Пренебрежимая погрешность

Пролог

Прочитав сообщение, что первая исследовательская экспедиция Ремиты направляется к Медузе Страута, Ник Улин понял, что обязан оказаться в ее рядах.

Ремита издавна занимала особое место в Галактическом Содружестве. Внешне архаичная структура общества и пренебрежение ценностью жизни представителей правящей верхушки дисгармонировали с относительно высоким уровнем жизни всех слоев населения и тесными связями с магами Мериты. А когда поступило сенсационное сообщение о присоединении меритской общины к Ремите, в результате которого молодой король Олмир Пятый принял титул императора и возглавил Совет магов, то малейшие перипетии жизни Ремиты стали главными обсуждаемыми темами на всех галактических новостных каналах.

К моменту, когда Ник Улин прибыл на Ремиту, состав экспедиции был определен. Пришлось требовать аудиенции у самого Шоанара, главного императорского советника. Отказать ему, народному трибуну Квартара, было политически недальновидно, и Шоанар включил его в отряд астронавтов. Однако политика требует взаимности, и Ник Улин вынужден был обещать «взять шефство» над холой Яфетом, личным телохранителем императора, вздумавшим побывать в космосе для повышения эрудиции.

Не только маги способны удивлять мир диковинками. Обыкновенные люди тоже могут творить чудеса, создавая невообразимые предметы. Всеобщее восхищение, например, вызывают Решатели Уренара. Поразительно также творение Лоркаса – холы, биологические роботы, изначально предназначавшиеся блезирцами для имитации гладиаторских боев древности.

Вскоре после того, как подросли первые холы, Лоркас выяснил, что их генетическая программа слишком рано прекращала формирование центральной нервной системы. Он тогда торопился занять место преподавателя в королевском лицее Ремиты и, «на ходу» подправляя досадный дефект, не придумал ничего лучшего, чем просто вшивание в мозг холам компьютерных узлов. Но как это было проделано! Мало того, что холы создали самодостаточную общественную систему. Некоторые из них смогли приобрести самосознание, разум ничуть не хуже человеческого.

Побывав в тысячах звездных систем, человечество неоднократно сталкивалось с иными расами разумных. Но только у тхланков структура мышления оказалась похожей на земную, прочие цивилизации мыслили иначе, зачастую – абсолютно непознаваемым образом. Испарилась прежняя надежда на взаимовыгодный обмен научно-техническими достижениями, создание братств Галактического Кольца и расцвет космической дипломатии. Любую плодотворную совместную деятельность с представителями иных рас разумных стали относить к пустым фантазиям. Единственная польза человечеству от контактов с Чужими, как заявил как-то Рон Шер, состояла в получении новых игр и прочих изысков для досуга. В результате окрепло убеждение об уникальности каждого очага возникновения Разума во Вселенной. И вот на тебе – появление у себя под боком разумных, иных телесно, но с человеческой системой мышления.

После встречи с советником Ник Улин месяц пробыл на Ремите, отдыхая от бешеного квартарского ритма жизни. Здесь у него не было никаких обязательств. Разве что – как дань традиции обмена знаниями между человеческими общинами, разделенными межзвездными расстояниями, – несколько лекций по антропологии аспирантам университетов Мифополя и Шера. Все остальное время он оказался предоставленным самому себе.

Ремита цвела и притягивала, как девица на выданье. Мгновенно перемещаясь с помощью кабинок нуль-транспортировки, плотной сетью опутавших всю планету, Ник Улин вволю налюбовался горными пейзажами Конды и ее подвесными дорогами, ловил свое изображение в бесчисленных хрустальных колоннах Шера, окунался в болотное марево Сольдерио и в негу Беззаботных островов, терял чувство реальности в парках Коколь-Вуха, углублялся в обманчивую хрупкость вечной сельвы. После объединения с меритской общиной ремитцы получили в свое распоряжение неограниченные ресурсы и как малые дети принялись воплощать в жизнь самые смелые фантазии. Всюду возникали причудливые постройки, парящие в облаках замки и плавающие в океанских глубинах города. Повсеместно, всевозможные – от малых в бытовых закутках до циклопических, высеченных из цельных скал – изображения Олмира Удерживателя, императора.

