Пренебрежимая погрешность

По бокам колонны образовались барабанщики, давшие неспешный темп. Кто-то затянул бодрую песню… впрочем какая это песня – повторение одного и того же музыкального оборота. И слова рефреном одни и те же.

Изредка слышались шутки. Но какие-то вымученные. Заезженные, видимо, набившие оскомину. Вызывающие разве что пародии улыбок. Пока строились, Алексей Сковородников вглядывался в лица паломников. У всех – как насильно натянутая благопристойная маска. Ни живых эмоций, ни мыслей. И не сборище людей, собирающихся куда-то идти со своей целью. И не стадо, влекомое на убой. Биомасса.

Они с Амадом замыкали цепочку паломников. Рядом с ними пристроился вчерашний бородач, изредка прощупывающий их настороженным взглядом. Вроде бы Боар его зовут, вспомнил Алексей Сковородников. Но сейчас не все ли равно, как кого величают?

Разговаривать под барабанный бой было несподручно, и почти всю дорогу они молчали. Идти было довольно легко. Ровная дорога, обозначенная высокими, густо посаженными деревьями и утоптанная тысячами ног, еле заметно спускалась вниз. Часа через два пути у обочины показались навесы. Объявили привал. Пение стало громче. Разнесли прохладительные напитки. Несколько раз хором пропели здравницы Создателю. Подремали минут пятнадцать, и снова в путь.

Второй привал сделали рядом с небольшим водоемом. Многие стали плескаться в нем, смывая дорожную пыль. Алексей Сковородников поискал взглядом Амада – тот, не теряя времени даром, пристроился к бочонку, зачерпывал из него и жадно пил. Алексей попробовал напиток – что-то вроде пива. Слегка дурманит голову и на вкус горьковат. Когда-то, вспомнилось, еще в прошлой жизни, он был большим любителем пива. Сейчас почему-то не тянуло к употреблению. Жизненный настрой был иным.

Амада быстро повело.

– Ну, ты понял, почему я согласился вести тебя к Алтарю? – спросил он.

– Почему? – переспросил Алексей Сковородников.

– Да потому, что мы, люди, достойны нечто большего, чем ползти, как скот, на бойню. Посмотри вокруг: через два дня все эти люди бесследно пропадут, сгинут под Уремом, и ничего от них не останется. Однако они делают вид, что у них прекрасное настроение. Что они счастливы продолжить свой путь. Ну нельзя же так безропотно идти на убой! Согласен?

– Да.

– Вот и я о том же. У каждой пылинки, а тем более у каждого человека должно быть какое-то оправдание появления его на свет! Чего я не приемлю ни при каких обстоятельствах – это бессмысленность. Создатель не мог сотворить ничего подобного! А ежели сделал – значит, он плохой создатель! – зачерпнув новый ковш хмельного напитка, Амад, икнув, оттолкнул Алексея Сковородникова. – Иди. Смотри. Радуйся ли огорчайся – не знаю, что ты будешь чувствовать. Не знаю, что ты должен вынести из всего этого. Не попадайся мне на глаза, а то, неровен час, я все про тебя расскажу Боару. Слабый и безвольный я человек. Слабый, непоследовательный и непорядочный. Иди прочь!

Береженого бог бережет, и до вечера Алексей Сковородников шел чуть в стороне от Амада. Изредка, прикрываясь капюшоном плаща, переговаривался с «Элеонорой». Включать передатчик в открытую было нельзя: нижняя часть лица начинала ощутимо светиться. Теоретики ломали головы над объяснением данного эффекта. Руководство же экспедиции было озабочено иным: в какой момент прекратить игру и эвакуировать разведчика, как это осуществить? Одни настаивали: немедленно, как только станет совсем темно. Пусть исследуют алтарные камни космодесантники – это их хлеб, в конце концов. Другие возражали: ну как не воспользоваться благоприятным моментом, чтобы хоть краешком глаза не подглядеть, что с этим самым «алтарем» делают паломники. Пусть разведчик идет до самого-самого конца, и уходит только получив полную информацию.

Место для ночлега каравана было оборудовано капитально: навесы с ложами из пахучего свежего сена, деревянные столы, выстроенные одной большой буквой «п» и обставленные скамейками. Большие печи со стоящими на них кастрюлями разнообразных габаритов и форм, источающими соблазнительные запахи.

Ополоснувшись у рукомойников, паломники степенно расселись по столам. Прислуживали им охранники. Ради этого часть их передала свои копья товарищам, занявшим возвышенные площадки вокруг стоянки. Барабанщики без устали держали бодрый ритм.

