Убийца с лицом ребенка

В комнату ввалился директор Центрального рынка Артем Порошенко, волосатый и огромный, как орангутанг со следами помады на лице.

– Киса, – расслабленно сказал он, – я беру эту сучку в свои секретарши. Стыдно сказать, мне уже пятьдесят, но только сегодня она лишила меня девственности по-настоящему.

– Это уже десятая кандидатура на секретаря за этот год, – кисло улыбнулся ему Аркадий. – И каждая из них вытворяет с тобой чудеса.

Порошенко вытер пот с лица, налил себе минеральной воды и выпил.

– Мне вредны эти наши посиделки, – грустно сказал он. – Я люблю свою жену, своих детей, свою семью. Но я никогда не получал от жены такой страсти, такого накала, такого секса. И не получу уже никогда. Аэродром освободился, можешь вести туда свою кралю.

– У меня сейчас другие проблемы, – нахмурился Аркадий. – Мой самый преданный друг попал в беду. Он находится в специальной палате больницы для арестованных и просит помощи. А я не знаю, что делать, чтобы ему помочь. Я вообще не представляю, к кому я могу обратиться за помощью. Ни один из вариантов не подходит.

– Самый лучший вариант, – облачившись в цветное полотенце, сказал Порошенко, – это не суетиться, не рвать на жопе последние волоса, а дать правосудию насладиться своей властью.

– Спасибо за толковый совет, – ответил Аркадий. – Когда на тебя накинут петлю, я тоже дам тебе неплохой совет в том смысле, что не надо бояться смерти, надо относиться к этому с оптимизмом, как к неизведанному путешествию в другой мир. Тебе от этого полегчает?

– Ты меня не понял, Аркан, – объяснился Порошенко, почесывая волосатую грудь. – Я имел ввиду, что пацана легче и дешевле вытащить из колонии. Так я сделал с двумя своими замами. Закончились телерепортажи, ушли в архив газеты, забылся народный гнев и через год после приговора я просто выкупил людей из зоны. Приговор свершился, правосудие осуществилось и люди оказались уже никому не нужны. Разумеется, кроме меня. Они и сейчас работают у меня экспедиторами с полномочиями дай бог каждому.

– Мальчики! – просунулась в комнату симпатичная мордашка. – Вы не забыли о нас? А где все?

– У нас сейчас совещание, Алина, – сказал Аркадий. – Если вы соскучились и охладились, бегите в парилку. Мы подгребем туда минут через десять.

Алина хлопнула дверью так, что на столе пришли в движение бутылки.

– У меня на рынке, – сказал Порошенко, – есть экстремистская организация «Москаляку на гиляку». Парни совсем недурные. Изображают из себя отмороженных, но работают за бабки лучше, чем полиция и бандиты. Я три года боролся с застройщиком спорной территории. Я прошел все суды, привлекал к делу полицию, прокуратуру, даже подкупал офицеров службы безопасности. Бабла ушло немеренно и все безрезультатно. Ответчик тут же отменял решения районных судов в апелляционном, подкупал других полицейских и прокуроров. Я от невезения как-то напился и набросился на Москаленко Гену, руководителя организации, мол, дармоеды вы бесконечные, польза от вас, как от козла молока. Вы сидите уже год на моей шее и не куете и не мелете. И что ты думаешь, Гена на чистом русском языке делает мне предъяву, что я виноват в проигрышах сам, потому что я кормил их и ничего от них не требовал. Я от отчаяния написал кассационную жалобу без всякой надежды на успех. Показал ему определение суда. Он при мне позвонил в Киев своему руководителю, согласовали сумму акции. Я заранее списал эту сумму как безнадежную. И что ты думаешь? Порошенко плеснул себе в фужер вина. – Пришли к суду в Киеве с вилами и палками, отбросили в сторону всю судебную охрану, ворвались в зал судебного заседания с криками «Зрада» и «Судью – москаляку на гиляку». Судьи обосрались прямо в зале. Вынесли решение, не выходя в совещательную комнату. Мой ответчик рыдал у меня на груди. Он потом нанял себе «Левый сектор», но было уже поздно пить боржоми.

Порошенко пригубил вино и снова поставил фужер на стол.

– Я к чему веду речь, Аркан, – продолжил он. – Может твоего другаря вытащить с помощью Москаленки? Их боятся все, даже те, кто их придумал и курирует. За ними не придет ни полицейский, ни прокурор. Однажды нашелся у нас капитан Катани, задержал двух парней из организации, так на следующий день у мусорного бачка ему проломили голову ржавой трубой. Умер в больнице, не приходя в сознание. Суды теперь отпускают их пачками, потому что никакая охрана не спасет от бесбашенных.

