Убийца с лицом ребенка

– У меня есть предложение, – сказал Перман. – Среди тех, кого я сегодня видел в этом учреждении, вы показались мне лучше всех. И хотя я не знаю даже, как вас зовут…

– Меня зовут Олег, – сказал оперативник и протянул Юрию Львовичу руку. Тот крепко пожал ее и заморгал от нахлынувшего чувства благодарности.

– Олег, – несколько торжественно произнес Перман. – У меня есть предложение, от которого вы не должны отказаться. Я хочу дать вам на сохранение деньги. Я почему-то верю, что после освобождения, вы мне их вернете. Понимаете, если их у меня найдет Петренко со своими товарищами или работники прокуратуры, я их уже никогда в жизни не увижу. Даже, если вы обманете меня и присвоите их себе, я не буду иметь на вас зла, потому что вы отнеслись ко мне как человек к человеку.

Перман сел на стул, снял туфли и вынул из носков две тысячи долларов, присединил к ним оставшиеся из внутреннего кармана брюк и передал их Олегу. Тот пересчитал их и вслух сказал:

– Здесь ровно две тысячи шестьсот.

– Спасибо, – ответил Перман и облегченно вздохнул.

– А теперь послушайте внимательно меня, – сказал Олег, пряча деньги в задний карман джинсов. – Вы имеете право вообще ничего не писать и ничего не говорить, пока не встретитесь с адвокатом. Иначе можете на себя и других людей наклепать лет на десять без права переписки.

– А если меня будут бить? – надевая туфли, спросил Перман. – Я с детства боюсь физической боли.

– Тогда зачем нужно было встревать в это дело? – резонно заметил оперативник. – Мне такую сумму никто не доверил бы…

– Ничто не предвещало беды, – объяснил Юрий Львович. – Человек, который доверил мне эти деньги, доверил бы мне и свою жизнь. Поэтому я не могу его предать. Я понимаю, что вызываю злобу своими фантазиями насчет находки, но у меня нет другого выхода. У меня такое предчувствие, что кроме этого несчастного полковника полиции и меня, никто отвечать не будет. Я вообще не понимаю, как стало известно о том, что я несу ему деньги. Об этом знали только два человека: я и мой друг. Никто из нас донести об этом не мог.

– Понятно, – задумчиво произнес Олег. – Пока что я сбегаю в магазин за едой и водой, а потом все обмозгуем по полочкам.

– Если можно, то в аптеке мне надо купить еще Меттформин против сахара… – попросил Перман. – Иначе я могу впасть в кому из-за гиперкликемии или умереть от гипогликемии.

– Я не врач, – сказал Олег. – Поэтому говорите по народному, что это такое и с чем его едят.

– Если я не приму лекарство, у меня после еды сахар в крови может увеличиться в десятки раз, а если я не буду есть, он упадет до летального исхода.

– Так чего же вы мне это сразу не сказали? – вдруг обрадовался оперативник. – Мы же можем вас немедленно перевезти в больницу. Это ваше потоотделение из-за уменьшения сахара или увеличения?

– Я думаю, что это на нервной почве, – ответил Юрий Львович. – А насчет больницы – это реально?

– Более чем. Так мне идти в магазин за едой или вызвать скорую помощь?

– Дорогой мой, – вскричал Юрий Львович – скорую и немедленно. Кроме всего прочего, я могу сам себе увеличивать давление. Через десять минут я буду похож на вареного рака.

– Кстати, пока у вас процессуальное положение свидетеля, никто вас в больничной палате охранять не будет и наручниками приковывать к кровати тоже. – пояснил оперативник.

– А Петренко со своими подручными может не дать скорой помощи меня увезти?

– Этот – да. Будем надеяться, что скорая помощь приедет раньше, – решительно сказал Олег и набрал телефон станции скорой помощи.

5

Городской отдел полиции гудел, как растревоженный улей. Весть о задержании полковника Снаткина обсуждалась в каждом кабинете трехэтажного здания из белого камня. Общее мнение сводилось к тому, что воевать с прокурорскими дело не только безнадежное, но и опасное. Если такой гигант как Снаткин, переживший смену трех министров внутренних дел, люстрацию, государственный переворот, пал, как вырванный с корнями дуб, споткнувшись просто на ровном месте, то всем остальным сразу же стало ясно, что в этом городе может меняться власть хоть каждый месяц, но любой полицейский сверчок должен знать, что законы, как и прежде, будут исполняться избирательно. На ежедневной планерке начальник полиции требовал от подчиненных переломить в себе страх перед власть предержащими.