Трапеза, сопровождаемая обильными возлияниями, продолжалась до полной темноты. Организаторы применили много ухищрений, чтобы создать видимость веселья. Заманивали на танцы посулами поднести какое-то особое питье, устраивали всевозможные конкурсы и соревнования. В середине натянутого празднества Амад, перебрав, молодецки захрапел. Боар заботливо отнес его на ложе, спать.

Следующий день был в целом похож на предыдущий. Местность, однако, стремительно менялась. Деревья по обочинам дороги сперва сменили колючие стелющиеся кусты, затем – жухлая трава. Буро-желтая равнина, поросшая колючками, раскинулась до горизонта. Ни ручейка, ни прудика. В воздухе стоял еле заметный запах сероводорода, усиливающийся, когда порыв ветра налетал спереди – то напоминал о себе Урем.

Вторая ночная стоянка была устроена на каменистой площадке перед небольшой возвышенностью, сложенной из песчаника и камушков, похожих на гальку. Непрочная основа, поддаваясь ветрам, образовала округленные скалы, напоминающие колонны.

– Вот они, Пальцы Агравы, – сказал Амад, оказавшийся рядом. Он был уже нетрезв несмотря на то, что к ужину еще не приглашали. – Завтра с утра нас разобьют на группы и поведут по тропинке к Алтарю. Мы, вероятно, пойдем одними из последних. Итак, впереди меня ждет последние полдня моей неправильной жизни… не считая ночи. Пойдем, сдобрим их хорошей порцией спиртного.

– Пойдем, – согласился Алексей Сковородников.

Впрочем, он смог сделать всего несколько глотков напитка – уж больно крепким тот показался. Более ничего для питья предложено не было, да и пища состояла только из жареных овощей и мяса. Вероятно, доставлять воду в эти пустынные места было трудоемко.

Притворившись сильно выпившим, Алексей Сковородников, покачиваясь, одним из первых отправился на лежанку. Накрывшись капюшоном, торопливо – ресурс передатчика садился гораздо быстрее, чем вначале его пути, – переговорил с «Элеонорой». Ему подробно рассказали особенности пути к озеру, по которому его завтра должны повести. Условились, что у самого входа в пещеру, в низине справа от тропинки его будет ждать специальный, невидимый сбоку лит с группой поддержки. Далее можно действовать по обстановке – либо продолжить идти к «алтарю», либо немедленно возвращаться. Послать, как положено по инструкции, спарку литов космодесанта не получается – поздно спохватились и успели сделать только один невидимый летательный аппарат, пригодный для использования в условиях Консервы. Поэтому в самом непредвиденном случае второй лит придется ждать минут пять – время, необходимое для полета от шахты до пещеры.

Утром на Амада страшно было смотреть. Поэт лежал до последнего, жалобно постанывая. Боар силой поднял его, напоил из своей фляжки и заставил идти. Алексей Сковородников, подгоняемый Бором, пристроился рядом.

– Как я испортил себе последние часы жизни, – раскаивался Амад, – до чего же болит голова… Что они подмешивают в пиво?! Никогда мне не было так плохо…

Под его жалостливые причитания они прошли километра три. В месте, где тропинка начинала довольно резко подниматься вверх, они наткнулись на первый контрольный пункт. Под тентом из грубой холстины стоял стол со стулом, рядом – два бочонка с водой. За столом сидел плюгавенький конс в пропыленном насквозь одеянии, напоминавшем наряд Орода. Перед ним лежала раскрытая учетная книга. Архивариус, видать, подумал Алексей Сковородников.

Боар, почтительно поклонившись архивариусу, молча наполнил их ковши водой. Амад жадно припал и оторвался лишь когда выпил все. Потянулся было к бочонку за добавкой, но стражник решительно оттолкнул его: нельзя, мол, считана вода. Алексей Сковородников, отпив пару глотков, отдал свою порцию Амаду.

Серия вопросов по выяснению их анкетных данных завершилась скороговоркой «есть ли у вас жалобы на обслуживание в пути?». Под причитания Амада о плохом качестве пива, невозможности умыться, неоказании медицинской помощи, архивариус демонстративно записал, зачитывая вслух: Амад из Хруста, поэт, отмечает высокое кулинарное искусство сопровождающих караван поваров; Олек из… гм… Магоре, смотритель вершин, отмечает… – архивариус долго глядел на Сковородникова, придумывая, – отличное качество предложенных паломникам напитков.

