Пренебрежимая погрешность

Макуайр оправдывался, как нашкодившая малолетка. Да-да, как всегда Их Высочество абсолютно правы. Разбрасываться талантами – последнее дело. Будь его воля – людям герцога было бы поручено выполнение ключевых работ экспедиции. Но решения о назначении конкретных исполнителей работ принимаются коллегиально, заместитель научного руководителя экспедиции – всего лишь заместитель, не начальник…

Когда обсуждение возможной роли команды-22 в работах экспедиции зашло в тупик, Ник Улин сказал:

– В первом, разведывательном обследовании Шара было обнаружено, что он слеплен из неких зерен. Я полагаю, что нашей экспедиции придется проникнуть по крайней мере в одно из этих образований. Может, застолбить это проникновение за нами?

– В плане уже расписано, кто отвечает за организацию исследовательских работ по первым двум эллипсоидам… – потеряно сказал Макуайр.

– Прекрасно, – прервал его Ван Лусонский, – значит, за нами – третий по списку.

Макуайр поперхнулся, но промолчал. Тем самым, понял Алексей Сковородников, заместитель научного руководителя экспедиции взял на себя обязательство всеми силами отстаивать предложение герцога.

– А кто формирует список? – спросил Ник Улин.

– Конкретный выбор объектов будет сделан по результатам зондирования Шара.

– Значит, наш объект выберет… – герцог сделал паузу – Лидочка.

– Ой, я не смогу. Это такая ответственность. Вдруг я выберу плохой? Пусть это сделает Алеша, хорошо?

– Хорошо, – величественно согласился Ван Лусонский и потерял интерес к дальнейшему разговору.

По окончанию мероприятия Алексей Сковородников, уподобляясь холе, не удержался от вопроса Нику Улину:

– Мне показалось, что Макуайр вел себя, мягко говоря, не совсем естественно. Как вы думаете, почему?

Ник Улин пренебрежительно махнул рукой:

– Макуайр – магик. Что тут скажешь! Я всегда поражался, как это люди с подобными отягощениями вообще способны заниматься наукой. А в случае с Макуайром, надо признать, – довольно успешно заниматься.

– Что это значит – магик?

– Так называют фанатиков религиозного течения, обожествляющих магов. Всех магов – и меритских, и ремитских. А наш начальник прошел полный курс обучения магическому искусству и имеет звание мага. Правда, как я слышал, сейчас он временно утратил паранормальные способности из-за болезни.

– Довольно жалкое зрелище Макуйар представляет со стороны.

– Все фанатики жалки.

– Почему? – встрял Яфет.

– У любого человека мышление рваное…

– Как это – рваное? – удивился Яфет.

– Я имею в виду, что у каждого из людей, каким бы гением мысли он ни был, всегда найдутся червоточинки в психике – какие-либо суждения, принимаемые им за истинные, но противоречащие друг другу. Чтобы мы не сходили с ума, оперируя взаимоисключающими умозаключениями, матушка-природа наградила нас большим набором средств, предохраняющих нашу психику от перегрева. Почитайте, если желаете, что в психологии понимается под алиенацией, репрессией, супрессией и прочими процессами подавления нежелательной психической деятельности. Благодаря этим качествам в психике человека образуются некие области, не подвергающиеся сознательному осмыслению. А ежели добавляются еще и религиозные догмы, запретные для критического анализа, эти области разрастаются до неприличия. В результате мышление вообще становится фрагментарным. С фанатиками просто невозможно найти общий язык. Для них не существуют ни здравый смысл, ни логика. По сути, они теряют разум.

– Понятненько, – протянул хола.

Алексей Сковородников промолчал. Не до того ему было – он готовился с максимальной отдачей использовать время пребывания «Элеоноры» в надпространстве. Ник Улин потратил много усилий, растолковывая ему, что пребывание в надпространстве – лучшее время для самосовершенствования, приобретения полезных навыков и талантов. Мозговые структуры, мол, легко перестраиваются. Надо лишь не лениться делать соответствующие целевые упражнения, которые детально отработаны и собраны в одной инструкции, являющейся настольной книгой для каждого астронавта…

Ник Улин советовал заняться упражнениями для углубления ассоциативности мышления. Яфет рекомендовал подумать о повышении скорости реакции. Алексей Сковородников слушал товарищей, согласно кивал, но думал о своем. Он давно принял единственно верное, как ему казалось, решение.