– Мы теперь не менты, не «мусора» – пафосно заявлял он. – Мы новая полиция страны, которая никого не должна бояться, ни прокурора, ни депутата, ни вора в законе. Премии буду давать тем, кто на законном основании составит протоколы против нарушителей закона, какую бы высокую должность они не занимали. Не ссыте, господа полицейские, пока я тут на хозяйстве, все с вами будет о-кей

– Или о-куй, – сострил кто-то из полицейских. Тогда все грохнули от смеха, а шутка-то оказалась пророческой.

Про доллары говорили с уверенностью, что это подстава. Не мог полковник Снаткин брать их в своем кабинете. Это был не кабинет, а проходной двор. С тех пор, как он стал начальником, двери его кабинета на втором этаже не знали что такое замки. Такое хамское отношение к самому себе нравилось не всем. Все-таки, начальник тем и отличается от других, что доступ к нему должен вызывать у подчиненного какой-нибудь трепет, а тут, прости господи, врываешься, а у начальника сидит какая-то баба с подбитым глазом и жалуется на притеснение со стороны полицейских.

Следователь Горпищенко сразу уловил неявную охлажденность и настороженность переходящую во враждебность со стороны работников городского отдела полиции.

– Почему кабинет начальника полиции не опечатан? – спросил он у заместителя Снаткина майора полиции Кочерги.

– Я что, должен был здесь поставить полицейский пост? – с вызовом ответил Кочерга. – Какой смысл его опечатывать, если он практически не закрывается.

– Вы здесь все такие умные? – встрял Василий Васильевич и тут же приказал: – Подгоняй людей, будем проводить обыск в кабинете начальника.

– А вы, извиняюсь, кто такой? – огрызнулся Кочерга. – Ваши документы, пожалуйста, и разрешение на обыск.

– Это майор Скоморох, – сказал Горпищенко. – Он со мной, член следственно-оперативной группы.

– Вы в его кабинете будете полы вскрывать и штукатурку отбивать? – насмешливо спросил Кочерга.

– А что, надо? – удивился коллега Скомороха с большими металлическими зубами во рту.

– Это уже третий обыск кабинета Снаткина в течение нескольких часов. Что вы там ищете? – сказал прищурившись заместитель начальника полиции. На взгляд Горпищенка, Кочерге было лет сорок, на удивление стройный симпатичный мужчина, которому удивительно шла полицейская форма. Кроме того, сразу было видно, что он умен и по-своему бесстрашен, не лизоблюд и не трус.

– Мы не уполномочены давать тебе отчет в наших действиях, – сказал Василий Васильевич, явно ущемленный словами майора полиции. – Твое дело исполнить приказ немедленно и добросовестно. Каков поп, таков и приход, – обернулся он к Горпищенко за поддержкой. – Твоя задача сейчас, – назидательно произнес он, снова уставившись на Кочергу глазами-биноклями, – не оказаться рядом со своим начальником.

– Вы мне угрожаете? – спросил Кочерга нахохлившись, как петух.

– А почему вы говорите о третьем обыске? – спросил Горпищенко, чтобы разрядить обстановку. – Наш опер проводил обыск один раз. У нас появилась необходимость кое-что допроверить.

– Сначала был ваш опер, – спокойно начал объяснять Кочерга, – потом пришли из службы контрразведки, затем появились люди из аппарата полиции области, теперь снова вы. И ни одна сука не поинтересовалась у нас, у местных, где нужно проводить обыск.

– Что вы имеете в виду? – спросил Горпищенко.

– А то, что у начальника полиции есть два кабинета. Первый, который все вылизали до тошноты, так сказать агитпункт демократических перемен, здесь, на втором этаже и обычный, пятизвездочный, двухэтажный, с комнатой отдыха, кухней, кинотеатром и сауной в полуподвальном помещении, имеющим входы и выходы, как с улицы, так и с первого этажа нашего учреждения.

– Вот за это ты и сядешь, – сладострастно произнес Василий Васильевич, – за умышленное воспрепятствование следствию. Ты, гандон, целый день наблюдаешь за нашими действиями и ни разу не указал, что у Снаткина есть еще один кабинет.

– А в каком кабинете стоит аквариум? – спросил Горпищенко.

– Аквариум стоит в обычном кабинете, – ответил Кочерга, но его лицо вдруг потемнело от прихлынувшей крови и на левой щеке запульсировала жилка. – Или вы сейчас извиняетесь, – обратился он к Скомороху, – или я арестую вас за оскорбление полицейского при исполнении им служебных обязанностей.

