Пренебрежимая погрешность

Последующие дни были посвящены завершению утилизационных работ.

Вскоре лишь два космоплана методично жгли термолучами остатки приемного экрана да неслись в неведомые дали смертоносные ракеты, нацеленные на умершие астрозонты. И, конечно, на поверхности Шара, рядом с полученным отверстием в квантитной оболочке «ядра» лежало то, что совсем недавно было некрасивым, но сложным и многофункциональным техническим устройством, называемым «Проникателем».

Для его уничтожения был послан специальный аппарат. Коснувшись поверхности Шара, он выпустил с десяток подручных роботов-утилизаторов. За несколько часов они превратили былой «Проникатель» в кучу пыли. Алексей Сковородников обратил внимание, что один робот бродит по окрестностям, и понял, почему: выискивает останки размещенной ранее осветительной и телевизионной аппаратуры.

Команда-22, забытая своим начальником, герцогом Лусонским и потому предоставленная самой себе, старалась поспеть повсюду. Алексей Сковородников, впрочем, отслеживал новости вполуха, основное время бодрствования посвящая учебе. Сухая теория требует практики, и Яфет с удовольствием помогал ему, водя по многочисленным лабораториям «Элеоноры» и заставляя самолично экспериментировать. Все астронавты души не чаяли в холе и по первому его требованию давали Алексею необходимые пояснения, разрешали пользоваться капризными приборами.

В лаборатории звездолета доставили множество состарившихся образцов материалов и технических узлов. Большинство членов экспедиции занялось их изучением. Вопрос, какому интервалу времени было эквивалентно воздействие энтропийной волны Шара, решили довольно быстро: 400-440 миллионов лет. Огромный промежуток времени! За такое время не только рассыпаются в прах планетарные горные хребты и пересыхают океаны, но гаснут или взрываются неустойчивые звезды, лик галактик изменяется до неузнаваемости…

Вырвавшись в Большой Космос, люди привыкли оперировать в уме большими промежутками времени, забывая, что за один только век необратимо ветшают и стареют все окружающие их изделия. Даже ювелирные золотые украшения становятся хрупкими, с большим трудом поддающимися ремонту.

К моменту отправки к вскрытому «ядру» исследовательского модуля истечение газов изнутри практически прекратилось. Несколькими независимыми группами астронавтов было оценено, каков был объем выброшенных газов, их химический состав, начальные температура и давление внутри «ядра». По настоянию холы Алексей Сковородников повторил расчеты и, к своему удивлению, получил те же числа. Правда, эффективной была помощь стандартных компьютерных программ. Многие вспомогательные величины, как объем снега, в который превратился выброшенный газ, рассчитывались автоматически.

Когда исследовательский модуль, плотно запечатав днищем отверстие в квантитной оболочке «ядра», высунул анализаторы, взорам астронавтов предстало застывшее великолепие полупрозрачных причудливых фигур различного размера – от огромных, протяженностью в несколько километров, до малых, параметры которых измерялись сантиметрами. Спектроскопический экспресс-анализ показал, что все они состояли преимущественно из сложных квазиполимерных боро-водородных соединений.

– Красота-то какая! – воскликнул Яфет. – Наверное, это музей Перворожденных. Скульптурная галерея. Или картинная, если они обитают не в трехмерном мире, а в четырехмерном. Я прав?

Обращался он к Нику Улину, воспользовавшись тем, что квартарец на мгновение оторвался от информэкранов.

– Возможно.

– А ты что думаешь по этому поводу?

– Я думаю, что до нашего вторжения внутри «ядра» существовал замкнутый боро-водородный мир, – с горечью ответил Ник Улин, – а то, что сейчас нам кажется мертвыми скульптурами, было живым.

– Да? – поразился Яфет.

Исследовательский модуль выплюнул рой микроскопических сенситивов, называемых мисентами, – миниатюрных аппаратиков, снабженных широкополосными приемниками электромагнитных излучений и химическими анализаторами, устройство которых было заимствовано у земных мух, а также простейшими квантовыми передатчиками. Невооруженным взглядом увидеть мисенты было практически невозможно. Подобная разведывательная техника, основанная на нанотехнологиях, широко использовалась в Межзвездном Флоте.