И настало мгновение, когда зазвучал сигнал о включении н-генераторов звездолета.

Смотровая панель в его каюте озарилась сиреневой вспышкой – примерно такой же, какие приходилось видеть ему в кабинке нуль-транспортировки. В следующий миг звезды пропали, «Элеонору» окружила чернота.

У Алексея Сковородникова не было слов, чтобы описать свои ощущения. Казалось, что все, что окружало его, превратилось в мираж и в любую минуту могло растаять как хрупкий фантом. Он слышал какие-то неясные гулкие звуки, кружилась голова… Стряхнув наваждение, он приступил к работе над собой.

Желал он одного: вспомнить, как и где он существовал, если существовал, что чувствовал, если чувствовал, что и как думал, если думал, когда был мертв.

5. Торможение

Словно гигантский мыльный пузырь лопнул, разлетаясь тающими лоскутами, и «Элеонора» ворвалась в обычное пространство. Во всех отсеках гигантского корабля пропели сигналы, призывающие экипаж свершить массу неотложных дел.

Первое, но не самое важное – ориентировка в пространстве. Навигаторы сообщили: надпространственный прыжок совершен успешно. Звездолет находится на расстоянии в пятьдесят астрономических единиц от финальной точки маршрута и имеет относительную скорость в двадцать одну тысячу километров в секунду. Не тормозя, «Элеонора» могла достичь Шара менее чем за пять суток.

Язык за два тысячелетия изменился коренным образом, и Алексею Сковородникову чуть ли не с азов пришлось учиться говорить. А вот в части использования основных единиц измерения царил махровый консерватизм. По-прежнему в ходу были те же килограммы, метры и минуты, что и в его детстве. И временные интервалы, называемые сутками, также содержали двадцать четыре часа, несмотря на то, что не нашлось бы, пожалуй, ни одной колонизированной планеты, период вращения которой точно совпадал бы с земным. Межзвездные расстояния, как он успел выучить, измеряли в световых годах, иногда – в парсеках, а межпланетные – в астрономических единицах, равных ста восьмидесяти миллионов километров. Приблизительно таким было расстояние от Земли до Солнца.

Бурным потоком полились доклады службы старшего помощника: выход из строя отдельных агрегатов обеспечения жизнедеятельности, образование вредных веществ в жилых отсеках, отказ электроники, замыкания энергокабелей, сбои точной настройки приборов, и прочее и прочее. Изобретательности природы в придумывании хитроумных поломок не было предела. Алексей Сковородников с удивлением обнаружил, что забытый им на выдвижном столе лист бумаги неестественным образом превратился в часть поверхности, оставшейся по-прежнему гладкой и блестящей. Бумага каким-то непонятным образом пропиталась полимерами, из которых состояла рабочая поверхность стола, стала прочной и водоотталкивающей. Бывает же…

На его вопрос, почему до сих пор не зарегистрировано ни одного случая, когда какой-нибудь астронавт оказывался сросшимся, скажем, с любимым креслом, Ник Улин разразился длинным малопонятным объяснением. Алексей уловил лишь, что чем интенсивнее использовался какой-нибудь предмет при нахождении звездолета в надпространстве, тем с меньшей вероятностью он изменится, оказавшись в обычном мире – не зря же микроэлектронику всегда перевозят во включенном состоянии. За все время космической деятельности человечества не было зафиксировано ни одного случая фатальной поломки функционирующих компьютерных систем. Тем более – ни одного случая смерти живого существа при возвращении в привычное пространство. Наблюдались, правда, различные психические отклонения, но это уже из области «каждый сам кузнец своего счастья»: значит, переусердствовал в оттачивании имеющихся или приобретении новых способностей.