– Вот это интересная мысль, – оживился Аркадий. – Вопрос только в том, будут ли они с таким инородцем, как я, работать?

– Сейчас проясним этот вопрос, – сказал Порошенко и направился к шкафу с одеждой.

– Тут еще одна закорючка, – сказал Аркадий. – Мой друг, Перман – еврей.

– У нас теперь нет евреев, – мудро заметил Порошенко. – У нас теперь есть жидобандеровцы и просто жиды. Улавливаешь разницу? Жидобандеровца уже не унизишь, он сам кого хочет, унизит. В крайнем случае, чтобы не переплачивать, скажем, что он не еврей, а караим.

– А это что за фрукт?

– Это коренной народ Крыма. Они жили там еще до турецкого ига. Правда, обрезанные, как и положено.

Порошенко нашел свой мобильник и набрал номер Москаленко.

– Слава Украине, – сказал он, приветствуя экстремиста. – Есть хорошее дело. Ты как, в форме? Одного караима, жителя оккупированного Крыма, надо спасти от расправы оборотней в погонах. Хотят его насильно вернуть на родину. А там его уже давно ждут, чтобы снова нас перед Западом унизить.

– Его нужно подержать у себя месяца два. Его охрана и содержание будут оплачены согласно договору, – подскочил к Порошенко Аркадий.

– Он находится в областной больнице, в специальной палате, – продолжил говорить Порошенко.

– На пятом этаже, – подсказывал Аркадий. – Ключи от палаты находятся в ординаторской под замком. До утра командовать парадом будет доктор Натан Мойсеевич, фамилию не знаю.

– Везти его никуда не надо. Надо будет просто подержать его у вас на базе месяц-два за дополнительную плату. Пойдет? – говорил Порошенко. – Ну да, понятно. Я сейчас согласую и перезвоню тебе. Героям слава!

– Двадцать штук, – обернулся Порошенко к Аркадию.

«Штук десять тут же прибавил для себя, – подумал Аркадий, но не обиделся, потому что для Порошенко он сделал бы точно также.

– Годится, – согласился Кеосаян. – Едем на стрелку?

– В этом нет необходимости, – сказал Порошенко. – Ты привозишь мне сюда деньги, подробно объясняешь местонахождение друга, и в подтверждение сделанного получаешь фото друга в убежище.

– Мне не надо никуда ехать, – сказал Аркадий и нажал кнопку под столом. – Садись, – махнул он директору рынка, – выпьем за успех нашего безнадежного дела. Мне сейчас принесут деньги.

Они разлили вино по фужерам, чокнулись и выпили, не закусывая. В комнату вошла хозяйка «Лагуны», пожилая женщина, как писали в старых романах, «с чертами былой красоты», с папироской в зубах, с белым шиньоном, прикрывающим лысеющую голову.

– Татьяна Васильевна, – сказал Аркадий, – принесите мне, пожалуйста, двадцать тысяч долларов.

Татьяна Васильевна изобразила на худом лице недоумение и выпустила кружок черноватого дыма из ноздрей.

– Вы ничего не перепутали? – спросила она. – Здесь не банк. Здесь у нас публичный дом.

– Таня, – рассмеялся Кеосаян, – я не пьян. Принеси мне оттуда двадцать штук и две штуки возьми для себя за верную службу.

Старая дама, не благодаря, ретировалась.

– Старая школа, – одобрительно сказал Аркадий. – Не любит исполнять мои просьбы, когда я, по ее мнению, пьян. За это я ее люблю. Честный и прямой человек, но несчастный. Вот уже десять лет выносит говно из-под парализованного мужа. Таня, говорю, я же плачу тебе достаточно, чтобы взять сиделок. «Мой муж, – говорит, – это мое счастье и мое горе. И я даже говно, как вы говорите, из-под него не доверю чужому человеку.»

– Таких жен уже нет, – согласился Порошенко.

В комнату отдыха вошли красные от пара мужчины и женщины, которые со смехом и шумом стали поглощать вино и еду. Аркадий моргнул Алине и та беспрекословно покинула комнату. Кровать-аэродром приняла их в свои объятия без обычных предварительных ласок.

