Эмили и Волшебное Королевство

– Сэнрик, проводи девушку и мешок помоги нести, – обратился он к своему племяннику, а Эмили засмущалась. Она хотела было отказаться от такой услуги, но возражений никто не принял. В любом случае, ей была приятна такая забота.

– Так тебя Сэнрик зовут? – уже в пути спросила она, чтобы нарушить, как ей казалось, неловкое молчание между ними. Парень кивнул. Он выглядел серьёзнее, чем раньше. – А я Эмили.

– Ты одна здесь?

– Нет, со мной ещё двое. Это мои друзья, они где-то здесь должны быть, – она кивнула на толпу. На этом разговор вновь прервался, и ей вновь пришлось его оживить, – так твой дядя охотник?

– Как видишь, – кивнул Сэнрик.

– Мой отец тоже был охотником, – как бы невзначай упомянула она.

– Правда? – он посмотрел на неё, и она улыбнулась в ответ. – А сейчас что не охотится?

– Он умер много лет назад, – улыбка исчезла с лица Эмили. Ей не был неприятен разговор, она уже свыклась с гибелью своего отца, но всё же расстроилась, не услышав слова сочувствия со стороны. Впрочем, она приняла чудаковатость Сэнрика, поэтому не стала на этом зацикливаться.

– Я тоже буду охотником, – сказал он с гордостью, и она поняла, что зацепила нужную нить в их диалоге.

– Будешь? А что же ты сейчас делаешь? – Эмили усмехнулась, но в её усмешке не было ни капли злорадства или чего-то дурного. Она сделала это так по-доброму и даже дружески, что это было не замечено её собеседником и не воспринято остро.

– Я помогаю дяде с добычей. Сдираю шкуру, разделываю, солю или обсыпаю специальным порошком, чтобы дольше хранилось. А что-то сразу готовлю на ужин.

– Ты… Готовить умеешь? – Эмили удивилась этому. Она не думала, что у мужчин есть на такое время. В её семье обязанности делились практически поровну, с учётом возможностей всех сторон, но её отец всегда был очень занят, и у него не оставалось времени на готовку. Она в принципе не знала, умел ли он готовить. В любом случае, ни разу ей не довелось попробовать его блюдо, да и уже не доведётся.

– А что тут такого? – практически возразил юноша. – И кому ещё-то это делать? Мать моя умерла давно, а дядя так и не нашёл себе жену. Мы одни с ним, поэтому он научил меня готовить.

На удивление, услышав это, Эмили даже обрадовалась. Это было странно, но ей нравилась самостоятельность Сэнрика. Она не видела готовящих мужчин, но теперь точно знала, что это повод гордиться.

– А тебя дядя учил охоте когда-нибудь?

– Нет. Но он обещал меня взять с собой в следующем году, – было видно, как Сэнрик немного смутился. Наверное, его задевало то, что он так желает быть охотником, но до сих пор даже не выслеживал добычу, не то, чтобы уж учиться ставить капканы или другие ловушки.

– Мой отец учился этому с ранних лет. Что-то ты запоздал, так к старости только охотником станешь, – Эмили рассмеялась.

– Много ты понимаешь! – Сэнрик махнул рукой, а она замолчала. Она слишком поздно заметила, что эта тема в самом деле задевает его, и сказанного было уже не вернуть. – Я охотник! И охотником делает меня тяга к этому делу, а не количество убитых мной зверей. В следующем году… А может и в этом я поеду и заколю самого огромного оленя, какого только смогу найти в лесу.

– Да, прости, я не хотела тебя задеть, – попыталась уладить всё Эмили. Но, кажется, она распалила своего нового знакомого, и теперь он готов был отправиться в лес за этим чертовым оленем хоть сейчас.

– Я тебе его хоть завтра к ногам брошу! А ты-то что умеешь? Даже мясо выбрать не можешь, тебя отец тоже ничему не научил?

