Одиночество зверя

Стоя перед зеркалом в холле, президент долго и тщательно поправлял узел галстука, специалиста из службы протокола не вызывал. Может он сам собраться на встречу с одноклассниками, или нет? Не велико искусство. Виндзорский узел получался то уродливо большим, то несимметричным, а чаще – тем и тем одновременно. Галстук должен едва прикрывать пряжку ремня, а он то заканчивается выше, то свисает до уровня фигового листка; раз за разом завязывая и развязывая упрямый узел, Игорь Петрович в конце концов усомнился в правильном выборе самого галстука и взял другой – чёрный, с серебряным рисунком. Завязал его всё тем же несовершенным узлом, но трогать больше не стал – длина получилась идеальной.

Зашёл референт, напомнил – пора ехать. Саранцев прошёл по длинным дворцовым коридорам, спустился по Шохинской лестнице вниз, у выхода его встретил начальник охраны, офицеры ФСО в штатском, а также милая и домашняя на их фоне Юля Кореанно.

– Игорь Петрович, всё готово, – уверенно заявила она.

– Ничего подобного, – с той же долей уверенности ответил Саранцев. – Какая-нибудь заковыка непременно обнаружится – так всегда бывает. Или вы сомневаетесь?

– Ничего катастрофического точно не случится. Конопляник давно на месте, преподавательский коллектив сейчас чествует Елену Николаевну, через двадцать минут вы войдёте в учительскую.

– Юлия Николаевна, а почему мы с вами ни слова не сказали по поводу моего общения с педагогами?

– Таков замысел, Игорь Петрович.

– В самом деле? Ваш замысел состоит в том, чтобы вам ничего не делать?

– Да. Ведь ваше общение с одноклассниками и Еленой Николаевной мы тоже не обсудили. Не нужны никакие заготовки – разговор случится сам собой. Вы ведь не виделись много лет, накопилось много впечатлений. Никаких речей, просто беседа с друзьями и старой учительницей. И в школе никаких публичных выступлений: здороваетесь, извиняетесь и объясняете, что вынуждены похитить Елену Николаевну. Любые заготовки только испортят эффект.

– А если я без вашей помощи и двух слов связать не способен?

– Способны, я же знаю. Если вдруг оговоритесь – даже лучше, ещё одна чёрточка к портрету живого человека.

– Полагаюсь на ваш опыт. Сядьте, пожалуйста, в мою машину, перекинемся по дороге парой слов.

Они вышли во внутренний дворик Сенатского дворца, у самого крыльца стоял «мерседес-пуллман». Охранник открыл заднюю дверцу, Юля обошла машину и села с другой стороны, а Саранцев, на положении дамы, воспользовался оказанной ему услугой и глубоко провалился в мягкий ковш VIP-сиденья; дверца захлопнулась также без его участия.

– Юля, вы случайно не знаете, почему президенту запрещено самостоятельно открывать для себя двери?

– Знаю. Это не солидно. Разрушает образ могущественного главы государства.

– А зачем мне образ главы? Если бы я им прикидывался, то понял бы необходимость напускать важности, но если я действительно президент, зачем этот внешний антураж? К тому же, вы не думали, что глупый ритуал создаёт образ не власти, а слабости и даже беспомощности? Взрослый мужик, а дверь открыть не может. Здесь хоть один человек в костюме на меня поработал, а во время официальных церемоний во дворцах приходится привлекать аж двух солдат президентского полка. Люди смотрят и думают: напыщенный тип.

– Официальные церемонии всегда на девяносто процентов посвящены традициям, а не реальному действию. Иначе торжественность не обеспечить. Солдаты ведь открывают вам двери не в спальню, а в Екатерининский или Георгиевский зал, где собрались, скажем, награждённые. Вы не можете шустренько выбежать из боковой двери и по-быстрому развесить ордена – оскорбите людей, унизите государство.