Под действием локальной силы тяжести, составляющей около пяти единиц, мисенты, почти не встречая сопротивления среды, быстро опустились до естественных низин. А пока они двигались, корабельные компьютеры составили подробную трехмерную модель внутренности «ядра». Следующие сутки ушли на анализ и обсуждение полученных данных.

Научная общественность «Элеоноры», негласно согласившаяся с гипотезой Ника Улина, принялась моделировать жизнь, основанную на белковоподобных молекулах, в которых атомы углерода заменены атомами бора. Углерод четырехвалентен, бор – трех, и внешний вид живых организмов «ядра» был иным. Земные животные преимущественно пятилучевые, здесь же преобладали четырехлучевые. При резком падении давления и температуры такие живые ткани должны были кристаллизоваться. Независимо созданные несколькими группами астронавтов математические модели одинаково описывали этот процесс. Мельчайшие детали дополняли общую картину. Это и многое другое мелькало на информационных экранах, но подробные комментарии отсутствовали. Человеку тяжело воспринять, что он оказался невольным убийцей.

Как обычно, Яфет почти непрерывно бомбардировал Ника Улина вопросами. Тот, мрачнее тучи, изучал ландшафт внутренней поверхности «ядра», проводил какие-то, известные только ему расчеты. Чувствовалось, что ему есть, что добавить к своей догадке, но он никак не решается выговорить нужные слова. После очередного вопроса Яфета, когда отмолчаться было бы просто невежливо, сказал следующее:

– Вон, видишь два столба посредине, на возвышении? Они из крепкой карбидной стали. Явно чужеродный элемент. Более нигде на поверхности не встречаются такие сплавы. Надо бы вблизи посмотреть, что это такое. Но наши мисенты что-то чересчур быстро теряют работоспособность, да и приземлились неудачно. Я предложил направить к столбам автоматический разведчик. Сейчас Благов проводит совещание как раз по этому вопросу.

Руководство экспедиции решилось на смелый шаг: направило на разведку не автоматический космолет, а спарку космодесантников. Невнятные предостережения Ника Улина о неведомой опасности и необходимости следовать существующим инструкциям, требующим последовательно наращивать исследовательский потенциал, перевесило желание быстрее снять с себя обвинение в том, что они стали виновниками гибели уникального мира. Да и засиделись десантники без настоящего дела. Их техника допускала работу в поистине адских условиях – что может грозить им в умершем мире?!

Два боевых космобота черными каплями скользнули внутрь «ядра» и застыли на мертвенно фиолетовых факелах реактивных движков. Каждый из них, несущий с полусотни автоматических информационных, боевых, инженерных и прочих вспомогательных роботов, представлял собой грозную силу. Ведущим космоботом управлял хороший знакомый Яфета, его постоянный партнер по спортивным занятиям – Сергей Веселко.

– Вошли внутрь, – отрапортовал он. – Состояние нормальное. Начинаем спуск.

Космоботы окутались роями аппаратов сопровождения, словно акулы рыбами-прилипалами, и начали движение по раскручивающейся спирали вниз.

Личные сообщения пилотов, подумал Алексей Сковородников, явно излишни на фоне потока данных, автоматически посылаемых управляющими компьютерными системами. То ли дань традиции, то ли стремление чем-либо занять пилотов, чтоб не заснули.

– Вторая минута полета, – доложил Веселко. – Состояние нормальное. Задействую разведывательные аппараты.

Информационные экраны звездолета захлебнулись поступающей информацией. Транслируемые картинки доставляли прежде всего эстетическое удовольствие. Алексей Сковородников позавидовал, что не он сейчас летит в космоботе. Буквально в тот же миг упало качество телевизионного изображения. Ник Улин, охнув, прошептал:

– Надо возвращать десант на борт…

– Шестая минута полета, – рапортовал Веселко. – Все в норме за исключением непонятных помех в каналах связи. Перехожу на запасной диапазон.

Информационные экраны очистились. Перестраховывается Ник Улин? Нет, решил Алексей Сковородников, кожей чувствуя неясную тревогу.