Сэнрик был горд, и этого у него было не отнять. Он был уставшим после трудного дня на ярмарке, где не успел отдохнуть и посмотреть на всё, и злым после колкого замечания Эмили, которая не расценивала это как колкое замечание вообще.

– Да что с тобой такое, – Эмили повысила голос, а на глазах у неё выступили слёзы от обиды. Она совсем не хотела плакать. Ей даже не было грустно, просто обидно, и этот процесс слезотечения она не могла контролировать, хоть и отчаянно пыталась. Как же она могла позволить себе сейчас ещё и разрыдаться, как маленький ребёнок, у которого отняли игрушку?

– Какой ты грубиян, зачем я только пошла за тобой! – сумев-таки сдержаться, она выхватила из рук Сэнрика мешок и зашагала прочь.

– Да извини, я же не хотел! – спохватившись, крикнул ей юноша, но Эмили даже не притормозила. Тогда он закатил глаза и решил вернуться к прилавку, под нос пробубнив отчетливое «девчонки».

Сэнрик вернулся к дяде, и они ещё какое-то время пробыли на ярмарке, до полного её утихания. Затишье длится всего несколько часов, начинаясь с того, что кто-то разъезжается по домам, и заканчиваясь ранним утром, когда прибывают новые люди. Некоторые ещё остаются на ярмарке, чтобы выпить кружку пива или просто отвлечься от серых будней в родном краю. Уезжали же, в основном, торговцы, у которых закончился товар. Выручив за него нужную сумму, довольные, они отправлялись на лошадях, запряжённых в телеги или жалкое их подобие (кому на что хватало средств), жить «на широкую ногу». А к концу года, скрипя зубами от голода, вновь предвкушали десятидневные праздники, в которые смогут разжиться.

Сэнрик же с дядей просто вернулись домой. Они не жили и не собирались жить «на широкую ногу» после того, как получили прибыль, напротив, им приходилось быть достаточно экономными. Основное они тратили на орудия для охоты или новую одежду, которая сейчас стоила весьма недёшево. Еду же они остальной год добывали себе сами, пока позволяла погода, а после лишь пользовались запасами, хранившимися в погребе, который представлял собой вырытую яму под досками пола. Там у них чего только не было! И вяленое мясо, и какие-то овощи в специях и островатой на вкус тягучей жидкости, и ягоды в банках – в общем всё, что они могли только туда положить.

Сейчас же, разобравшись с домашними делами, надёжно спрятав полученные деньги и разложив на столе остатки мяса, а также два купленных пирога да зелень, Сэнрик всерьёз задумался о разговоре с дядей по поводу охоты. Он уже и забыл про Эмили, однако вот про то, что ему двадцать два года, а он так и не научился охотиться на зверей, хорошо помнил. И это било по его мужскому самолюбию. Это было важно для него, и ему хотелось достичь на поприще охотника самых крутых вершин. Чтобы, встречаясь с людьми, его узнавали как самого ловкого охотника в королевстве, чтобы его признал сам король, а не отворачивался от него, как от черни. Так уж завелось, что королевская любовь к народу проявлялась только на публике, чтобы заслужить всеобщее доверие, а когда же монархи и их потомство запирались за тяжёлыми дверями, они забывали о простом люде, считая их недостойными и иногда даже жалкими. Но такие мысли появлялись не от того, что король с королевой были плохими людьми. Скорее, это было у них врождённое. Вместе с титулом правители тех времён чаще всего ещё и наследовали брезгливость к труду и страсть к богатствам. И хотя прочий люд привык к такой жизни и особо не жаловался, принимая своё положение как данное, Сэнрик хотел всё изменить. Он знал, что Мэйнбурский король славился своими охотничьими умениями и при дворе держал пару «самых отборных» охотников, которые сопровождали его с высшей знатью в леса за оленем или кабаном, и поэтому выбрал именно это занятие.

За ужином он подождал, пока его дядя доест всё, а потом начал подводить к теме.