– Продолжайте свой путь, – с ленцой сказал архивариус, – и да взвесит вашу порядочность Создатель.

Второй контрольный пункт им попался на самом верху возвышенности, далее намечался постепенный спуск к Урему. Вокруг было довольно многолюдно – часть охранников, сопровождавших паломников из головы колонны, успела вернуться назад и устраивалась на отдых. Вновь были записаны их анкетные данные. Никаких дополнительных вопросов не задавали. Воды не предложили. Идите, и все – надоело с вами якшаться.

Подгоняемые Боаром и Бором, они двинулись по последнему участку своего пути на Консерве. Тропа была проложена по высокой насыпи, сложенной из больших булыжников, и едва позволяла разойтись с возвращающимися охранниками. Алексей Сковородников внутренне сосредоточился, готовясь к решительным действиям. Вот они прошли последний поворот.

Открылся зев пещерного хода. Почти перегораживал его, спрятавшись под нависающий каменный козырек, синеватый кристаллический выступ конической формы. То, что это и был «алтарь», Алексей Сковородников понял сразу. Итак, они у цели.

Впереди них на тропе оставались только двое, паломник и сопровождающий его охранник. Алексей Сковородников видел, как паломник коснулся Алтаря и как-то сразу сник. Казалось, уменьшился буквально, физически. Шагнул – и исчез в черном зеве пещеры. Охранник воровато оглянулся и… отбросив свой ассагай, тоже коснулся Алтаря и юркнул в пещеру. Значит, надо всего лишь коснуться этого камня?

В пределах видимости они остались вчетвером – он, Амад и угрожающе выставившие ассагаи Боар с Бором. В воздухе стоял головокружительный запах сероводорода. Алексей Сковородников кожей, поджилками, кончиками пальцев ощущал мрачную силу, исходящую от Алтаря.

– Давай, вперед, – неожиданно заорал Боар, – бегом! Далее пойдете одни. Мы возвращаемся – нас Создатель не зовет к себе. Понятно? Ну, бегом!

Оглянувшись через несколько шагов, Алексей Сковородников увидел, что стражники бредут назад.

До ждущего их Алтаря остается метров двадцать… и тут из-за ничем не примечательного «пальца Агравы» появляется Ник Улин. В руках у него многофункциональный анализатор, на поясе – кобура с бластером. Сзади шел Сергей Веселко в летном комбинезоне.

Амад застыл с выпученными от удивления глазами.

– Мне здесь очень неуютно, – после быстрого приветствия сказал Алексей и невольно повел плечами, освобождаясь от невидимого гнета. – Давайте побыстрее осмотрим алтарный камень да исчезнем отсюда.

– Я такую битву выдержал, убеждая всех, что только я должен прибыть к тебе на помощь, – проворчал Ник Улин, бегом направляясь к Алтарю. – Так что уйду отсюда только тогда, когда…

Не договорив фразы, квартарец впился взглядом в Алтарь, включив анализатор.

Алексей Сковородников краем глаза уловил быстрое движение за спиной. Обернулся – и замер, пораженный.

К ним бежали охранники. Впереди легкий Боро, держа перед собой ассагай двумя руками. Тяжелый и нерасторопный, чуть прихрамывающий Боар отстал и, пытаясь опередить поворачивающегося в его сторону Веселко, метнул свой ассагай. Тяжелое орудие вонзилось десантнику за ухом, и он беззвучно упал. Тело его, дергаясь в конвульсиях, стало съезжать с тропы вниз.

По примеру старшего товарища Боро метнул ассагай в Сковородникова. Алексей чудом увернулся, упав и растянув при этом сухожилие на правой ноге.

– Ужасная рана, – прошептал Амад, склонившись над десантником. – Почти навылет. Череп раздроблен…

Боро, подхватив с земли свой ассагай, застыл перед Сковородниковым. Молодой он был. Не привык принимать самостоятельные решения. Другой бы сразу ударил, мелькнула мысль.

Действовать надо было быстро. Алексей схватил левой рукой ассагай Боро за острие и дернул на себя. Ладонь, разрезаемую острым железом, пронзила сильная боль. Зато молодой охранник оказался на расстоянии вытянутой руки, и Сковородников со всей мочи ударил его в челюсть. Потеряв сознание, Боро упал и покатился вниз. Его оружие осталось в руках Алексея Сковородникова.

Боар выдернул свое оружие из тела десантника, но стоящий рядом Амад, схватившись за его ассагай, сильно толкнул его вбок.