– Десятая минута полета, – доложил Веселко. – Потеряна связь с аппаратами, направленными вниз. Вся нижняя информационная полусфера словно в тумане. Системы управления оружием в норме. Начинаю облет первого Столба.

Затрещали звуковые сигналы. Экраны подернулись дымкой, изображения на них затрепетали.

– Десанту – немедленное возвращение! – прогремела команда капитана. Через некоторое время раздалось почти немыслимое: – Ратмир, немедленное возвращение! Максимальный форсаж двигателей! Веселко, срочно на борт! Каждый – как может!

Последнее распоряжение означало, что капитан снял внутреннюю субординацию в космодесанте. Сейчас каждый бот должен был спасаться самостоятельно.

И все же запоздал приказ о возвращении. Информационные экраны, транслирующие данные с космоботов, погасли. Только телепередачи с исследовательского модуля шли в прежнем режиме. Затаив дыхание, астронавты наблюдали, как бот Ратмира с маху ударился о столб и скользнул по нему вниз. Место его падения выстлали упавшие ранее аппараты сопровождения. Бот Веселко рванулся было вниз, на помощь, потом, включив движки на полную мощность, начал подниматься – то ли пересилил приказ капитана, то ли понял свое бессилие спасти товарища. Когда до шлюза исследовательского модуля оставалось несколько метров, в моторном отсеке бота полыхнула вспышка, но выброшенные на тросах крюки все же вытащили горящий аппарат на поверхность «ядра».

– Еще человека потеряли! – воскликнул Ник Улин.

– Что произошло, в чем причина? – спросил Яфет. – Судя по всему, отказало управление. Я прав?

– По всей вероятности. Причем оказались перекрытыми не только каналы связи. Неверно работали и компьютерные процессоры.

– Но ведь невозможно, чтобы…

– Почему – невозможно? Мы встретились с Перворожденными. Надо быть готовым к любой неожиданности. Насколько успешной будет наша миссия, зависит от двух обстоятельств – от нашей способности объективно оценивать обстановку и от скорости нашей реакции на непредвиденные события. Пока что мы явно не на высоте.

– Почему?

– Человеку свойственно цепляться за испытанные, привычные образы и прятаться от дурных мыслей. Вот, никто из экспедиции до сих пор не произнес правды: того, что до нашего вторжения внутри «ядра» был мир не просто живых существ с иным метаболизмом, на основе иной химии, а мир разумных существ. Разумных! Строивших не только дворцы и жилища, но и очень высокие башни из сверхтвердых материалов, не встречающихся в их Ойкумене. Наверное, пытались добраться до небес. До своих небес.

– Разумных?! Так это они убили нашего Ратмира?

– Не думаю. Все боро-водородные обитатели «ядра» мертвы. С нашей на то помощью.

10. Кроманьонцы

Гибель космодесантника погрузила «Элеонору» в скорбную тишину.

Защитные механизмы Шара оказались более изощренными, чем представлялось вначале. Анализ полученных данных показал, что внутри «ядра» вырождались квантово-когерентные кластеры, в которых возникала какая-нибудь активность. Системы управления ботов, использующие широкополосные ког-сигналы, быстро выходили из строя.

В старину говорили, что Бог изощрен, но не злокознен. Зная законы Мироздания, можно заставить их служить себе во благо. Диапазон частот, по которым передавалась информация от одной квантовой частицы до другой, когерентной первой, был бесконечным. Используя данное обстоятельство, инженеры «Элеоноры» придумали простой способ, как преодолеть козни создателей Шара: последовательно менять несущие частоты сигналов. Послали внутрь «ядра» автоматический разведчик с новым оборудованием. Он успешно налетал несколько часов и вернулся на борт звездолета. После этого на «Элеоноре» начался производственный бум.

В течение нескольких дней были изготовлены модифицированные устройства связи и критические компьютерные узлы взамен штатных. Оборудованные ими автоматические космопланы доставили тело погибшего на звездолет. Названная непосредственная причина его смерти шокировала Алексея Сковородникова: не от падения, а от удушья в бессознательном состоянии вследствие пережима трубки подачи воздуха. Вот уж, невольно подумал он, не на пустом месте пели когда-то «мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» Действительно, ныне техника человечества способна творить чудеса!