9

Через два часа пять человек в камуфляже и балаклавах вошли в приемный покой областной больницы. Вставших им навстречу полицейских, они поприветствовали выбросив вверх правую руку и хором крикнули: «Слава Украине!». «Героям слава!» – нестройно ответствовали полицейские, переглядываясь. «Слава нации!» – орали вошедшие. «Смерть врагам!» – отвечали полицейские, вытянувшись, как перед начальством и отдавая честь. Группа беспрепятственно вошла в лифт и поднялась на пятый этаж.

– Нам нужен Натан Мойсеевич, – остановил один из них перепуганную медицинскую сестру.

– Как вы сюда попали? – лепетала медицинская сестра. – Вы испугаете всех больных.

– Почему гавкаем на собачьей мове? – окружила ее группа пришедших.

– Натан Мойсеевич в ординаторской, – растерянно сообщила девушка.

– Веди нас к нему, – приказал старший группы, и остальные тут же хором запели «Ще не вмерла Украiни…,»

Натан Мойсеевич сам выбежал из комнаты на возникший шум.

– В чем дело, товарищи? – возмутился он. – Здесь вам не балаган, а больница.

– Мы тебе не товагищи, жидок, – перекривил его кто-то из группы. – Веди нас к нашему побратиму, представителю коренного населения оккупированного Крыма.

– Еще шаг, и я вызову полицию, – пригрозил Перельман. – Здесь находится особый объект, который охраняется государством.

– Чемодан, вокзал, Израиль! – прокричала группа.

Перельман попытался вынуть из кармана халата мобильник, но его подхватили крепкие руки двух мужчин и отобрали телефон.

– Где ключи от арестантской палаты? – спросил его, по-видимому, старший.

В слабом свете больничного коридора перед ним стояла группа людей в военной форме и масках с прорезью для глаз и рта. Если бы Перельман был трезв, он сразу бы оценил степень опасности. Но Натан Мойсеевич после стапятидести граммов водки абсолютно терял способность к страху.

– А-а, – зарычал он вырываясь и брызгая слюной. – Ничтожные бандеровцы, как вы нас всех уже затрахали! Вон отсюда, негодяи! Снимите немедленно маски! Я хочу видеть ваши гнусные рожи! Боитесь посмотреть мне в глаза? А я не боюсь вас…

– Заткни ему пасть, – приказал кому-то старший группы.

После серии ударов в живот и по голове, Перельман переломился и замолчал от боли.

– Ребята, – выбежали из ординаторской две женщины в халатах. – Что вы творите? Не трогайте Натана Мойсеевича, у него больная печень. Как вам не стыдно, пятеро на одного?! Что вы хотите?

Они отбили Перельмана и усадили его на диван у стены.

– Мы пришли за своим побратимом, – сказал парень, руководивший остальными. – А он стал нас оскорблять.

– Никого из ваших к нам не привозили, – стала объяснять одна из женщин. – В спецпалате находится только гражданин Перман…

– Вот он нам как раз и нужен, – сказал старший.

– Они хотят его убить, – снова вскричал Перельман., воздев руки к потолку. – Но Бабьего Яра здесь не будет. Вы его получите только через мой труп!

– Слушай, – нетерпеливо обратился старший группы к одной из женщин. – Уйми его по-хорошему. Нас уже поджимает время. Где эта палата?

– Зачем он вам? – спросила женщина.

– Он был активным членом Майдана, а теперь такие, как он, – указал он на Перельмана, – хотят его сгнобить. Для нас любой активист Майдана – побратим. Где ты был, Натан в четырнадцатом году, когда нас расстреливали? А этот Перман лично меня вытащил из-под бойни. Теперь моя очередь помочь ему.

– Ключ от спецпалаты мы вам не дадим, – сказала женщина. – Вы, как всегда, убежите, а мы завтра сами можем оказаться в этой палате.

– Но как к ней пройти? – нетерпеливо спросил кто-то из группы парней.

– Прямо по коридору и направо. Там табличка висит. Спецпалата, – ответила вторая женщина, поглаживая лысую голову Перельмана.

Трое человек двинулись к палате, а двое остались сторожить Перельмана, двух женщин и онемевшую медсестру. Через несколько минут послышался грохот сломанной двери. Вбежавшие в палату парни сначала растерялись, потому что все кровати оказались пусты. У той, что была недалеко от двери стоял стул с наброшенными вещами. Сопротивляющегося Юрия Львовича вытащили из-под кровати.

– Вы от Петренко? – хныкал он. – Только не бейте.