Поскольку серьезных отказов технических систем не обнаружили, первые четыре часа после выхода из надпространства по традиции были посвящены установлению связи с диспетчерской службой космопорта Ремиты. По завершению доклада капитана каждый астронавт получил возможность послать весточку родным и знакомым. Записанные сообщения кодировались и сжимались – получасовое видеописьмо превращалось в импульс, длившийся не более секунды. Алексею Сковородникову некого было оповещать, что он жив и здоров, чего и своему визави желает, поэтому он просто наблюдал за поднявшейся суматохой. К его удивлению, больше половины всего времени, отведенного для связи, съел Ник Улин, отвечая на бесчисленные вопросы своих подопечных квартарцев.

На устранение неполадок и проверку экспедиционного снаряжения ушло двое суток. Заняты были все. Нашлось дело и Сковородникову. По его мнению, технология порученных ему работ соответствовала его квалификации: присоединить тестер к хитрому разъему, дождаться, пока на тестовом экране не пробегут характерные синусоиды, еще подождать, пока не высветится надпись «аппаратура работает нормально» – и все. Вначале он радовался, что оказался полезным. Однако вскоре его посетила мысль, что эти действия можно было возложить на обыкновенного робота. Неужели его занимают видимостью работы, как младенца погремушкой? Сразу ухудшилось самочувствие и навалилась привычная хандра. Перелистывая литературу времен своей первой жизни, он нашел для нее красивое название: депрессия. Когда-то это было модной болезнью.

Мучаемый сомнениями, он кое-как завершил свой урок и нашел Ника Улина. Квартарский трибун сидел в лаборатории системного программирования, рассеяно сверяя данные с двух десятков экранов, перегруженных формулами и графиками. Чуть в стороне, на специальном экранчике бойко рассказывал о сложной и многогранной жизни «Элеоноры» научный раздел экспедиционного журнала.

Узнав, что и сколько компьютеры записывают в свои протоколы о событиях, происходящих на звездолете, Сковородников испытал нечто вроде шока. Он не мог придумать причины, почему накапливается такое море информации. Причем по неукоснительно соблюдаемым правилам Галактического Содружества, после каждого космического полета все архивные записи экспедиции передавались специальным институтам на предмет внимательнейшего изучения… Не бери в голову, прокомментировал Яфет. Чрезмерное накопление информации – обычное явление. Мало ли что пишут. Читать стоит разве что раздел экспедиционного журнала, посвященный научным разработкам. Да и то выборочно: мол, томящиеся в ожидании славы молодые и ретивые умники рвутся в межзвездные экспедиции, чтобы обратить внимание на какую-нибудь экстравагантную теорию, – поощряется, чтобы каждый член экспедиции фиксировал как можно больше своих мыслей и рассуждений. И известны примеры, когда гонимым гениям удавалось таким вот образом достучаться до высокоученой общественности.

Сначала Алексей Сковородников с любопытством раскрывал научный раздел журнала. Но запал его скоро погас, ибо ни осилить сколько-нибудь значимую часть, ни толком понять что-либо он был не в состоянии.

– Ну, как дела? – спросил он Ника Улина.

– Пока не знаю, что сказать, – ответил квартарец. – Вот сойдутся у меня два числа, тогда будет ясно, что все в порядке. А не сойдутся – буду дальше думать, в чем дело.

– А мой биологический эксперимент закончился.

– Какой эксперимент?

– Биологический, – с максимальной серьезностью пояснил Сковородников. – Проверяли тута, выдержу ли я двое суток монотонных манипуляций. В прошлой жизни, помнится, все было много проще: объявлял старшина, что копаем отсюда и до обеда – вот мы и копали. А после обеда и положенного после него отдыха закапывали.

– Что закапывали?

– Яму.

– Зачем?

– Тогда, как я понимаю, большие общественные руководители тоже были не лыком шиты. Лаптем щи не хлебали, сопли не жевали. Тоже проводили важные биологические эксперименты. Исследовали, могут ли солдаты просто копать. Или просто закапывать. И как долго они могут заниматься бессмысленным делом.

– Понятно. Объясни толком, что ты делал, – и, выслушав Сковородникова, сказал: – Не, времена изменились. Ты проверял те приборы, каждый из которых затем тестировал с десяток других. Так что был смысл в твоих деяниях.