– Я хотел поговорить с тобой кое о чём, – отодвинув тарелку, он выпрямился и сложил руки перед собой, пытаясь выглядеть убедительнее.

– О чём же? – его дядя взял кружку грушевого сидра и отхлебнул от неё. Он выглядел, как и всегда, невозмутимым. Казалось, ничто не может нарушить его душевного равновесия.

– Ты обещал взять меня на охоту в следующем году, – напомнил ему Сэнрик.

– Обещал. Вот жара сойдёт, придут холода, и можно будет отправляться на зайца, пока снег не выпал. Листья жёлтые будут, в лесу в это время красиво, – дядя Сэнрика имел привычку добавлять в разговор всё, что ему в голову взбредало, даже если это отходит от темы. Он мог задуматься и начать говорить о своём, и его приходилось возвращать к разговору.

– На зайца? – опешил юноша.

– А на кого ж ещё?

– Я думал, мы пойдём… – Сэнрик развёл руками, – на кабана хотя бы, не знаю.

– Кабана? Ха-ха-ха, – его дядя громко рассмеялся, – послушай, мальчуган, ты ни разу не был на охоте, начинать нужно с малого. Пройдёт время, и сможешь на кабана.

– Ты же знаешь, что я прошу тебя об этом с детства, – Сэнрик встал со стула и упёрся ладонями в стол, – я хочу на охоту! А ты говоришь про зайца? Да кто я, чёрт побери? Я только и делаю, что прихвостнем хожу за тобой и выполняю всё, что ты велишь, мне это поперёк горла уже!

– Сел! – его дядя повысил голос, поднявшись со своего места. Он выглядел устрашающе, когда начинал сердиться. Мышцы на крупных мужских руках заметно напрягались, а широкая грудь вздымалась от негодования. Когда Сэнрик был маленьким, его пугало такое настроение дяди, так как разница в росте у них была огромна. Сейчас же они были примерно одинаковы, и Сэнрик продолжал стоять, сопротивляясь тяжёлому хмурому взгляду.

– Почему ты запрещаешь мне это? Все вокруг начинают чуть ли не с пелёнок учиться, а я до сих пор знать не знаю, как заманить даже чёртового зайца в ловушку. Почему, дядя? – Сэнрик тоже нахмурился, и теперь было видно родственное сходство между ними.

– Потому что я наслушался твоих детских бредней о том, как ты будешь прислуживаться перед королём! – он стукнул кулаком по столу. Сэнрик и правда, будучи ребёнком, часто рассказывал дяде о том, как он, когда вырастет, будет жить при дворе, а потом – на что уж хватало детской фантазии, – король назначит его наследником. – Он тебе не отец, он чёртов плут, отбирающий еду у бедных и смеющийся над нашей жизнью с другими богачами! Уж лучше ты будешь не «как все», чем отправишься туда и станешь целовать дураку ноги!

Сэнрик не нашёл что ответить. Он был поражён речью своего дяди, поскольку никогда не слышал ничего подобного в свой адрес. Обычно, когда он заговаривал об охоте, дядя отшучивался или просто направлял разговор в другое русло. А сейчас он впервые почувствовал острое столкновение с тем, кто, можно сказать, растил его с младенчества. И поэтому Сэнрик не знал, как ему поступить. Он не мог нагрубить дяде, несмотря на редкие конфликты между ними, их соединяла крепкая семейная любовь, которую не разрушишь ничем на свете. Когда мать Сэнрика умерла, он мог остаться на улице и умереть от голода или холода, но его дядя взял его к себе, хоть и был не обязан. Отец же просто отвернулся от ребёнка, не желая его признавать вовсе.