Лимузин тронулся с места, развернулся в тесном дворике, мощённом брусчаткой, проехал под аркой, свернул налево и двинулся в сторону Боровицких ворот. Слева высился Сенатский дворец, справа – Арсенал, который уже давно занят комендатурой Кремля, хоть и обложен со всех сторон трофейными пушками девятнадцатого века. Саранцев бросил взгляд на крашеные стены с обеих сторон и неожиданно спросил:

– Почему Достоевский не любил жёлтый цвет, а весь неофициальный Питер и старая Москва выкрашены именно жёлтым?

– Достоевский не любил жёлтый?

– Я читал где-то. Когда-то. Видимо, в другой жизни.

– Люди по-разному воспринимают цвета. Зачастую – эмоционально. Никто не покрасит свой дом в черный цвет.

– Зеркальные небоскрёбы бывают чёрными, а они ведь тоже кому-то принадлежат.

– Здесь уже корпоративная политика – подавить зрителя внешним обликом здания, и потом прижать партнёра на переговорах в его недрах. Зеркальная поверхность уже не угнетает, она создаёт образ великолепия.

– Откуда вы всё это знаете Юля?

– Если честно, Игорь Петрович, сейчас придумала. Просто высказала своё мнение, имею право?

– Имеете.

Вокруг «мерседеса» стремительно собрался кортеж, и вся колонна двинулась дальше. Со всех сторон её снимали туристы – мобильными телефонами, фотоаппаратами и видеокамерами, но зашторенные окна задних дверей скрывали от них пассажиров машины с президентским штандартом на передних крыльях. Вереница джипов и лимузинов вырвалась из Кремля, впереди возникла полицейская машина с включенной «крякалкой» и проблесковым маячком. Скорость стремительно выросла но «мерс» по-прежнему едва не упирался радиатором в задний бампер джипа охраны, а сзади его точно так же «подпирал» второй джип.

– Не перестаю удивляться, как это у них получается.

– Простите, Игорь Петрович, вы о чём?

– О наших водителях. Дистанции практически равны нулю, а скорость за сотню. И никаких касаний.

– Они прошли спецподготовку.

– Я знаю, Юля, знаю. Почему же я не прошёл спецподготовку перед вступлением в свою должность?

– Вы прошли.

– Вы думаете?

– Конечно. Больше десяти лет политического опыта в разных должностях, не считая высшего образования и профессиональных навыков.

– Вашими бы устами, да мёд пить. Если водителю нужно усовершенствовать водительское мастерство, он тренируется посредством вождения автомобиля. Побыть же президентом в тренировочном режиме нельзя – извольте сразу под каток.

– Профессия называется «политика», президент – лишь должность.

– Формально вы, наверное, правы. Но по моим личностным ощущениям – нисколько. Очень тяжело не иметь над собой персонифицированную фигуру начальника. Я всё понимаю: я не царь, мне не всё позволено. Есть парламент, Верховный и Конституционный суд, я обязан соблюдать законы, и меня могут привлечь к ответственности в случае их нарушения, но, когда не от кого получать распоряжения, жизнь категорически меняется. Вы не думали об этом?

– Честно говоря, нет. Я ведь не собираюсь в президенты.

– А почему бы и нет? Вы ещё молоды. Вот прославитесь под моим крылом, а потом и сами двинете к вершинам власти.

– Предпочитаю остаться журналистом, – засмеялась Кореанно. – Буду донимать вас на пенсии просьбами об интервью.

Саранцев внимательней присмотрелся к проплывающим за окном видам Москвы и встревожился.

– Каким-то странным маршрутом мы следуем, – произнёс он чуть неуверенным голосом, едва ли не жалобным.

– Необычное место назначения, и маршрут соответствующий, – беззаботно ответила Юля. – По проспекту Мира поедем.

«Палаческое чувство юмора у Дмитриева», – подумал Игорь Петрович. Он не собирался впадать в истерику из-за необходимости проехать мимо места роковых ночных событий, но одновременно и усомнился в собственноручном машинальном обвинении директора ФСО. Они ведь действительно едут в Мытищи, куда никогда прежде не ездили, а туда можно добраться в том числе и по проспекту Мира.