– Если бы ты исполнял свои служебные обязанности, я бы извинился, – спокойно ответил ему Скоморох и ткнул ему в лицо свое удостоверение.

– Господа офицеры, – воскликнул Горпищенко, которому ответ майора полиции Кочерги очень понравился. – Сейчас не до выяснения отношений. Я приношу вам извинение за слова майора Скомороха. Давайте перейдем к делу. Сначала мы осмотрим содержимое аквариума, а потом пойдем в пятизвездочный отель господина Снаткина.

В этот момент пропел телефон Скомороха. Горпищенко удивило, что рингтон его мобильника оказался мелодией «Мурки». Василий Васильевич отошел в сторону.

– Шеф, – орал Петренко, перекрывая смесь городского шума звенящего трамвая, гудков автомобилей и крики толпы, – наши ребята сейчас блокируют телеканал «Эхо недели». Каждый получил по двести баксов. Со мной идти никто не хочет. Говорят, что субботники уже давно отменены. Могу я предложить четыреста долларов за работу? Тогда еще может и согласится кто-нибудь…

– Я тебе не Беня Коломойский, – ответил Скоморох. – Я работаю не за деньги. Ты знаешь, Петренко, почему пала Римская империя? Нет? Потому что ее лидеры стали провозглашать идеалы, в которые сами перестали верить. Короче. К утру, чтобы два идейных пацана были в городской прокуратуре.

– Бесплатно никто не поедет, – возразил Петренко. – У идейных теперь одна присказка: утром – деньги, вечером – майдан, вечером – деньги, утром – майдан. – Позвони руководителю организации «Москаляку на гиляку», может, они поработают из удовольствия, они же называют себя санитарами леса, специализируются, кажется, на пидарасах, бомжах и другой нечисти.

Петренко сделал театральную паузу и сказал: – Три дня назад они лоханулись. Прицепились к официантке за то, что она принимала заказ на кацапском языке. Посетители кафе переломали им руки и ноги в трех местах, а полиция сделала вид, что не смогла установить виновных.

– Зрада на каждом углу, – согласился Скоморох и помолчав, добавил: – А сам сможешь провести акцию?

– Что конкретно надо? Выбить показания?

– И ты туда же! – недовольно произнес Скоморох. – Ты же знаешь, что я этим не занимаюсь. Ты же знаешь мой метод выяснения истины. К чему эти вопросы? Так и скажи, Василий Васильевич, я теперь с вами по разные стороны баррикад.

– Я вас не понял, – кричал Петренко. – Здесь так шумно.

– Все ты понял, Петренко. Не найдешь ребят, сделаешь все сам.

Скоморох отключил мобильник и подошел к остальным.

– Начинаем работать с «агитпункта», – сказал Горпищенко. – Петр Семенович, – он махнул головой в сторону Кочерги, – обещает полное содействие.

Кочерга позвонил кому-то по телефону и попросил прислать людей в кабинет Снаткина.

В кабинете начальника городского отдела полиции был шкаф для одежды, большой письменный стол, несколько стульев и старый сейф, открывающийся ключом. Справа от входа стоял огромный аквариум, почти во всю стену, с подсветкой. На стене за спиной хозяина стола висел плакат, исполненный в городской типографии, на котором большими буквами было написано «Чем сидеть и нагло врать, лучше явку написать».

Горпищенко подошел к аквариуму и увидел мечущихся рыб с базедовыми тупыми глазами.

– Руку в аквариум лучше не опускать, – предупредил всех Кочерга. – Эти рыбки обглодают их до кости за секунду. Пираньи.

– Кто-нибудь кормил их после задержания Снаткина? – спросил Горпищенко

– Конечно, нет. Да пусть они лучше друг друга сожрут, – сказал в сердцах Кочерга.

– Нам нужен тазик с водой и сачки, – предложил Горпищенко, – И два-три ведра. Будем сливать воду.