Но несмотря на это, Сэнрик также не мог согласиться с дядей и принять его сторону. Он не видел в своей мечте желания «прислуживаться», он лишь хотел добиться чего-нибудь в жизни, доказать, что не положение в обществе определяет то, кем ты являешься. И на одну ситуацию оба смотрели по-разному. Дядя всю жизнь жил в низших кругах, сначала был простым рабочим, потом занялся охотой. Но это же не значит, что и Сэнрику уготована та же участь? Он верил в то, что у него была своя судьба, и ему хотелось узнать, что же именно его ждёт за поворотом. А чтобы узнать это, ему нужно было попробовать. Сделать шаг вперёд. Это было просто необходимо.

– Я поступлю как знаю, – немного поразмыслив, твёрдо сказал он, и на его скулах забегали желваки.

– Разговор окончен, – отрезал его дядя и ушёл.

Что ж, пожалуй, этот день был тяжёлым для них обоих. Хотя, если подумать, эти пять минут были тяжелее всего дня. У Сэнрика было мерзко на душе. Ему хотелось объясниться, исправить ситуацию, но в то же время он понимал, что уже принял решение. Пусть это будет ошибкой. Но это будет его ошибкой, и ему за неё расплачиваться.

Глава 5. Лиза

Отматывая несколько часов назад и возвращая внимание к Эмили, можно сказать, что после ужасного знакомства она хоть и чувствовала себя некомфортно, но всё же нашла в себе силы вернуться к делам и купила домой некоторые продукты. Первым делом она отправилась за клубничным пирогом, который можно было найти только здесь, на ярмарке (в их краях клубнику не выращивали вовсе). И ей, к слову, очень повезло, потому что она успела взять последний. Затем она купила немного пряностей и ягод, из которых Нина обычно готовила невообразимые вещи! То она сварит вкуснейший компот из дикой вишни и жёлтой малины, то просто сварит ягоды в сахарном сиропе, то сделает ароматные ягодные пирожки, отдающие для Эмили детством и навевающие воспоминания о том, как она маленькой помогала маме их лепить. Конечно, она делала их не обычной формы, а, используя воображение, в виде облака, шара или чего-то ещё, на что только хватало её фантазии.

Теперь мешок Эмили, ранее будучи достаточно лёгким, стал огромным и был довольно увесист.

После она пошла прямиком к арке, чтобы там встретиться со своими друзьями. Но, к её удивлению, там их не было, и ей пришлось подождать какое-то время. Когда они возвращались, Эмили заметила перемены в их настроении, а особенно в настроении Лизы. Она и Маркус были весёлыми, даже слишком, и по румянцу на их щеках было заметно, что они выпили.

– Долго ты здесь стоишь? – поинтересовалась Лиза, положив руку на плечо Эмили. – Бедная, устала наверное.

Эмили изогнула бровь от удивления и непонимающе моргнула. Кажется, так действует на Лизу выпивка: она делает её добрее. А может на неё повлияло окружение Маркуса. Или всё вместе.

– Я в порядке, – она улыбнулась друзьям и поправила мешок на плече.

– Давай, помогу, – Маркус взял её груз, а Эмили его поблагодарила, и все вместе они направились к лошадям. По дороге Лиза воодушевлённо рассказывала, как они с Маркусом танцевали, а потом смотрели на то, как какой-то шут изображал животных и отплясывал пятками странный, но веселящий всех танец, а потом они снова танцевали, и так по кругу. Ещё она рассказала, как ей понравилась музыка, и Эмили было приятно, что её подруга открылась ей. Она тоже не знала, что Лизе нравится музыка, но это было, несомненно, приятным сюрпризом. Когда же Маркус спросил, что Эмили делала, пока их не было, то та решила умолчать об истории с Сэнриком. Она не хотела портить дружескую тёплую атмосферу чем-то плохим.

Вскоре солнце начало подниматься из-за горизонта, и большую часть пути им посчастливилось ехать на рассвете, когда они уже могли не волноваться за то, что собьются с пути, или что лошади споткнутся на дороге.

