опору. Но вроде бы не перерубил ее. Повезло.

– Как посмотреть, – пробурчал Ник Улин. – Главная-то задача – прорвать квантитную оболочку – не выполнена. Ну, да ладно, за сутки-двое, пока будем решать, что делать дальше, опора успеет восстановиться. Что ж, перерыв.

8. Удар

На следующий день, когда они завтракали, Ник Улин озвучил Яфету основной вывод длившейся почти сутки научной дискуссии:

– Квантитная оболочка Шара представляет собой единое целое. Создатели ее реализовали довольно простой, но действенный механизм обратной связи, делающей их детище неприступным. При преодолении некоей пространственно-временной ячейки определяется природа сил, за счет которых внешнее тело проникает в оболочку, и соответствующим образом изменяются физические параметры квантита. Светим на него лазером – он становится зеркальным, отражая падающий лучистый поток. Начинаем бурить – становится сверхпрочным. Подводим тепло – оно мгновенно растекается по всему объему оболочки. Поскольку квантовые силы первичнее, наши витаматериалы не могут достичь сравнимых ни прочностных, ни теплопроводных характеристик.

– Размеры этой ячейки вычислили? – важно спросил Яфет.

– Да, и довольно точно. Двадцать пять сантиметров на три секунды.

– Какие-то странные цифры.

– Объяснений, почему они должны быть именно такими и никакими иначе, высказано много. Посмотри материалы группы теоретиков.

– Все равно не понимаю, почему сантиметры на секунды.

– Ох, дорогой мой. Читай школьные учебники. Еще Аристотель, разбирая апории Зенона «Ахиллес и черепаха», «Летящая стрела» и другие, строго логически вывел, что время и пространство единородны. Единосущны. Разница между ними лишь в том, что пространство уже реализовалось. А время – еще только реализуется.

– Как это – единосущны?

– Могут быть измерены в одних и тех же единицах. Скажем, температуру мы меряем в градусах, а вес – в килограммах, и нельзя складывать градусы и килограммы. Соответственно, температура и вес – разные характеристики, соизмерять их неправильно ни при каких обстоятельствах. А время с пространством можно соизмерять, складывать. Как, например, вес железа и ваты. Понятно?

– Э-э, – протянул Яфет.

– Аристотель имел огромный авторитет. Каждое его слово, каждая мысль обсуждались множество раз на все лады. Тем не менее, его вывод о единородности пространства и времени лежал втуне более двух тысяч лет. Только в двадцатом веке, в результате совершенно иных рассуждений пришли к такому же умозаключению и ввели в науку так называемый пространственно-временной интервал.

– Значит, никакой возможности прорубиться внутрь «ядра» нет? – ушел от скользкой темы Яфет.

– Не видно. Вероятно, придется идти на крайние меры – взрывать. По обломкам, однако, мало что можно будет сказать, что было там внутри. Проблема – как при этом сохранить целостность всего Шара…

Да ясно же, что надо делать, пронзило Алексея Сковородникова понимание вместе с чувством единения с чем-то огромно правильным. После пребывания в надпространстве такие ощущения стали возникать довольно часто. Даже чаще, чем когда-то в прошлом.

– А что мешает быстренько менять тип проникающей головки? – спросил он. – Пробурили двадцать четыре сантиметра за две с половиной секунды, включили лазер, затем плазмой вдарили, потом снова сверлом.

Ник Улин застыл с открытым ртом.

– Э-э… эта… голь на выдумки хитра, – вставил Яфет сковородниковскую приговорку. – А что, Лешик вроде бы дело говорит.

– Честно говоря, подобная мысль ни у кого, кто занимался проблемой преодоления квантита, не возникала, – произнес Ник Улин, поднимаясь. Каша его осталась недоеденной, какао – недопитым. – Пойду я, напрягу народ.

Весь день шли обсуждения. Выдвигались и отвергались теории, вызывающие резкую критику или восхищение. Проводились сложные расчеты, подтверждаемые или опровергаемые грубыми оценками. В конце концов конструкторам было выдано устроившее их техническое описание проникающего устройства. Дальнейший процесс пошел результативнее. Часа три ушло на конструирование и изготовление нового устройства в корабельных мастерских и чуть больше – на доставку и установку на «Проникателе».

Ключевой эксперимент начался за час до обеда.

Алексей Сковородников привычно установил свой фантом над головой Ника Улина рядом с объемным изображением Яфета. Длительное молчание – говорить было не о чем перед грандиозностью транслируемой картинки с поверхности Шара – прервал хола:

– Хорошо идет. Пройдено более четырех метров. Сейчас увидим, что там внутри…

Внезапно экраны потухли. «Элеонора» еле заметно встряхнулась.