Василий Васильевич и его коллега подошли к письменному столу Снаткина и начали вытряхивать его содержимое прямо на пол. В левой тумбе стола нашлась начатая бутылка Хеннеси на круглом стеклянном подносе, одноразовые стаканчики, шоколадные конфеты с черносливом, кусок суховяленой колбасы и складной нож. Всевозможные бумаги кружились и падали, как бумажные птицы на стертый линолеум. Двое полицейских тут же подбирали их и складывали в картонный ящик. В правой тумбе лежали ключи от сейфа и шкафа. Скоморох тут же открыл металлический сейф, изготовленный, наверное, в середине прошлого века. Сейф был девственно чист. Ни денег, ни деловых бумаг, ничего. Только одинокая печать городского отдела полиции, похожая на обезглавленный памятник Ленина в центре города, бесполезно стояла в тишине. Было такое впечатление, что его хозяин хорошо подготовился к обыску. В шкафу висела парадная форма полицейского полковника. В заднем кармане праздничных брюк Скоморох обнаружил пачку презервативов и почему-то сунул ее в свой карман.

Скоморох взглянул в сторону аквариума и увидел молодую красивую девку с пышными грудями, узкой талией и широкими соблазнительными ляжками, выпрыгивающими из тесной короткой юбки. Она сливала воду из аквариума в ведро, постоянно наклонялась над ним и ослепляла всю оперативную группу своей тугой и соблазнительной попкой.

Василий Васильевич, облизав, обсохшие губы, пальцем подозвал к себе одного из полицейских, добросовестно утрамбовавшего в картонном ящике собранные бумаги.

– Кто такая? – тихо спросил он.

– Наша уборщица Маша, – осклабился понимающе толстопузый полицейский. – Наша Маша – гордость наша. Правда, красивая?

– На вкус и на цвет – товарищей нет, – ответил Скоморох.

– Маша еще отвечает за наш отдых. Раз в неделю мы собираемся на посиделки, смотрим кино, купаемся в бассейне, посещаем сауну. Маша нам готовит еду за счет заведения.

– А где же у вас эти оргии происходят? – поинтересовался Скоморох.

– Ну у нас есть комната отдыха, сауна, даже кинозал. В этом отношении наш бывший начальник был классным руководителем, мудрым. В этой грязи, что мы возимся круглосуточно, должны быть светлые мгновения. Мы, между прочим, на работу ходим, как на праздник, – улыбнулся полицейский.

– Что-то у меня сомнение есть, – дружески прошептал Скоморох, – что человек с таким животом, как у тебя, еще может получать какие-то радости от жизни.

– Здесь нет никакой связи, – стал с серьезным видом объяснять полицейский. – Живот у меня большой от пива, а все остальное работает, как часы

– А Машу уговорить можешь?

– Маша на работе никому не дает. Тем самым она сплачивает наш мужской коллектив. Многие хотели бы затащить ее в постель, но получили по мордасам. Мы только любуемся ею.

Словоохотливый полицейский отошел к Кочерге, который поманил его пальцем к себе.

– Слышал?! – спросил Василий Васильевич своего коллегу из отдела.

Тот почесал себе макушку и ответил.

– А что в этом плохого? А нельзя эту Машу завербовать? Или взять в наш отдел? Я бы тоже ходил на работу, как на праздник. У нас, кстати, есть вакансия пресс-секретаря…

– Никогда бы не подумал, что ты, Иван, такой орел, – то ли одобрительно, то ли с насмешкой произнес Скоморох. – А вот насчет вербовки, ты правильно подметил. Такая Маша была бы гордость наша. Представляешь, какой это бесценный кладезь информации.

В этот момент к Скомороху подошел расстроенный Горпищенко.

– В аквариуме ничего нет, – сказал он. – Никакой микрокамеры. Рыб выловили, воду спустили, ничего.

– Этот Снаткин, – задумчиво сказал Иван, коллега Скоромоха, – мужик, видно, головастый. Это он сам поставил микрокамеру и снимал только то, что хотел или что ему надо было. А чтобы микрокамера никому не досталась, выучил этих рыб в нужный момент съедать ее. Ну подумайте сами, какой дурак будет держать в аквариуме этих маленьких крокодилов?

– Ты к чему ведешь, Ваня? – насмешливо поинтересовался Скоморох. – У Снаткина с этими тварями есть телепатическая связь?

– А давайте мы их всех прооперируем? – предложил Ваня с воодушевлением.

– Кого? – спросил Горпищенко

– Рыб этих, пираний. Если камера была, она не могла испариться, как святой дух. Я уверен, что Снаткин сто раз проделывал этот фокус, перед тем, как установить микрокамеру. Это же так просто. Ставишь камеру, два часа не кормишь рыб, и вожак стаи от стресса проглатывает эту штуковину размером с булавкину головку.

Скоморох переглянулся с Горпищенко. Обоим, от безысходности, идея Ивана показалась заманчивой.