Когда-нибудь большинство шедевров помпезного новостроя, красочных, но неудобных для обитания, отомрет, прогнозировал Ник Улин. Останется лишь то, что строго функционально. И лики, коробящие и рационально мыслящих, и по-настоящему верующих людей, пропадут. А пока… пусть потешатся. Ну не возникло еще у ремитцев чувства ответственности перед собственным разумом и приютившим их миром. Не привыкли они смотреть дальше собственного носа – что поделаешь? Перестройка бытового сознания сообразно внезапно возросшим материальным возможностям всегда требует времени.

Получив вызов, он без всякого сожаления сразу отбыл в космопорт.

Более он уже никогда не ступал на поверхность планет.

1. Звездолет

Легко оттолкнувшись от шершавых поручней, Ник Улин полетел в бездну. Дал максимальное увеличение оптике скафандра. То ли обман зрения, то ли разрешающая способность датчиков была высока, но перед его взором застыли манящие немерцающие звезды, заструились разноцветные газовые облака. Сердце замерло в восхищении.

Рядом мощной торпедой промчался Яфет. Притормозил локтевыми движками, медленно приблизился, уравняв скорость.

– Красота-то какая!

Ну не может хола молча любоваться громадой мира! Подавив досадливую гримасу – наверняка Яфет видит его лицо – Ник Улин молча кивнул.

– Здесь звездная плотность на десять процентов выше, чем у Блезира, – сообщил Яфет менторским тоном. Подумав, добавил: – И почти в полтора раза выше, чем в окрестностях Земли. Потому что ближе к главной плоскости Галактики. Я прав?

Наученный горьким опытом, что любой вопрос холы требует ответа, Ник Улин поспешно сказал:

– Ну конечно.

Кто-то приближался к ним. Ник Улин вывел на мультиэкран лица двух астронавтов, ближайших к нему в данный момент. Вторым после Яфета оказался Алексей Сковородников, их товарищ по команде-22.

– Куда, куда вы удалились, друзья мои грядущих дней? – пропел Сковородников. Потом ворчливо добавил: – Не слишком ли далеко вы забрались? Может, решили домчаться до канадской границы?

– Докуда? – удивился Яфет.

– Ну, это я так, к слову пришлось. Вон, наша «Норка» как далеко.

Ник Улин развернулся, чтобы вместить звездолет в прямое поле зрения, и порадовался точности и экономности своего управления реактивными движками. Не пропали навыки астронавта, оттачиваемые много лет назад. Яфет, чрезмерно резкий в движениях, забултыхался в разные стороны и застыл только после того, как значительно облегчил запас топлива в скафандре.

Они и в самом деле отдалились неоправданно далеко, где-то на край разрешенной для индивидуальных прогулок зоны. Четырехкилометровая громада «Элеоноры» казалась детской игрушкой, подвешенной в безбрежном пространстве. Других звездолетов у причалов в это время не было, и их корабль загораживал всю осьминогоподобную конструкцию ремитского космопорта.

– Словно ружейный ствол с патронташем на поясе, – пробормотал Сковородников.

Ну откуда у ружейного ствола пояс? и почему ствол обязательно ружейный? и почему именно ствол, а не гвоздь? – не принял неуклюжего сравнения Ник Улин, но промолчал.

– Главный корпус «Элеоноры» имеет цилиндрическую форму с максимальным линейным размером четыре тысячи двести двадцать один метр, радиус округлых оснований около четырехсот восьмидесяти шести с половиной метров, – медленно произнес Яфет, почти дословно цитируя по памяти официальную инструкцию. – А в середине главного корпуса по цилиндрической оси в два ряда крепятся батареи двигательных устройств. Нам отсюда видны только реактивные движки.

Поскольку никакой реакции на его слова не последовало, хола после непродолжительной паузы продолжил:

– Я вчера изучал эти реактивные движители. Ужасно сложная конструкция, должен заметить. Зато необычайно надежная и многорежимная. А также долговечная.