– Что такое? Что такое? – забеспокоился Яфет.

Ник Улин молчал. Но вид его не предвещал ничего хорошего.

Несколько минут прошло в томительном ожидании. Внутренние системы связи работали в обычном режиме, но отказали все внешние сенсоры за исключением базовых навигаторских, показывающих распределение гравитирующих масс в ког-зоне звездолета. Замолкли многочисленные космические аппараты, ранее отправленные с «Элеоноры» по различным причинам. С них, в частности, шла трансляция о работе «Проникателя», в данный момент находящегося на противоположной, невидимой со звездолета стороне Шара. Экспедиция оказалась ослеплена.

На «Элеоноре» повисло тревожное молчание. Паники не было, сигналы тревоги не звучали. Однако экипаж подобрался, исчезли улыбки.

Минут через десять пришло сообщение с «Посла». Автомат сообщал, что подвергся мощной хадрайверной атаке. Все периферийные устройства, включая двигатели, выведены из строя, сохранилась только особо защищенная центральная часть. Передать более полную информацию о внешней среде он сможет только после выращивания новых датчиков. Поскольку его орбита неустойчива, прогнозируемая продолжительность его существования составляет не более десяти суток.

– Ничего не пойму! – переживал Яфет. – Какой хадрайвер?! О чем вообще речь?!

– Вероятно, имеется в виду энтропийный удар со стороны Шара.

– Это как?

– Погоди, скоро узнаем.

Первыми стали восстанавливаться телевизионные датчики ближнего обзора.

– Качество изображения упало, – посетовал Яфет. – Все небо в бурой дымке. Будто в тумане летим.

– Так оно и есть, – отозвался Алексей Сковородников. – Глянь, какой стала шкурка «Эли». Из гладкой превратилась в шершавую. Отслаивается. Самый верхний слой обшивки, наверное, весь слез.

– Только что около нас находилось более сотни наших аппаратов. Ни один не отвечает. За исключением «Посла». Ну и ну! А как же лабораторный отсек… там же люди. Что с ними сталось? Пять человек…

Та же мысль, по всей видимости, обеспокоила и руководство экспедиции. «Элеонора» включила реактивные движки, чтобы быстрее оказаться на той стороне Шара, где был десантирован лабораторный модуль.

– А еще «ягуар» у нас в полете, – напомнил сам себе вслух Яфет.

Понемногу восстанавливались телескопические сенсоры дальнего обзора. На демонстрационных экранах появилось изображение того, что стало с приемным экраном – вместо однородного облака какое-то хаотичное месиво.

Минут через пятнадцать открылось место посадки лабораторного модуля. Компьютерные программы обработки данных мгновенно «разложили» возникшее изображение человеческой конструкции по множеству составляющих и ракурсов. Покореженная башенка. Зияющие многочисленными дырами, словно истлевшие стены… было очевидно, что жизнь из нее давно ушла.

Скорбный вздох пронесся по отсекам огромного корабля.

– Унылое зрелище, – не выдержал молчания Яфет. – Видел я как-то результаты опытов по старению технических устройств. Шар проводит их в тысячи раз убедительнее.

Ник Улин не отвлекался от экранов, выдающих аналитическую информацию.

Сенсорам звездолета открывались новые участки поверхности Шара.

То, что раньше называлось «Проникателем», сиротливо лежало, скукоженное, на боку. Рядом из отверстия в оболочке «ядра» бил мощный фонтан газа. У отверстия были абсолютно гладкие стенки глубиной в пять метров десять сантиметров, диаметр его был таким же. Фонтан газа с высоты в сотню метров превращался, охлаждаясь, в поток мельчайших твердых частиц, медленно осаждающихся на поверхность Шара. Кое-где намело уже высокие сугробы.

– Возможно, экипаж «ягуара» все еще жив, – неожиданно сказал Ник Улин. – Все зависит от того, какие работы проводились в момент энтропийной атаки.

– Что это такое – энтропийная атака? – спросил Алексей Сковородников.

– Скачкообразное снижение упорядоченности, – ответил Яфет, – хаотизация, ускорение старения. Мы умеем это делать на микроуровне. Устройства специальные есть. Хадрайверами называются. С моими мозгами мне приходится держаться от них подальше.

– На уровне квантовых взаимодействий – да, мы умеем вносить хаос, – сказал Ник Улин. – Но на макроуровне, согласно современным научным представлениям, энтропийная волна невозможна…

После некоторой паузы Сковородников то ли спросил, то ли высказал утверждение:

– Стало хоть ясно, что возраст Шара не десять миллиардов лет, а какой угодно.