– Но так много…

– Да, имущества у нас в избытке… – Ник Улин помолчал, победно хмыкнул и переключил экраны. – У меня, к счастью, тоже все завершилось удачно. Все, я свободен. Можно понаблюдать за отправкой «ягуара».

– Это что еще за хищник?

– Одна из замечательных инженерных конструкций человечества. Летательный аппарат. По габаритам – обычный планетолет, но обладающий фантастической мощностью и способный двигаться в надпространстве. Правда, в пределах маяковой ког-зоны, то есть в радиусе примерно двух световых лет от «Элеоноры».

– Понятно, – покривил душой Алексей Сковородников. Несмотря на чуть ли ежедневные «уроки» Яфета, он чурался премудростей квантового мира. Понятие ког-сферы вводилось в последних главах учебника по квантовой динамике.

Экипаж «Дракоши», одного из трех экспедиционных «ягуаров», состоял всего из четырех человек: капитан-пилота, штурмана, бортинженера и астронавт-исследователя. Им предстоял многосуточный полет, трудный даже с точки зрения Сковородникова. С действительными тяготами и лишениями. С быстрыми и довольно болезненными надпространственными переходами, с жестким распорядком вахт и недолгих часов отдыха – только на сон. С сильными перегрузками: габариты и масса «ягуара» не допускали установки комфортабельных антигравитационных систем.

Процедура отправки субэкспедиции также была прописана многовековой традицией. Экипаж «ягуара», построившись в ряд, замер по стойке «смирно». Капитан-пилот, изображая строевой шаг, отдал рапорт подошедшему начальству во главе с Антоном Благовым. Получив разрешение, сделал шаг назад и влево, вполоборота повернулся и скомандовал «вольно». Ничего сверхъестественного, но подчеркнуто торжественно. Сковородникову показалось: и печально, словно прощаясь.

– Какое-то неприятное предчувствие… – не выдержал он напора чувств.

– Что такое? – живо откликнулся Ник Улин.

– Да как будто навсегда прощаются.

Квартарец смотрел на Сковородникова с неподдельным интересом. Поняв, что продолжать тот не намерен, сказал:

– При первой встрече с Медузами – экспедицией Илвина Ли, в Сумеречных Созвездиях – их не удалось как следует изучить. На то нашлось много причин, главная из которых – невозможность сверхсветового режима полета из-за тамошней структуры гравитационных полей. А приблизиться к ним на обычной тяге не получилось вследствие скоропостижного свертывания работ экспедиции. По сути – бегства. Но здесь-то нам вроде бы ничего не грозит. Пока… не грозит. И запас времени у нас большой… наверное. Что, по вашему мнению, нам может помешать?

Алексей Сковородников понял, что от него ждут серьезного ответа.

– Не знаю, – смущенно пробормотал он. – У меня просто ощущение, что произойдет что-то нехорошее…

После упражнений, проделанных во время надпространственного прыжка, он обрел внутреннее равновесие, казалось безвозвратно потерянное им после пробуждения от смертного сна. Много что спонтанно возникало у него в мыслях как вполне разумеющееся, не требующее доказательств, но источник этой уверенности был неведом. И не находилось слов объяснить квартарцу свои переживания.

Смерив его долгим внимательным взглядом, Ник Улин сказал:

– Что ж, доживем – увидим. У меня, кстати, никаких предчувствий нет, и только разумом я понимаю, что вся наша экспедиция от начала до конца – одна большая афера.

Навсегда ли прощалась субэкспедиция, не навсегда ли, но маленькому летательному аппарату предстояло преодолеть расстояния, измеряемые миллиардами километров. В той, первой жизни Сковородникова подобное относили к разряду неумеренной фантазии. Здесь же было привычно, заурядно.

Руководство почтило отправляющихся рукопожатиями и объятиями. Напоследок Благов сказал несколько ободряющих слов, и «ягуар» отправился в полет. Когда он покидал стапели, Алексей Сковородников не почувствовал ни малейшего толчка, настолько велика была масса «Элеоноры». Да и гравитационные компенсаторы звездолета работали отлично.