– Насчет надежности и долговечности ты прав, – счел нужным прокомментировать Ник Улин. – Звездолеты практически не стареют. Используемые витаматериалы самовосстанавливаемые. Трущиеся конструкции и детали либо саморемонтирующиеся, либо легко заменяются на изготовленные в корабельных мастерских. Энергетические запасы почти неограниченны. В общем, исчезни в один прекрасный миг человечество – его звездолеты еще долго будут блуждать в космических просторах.

– Да, но утверждается, что не всякая подсистема звездолета сконструирована наилучшим образом.

– Оптимальность в целом не есть оптимальность в частном. Из высших соображений, например, принято решение: основная расходуемая масса – обыкновенная вода. Более рациональным казалось бы использовать свинец: и плотность повыше, и дополнительная защита от жесткого космического излучения, и еще кой-какие полезные качества, включая устойчивость к возникающим конструкционным автоколебаниям. Допущена явная глупость? Как посмотреть. Свинец нельзя пить, и трансмутация его в другие химические элементы довольна сложна. А вот если рабочее тело – вода, то хотя бы ее на борту всегда будет в избытке. Если мне не изменяет память, сейчас на «Элеонору» загружено чуть более двух миллиардов тонн чистейшей воды.

– Совершенно правильно – два миллиарда тонн. Не считая запасенной для потребления экипажем и поддержания корабельных систем в рабочем состоянии. А почему именно вода? – нет вопросов. Она позволяет добиться коэффициента полезного действия – кэпэдэ – реактивных движков почти в сто процентов. Девяносто девять и еще три девятки после запятой.

– Надо же, – с деланным удивлением протянул Сковородников и пропел: – Какая мощь, какая мощь – пять девяток в кармане, и я не прочь…

Яфет принял игривый тон.

– Ваш сарказм неуместен! Пока вы блуждали в загробных снах, люди старались изо всех сил и далеко продвинулись по лестнице научно-технического прогресса.

– Да, славно я поспал. Более двух тысяч лет. Но вам того не желаю.

– Я бы не советовал принимать на веру любые цифры, не разобравшись в существе, – поспешил сгладить скользкий момент Ник Улин. – Кэпэдэ под единицу какого-то реактивного движка? – ну, это из области фантастики.

– Но я же своими глазами читал вчера!

– Упустили из виду прилагаемое разъяснение, что подразумевается под этим кэпэдэ. Реактивные движители основаны на отбрасывании вещества и потому просто не могут иметь высокий коэффициент полезного действия. Вам знакомо выражение «сохранение положения центра масс изолированной механической системы»? В нулевом приближении это означает следующее. Пусть наш Леша будет представлять собой точку отсчета, – Ник Улин подлетел к Яфету и коснулся его плеча. – Прошу для чистоты представления не пользоваться двигателями скафандра. Чтобы набрать скорость за счет реактивной силы, я должен отбросить в противоположную сторону некую массу. В данном случае вас, милейший.

Оттолкнувшись от холы, Ник Улин чинно поплыл в сторону от «Элеоноры». Яфету не так повезло: толчок заставил его медленно вращаться, но он мужественно терпел неудобство наглядного пособия.

– Так вот, дорогой Яфет, мы с вами представляли механическую систему. Центр масс ее был и всегда будет находиться рядом с Алексеем, если пренебречь действием внешних сил. Я за счет отталкивания вашей массы приобрел скорость движения во-он к той звездочке. Когда я подлечу к ней, вы – чтобы наш общий центр масс все время оставался на прежнем месте – окажетесь далеко в противоположном направлении. Так и любая ракета: кончик хвоста ее реактивной струи оказывается, как правило, гораздо дальше от точки старта, чем она сама. Если под полезным действием понимать перенос звездолета на определенное расстояние, ваши девятки надо делить по крайней мере пополам.

– Но что тогда там понимали под кэпэдэ?

– Возможно, всего лишь рабочий коэффициент для расчета относительного количества тепловой энергии, которую необходимо отводить от дюз при работе двигателей.

– Ладно, посмотрю.

– Я получил напоминание о необходимости возвращения на «Элеонору», – сказал Сковородников. – Чтоб не опоздать на общее экспедиционное собрание.

– Ну и возвращайся, – ответил Яфет, замедляя вращение. – А я ничего не получал.