– Да, одну загадку нам уже удалось разгадать, и это хорошо, – рассеянно сказал Ник Улин, поглощенный наблюдением за полетом только что запущенного с «Элеоноры» разведывательного космоплана. – Параметры среды вошли в норму. Надо срочно отправлять спасателей к «ягуару». Пять человек мы уже потеряли.

9. Растерянность

Никогда полеты в космос не будут для человека легкой прогулкой, утвердился в горькой истине Алексей Сковородников. После энтропийной атаки из Шара звездолет представлялся ему хрупкой скорлупкой, игрушкой для грозных космических сил. Прежний восторг «Элеонорой», перебирание в памяти миллиардов тонн ее массы, количества лошадиных сил двигателей, восхищение возможностями управляющих компьютеров сменилось ощущением неопределенной, постоянно подстерегающей опасности. Они оказались один на один с враждебным миром, готовящим очередную смертельную ловушку, и не в силах уклониться от нового неожиданного удара.

Размеренная жизнь первых дней полета окончательно сменилась лихорадочной работой. События разворачивались, как картинки в калейдоскопе.

Вначале все силы были брошены на расконсервацию и подготовку к полету второго «ягуара» для вызволения из беды экипажа первого. Технические устройства такого класса не доверялись компьютерам, должны были быть пилотируемыми. Яфет вызвался добровольцем. Несмотря на конкуренцию со стороны всех без исключения космодесантников, его кандидатура победила. Опыт и навыки перевесило одно обстоятельство: физические данные.

Старт Яфетовского «ягуара» Алексей Сковородников и Ник Улин наблюдали из своих кают. Хола категорически отверг попытки каких-либо прощаний.

За останками астронавтов, погибших в лабораторном модуле, был отправлен специальный космоплан. Траурная церемония заложения негэнтропийных саркофагов с телами в ритуальный отсек длилась больше часа.

А затем вся «Элеонора» превратилась в площадку для жарких обсуждений. Процесс старения материалов и технических устройств издревле занимал лучшие умы человечества. Многое из того, что стало космическим мусором, представляло несомненный интерес для науки. Решали, что развеять в пыль, что изъять для изучения на звездолете, что заложить в трюмы, чтобы скрупулезно исследовать по возвращению.

Не охваченный азартом исследований, Алексей Сковородников не чаял дождаться, когда улягутся страсти.

Дискуссия прекратилась на короткое время, когда пришло сообщение от Яфета: экипаж первого «ягуара» жив, но находится в анабиозе. Погружение астронавтов в глубокий сон было вынужденным – рассыпалась в прах система регенерации воздуха.

Новость застала Ника Улина со Сковородниковым в столовой, во время обеда.

– Ну, слава богу! – воскликнул квартарец. – Будем надеяться, что нам удастся избежать новых жертв.

Алексей Сковородников совершенствовался в тяжелой меланхолии, на себе испытав специфичное человеческое качество – вне всякой логики и здравого смысла расширять связи между явлениями и предметами. Он кожей, ушами, кончиками ногтей чувствовал косые взгляды, что окружающие бросали в его сторону, будто бы на нем, придумавшем способ преодоления квантитной оболочки «ядра», лежала часть вины за гибель астронавтов. Выдерживать эти взгляды оказалось чрезвычайно трудно. Когда-то в старину, вспомнил он, существовал обычай казнить вестника, доставившего дурную новость и потому якобы несущего внутри себя несчастье.

Переживая, он еще больше замкнулся в себе. Яфет, постоянно теребивший его, отсутствовал. Ник Улин по уши ушел в работу – по сути, он стал неформальным лидером экспедиции. Случайно Алексей Сковородников обнаружил, что как они следили по информационным экранам за работой различных служб и групп астронавтов, так и другие интересовались происходящим в каюте Ника Улина – их разговоры, оказывается, квалифицировались как производственные совещания команды-22 и на общих основаниях подлежали трансляции по корабельной сети. С ростом авторитета квартарца все чаще мимоходом высказанные им слова становились причиной долгих обсуждений, а пожелания приобретали статус приказа.

Принужденный к одиночеству, Алексей Сковородников погрузился в учебу и, к своему удивлению, втянулся в непривычный для себя процесс познавания. В той, прежней жизни, он никогда бы не поверил, что чтение скучных учебников и проникновение в суть чистых абстракций может дарить удовольствие.