– Ник, – не удержался Алексей Сковородников от ехидного вопроса, – а на Марсе сейчас растут яблони?

– Что? – невольно переспросил застигнутый врасплох Ник Улин.

Поежившись под пристальным взглядом квартарца, Алексей Сковородников понял, что вопрос его не совсем уместен.

– На Марсе? Это что за планета такая? – спросил Яфет.

– Четвертая планета Солнечной системы, соседка Земли, – пояснил холе Ник Улин и снова повернулся в сторону сковородниковского фантома. – С чего это вдруг тебя заинтересовали марсианские яблоки?

– В мои времена песня была такая – «утверждают космонавты и мечтатели, что на Марсе будут яблони цвести». Так цветут они там?

– Не знаю. Посмотри в корабельном Информатории.

– Там ничего про это не говорится.

– Ну, значит, по возвращении. На Ремите.

– Как так?! – вознегодовал Яфет. – Почему в нашем Информатории нет данных про Марс?

– Там много чего нет, – пробурчал Ник Улин.

– Кстати, – сказал Алексей Сковородников, – я запросил не только справку по Марсу. Еще я поинтересовался, каким образом внутри Шара вырождаются эти ваши, как вы говорите, квантово-когерентные кластеры. Какой физический механизм при этом задействуется.

Вздрогнув, Ник Улин спросил:

– И что тебе ответила машина?

– Не ответила. Компьютер сказал, что существование данного эффекта противоречит современным научным представлениям. Это так?

– Да, это так, – в замедленном темпе сказал Ник Улин. – Ты задаешь правильные вопросы. А я переусердствовал с выявлением механизма энтропийной волны. Прошел мимо того, на что ты обратил внимание.

После очередного сеанса связи с диспетчерской службой Межзвездного Флота вновь потянулись экспедиционные будни, до предела насыщенные работой.

Несколько суток внутрь «ядра» посылали только автоматические исследовательские зонты. Затем руководство экспедиции капитулировало перед научной общественностью, и на внутреннюю поверхность «ядра» была высажена первая группа астронавтов-исследователей. К концу недели там обитало уже человек тридцать.

Алексей Сковородников особо не вникал в результаты исследований внутреннего мира «ядра». У него были свои проблемы – читать и читать рекомендованные фолианты, решать предложенные холой задачи. Учиться, одним словом.

К концу второй недели поток новостей, поступающих из «ядра», стал усыхать. По требованию большинства астронавтов руководство экспедиции приняло самое простое в этом случае решение: вскрыть следующее «ядро».

Второй раз прорыв квантитной оболочки был осуществлен с учетом накопленного неудачного опыта. Личный состав экспедиции собрали внутри звездолета, активировали внешнюю защиту «Элеоноры» – теперь знали, как надежнее всего противостоять энтропийной волне Шара. «Проникатель-2», вобравший в себя только самое необходимое оборудование, плотно приклеился к квантитной оболочке, пара минут – и его проходческий щит оказался внутри. На сей раз энтропийной атаки не последовало.

Три минуты, необходимые для калибровки анализаторов и получения первых данных о состоянии внутренней среды «ядра», казалось, невозможно было вытерпеть. Когда же по информационным экранам побежали первые ряды цифр, родилось всеобщее удивление: второй мир разительно отличался от первого. Сильный радиационный фон. Сила тяжести едва дотягивала до одной шестой земной, давление внутренней газовой среды и того меньше, температура около нуля по Цельсию. Вырождение квантовых кластеров шло быстрее: не за минуты, а за считанные секунды. Выстрелили рой мисентов – они перестали функционировать еще до падения на подстилающую поверхность. Пришлось повторить попытку, отстрелив мисенты с большей начальной скоростью.