Ник Улин заглянул в полетный журнал. О нем тоже никто не побеспокоился. М-да, интересно… Социальный статус каждого члена человеческого общества не виден глазом, но отражается во множестве мелких деталей. В том числе в опеке со стороны окружающих компьютерных систем. О Сковородникове позаботились, а о личном телохранителе самого императора и трибуне Квартара – ни-ни. Что это за глыба такая, что за сверхважная шишка – Алексей Сковородников? Обычный человек, погибший на рубеже двадцать первого века, а сейчас вместе с немногими другими людьми возвращенный к жизни.

– Понравилось в открытом космосе? Но нам в самом деле пора возвращаться, – сказал он примирительно, обращаясь к холе. – Успеете еще нагуляться, когда будем кружить у Шара.

– Ладно, поплыли обратно, – буркнул Яфет.

Включив двигатели скафандров, они помчались к звездолету. Ник Улин успел затормозить у поручней, ограждающей входной люк. Яфет неуклюже ударился головой. Ни вскрика, ни сетований, но несколько раз хола все же дернул головой, как отряхивающаяся от воды собака. Сковородников спланировал неумело, но без неприятных последствий.

В первом тамбуре, под леденящим светом асептических ламп, они сбросили в утиль-аппараты навешиваемую амуницию – плечевые и поясные каркасы с реактивными двигательными установками – и разошлись по кабинам плазменного душа. Предстояло избавиться от внешней многослойной оболочки скафандров из витаматериалов. Отработанные технологии лепки конструкций из атомарных составляющих и «пропитки» их электромагнитными полями позволяли изготавливать броню, не затрудняющую движений, но надежно защищающую не только от жестких космических излучений, но и от опасных для жизни механических воздействий, даже от ударов микрометеоритов.

Ухватившись за специальные скобы и широко расставив ноги, Ник Улин с закрытыми глазами терпеливо переждал, пока с него не сползли последние капли тошнотворной пузырящейся массы в приемное отверстие под ногами. Уши заложило от сопровождающего пронзительного звука, и он несколько раз открыл и закрыл рот, восстанавливая слух. Довольно неприятная процедура. Зато гарантирующая полную хаотизацию всех химических структур и, тем самым, исключающая даже гипотетическую возможность заноса внутрь звездолета не то что чужеродной жизни, но даже простейших упорядоченных образований, создающих сугубо теоретическую опасность для корабельных материалов.

Во втором тамбуре Ник Улин освободился от «бриджей» – нижней части скафандра, оснащенной системой сбора отходов жизнедеятельности астронавта, затем снял жилет, содержащий дыхательную систему. В нем были предусмотрены также карманы для термосов с питательной смесью, но поскольку они подавали заявку на выход в открытый космос на непродолжительное время, эти емкости на сей раз были пусты. После этого настал черед избавления от шлема с встроенным компьютером, гармонизирующим функционирование всех систем скафандра. Управление было комбинированным – посредством команд, снимаемых с глазных мышц, и мысленное. В обиходе ходило «мультиэкран», «дневник», «полетный журнал», но все это были надуманные сущности. Необходимая астронавту информация проецировалась непосредственно на сетчатку глаза.

Сняв шлем, Ник Улин подсоединил его главный разъем к считывающему устройству, чтобы запись о пребывании их в космосе осела в корабельных архивах. На нем осталась лишь внутренняя оболочка скафандра, плотно облегающая тело, словно вторая кожа. Тоже из витаматериалов, но предназначенная не защищать, а лелеять. Она мгновенно устраняла все неприятные ощущения, в том числе нервный зуд и блуждающие боли неясной этиологии, впитывала потовые выделения. Содрав ее с себя, Ник Улин запихал все в утиль-аппарат. Вслед отправил шлем, когда загорелся зеленый огонек, оповещающий о завершении процесса считывания данных.

Когда-то простейшие рукотворные изделия – топор, нож, шуба и так далее – служили и сделавшему их, и его детям, внукам, правнукам. Сейчас Ник Улин уничтожил сложнейшие устройства, само появление которых было вызвано его минутной прихотью. Образ жизни на Квартаре подразумевал строжайшую экономию природных ресурсов для обеспечения сносного существования семидесятимиллиардного населения. Дома он бы еще подумал о нерациональности изготовления подобных вещей для разового пользования. Но здесь, на звездолете, его совесть даже не екнула: что поделаешь, таков порядок. Корабельные мастерские наштампуют таких поделок сколько хочешь – зачем скаредничать? Астронавты находятся на острие человечества, и глупо экономить за их счет.