По приезде в деревню Эмили, попрощавшись с друзьями, спешилась с коня и направилась в сторону дома. Там её уже нетерпеливо ждала Нина, а на столе стояли вкусно пахнущая тыквенная каша и недавно испекшийся румяный пшеничный хлеб. Сначала они обнялись, и Нина начала расспрашивать про ярмарку, а Эмили выкладывала продукты на стол, чтобы потом их разложить по местам. Они также подсчитали их общую стоимость и вычли из того, что у них было с новыми заработанными деньгами. Как выяснилось, у них оставалось немного средств. Хватит, конечно, чтобы купить сена для Грома и коровы, корма для птиц, да ещё себе немного останется. Какое-то время они протянут, но на новую обувь рассчитывать не придётся. А ведь до наступления холодов нужно ещё брёвнами запастись, чтобы топить печь.

Нина села за стол и, опершись на него локтем, положила голову себе на ладонь.

– Был бы здесь Теодор, – произнесла она. Когда её муж был жив, с деньгами у них всё было куда проще. Он продавал часть имеющегося у них мяса (а в его времена мяса у них было достаточно), а также пироги, которые пекла его жена, пользовавшиеся тогда спросом. Теперь же им особо нечем зарабатывать, можно сказать, они и живут-то благодаря перонии.

– Ничего, мама, мы справимся, – Эмили сочувствующе погладила свою мать по голове. Лишь недавно она поняла, что такое нехватка денег. Раньше она и вовсе не обращала на это внимания, вероятно потому, что Нина старалась не обременять её подобными проблемами. Теперь же всё стало по-другому, и Эмили была уже достаточно взрослой, чтобы думать, чем она может помочь.

Так они просидели несколько минут, а после-таки начали разбирать продукты, чтобы, наконец, расправившись со всем, приняться за остывающую кашу.

Закончив трапезу, Эмили отправилась в стойло к Грому. Первым делом она зашла домой, а о нём и забыла! И сейчас ей предстояло вымыть его, накормить и, конечно же, хорошенько почесать ему спинку, ему это безумно нравилось.

Занятая этим делом, в ходе которого она периодически начинала разговор с конём, она не заметила, как к ним в дом кто-то постучал. Скрипнула дверь, прошло пару минут, и дверь закрылась. Как раз когда Эмили насыпала сено в угол стойла, чтобы Гром мог сытно поесть после долгой дороги, к ней кто-то вошёл.

– Эмили?

Она обернулась и увидела перед собой Лизу. Та улыбнулась и попросила подругу на недолгий разговор. Эмили не знала, что за разговор им предстоит, а потому, ничего не подозревая, спокойно вышла вслед за Лизой, и они, миновав калитку, удалились в сторону полей.

Хотя, как уже было когда-то сказано, земли в этих краях плодородные, участок, который выделялся для посевов, был не таким уж и большим. А всё потому, что рядом находился лес. Пусть, может, не слишком близко, а за пару километров, но нельзя же было сажать что-то впритык к нему. Там и почва была грубее. Тем не менее, к южной части Капитайбура лес находился ближе всего. И он постоянно манил собой детей, казавшись неприступной крепостью, высоченной громадиной, в которую запрещалось ходить, и которую от этого сильнее хотелось преодолеть. Взрослые чуть ли не с рождения своих чад предостерегали их, чтобы они не ходили туда. Если там и бывал кто-то, то это были либо сильные и ловкие охотники, которые готовились к своей деятельности и перенимали опыт отцов, либо глупцы. Остальные же верили в дурную славу этого леса. В их краях говорили, что тот, кто туда войдёт, никогда больше оттуда не выйдет. Люди не задумывались, почему охотники – исключение, как не задумывались и о многом другом. Они просто верили в это, и их вера была достаточно сильной, чтобы передаваться поколениям. К слову, этот лес назывался точно так же, как назывался лес из сказки, которую Теодор рассказывал своей дочери, когда та была ребёнком. Но Эмили не обращала на это внимание. Помимо того, её никогда особо туда не тянуло. Она думала, что там просто нечего делать, и не видела в этом лесу чего-то зловещего. Там обитали только птицы и звери (в том числе и хищные, которые могли запросто кого-нибудь съесть).