В мастерских «Элеоноры» наладили производство компьютерных узлов, приспособленных для новых условий, и после необходимых испытаний, вначале автоматические, затем и пилотируемые летательные аппараты приступили к исследованию нового мира. Практически сразу за ним закрепилось название «силикоидный» – из-за большой доли в нем полимерных молекул, похожих на белковые, в которых атомы углерода были заменены атомами кремния. Ник Улин утверждал, что перед ними открылась ячейка с силикоидной жизнью. Когда же на расстилавшийся внизу ландшафт были наложены так называемые матрицы Лонренка, в результате чего было выявлено множество свидетельств неестественности его формирования, квартарец заявил, что во втором вскрытом «ядре» присутствует разумная силикоидная жизнь. Его слова породили исследовательскую лихорадку.

– Удивляюсь я, глядучи на вас, – сказал Алексей Сковородников квартарцу. – Мы здесь вроде бы не для того, чтобы изучать боро-водородные или силикоидные миры. Неужели нельзя где-нибудь на обжитой уютной планетке создать, скажем, специальный институт и не спеша заняться этим?

– Можно, – ответил Ник Улин, впиваясь в новый ряд данных, появившихся перед ним на информационном экране, – но, к сожалению, любая придуманная модель неполна. Содержит только то, что в нее изначально вложено. Полевых исследований она не заменит. Неужели мы наткнулись на разумные силикоидные бактерии?..

– В мое время, – счел нужным продолжить разговор Алексей Сковородников, – были тысячи книг про звездные войны, сотни кинофильмов. Один мой школьный товарищ не читал ничего кроме так называемых космических боевиков. Почему вы даже не рассматриваете возможности, что чужой разум может оказаться враждебным нам?

– С грехом пополам можно придумать причины повоевать, если близки условия жизни и вехи научно-технического прогресса двух цивилизаций. Но это – событие совершенно невозможное. А в духовной сфере накапливается еще больше расхождений. В итоге – гораздо полезнее и интереснее просто общаться… если сможешь. Даже если сказать ровным счетом нечего.

Яфет почмокал губами и сказал:

– Как-то я встречал такое сравнение встречи с Чужими: идешь по большому лесу, где все деревья примерно одинаковы, и вдруг видишь одно растение, отличающееся от всех остальных. Срубишь его, и вся окружающая красота исчезнет. Это к вопросу о том, почему до сих пор не случилось ни одного вооруженного конфликта с иными разумными.

– Вот еще одно распространенное образное сравнение, – сказал Ник Улин, – эволюция Вселенной как рост дерева, у которого каждая ветка – цивилизация. Чем дальше цивилизации продвигаются по пути познания, тем длиннее их веточка, тем дальше и дальше удаляется она от соседних. И чтобы одной из них ощутить благоухание цветов другой, необходим непосредственный контакт.

Незаметно пролетела неделя. До гибели первого «Проникателя» говорили сковородниковское «ядро». При работах по двум направлениям возникла потребность различать, где что происходит. Как-то само собой вспомнились номера, присвоенные «ядрам» при просвете Шара. Боро-водородный мир стали называть Седьмым, силикоидный – Четвертым.

После очередного сеанса мгновенной межзвездной связи – необходимо было передать полученные результаты научных исследований – руководство экспедиции объявило дискуссию по вопросу, что делать дальше. Путь, ведущий к таинственным создателям Шара, ни Семерка, ни Четверка не открывали, и было не ясно, как достичь главной цели экспедиции – вступить в контакт с Перворожденными.

Вновь было принято решение, продиктованное простым любопытством: снова бурить. Так неожиданным образом команда-22 оказалась на острие работ экспедиции. Третьим в очереди на вскрытие значилось «ядро» под первоначальным номером «два», выбранное Алексеем Сковородниковым, и ответственность за организацию исследований его, согласно общему плану работ, возлагалась на подразделение Вана Лусонского.

Герцог, впрочем, был занят более важными делами и возложил все хлопоты на Лидию Гирееву: пусть, мол, учится, растет над собой.

Вытолкнутый из недр элеонорских мастерских «Проникатель-3» представлял собой шедевр инженерного творчества и вмещал в себя оборудование, необходимое для прорыва квантитной оболочки Двойки, сложную систему сбора и обработки данных и комфортабельный жилой отсек. Функционировал он безупречно, и уже через несколько минут после «пришарения» выдал первые результаты замеров внутренней среды третьего по счету вскрытого «ядра». Длиннющий список чисел характеризовался одним словом – норма.