Совершенно голый, он прошел в медицинскую кабинку. Водный душ, ионный массаж, осмотр каждого миллиметра кожи, просвечивание, взятие анализов, затем обсушка мощными потоками горячего воздуха – и наконец-то открылась комната для одевания. Процедура возвращения на звездолет завершена.

У лифта его догнал Яфет.

Кто впервые сталкивался с холой, испытывал острое чувство физической неполноценности. По всем измерениям Яфет был много больше любого человека. Глубоко посаженные глаза победно горят. Толстые ручищи до колен. Кожа какая-то ячеистая, будто змеиная. Под ней непрестанно перекатываются мощные бугры мышц. На голове ни волосинки, даже брови, кажется, из роговицы. Стандартный астрокомбинезон, обтягивающий его, выглядел случайно прилепившейся тряпкой.

– Может, заглянем в столовую? – предложил он. – Она вот-вот закроется. Часа на три или четыре. Пока не закончится общее собрание, а затем – пока не отцепят буксиры. На всякий случай надо бы подкрепиться. И, кстати, я упустил один вопрос.

Ник Улин не ощущал голода, но решил составить холе компанию. В столовой взял себе стакан первого попавшего сока. Яфет, притащив на стол горшочек с жарким, с вожделением разглядывал его, ожидая когда тот остынет. Подошел Алексей Сковородников и пропел нечто вроде «спрашиваю Яфку, че он будет пить, а он мне отвечает, мол, голова болит». Хола не мог не ответить какой-нибудь колкостью – и начался разговор ни о чем.

Только при расставании Яфет, спохватившись, спросил:

– Когда вы говорили о сохранении положения центра масс изолированной механической системы, произнесли слова «в нулевом приближении». Что вы имели в виду и каково тогда ваше следующее приближение?

Времени для разговора уже не осталось, и Ник Улин ответил коротко:

– В нулевом потому, что то пустое пространство, которое мы видим собственными глазами и представляем себе продолжающимся куда-то очень далеко, – обман чувств и заблуждение разума. «Чистое» пространство, в котором справедливы изучаемые в начальной школе законы сохранения импульса, центра масс и прочих механических величин, – это абстракция, не имеющая никакого отношения к реальности. Выдумка, возникшая в незапамятные времена и используемая до сих пор только по причине экономии мыслительной энергии.

– А что же тогда это такое – пространство? – растерялся хола.

– То же самое, что и время, – функция гравитирующих масс. И не существует в их отсутствие. Если б было иначе, то люди не смогли бы совершать надпространственные прыжки и поныне жили бы все на Земле.

Яфет замер в задумчивости. Ник Улин, махнув ему рукой, пошел в свою каюту.

2. Старт

Как он и запрашивал, ему было предоставлено самое маленькое из помещений, предназначавшихся для проживания членов экспедиции, – всего-то шесть на шесть метров. Личный санитарный блок, примыкающий к ней, был больше.

В полном соответствии с корабельным уставом в каюте не было свободно лежащих, незакрепленных предметов. Никаких острых углов, вся мебель выдвижная. Каждая вещь знала свой закуток. Поддержку такого порядка в личном пространстве многие называли самой мучительной из тягот космических полетов, но для любого квартарца это казалось слабым подражанием их привычной среде обитания.

Посреди каюты выросло кресло, и Ник Улин уселся в него, мановением руки уничтожив фантомный тропический лес, до того заполняющий все помещение. Тут же зажглись конференц-экраны. На среднем из главных высвечивалась командная рубка, где вокруг ситуационного стола не спеша рассаживалось руководство экспедиции. На правом боковом экране в обычном мультипрограммном режиме мелькала новостная лента, на левом – справочные данные по техническим характеристикам различных корабельных систем. Нижний ряд экранов, снабженных аудиосистемой, допускающей разговор собеседников без выхода в общее информационное пространство, высвечивал ближайших коллег Ника Улина – членов команды-22.