В ответ на оптимистические слова Ника Улина о завершении списка погибших он с сомнением покачал головой. В глубине души он ждал новых страшных неожиданностей.

Дальнейшие события подтвердили его правоту.

После короткого ликования, последовавшего за доброй новостью Яфета, стартовало множество космических аппаратов, автоматических и пилотируемых. В хозяйстве «Элеоноры» началась большая уборка. Необходимо было уничтожить вышедшую из строя технику, в свое время покинувшую борт звездолета: в Межзвездном Флоте действовало строгое правило не оставлять в пространстве пришедшие в негодность рукотворные изделия.

Пострадавшему «Послу» была дана команда на самоликвидацию. Интересных для изучения процессов старения технических узлов, которые нельзя было бы снять с других вышедших из строя космопланов, на нем не было. В момент атаки Шара он корректировал орбиту, и сейчас траектория движения его оказалась неудачной. Решили, что проще его взорвать и запустить новый, такой же. Что и было сделано.

Долго спорили, что делать с космическим экраном, пришедшим в негодность из-за появившихся множественных неоднородностей. В конце концов решили уничтожить в нем последние остатки упорядоченности. С этой целью запустили две автоматические станции, снабженные мощными термическими излучателями для разрушения молекулярных связей экранных частиц. Им предстояла долгая и кропотливая работа.

Астрофизические зонты, отправленные еще при торможении «Элеоноры» и успевшие отлететь на приличное расстояние, молчали. Решили их уничтожить, для чего пришлось послать высокоскоростные самонаводящиеся ракеты-убийцы.

Ник Улин посетовал, что тем самым экспедиция собственными руками лишает себя возможности понять, что происходило с Шаром в период от его обнаружения до подлета к нему «Элеоноры». У Алексея Сковородникова непроизвольно вырвалось:

– Так и было ими задумано.

– Кем – ими?! – удивленно встрепенулся квартарец.

Сковородников не знал, что сказать. Не было у него никакого продолжения! Вылетевшие слова пришли, казалось, ниоткуда, а то, чем они подкреплялись, застряло по дороге. Ник Улин задал тогда много вопросов, но он лишь растерянно разводил руками.

– Ты и неудачу нашему первому «Ягуару» предсказал, – вспомнил квартарец. И, подумав, добавил: – Медузу нам опять не удалось исследовать. Тогда, в Четвертой экспедиции также возникала масса всевозможных препятствий…

Алексей Сковородников лишь неопределенно пожал плечами. Что он мог сказать?

После этого Ник Улин частенько устремлял на него настороженные взгляды, словно ожидая новой каверзы.

Возвратившемуся «ягуару» устроили торжественную встречу. Немного подпортил ее сам Яфет. Непривычный к всеобщему вниманию и дифирамбам, он засмущался и, воспользовавшись первым же удобным моментом, сбежал в свою каюту. Его затворничество, впрочем, длилось недолго – почти сразу же его фантом вновь повис над головой Ника Улина. В отличие от людей, холе не нужен был отдых от запредельных физических нагрузок.

Долгие шесть часов продолжалась медицинская процедура выведения экипажа «ягуара» из анабиозного состояния. Когда же они пришли в сознание и отпали последние подозрения в их нездоровье, «Элеонора» наполнилась шумом рукоплесканий. Кому предназначались овации – проснувшимся ли астронавтам, медикам ли, продемонстрировавшим высочайший профессионализм, или все тому же Яфету – было не ясно. Возможно, сразу всем. Заодно и счастливому жребию, отведшему беду. А также забрезжившейся надежде, что удастся перебороть трудности, воздвигнутые хозяевами Шара.

Прошло оповещение о получасовой готовности к сеансу мгновенной межзвездной связи. По тому, что не последовало никакого оживления информационных экранов, Алексей Сковородников понял, что ни для кого это не было неожиданностью. Гибель людей требовала незамедлительного доклада о случившемся диспетчерской службе Межзвездного Флота. Благов, вероятно, оттягивал эту неприятную обязанность до последнего.

На сей раз львиную долю времени, пока поддерживался надпространственный канал связи, потратил старпом – уведомления об обстоятельствах смерти астронавтов и дальнейшей судьбе их тел должны были проходить в диалоговом режиме, с обязательным повтором полученной информации. Поэтому для передачи личных сообщений каждому выделили всего по две минуты. Сковородников хотел было отказаться от своего времени в пользу Ника Улина, но ему заявили, что он обязан лично засвидетельствовать то, что жив и здоров. Тогда он послал короткий привет Синину, первому человеку, с которым говорил на Яшаре после воскрешения.