Молодец, Амадик, подумал Алексей Сковородников и приставил ассагай Боро к груди Боара. Бить или не бить, вот в чем вопрос, мелькнуло в голове. Какой на него был заготовлен ответ, Алексей Сковородников, положа руку на сердце, не знал ни в тот момент, ни много лет спустя, вспоминая данный эпизод. Решение принял за него Боар, с громким криком бросившись на острие. Толчок был такой силы, что Алексей Сковородников, потеряв равновесие, покатился вниз по склону, нещадно в кровь раздирая руки и ноги об острые камни. Сверху на него свалился Боар, пронзенный ассагаем Боро.

Когда через невыносимо долгий промежуток времени Сковородников, шипя от боли в разрезанной ладони, в ободранных локтях и коленках и в растянутом суставе, с трудом поднялся на тропу, Ник Улин по-прежнему как завороженный стоял перед синеватым конусом Алтаря. Сковородников чувствовал угрозу, исходящую от алтарного камня. Но угроза исходила и с другой стороны – подбегали прочие охранники, воинственно потрясая над головой ассагаями.

– Ник, – крикнул Алексей Сковородников, – доставай оружие. Надо отбиваться.

– Ты представляешь, – крикнул в ответ Ник Улин, – они прибыли к нам из другого мира. Даже не из соседней метагалактики, а вообще извне. Для них не существует нашего времени – оно для них уже прошло, – поэтому все наши материальные предметы они воспринимают как еле заметное колыхание. Вот и сделали себе исследовательскую лабораторию. Ничего зловредного нам они не хотели делать. Просто не замечали нас…

Протянув вперед руку, квартарец коснулся поверхности чужеродного камня и… исчез, превратился в нечто нематериальное. Сквозь его тело проглянул синеватый конус Алтаря.

Рядом стоял Амад, держа ассагай Боара, и молча смотрел ему в глаза. Алексей Сковородников понял, что конс принял решение последние минуты жизни разделить с новым товарищем, а не лишаться разума, прикоснувшись в Алтарю.

– Что ж, Амад, давай держать наш последний и решительный бой, – сказал Алексей Сковородников, подбирая удобный для бросания камень. Жаль, что придется действовать одной рукой – левая кисть не работала. Скрючилась вся, и разогнуть ее никак не удавалось.

Амад перехватил удобнее геройски отобранный ассагай и гордо выпрямился.

Первого охранника, далеко оторвавшегося от своих, они вывели из строя совместными усилиями. Сперва Амад неудачно бросил ассагай, лишь замедлив его бег, но Алексей Сковородников, воспользовавшись этим обстоятельством, попал увесистым камнем ему в лицо. Второй охранник остановился и дождавшись, когда Амад нагнется, расчетливо метнул свое оружие. Амад упал, пронзенный в спину. Алексей Сковородников чудом увернулся от следующего ассагая. Он мог бросить камень в сторону набегающего на него охранника, но кинул прямо в торжествующую пасть убийцы Амада. Кровь за кровь! А там будь что будет.

Алексей Сковородников видел, как острие ассагая входит ему под правую ключицу. Чувствовал, как с хрустом рвутся под напором железа его мышцы и распадаются кости. Боль была, но на периферии сознания. Ему удалось ударить нападавшего ногой в пах и вновь выпрямиться. Следующий охранник вонзил свой ассагай ему в бок и толкнул. Он кувырком полетел вниз, раздирая грудную клетку торчавшим из-под ключицы ассагаем. Прекратил падение далеко внизу, упав на спину. Голову, скорее всего, он также разбил, и зрение начало изменять ему. Изо рта вырвался фонтанчик крови.

Последнее, что он видел, теряя сознание, – яркий свет. Как тогда, когда он умирал в первый раз. Но сейчас свет уступил тьме и не пришло былое ощущение неземного блаженства.

Сковородников не видел, что к месту его последнего боя подошел второй, тяжело вооруженный космодесантник, до этого сидящий в лите, как того требовали инструкции. Струсившие охранники были просто-напросто сдуты с тропы, а бесчувственные тела землян погружены в летательный аппарат. Мгновение – и лит взмыл вверх.

Эпилог

– Ну, и как ты себя чувствуешь? – спросил Яфет, удобнее усаживаясь в кресло рядом с медицинским ложем Алексея Сковородникова.

– Нормально. Сколько мне здесь лежать?