– А кто такой Петренко? – спросил один из парней.

– Он пытает заключенных, которые не сотрудничают с полицейскими, – осторожно сообщил Перман, осматриваясь по сторонам и понимая, что случилось что-то другое и Петренко со своими мордоворотами еще не явился. Но и радоваться троим мужчинам в масках с прорезью для глаз и рта тоже не было оснований.

– У нас заказ на тебя, – объяснил кто-то. – Одевайся и на выход.

– Мне нужно позвонить другу, – натягивая рубашку и пытаясь запрыгнуть в брюки, жалобно не сказал, а простонал Юрий Львович, для которого слово «заказ» означало, что в лапах Петренко еще можно было бы, наверное, выжить, а эти просто пришли убивать. «Из огня да в полымя», – пришла ему в голову поговорка, истинность которой ему теперь пришлось испытать.

– Позвонишь позже, – пообещали ему. – Нам надо торопиться.

– А кто, если это не секрет, меня заказал? – спросил Юрий Львович в надежде перекупить исполнителей.

– Меньше знаешь, крепче спишь, – потрепал его по плечу один из ворвавшихся.

– Дело в том, что скоро сюда должен прийти мой друг Аркадий, чтобы помочь мне. Он очень обеспеченный человек. Он может вам за меня заплатить больше, чем вам обещали, – застегивая пуговицы дрожащей рукой, сказал Перман.

– Это интересно, – переглянулись друг с другом пришедшие. – Приедем на базу, обговорим твое предложение.

Юрий Львович с печалью оглядел палату, как осужденный идущий на казнь. Помещение показалось ему и уютным, и теплым, и надежным в отличие от того, что его ожидало впереди. Единственное, что пришло ему в этот момент на ум, была мысль о том, что чудеса, как наказание, случаются с людьми неумными и жадными. Такими, например, как он. Не согласись он нести эти сто тысяч начальнику полиции города, и начальник, и он благополучно сейчас бы ужинали дома перед телевизором и ждали новой серии телевизионного фильма о тайнах следствия.

Полицейская охрана появилась на пятом этаже только после того, как группа в масках, распевая гимн страны, и хором выкрикивая хештек «Москаляку – на гиляку», прошла мимо них и покинула территорию больницы.

10

Адвокат Кемельман увидел бледное лицо Вики, которая лежала на грязном топчане в узкой комнате медицинского пункта при городском железнодорожном вокзале, и сердце его сжалось от сострадания к ней и вине перед ней одновременно. Врач или фельдшер сидел к нему спиной и с удовольствием уплетал толстую сардельку, то и дело окуная ее в кетчуп и закусывая вместо хлеба жаренной картошкой фри. Справа от него работал маленький телевизор.

Альберт Яковлевич присел на край топчана. Вика поморщилась от боли, но черные, как ночное небо, глаза ее сияли от радости.

– Как ты меня нашел? – тихо спросила она. – Я звонила тебе, но телефон твой все время был отключен.

Мужчина в халате перестал есть и обернулся.

– А вот и муж пожаловал, – тоже радостно сказал он. – А ты говорила, что тебя некому забрать.

– Это мой начальник, – объяснила Вика.

– Надо ее, начальник, – сделав лицо серьезным произнес он, вытирая рот салфеткой – срочно везти в больницу. Первую помощь я оказал, но нужно точно удостовериться, может это перелом. А причиной всему являются ее туфли на высоком каблуке. Я бы на вашем месте запретил ей ходить на работу в такой обуви.

– Василий Матвеевич мне очень помог, – сказала Вика. – Он уже собирался мне скорую вызвать…

Альберт встал, подошел к Василию Матвеевичу и положил на его стол пятьдесят долларов.

– Спасибо за помощь, – сказал он и спросил: – Этого хватит?

– Это мой долг – оказывать помощь людям, – скромно сказал Василий Матвеевич, – но от благодарности не откажусь.

При этом Василий Матвеевич, не притрагиваясь к купюре, каким-то образом загнал ее в открытый верхний ящик стола и тут же прихлопнул его. «Фокусник», – подумал Альберт и невольно улыбнулся. Его подмывало спросить Василия Матвеевича, как он это делает, но было неудобно. – Вот вам направление, – передал тот Альберту бумагу в пол листа. «Понял!», – обрадовался своей догадливости адвокат. – «Он, наверное, смахнул купюру в ящик этим листком, направлением в больницу. Ай-да, Василий!»