Сразу после старта «ягуара» был отправлен автоматический зонт с обязывающим названием «Посол», предназначенный для установления первого контакта с Иным Разумом. Он был оснащен быстродействующими системами обработки данных и мощной приемопередаточной аппаратурой. Подобные космические станции, прокомментировал Ник Улин, используются со времен встречи с Инверторами для обеспечения возможности все информационные потоки между звездолетом и потенциально опасным объектом пропускать через посредника.

Прошла команда «по местам, приготовиться к торможению». Сковородников вернулся в свою каюту, сел в кресло, включил информэкраны и приготовился к наблюдениям.

Ничего экстраординарного не происходило. От нечего делать занялся чтением. Нечаянно задремал. Дернувшись во сне, сконфуженно проснулся. На вечер – редкое исключение! – Ваном Лусонским не было назначено официального обеда. Поэтому вместе с Яфетом в положенное время сходил на ужин. Еще почитал перед ночным сном. Разделся, лег. Помечтал немного – и словно провалился в сладкое небытие.

Звездолет сбрасывал скорость гораздо интенсивнее, чем разгонялся до входа в надпространство, но Алексей Сковородников не чувствовал неудобств. Если отвлечься от внутрикорабельного потока информации, можно было представить себе, что сидишь в уютном помещении в каком-нибудь тихом месте на давно освоенной планете. Ни толчков, ни вибрации. Вообще никаких ощущений, связанных с изменением параметров их движения. Тем не менее, всем членам экспедиции, не участвующим в управлении звездолетом, предписывалось больше времени проводить в своих каютах в специальных креслах, снабженных – на непредвиденный случай – дополнительной противоперегрузочной системой. Все массовые мероприятия были отменены. Спортзал закрыт.

Отправленный в автономный полет «ягуар» сообщал, что все отлично. «Посол» отрапортовал, что вышел на высокую стационарную орбиту вокруг Шара и провел первоначальные замеры излучений.

Системы звездолета также работали без сбоев. Однако в командной рубке вдруг возникло беспокойство. Алексей Сковородников не сразу понял, в чем причина. А когда узнал – подивился. Обстоятельство по его мнению было совершенно несущественным: падение замеренной мощности И-движков на какие-то ничтожные доли процента. Как вообще удалось обнаружить такую малость?

«Посол» попросил разрешения провести спектроскопический анализ химического состава поверхности Шара и получил добро. Одновременно он сообщил, что начал сложную процедуру астрофизической и временной привязки к объекту исследований.

Замедлив относительную скорость приближения к Шару до пятисот километров в секунду, «Элеонора» перешла на торможение реактивными движками. И вновь шквал дебатов: выяснилось, что истечение реактивных струй происходит быстрее обычного, из-за чего эффективная мощность двигателей оказывалась выше – Сковородников не мог удержаться от ухмылки – на три сотых процента от номинала. Была создана особая группа, занимающаяся поиском объяснения обнаруженного явления. Возглавил ее Ник Улин – единственный, кто выдвинул какую-то поясняющую, но совершенно непонятную Сковородникову гипотезу. Для ее подтверждения были подготовлены к полету большие астрофизические зонты. На полчаса, необходимые для уточнения положения звездолета относительно Шара, расчета навигаторских программ зонтов и их отстрела, реактивные двигатели звездолета были выключены. После этого «Элеонора» продолжила торможение.

Через несколько часов – время для Сковородникова, зачарованного обилием информации о деятельности экипажа, текло незаметно – звездолет приблизился к Шару на триста тысяч километров. Настала пора создания приемного экрана.

6. Шар

От «Элеоноры» отделился рой малых летательных аппаратов, каждый из которых в точно рассчитанный момент времени и в строго указанной пространственной точке обзавелся хвостом субмикронных частиц из проводящих материалов. Постепенно расширяющиеся дисперсные потоки, подсвечиваемые многочисленными прожекторами, слились в одно целое. Два десятка юрких космолетов, вооруженных широкополосными лазерами, деловито, как бывалые надсмотрщики, шныряли по обе стороны от формируемого образования. Перед ними стояла сложная задача: не допустить образования зон турбулентности, способных поглощать или непредсказуемым образом искажать сигнал, приходящий к поверхности облака.

Наконец, подготовительные работы были завершены. Звездолет степенно отклонился в сторону от созданного экрана и немного увеличил скорость.