Лидия Гиреева сидела неестественно прямо и неподвижно – лишь умненькие глазки шустро бегали по экранам. С последней их встречи она коротко постриглась и походила на проказливого мальчишку, готовящего новую каверзу. Щеки ее пылали от волнения.

Яфету мало было конференц-экранов – он скорчился над маленьким рабочим дисплеем. Учится, видимо, – прорехи в образовании у него действительно огромны.

Алексей Сковородников по-барски развалился в кресле, лениво помаргивая. Компьютерная программа, режиссирующая трансляцию видеоизображений, была, конечно же, квартарской, но не последней модификации – заостряла внимание на важных деталях, выхватывала необычности, но как-то лениво, без должной прыти. Ник Улин не сразу заметил на мочке уха Сковородникова прилепленную мушку аудиплеера. Вот оно что: их товарищ постоянно слушает какие-то звуковые записи и посчитал возможным не прерывать сие занятие даже на общем собрании экспедиции. Еще один интересный факт, дополняющий пока еще эклектичную мозаику, характеризующую нетривиальность человека, тысячелетия проведшего в небытии.

Отсутствие в нижнем ряду изображения Вана Мерсье, Ник Улин вначале упустил. Только увидев руководителя их группы на главном экране, понял: их начальника ввели в высший руководящий состав экспедиции. Кстати, какова его официальная фамилия? Родовая – Мерсье, но Ван стал консортом Лусонским, получил герцогский титул, и его прежняя фамилия по местным обычаям вроде бы должна быть заменена… На справочном экране услужливо высветилось: маг Ван Лусонский, шестой заместитель начальника экспедиции, начальник двадцать второй команды особого назначения. А также: ремитский герцог, главный императорский прокурор, временно оставивший эту должность из-за проблем со здоровьем, и так далее.

– Здравствуйте, товарищи, – Антон Благов, капитан «Элеоноры» и начальник экспедиции, появился в командной рубке и на несколько мгновений заполнил собой весь экран. Внимательно изучил доступные только ему справки, представленные главным компьютером звездолета. – Все в сборе, здоровы и полны сил. Больных нет. Разрешите открыть общее предстартовое собрание экспедиции. Устраивайтесь поудобнее.

Изображение на главном экране, изменив масштаб, охватило все руководство экспедиции, собравшееся вокруг ситуационного стола. Восемь человек в стандартных комбинезонах, но с золотыми нашивками сидели в первом ряду. За ними в высоких противоперегрузочных креслах расположились их ближайшие помощники.

– Согласно традиции, я детально обрисую цели предстоящего исследовательского полета, пусть даже для вас это не будет новостью. Как вы знаете, одними из самых загадочных и опасных космических образований считаются так называемые Медузы, создание которых приписывается Перворожденным – разумной расе, предположительно значительно старше человечества. Медузы представляют собой гигантские – протяженностью в тысячи астрономических единиц – куполообразные образования из квазибелковых молекул, проявляющих слабую электромагнитную активность. Длительное время полагали, что локализация этих объектов ограничивается окрестностями Сумеречных Созвездий. Однако сенсационное открытие уважаемого Анатолия Страута, научного руководителя нашей экспедиции и моего второго заместителя – Благов жестом представил аудитории сжавшегося в комочек человечка, сидевшего справа, – перевернуло прежние взгляды на пространственное распространение следов деятельности Перворожденных. Примерно десять лет назад…

На справочном экране Ника Улина высветилась уточняющая запись: такого-то числа, то есть девять лет два месяца назад… Квартарские программы обеспечивали сопровождение в реальном масштабе времени практически любой человеческой речи справочной информацией. К сожалению, большинство людей в Содружестве не умело правильно этим пользоваться, и Антон Благов относился к их числу. Пытаясь быть точным, он зачитывал отдельные фрагменты справок, видимые всем. Спохватываясь – разрывал логику доклада, вынуждая компьютер давать и чисто образные разъяснения. Бездушное программное обеспечение мастерски справлялось с трудностями. Касательно восторженного описания Антоном Благовым открытия Страута компьютерный комментарий, как показалось Нику Улину, содержал даже легкую иронию.