Отойдя подальше от дома, а после и от окраины Капитайбура, Эмили и Лиза добрались до спокойного местечка, где не было ни души, только они и блестящие рыжие локоны поля, вьющиеся на ветру. По дороге сюда подруги болтали на отвлечённые темы, вроде семьи и жизни здесь, но теперь же, когда они сели практически друг напротив друга, Лиза замолчала, выдержала небольшую паузу и снова начала говорить.

– Ты извини меня, – она улыбнулась краешком губ.

– За что? – непонимающе глядела на неё Эмили.

– Я не всегда веду себя… правильно. Я знаю, у меня сложный характер, и иногда тебе приходится терпеть меня. Да и не только тебе.

– Лиза, что ты такое говоришь?

– Не перебивай, пожалуйста. Я хочу сказать тебе кое-что, – она вздохнула, сосредотачиваясь. Было видно, что ей сложно извиняться и говорить, что где-то она была не права. Но Эмили заметила, что в ней что-то поменялось. После времени, проведённого на ярмарке, как будто кто-то подменил её подругу.

– Мне очень нравится Маркус. Но я вижу, как он на тебя смотрит, и поэтому иногда я злюсь. Мне хочется, чтобы он и со мной себя так вёл. И вчера мы танцевали, – она смущённо опустила глаза в пол, улыбаясь всё шире, – мне это нравилось, Эмили. Я просто хочу сказать, что с ним я другая. Мне больше не хочется вести себя так, как я вела себя прежде. Но когда мы все вместе, мне неприятно смотреть на вас с ним. Скажи, Маркус нравится тебе?

Лиза посмотрела Эмили в глаза, ожидая ответа, а та просто не знала, что сказать. Точнее, конечно, ответ она готова была дать, но вся эта ситуация её ошеломила. Она и не представляла, что ей предстоит услышать. Лиза всерьёз переживала за отношения между ней и Маркусом, что казалось Эмили ужасной глупостью. Ей было то ли смешно, то ли неловко за всё это.

– Ну не молчи же, – Лиза потрясла Эмили за руки, и та очнулась.

– Нет, Лиза, конечно мне не нравится Маркус. Мы втроём дружим с детства, и у меня даже мысли не было о чём-то… подобном. Я люблю его как близкого друга, а тебя – как близкую подругу. Я и не думала, что тебя волнует это.

– Создаётся впечатление, что ты только о себе и думаешь, – Лиза пожала плечами и на пару мгновений отвела взгляд в сторону, – извини, я не со зла. Я рада, что мы всё выяснили.

– Лиза, – Эмили придвинулась ближе к подруге и положила голову ей на плечо, – вы мне очень дороги, и я буду счастлива, если вы будете вместе. Просто дай Маркусу узнать себя. Такой, какой ты была с ним на ярмарке. И тогда он влюбится в тебя без памяти.

Они обе засмеялись.

– Не могу поверить, что это происходит, – спустя какое-то время снова начала Лиза, – что с нами стало, Эмили? Никогда бы не подумала, что буду неравнодушна к Маркусу. Но теперь я думаю о семье, понимаешь? Моя мать родила меня, когда она была примерно одного со мной возраста. И я чувствую, что хочу, чтобы у меня был муж, наш общий дом, может быть пёс у крыльца, – она положила свою голову на голову Эмили. Они редко говорили по душам. И тем более проявляли друг к другу такую теплоту. Их нельзя было назвать теми подругами, которые целыми днями болтают о всяких девчачьих заботах, пьют чай с имбирём, а по вечерам делятся друг с другом всякими секретами. Пожалуй, их сплотило не столько что-то общее между ними, сколько время. Они были подругами, потому что всегда ими были. Для них вошло в привычку находиться рядом, и сейчас быть по «разные стороны баррикад» казалось дикостью. И тем не менее, они обе были рады этому разговору, хоть он и заставлял поначалу их смущаться. Безмятежность купала их в своих ласковых волнах, качала на руках и пела колыбельную, а ветер, шевелящий поля, ещё больше укачивал. Можно сказать, Эмили и Лиза впервые за долгое время вспомнили, что значит быть настоящими подругами.