Не веря глазам своим, как и все без исключения члены экспедиции, Лидия Гиреева, исполняющая обязанности главного диспетчера-распорядителя работ, потребовала калибровки анализаторов, затем – их замены. Однако и повторные измерения упорно показывали: там, внутри Двойки состав воздушной среды, температура, сила тяжести, радиационный фон и все прочее неотличимы от земных.

«Элеонора» зашелестела, как потревоженный улей.

Отстреленный рой мисентов позволил сконструировать подробную карту Двойки.

Нависающий купол квантитной оболочки, светящийся в районе наивысшей точки примерно как земное солнце, хорошо имитировал голубое небо. Четырнадцать часов длился день, затем светильник переходил в энергосберегающий режим, и наступала относительная темнота – примерно такая же, как на Земле при полной Луне.

По небу ходили тучки. Возможно, когда и дожди случались.

Всхолмленная лесистая местность внизу, прорезанная семью речными руслами, постепенно опускалась к середине. Края ее вздыбливались горными кручами, почти касающимися квантитной оболочки изнутри.

Населялась она… людьми. Или существами, неотличимыми от людей. Одетыми в простые домотканые одежды. Имеющими только примитивные орудия и занимающимися натуральным хозяйством.

Ровные площадки, удобные для сельскохозяйственных работ, во многих местах были заняты ухоженными полями. Вокруг населенных пунктов – компьютер насчитал шестьдесят больших поселений с количеством домов не менее сотни каждый и тысячу мелких хуторков – бродили многочисленные стада домашнего скота. Все крупные деревни были связаны грунтовыми дорогами.

Одним словом, идиллия. Но с одним исключением. Посреди Двойки раскинулось довольно большое – километров пять в диаметре – озеро. Позже выяснилось, что именовалось оно Уремом. Воды его, насыщенные сероводородом, были безжизненны, а каменистые, лишенные растительности берега прогрызены множеством пещер. Инородным пятном застыло оно, вбирая все речные воды Двойки и порождая в ответ лишь смрад.

Было от чего вскружиться голове. Было от чего впасть в познавательный транс.

Никто не мог предсказать реакцию существ, живущих в замкнутом мире, на появление пришельцев извне. Чтобы не внести необратимых изменений в объект изучения, дальнейшие исследования Двойки решено было проводить скрытно от аборигенов.

Наладили производство специализированных мисентов. Их распыляли, когда в Двойке был «день» – появление микроскопических шпионов если и улавливалось ее обитателями, то принималось разве что как легкое запыление воздуха.

Через неделю было признано, что одними мисентами не обойтись, и в Двойку были отправлены два десятка тяжелых исследовательских роботов, снабженных совершенными системами мимикрии. Сбрасывали их по ночам на специальных парашютиках из материалов, за полчаса растворяющихся в воздухе без следа.

Если мисенты дали как бы последовательность моментных снимков Двойки, позволили накопить информацию, необходимую для расшифровки языка аборигенов, то с помощью тяжелой техники удалось провести детальный анализ жизненных процессов замкнутого мира и убедиться, что его биологический код не отличим от земного.

Определили, что климат Двойки примерно соответствует климату умеренной зоны Земли, но без выраженной смены времен года. Фауна и флора ее представляли почти точные аналоги земных. Существенных различий на уровне видообразования выявлено не было.

Пользуясь привилегиями распорядителя работ, Ник Улин возглавил одно из направлений исследований – реконструирование истории Двойки. Яфет объявил себя начальником группы, изучающей ее псевдочеловеческих обитателей, и назначил Алексея Сковородникова своим заместителем. Лидия Гиреева утвердилась в кресле главного диспетчера. Только герцог Лусонский по-прежнему занимался сугубо личными делами.

Заботы спрессовали сутки в мгновения, и лишь где-то через неделю выпала очередная фантом-конференция команды-22 в каюте Ника Улина. Обратив внимание, что квартарец сидит за компьютерным пультом чернее тучи, Яфет спросил:

– В чем дело, уважаемый? Проблемы?