– Петр Семенович, – кликнул Горпищенко Кочергу. – А куда Маша дела этих рыб?

– Да у нас тут на хозяйстве кот Васька имеется. Я приказал ей отнести их к нему. Пусть полакомится.

– Немедленно всех этих рыб вернуть назад, – приказал Горпищенко. – Не умрет ваш Васька, если поужинает на час позже.

Минут через пять в дверях с пластмассовым синим ведром появилась красавица Маша. Ее пунцовые щеки играли симпатичными ямочками, а высокая полная грудь, затянутая в специальный бюстгальтер, который прикрывал только ядреные соски, колыхалась от смеха.

– Где будем производить вскрытие? – спросила она.

– Прямо на столе, – сказал Скоморох. – Они еще живые?

– Двое без сознания, а один еще трепыхается, – объяснила Маша, прикрывая одной рукой свой ярко накрашенный умопомрачительный рот, чтобы окончательно не умереть со смеху.

– А где остальные? – спросил Горпищенко. – Их же было пять штук.

– Васька слопал, – сказала Маша, подошла к письменному столу, оглянулась, поставила ведро на пол, подошла к толстопузому полицейскому, прижавшему к себе картонный ящик с бумагами, вытащила из него несколько документов, расстелила их на столе.

– Что вы делаете? – возмутился Горпищенко. – Это же бумаги, изъятые в ходе обыска.

– Да ладно, – сказал примирительно Скоморох, – Маша знает, что делает. Нам важен не процесс, а результат.

– У кого-нибудь есть нож? – спросила Маша, подмигнув своим зеленым глазом Скомороху, отчего Василий Васильевич непроизвольно раздулся от гордости за себя. Уж кто-кто, а Маша, прошедшая школу жизни в полицейском учреждении, могла выделить из находящихся в кабинете мужчин, настоящего мачо.

– У меня на столе есть нож для резки бумаг, – сказал полицейский с картонным ящиком. – Подойдет?

– Неужели у начальника в столе нет ножа? – удивилась Маша и тут же рассмеялась. – Вспомнила. Он же сухую колбасу рвал зубами. Я еще таких здоровых и острых зубов никогда не видела. Был бы он сейчас здесь, зубами бы разорвал этих рыбок. А это правда, что они съели все доллары, которые он сегодня получил?

– Много будешь знать, плохо спать будешь, – добродушно сказал Скоморох и улыбнулся, потому что понял, как надо допрашивать Снаткина, чтобы он во всем признался. «Девку однозначно надо клеить в качестве агента, – подумал он. – Такая не будет стыдиться любыми средствами раздобыть нужную информацию. Ее даже подследственным, изголодавшимся по бабе, можно подкидывать.» При этом Василий Васильевич совершенно забыл о том, что в столе находился складной нож.

В это время в кабинет вошел Кочерга с длинным кухарским ножом. Он молча подошел к Маше, протянул ей нож и тут же отвернулся. Было видно, что к девушке он относился с явной брезгливостью, казалось, что обратно нож он от нее возьмет только тогда, если он будет обернут в непроницаемую бумагу.

– Машуня, – ласково сказал Скоморох и облизал сухие губы. – Резать надо будет так. Вспарываешь брюхо, всю требуху выкладываешь на бумагу и отходишь в сторону. После того, как мы ее осмотрим, всю рыбу вместе с ее содержимым, выбрасываешь в ведро и вытаскиваешь следующую. Понятно, красатуля?

– Проще пареной репы, – ответила красатуля, даже не улыбнувшись.

– Тогда, поехали… – сказал Горпищенко.

Маша, положила на стол нож, вытащила из глубокого выреза тонкие прозрачные перчатки, натянула их на пальцы рук, которые оканчивались невиданно длинными ногтями с художественным маникюром. Как эти пальцы с длинными накладными ногтями справлялись со шваброй и метлой, оставалось загадкой.

Первая распластанная пиранья принесла вздох разочарования. Коллега Скоромоха, Иван, красный от волнения и ответственности за то, что его поддержали, неожиданно подошел к левой тумбе стола, вынул из нее коньяк и пластиковые стаканчики, налил себе до края один из них, икнул и выпил его на одном дыхании.

– А вот и нож! – торжественно вынул он складной нож из верхнего отделения тумбы, отрезал себе два тонких кружочка колбасы и начал их жевать.

– Вы что себе позволяете? – взвился от возмущения Горпищенко.