– Медики говорят, еще не более трех дней – не то, что Веселко. Счастливчик ты. Пустяковинами отделался. Раны легкие, не опасные для жизни. Крови только из тебя много вытекло, потому и сознание потерял. Но кровь – дело наживное. Здесь главное вовремя попасть в руки врача. Смазали тебя эскулапным гелем и влили почти литр хирургического раствора. Это такая гадость с махонькими, еле различимыми глазом роботами-червячками. Сейчас они наводят порядок внутри тебя. Как только последнего выделишь – иди, гуляй.

Алексей Сковородников прислушался к себе. Ничего не болит. Голова немного кружится – стоит закрыть глаза, так словно плывешь куда-то. Дышится легко, но в груди, там, куда в него воткнули ассагай, чувствуется что-то инородное, мешающее вдохнуть как следует. На шее будто гипсовая повязка, не позволяющая быстро ворочать головой из стороны в сторону. Живот не чувствуется. Ободранные почти до костей ноги и руки покрыты какой-то слизью, но кажется, что с ними давным-давно все в порядке, как и с порезанной ладонью.

– А что с Веселко?

– Врачи говорят, что шансы на выздоровление высоки, но лечение займет много времени. Не меньше года – мозг поврежден.

Повисла тишина. Алексей Сковородников должен был спросить. И тихо спросил:

– А Ник?

– Так ведь не нашли его.

Алексей Сковородников промолчал, ожидая продолжения.

– Регистраторы зафиксировали, что он исчез. Был, а потом пропал. Бесследно…

Странно, подумал Алексей Сковородников. Что-то подобное и ему тогда показалось. Колыхнулась душа от тяжелой утраты.

– А что сталось с моим Амадом?

– Что-что, да ничего! Откуда я знаю? Там остался. Погиб, видимо. Ты не переживай за него. Он конс. А они все неразумны. Как роботы.

Алексей Сковородников с горечью покачал головой, но ничего не сказал. Язык не повернется назвать Амада, славного его боевого товарища, того, кто принял с ним неравный бой, неразумным существом. Робот не мог выбрать смерть, как… как достойный человек. «Нет, лучше с бурей силы мерить, последний миг борьбе отдать».

Вдруг звездолет тряхнуло. Замигал свет, заверещал звуковой сигнал тревоги. Яфет вскочил.

– Что это?

– Перворожденные начали ликвидацию Шара, – уверенно сказал Алексей Сковородников.

– Откуда ты знаешь?

– От верблюда.

В медицинском отсеке не было информэкранов, и Яфет побежал в свою каюту.

Без всяких предвестников, без какой-либо видимой причины отверстие шахты, проделанное в квантитной оболочке боро-водородного мирка, начало расширяться. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Раскрылись внутренности, превращающиеся в прах. Вместо сферы образовался плоский диск, медленно растворяющийся в пространстве. Вслед за Четверкой таким же образом разрушилась Семерка, затем – Консерва. Остальные «ядра» одновременно стали съеживаться, пока не исчезли совсем. На месте Шара осталось бесформенное облачко пыли.

Потом началось то, что впоследствии поэты Содружества назовут космической грозой. Где-то в бахроме Медузы Страута возникли мизерные свободные заряды. Межзвездные расстояния огромны, и через несколько часов в космосе появились области, в которых текли электрические токи с напряжением в миллиарды вольт, выбивая из вакуума потоки виртуальных частиц. Сделанные с «Элеоноры» фотографии много веков служили наглядным пособием на уроках эстетики в школах.

Научные работы экспедиции Благова прекратились по причине пропажи объекта исследований. Убедившись, что окружающее космическое пространство чисто, «Элеонора» отправилась в обратный путь.

Так завершилась первая межзвездная экспедиция Ремиты. Впоследствии было много споров, насколько высок оказался ее вклад в копилку знаний Галактического Содружества.

Одни утверждали, что доставленные экспедицией массивы физических измерений, открытия в области химии боро-водородных и силикоидных полимеров дали мощный толчок новому рывку науки и техники.

Им возражали: ничего, мол, революционно нового получено не было. В многочисленных лабораториях работа шла своим чередом, и квантит рано или поздно сумели б синтезировать и без экспедиционных данных.

Ликвидировали Медузу, несущую потенциальную угрозу населенным мирам?

Да, собственно, никому она не угрожала. А вот то, что загадочно исчез трибун Квартара, это действительная утрата. Но мартиролог жертв космоса огромен и плюс-минус одно имя в нем – пренебрежимо малая погрешность.