– Мы выросли, – произнесла Эмили, – вот что случилось, – они взялись за руки. И хотя Эмили с пониманием относилась к словам Лизы, ей были чужды её желания. Она не задумывалась о том, что уже давно в том возрасте, когда принято создавать семью. Ни она, ни Лиза, ни Маркус уже не были детьми, и это было замечательно и печально одновременно. Возможно, кто-то из них действительно скоро обвенчается с кем-нибудь, и у них будут дети и даже пёс у крыльца. А что же ждёт Эмили? Она не видела себя в будущем. Она просто плыла по течению, как будто жизнь сама проживала себя за неё. А время летело так быстро, что теперь она была вынуждена смотреть в это будущее. И всё равно ничего там не видела. Никакой её собственной семьи. Она с детства думала о том, что это произойдёт не скоро, и так привыкла к этой мысли, что теперь у неё не укладывалось в голове, что время пришло.

– Так значит ты не против, если мы с Маркусом… ну, станем не друзьями. Наш дружеский круг тогда разорвётся, – пошутила Лиза, но в тайне знала, что всё, скорее всего, будет так на самом деле.

– Мне вы всегда будете друзьями.

Лиза внезапно дёрнулась, распрямилась и, сощурившись, внимательно посмотрела на подругу.

– Кстати говоря-я, – медленно протянула она, – а что ты делала на ярмарке?

Эмили вздохнула. Раз уж у них пошёл такой душевный и откровенный разговор, то она решила рассказать Лизе и про Сэнрика. Она начала со старика, у которого хотела купить мясо, и закончила своим уходом. Эмили даже постаралась в полной мере описать не только события, но и чувства, которые владели ею в те минуты. Как она была удивлена, как была напугана, а потом и обижена. Лиза выслушала её, не перебив ни разу, а после, немного помолчав, выдала следующее:

– Так ты значит с парнями гуляла? – она рассмеялась, а Эмили в очередной раз была поражена происходящим. Неужели Лиза не слышала ни слова из того, что она ей сказала?

– Ты меня совсем не слушала? Это не смешно! – возмутилась она.

– Да ладно-ладно, я же шучу. Просто я беспокоилась, что тебе было скучно, пока мы с Маркусом так веселились. А, оказывается, я зря волновалась.

– Он обидел меня, а тебе всё равно? И это я думаю только о себе, – Эмили отпрянула от Лизы. Она поняла, что та не видела сейчас ничего, кроме Маркуса, и всё остальное казалось ей сущим пустяком.

– Да чего ты злишься-то, это же шутка, – с лица её подруги улыбка сошла, и перед ней появилась обычная Лиза, которую все знали.

– Забудь о том, что я сказала, – попросила её Эмили.

– Ты делаешь проблему из ничего, Эмили. Я тебе тут душу изливала.

Эмили чуть не задохнулась от возмущения, но промолчала. Ей не хотелось ссориться, но определённо хотелось убежать и от Лизы, и от этого разговора подальше. Теплота, душевность, ощущение близкого друга рядом – всё в миг улетучилось, как будто этого и не было пару минут назад. В голове Эмили даже промелькнула мысль о том, что если бы она говорила обо всём с Маркусом, то он бы действительно слушал её и отнёсся ко всему с участием. Но она быстро выгнала подобные мысли, поскольку не хотела ставить никаких граней между Лизой и Маркусом, уверяя себя в том, что у них просто разные характеры, и ни в коем случае их нельзя сравнивать друг с другом.