Все элеонорцы приняли участие в обсуждении информации, полученной «Послом». Из-за малой температуры поверхности Шара – чуть выше абсолютного нуля – переданные изображения его были сильно размытыми, и понять, изменился ли загадочный артефакт Перворожденных за время подготовки и полета экспедиции, было нелегко. Все же было решено, что Шар остался таким же, как и год назад. Поэтому «Послу» была дана команда приступить к следующей, основной фазе своей программы – посылке сообщений.

Технические аспекты установления контакта с неземными цивилизациями были давно отработаны. Структура сигналов, которые начал излучать «Посол», со всей очевидностью свидетельствовала об их искусственном происхождении, а избыточность кодировки, содержащей внутренние ключи дешифровки и обучающие пояснения, позволяла сформировать ответ с минимальными затратами интеллектуального труда.

Но Шар молчал.

Спустя двое суток, прошедших в тщетной надежде получить ответ, «Посол» начал постепенно увеличивать мощность сигналов и расширять диапазон излучаемых электромагнитных волн. Появилась возможность использовать отраженное от Шара излучение для его детального фотографирования. Сравнение изображений, переданных «Послом», с первыми фотографиями, полученными в разведывательном полете, когда было определено искусственное происхождение Шара, подтвердило вывод о том, что внешне он не претерпел никаких изменений.

Следующие пять суток «Элеонора» двигалась на постоянном удалении в сто тысяч километров от Шара за счет периодически включаемых реактивных движков. За это время возросшая мощность сигналов, посылаемых «Послом», оказалась достаточной, чтобы возгонять сконденсировавшиеся на его поверхности газы и порождать феерические свечения ионизированных потоков – своего рода небесные сияния, похожие на возникаемые на Земле в приполярных областях. Пребывая на поверхности Шара, невозможно было не обратить внимания на сигналы – только слепой не увидел бы сполохи в небе, только бесчувственный не ощутил бы образующиеся перепады температур. А обитатели, находящиеся достаточно далеко под поверхностью, должны были уловить проникающую вглубь часть электромагнитной энергии сигналов «Посла», относящейся к жесткому рентгеновскому излучению.

Яфет, пытаясь лучше понять цели и существо предпринимаемых «Элеонорой» действий, терзал Ника Улина вопросами. Его фантом почти постоянно висел в каюте квартарца, создавая идеальную иллюзию непосредственного общения. Прознав про это, и Алексей Сковородников установил свой фантом рядом с холовским. Так и проходили их дни: с небольшими перерывами на прием пищи и обязательные занятия спортом, они начинали очередной раунд нескончаемой фантом-конференции.

Таинственный объект Перворожденных молчал. По намеченному плану работ экспедиции пора было переходить к зондированию «Шара», чтобы исследовать его внутреннее строение. Но Благов почему-то медлил.

В навигаторском блоке «Элеоноры» полным ходом шла обработка тонких измерений параметров квантовых полей в окрестностях Шара, поступающей с астрозондов. Сводные результаты расчетов отражались на отдельном экране, и по мере их накопления наблюдался явный рост уважения к квартарскому трибуну со стороны экипажа, поскольку все полнее подтверждалась выдвинутое им предположение и одна за другой отметались альтернативные. Когда же с максимально возможной точностью был вычислен интервал времени, который «прожил» Шар между первым контактом с ним и теперешним, руководство экспедиции, а вслед чуть ли не каждый элеонорец поздравили квартарца с блестящим подтверждением его гипотезы, и блог его в научном разделе экспедиционного журнала приобрел наивысшую популярность. Яфет потребовал объяснений.

– Помнишь, при торможении «Элеоноры» мощность двигателей оказалась отличной от номинальной? – пояснил Ник Улин. – Я предположил, что некто производил квантовый заем в огромной – десятки астрономических единиц – зоне пространства вблизи Шара. Измерения остаточной динамики квантовых потенциалов, проделанные нашими астрофизическими зонтами, подтвердили мою догадку. Но ключевым доказательством должно было стать «выпадение» Шара из местного потока времени. «Посол» определил, что сей эффект наблюдается.