Скоморох тут же подошел к следователю и шепнул ему на ухо:

– На Ваню нельзя кричать. В таком нервном состоянии он может всех нас покрошить.

– А зачем вы вообще его взяли с собой, если он нервнобольной и опасный? – громко сказал Горпищенко.

– Это я нервнобольной? – закричал Ваня и стал вращать зрачками, как гипнотизер. – Это вы все тут безмозглые твари. Я вижу вас всех насквозь. Вы завидуете моему таланту распутывать самые сложные дела. Кто из вас догадался, что эти рыбы были натасканы на глотание микро-камеры? Ты? – указал он пальцем на следователя, – Ты? – перевел он взгляд на Кочергу. – Или ты? – кивнул он головой в сторону Маши.

– Мы пока еще не нашли эту микрокамеру, – ответил ему Горпищенко.

– А давай поспорим на пять тысяч баксов, что она лежит в чреве одной из этих мерзких рыб? – прорычал Ваня, налил себе из бутылки еще один стакан и быстро опрокинул его в рот.

– Я вывожу вас из состава оперативно-следственной группы, – побледнев, сказал Горпищенко и сморщил лоб. – И прошу покинуть помещение немедленно.

– А вот это ты видел? – показал ему дулю Ваня. – Это я тебя сейчас выведу на чистую воду.

При этом Ваня нырнул правой рукой себе под пиджак и вытащил из кобуры боевой пистолет.

– Я же тебя предупредил, – зло сказал следователю Скоморох. – Теперь это добром не кончится.

Все находившиеся в кабинете люди замерли, как восковые фигуры.

– Режь вторую тварь, – приказал Маше Ваня, размахивая пистолетом. – Если в ней тоже не окажется камеры, порешу вас всех на месте, а затем этого паршивого кота, который по указанию Снаткина сожрал доказательство его вины.

– А какая она из себя? – еле выдавила слова Маша. Ее руки начали мелко дрожать.

– Четверть булавки, – пояснил Ваня и его зрачки перестали исполнять танец смерти, остановившись там, где они и должны были быть.

Скоморох тут же сообразил, что задумала Маша и вымученно улыбнулся ей.

– Начинай, Машуня, – ласкаво сказал он. – Я уверен, что у тебя сейчас все получится.

Маша вынула из ведра вторую неживую рыбу, полоснула ее в наступившей смертельной тишине, и отошла от стола. Когда Ваня склонился над рыбой, Маша вдруг вскрикнула «Вижу ее!» и ринулась к столу. Она сунула руку в разрезанную рыбу и вытащила блестящий в свете лампы маленький квадратик.

– Это она? – спросила Маша Ваню.

– Конечно, она, – пряча пистолет в кобуру, сказал Ваня совершенно успокоившись. – Отдай ее этому Фоме неверующему, – кивнул он в сторону следователя прокуратуры.

Маша пошла к Горпищенко с распахнутыми настежь огромными зелеными глазами, не моргая.

– Вы ее искали? – спросила она, протягивая Горпищенко металлическую клипсу с левого уха.

Горпищенко молчал и, как видно, не собирался участвовать в этом спектакле. И тогда Скоморох кинулся к Маше сзади, обхватил своими руками ее пышную грудь и шепнув ей на ухо: «Умница», следующим движением схватил с ее ладони клипсу, сжал ее в кулаке с победным криком: – Мы нашли ее! Это гениально! Это мог предвидеть только Ваня. Мы должны немедленно передать ее технарям для проверки и распечатки данных.

– Третью рыбу резать не будем? – спросила Маша Горпищенко.

– Почему нет, – подсуетился Скоморох. – решили резать всех значит всех. Алексей Викторович, – обратился Скоморох к следователю. – У меня для вас есть конфиденциальная информация.

В коридоре Скоморох резко выдохнул и тихо сказал:

– Ваня инвалид второй группы. Эпизодическая параноидальная шизофрения. Получил инвалидность в войне с сепарами. Припадок наступает только в результате употребления спиртных напитков. Я специально не вынул из стола эту бутылку, а он запомнил и все, полетел с катушек.

– Как вы все мне осточертели, – устало сказал Горпищенко, – как я вас всех ненавижу. Зачем вы держите в своем отделе этого сумасшедшего? Он же когда-нибудь лично вас пристрелит.

– Мы своих не предаем, – холодно ответил Скоморох.

– Как я мог повестись на предложение этого идиота? – качал головой Горпищенко. – Тренированные рыбы, съедающие микрокамеры! Мне самому нужна уже психиатрическая помощь.