Вместе с Василием Матвеевичем они довели Вику к его машине, «Лексусу» серебристого цвета с модерновой начинкой и усадили ее на переднее сиденье. При этом адвокат ни на минуту не отпускал свой потертый рыжий портфель, в котором была записка Снаткина и план действий, составленный Альбертом после того, как Павла Ивановича увели.

План действий был прост и строго однозначен: немедленная поездка на дачу в Ковалевку, звонок Маше и встреча с ней в ресторане, разговор со сватом Снаткина. Но теперь надо было еще отвезти Вику в больницу, дождаться результатов рентгена ноги, привезти Вику домой или оставить в больнице в зависимости от рекомендаций врача.

Когда они распрощались с Василием Матвеевичем, Альберт обернулся к Вике и сказал:

– Мы с тобой под колпаком какого-то психопата. Это он позвонил мне и сказал, где ты находишься.

– Странно, – задумалась Вика. – Когда мой каблук попал в решетку ливневки и я упала, ко мне подбежали две женщины. Они помогли мне добраться до медицинского пункта на вокзале. Может быть, тебе позвонил Василий Матвеевич?

– Ты просила его об этом?

– Нет, это глупо. Он даже не знал о твоем существовании. Да и зачем мне его просить, если я сама раз десять пыталась к тебе дозвониться. Может это телепатия?

Вика улыбнулась.

– Я посылала тебе мысленно сообщения, где я нахожусь и что со мной случилось, и ты их получил.

– У меня такое впечатление, что кто-то очень хорошо знаком с моим окружением, рассказывает мне о моем прошлом, пытается навредить моим клиентам и друзьям. Причем, конкретные претензии не выдвигает. Все вокруг да около.

С первого дня совместной работы, Альберт понял, что Вика не только обаятельная женщина, но и невероятно умная и трудолюбивая. Практически из секретаря она превратилась в компаньона. Она звонила всем клиентам и организациям, когда нужно было назначить встречи или отложить их, она вела налоговый и бухгалтерский учет, делопроизводство, но самое главное, она обладала способностью определить психологический тип клиента. Сначала, краснея и запинаясь, она предупреждала Альберта о том, что с этим клиентом нужно вести себя осторожно, а лучше вообще отказаться иметь с ним дело. – Почему? – удивлялся Альберт.

– Я не знаю, как вам это объяснить, – смущалась она, – но мне кажется, что он может вас подставить. Ну например, он не смотрит вам в глаза, значит, не доверяет.

– Откуда ты знаешь, как он ведет себя со мной? Ты же не присутствуешь при наших беседах?

– Может быть, я к нему несправедлива, но лучше с ним не иметь дела. Этого клиента адвокат Кемельман запомнил хорошо. Санитарный врач Продан был задержан при получении взятки, заключающейся в двух бутылках коньяка «Ужгород», коробки конфет «Золотая нива» и двухсот гривень. Следователь определил ему меру пресечения в виде подписки о невыезде. Оспаривать получение этих предметов в виде взятки, не имело смысла. Вся загвоздка этого уголовного дела заключалась в сумме взятки. Следствие считало, что стоимость двух бутылок коньяка, конфет и полученных денег, превышало на двадцать гривень размер взятки, предусмотренный соответствующей статьей Уголовного кодекса. Это означало, что действие санитарного врача Продана подпадает под признаки преступления и он может получить реальный срок от трех до восьми лет. При осмотре вещественных доказательств, Альберт обратил внимание на то, что бутылки с коньяками были без акцизных марок. Был ли там подлинный коньяк ужгородского завода или самогон, приниципиального значения не имело. Важно было то, что две бутылки коньяка не могли теперь иметь цену, которую им пристегнул следователь, затребовавший магазинную цену коньяков. Обращать на это внимание следователя, Альберт Яковлевич не стал, потому что понимал, как легко заменить бутылки без акцизных марок на бутылки с акцизными марками. В этом и должен был состоять фокус, чтобы при осмотре вещественных доказательств, судья убедился, что следствие прокололось, а в действиях Продана нет состава преступления, а есть только административный проступок. За месяц до суда Продана вдруг арестовали. И на суде, на вопрос прокурора, почему он на следствии не заявил ходатайство об отсутствии акцизных марок, Продан сказал, что он не разбирается в акцизных марках и вообще адвокат настоял на том, чтобы до суда он пар изо рта не выпускал.

– Иными словами, – подытожил прокурор, – адвокат Кемельман в нарушение адвокатской этики заставил вас ввести следствие в заблуждение? Продан, который считал, что в его внезапном аресте была и вина адвоката, согласился:

– Получается, так

– Я прошу суд записать показания подсудимого в этой части в протокол, – торжествующе сказал прокурор.

– Я больше скажу, – заявил подсудимый, – из-за неумной позиции адвоката, я два месяца не видел свою семью. Я вообще не понимаю, какое значение имеют здесь акцизные марки.

В заключительной речи прокурор попросил суд учесть раскаяние подсудимого Продана, его правильную и принципиальную позицию и назначить ему шесть лет лишения свободы, а в отношении адвоката Кемельмана вынести частное определение.

Суд, однако, направил дело на новое рассмотрение и через шесть месяцев, дело потихоньку скончалось, а санитарный врач Продан вышел на свободу. С тех пор Вика из секретаря превратилась в незаменимого работника. Адвокат Кемельман обсуждал с ней свои стратегии по делам, прислушивался к советам, и любил наблюдать как ее мысли четко и аргументированно переливались в слова. Однажды они поехали в столицу вместе. Ему нужно было знать ее мнение о предложении вступить на паях в дело по строительству коттеджей Он представил ее своим компаньоном и при беседе то и дело посматривал в сторону худощавой Вики со слегка вытянутым умным лицом, которое обрамляли густые блестящие, как крыло ворона, волосы. Она любила подкрашивать рот ярко-малиновой помадой, отчего лицо ее всегда выглядело бледным. Вечером, в ресторане она сказала, что ему не стоит входить с этими людьми в совместный бизнес.

– У них есть связи и идеи, но нет денег, – сказала она, расправляясь со стейком. – Я бы побоялась им довериться. Они разошлись по своим номерам в гостинице. А в двенадцать часов ночи Вика постучалась в его номер. Удивительно, но ее лицо в этот момент было розовым, как бы подсвеченным, а полные губы, не накрашенные и чуть скошенные в сторону, дрожали.

– Я думаю, другого случая у нас не представится, – сказала она. – Я не знаю, что это такое, но с первого дня нашего знакомства, я близка к обмороку каждый раз, когда нечаянно соприкасаюсь с вами. Мне всегда стоит больших усилий удерживать себя, но сегодня я хочу переспать с вами. Можете меня потом выгнать.

– Подожди, – смешался Альберт, – но ты, кажется замужем. Я видел твоего мужа. Он красавчик. Как ты потом будешь смотреть ему в глаза?

– Когда мы занимаемся с ним сексом, я всегда смотрю ему в глаза и вижу в них синее небо ваших глаз, я вдыхаю его запах и понимаю, что я хочу, чтобы он пахнул, как вы и когда я представляю себе, что это вы входите в меня, я кричу, как раненная птица. Так не должно быть. Я хочу все это испытать с вами. Иначе я сойду с ума от раздвоения сознания.

– Но я тоже женат, – глупо сказал Альберт.

– Если ты меня сейчас прогонишь, – дрожа всем телом, и впервые обратившись к нему на «ты», пригрозила она, – я не буду с тобой работать.

Сердце Альберта забилось, как в истерике. Он понимал, какой бриллиант он теряет, если они станут любовниками. «Служебные романы разбивают не только семьи, но и бизнес», – вспомнил он слова своей матери. Со стороны Вики это был неприкрытый шантаж, и самое главное, что он никогда не догадывался, что в ней клокочат такие страсти. Ему нравились в ней организованность, деловитость, ум, но он ни разу даже в страшном сне, не мог представить себя с ней в постели. Она совершенно не интересовала его как женщина. Несмотря на свое замужество, она выглядела иногда угловатым подростком, но сейчас, когда она медленно обнажалась, снимая джинсы, блузку, бюстгальтер и стринги, она стала казаться ему чужой и некрасивой.

– Ты не хочешь меня? – покусывая губы, шептала она. Он смотрел на ее втянутый живот с большим родимым пятном и не понимал, что ему надо делать. А самое главное – он не хотел ни словом и ни делом – обидеть Вику.

Она подошла к нему, он обнял ее и поцеловал в голову.

– Сейчас ночь, – сказал он, – и кажется, что можно все, что хочется. Но завтра нам обоим будет стыдно смотреть в глаза друг другу. Я люблю свою жену. Я очень долго добивался ее. И я люблю тебя, как свою сестру. Я понимаю тебя и понимаю, что с тобой происходит. Я не могу и не хочу тебя обидеть. Пожалей меня.