Кавалькада стремительно пролетела мимо спорткомплекса «Олимпийский», Рижского вокзала и ВДНХ, но перед Северянинским путепроводом, снизила скорость и свернула налево.

– Странно, – сказал Саранцев. – И с проспекта тоже свернули.

– Так решила ФСО, – объяснила Юля. – По проспекту Мира мы бы выехали на Ярославское шоссе, и уже оттуда свернули бы в Мытищи, но тогда поехали бы через центр города, а вы просили не производить там фурора. Поэтому заедем с Осташковского шоссе – школа там близко, не придётся слишком глубоко забираться в город.

– Кажется, я в этих краях вообще никогда не бывал.

– Вы же учились в Мытищах?

– Учился. Но в Москву оттуда тогда ездили исключительно на электричках – на Ярославский вокзал. А кстати, какие вам известны упоминания Мытищ в литературе?

– В литературе? – удивилась Юля, задумалась и пожала плечами.

– Никто не обращает внимания, а между тем Наташа Ростова после бегства из Москвы встретила князя Андрея именно на ночлеге в Мытищах. Практически на окраине современных новых Мытищ есть село Тайнинское – что имеете сказать о нём?

– Ничего, – засмеялась Юля.

– Там находился деревянный царский путевой дворец, место первой ночёвки после выхода из Москвы – например, на богомолье в Троице-Сергиеву лавру, или в Александровскую слободу. И там же Мария Нагая признала Лжедмитрия своим сыном.

– Выходит, это весьма примечательный город?

– Во всяком случае, не безликий. Согласно легенде, улица Лётная там получила название от аэродрома дальней авиации времён Великой Отечественной.

– Лётная? А мы ведь туда и едем, – объявила Кореанно и вскрикнула от неожиданности. – Смотрите, акведук!

Вдали белел стройный силуэт настоящего древнеримского акведука, который пересекал заросшую травой пойму среди городской застройки.

– Знак приближения к цели нашего путешествия, – поучительным тоном заметил Саранцев. – Мытищи ведь с восемнадцатого века поставляли в Москву ключевую воду, вот по этому водоводу. Правда, теперь они даже себя не могут обеспечить артезианской водой – водоносный слой загрязнён промышленными стоками.

– Знак приближения конца света? – улыбнулась Юля.

– Символ бесхозяйственности, разгильдяйства, коррупции и прочих наших проблем, – серьёзно, как с трибуны, парировал Саранцев. – Нам вечно кажется, у нас всего вдоволь, можно не экономить и не ломать голову над способами сохранения наследия прошлого.

Кортеж проскочил развязку на пересечении с кольцевой автодорогой, минуту мчался по Осташковскому шоссе, затем свернул направо, миновал ТЭЦ, кладбище и загадочное сооружение – из железобетонного постамента торчали три высоких, несимметрично искривлённых трубы разного цвета с огромными вентилями сверху.

– Чего только не выдумает современный художник, – изрёк Саранцев, – я уже давно удивляться перестал.

– Похоже как раз на мемориал Мытищинского водопровода, – предположила Юля. – Ничего другого предположить не могу.

– Любые предположения не имеют смысла без фактической базы. Иначе это обыкновенные фантазии. Между прочим, как раз отсюда до села Тайнинское – рукой подать. И никаких предположений – голые факты.

– Можем посетить путевой дворец?

– Нет там никакого дворца, не сохранился. Даже точное место его расположения неизвестно. Только стоит посреди села, на берегу Яузы, памятник Николаю II – другого места не нашлось из-за противников монархии.

Президентский конвой обогнул змеёй неожиданный монумент самолёту По-2, на котором он был исполнен в натуральную величину, но, в отличие от оригинала, из металла, свернул с улицы во дворы и медленно двинулся по узкому проезду между тротуарами и припаркованными машинами, привлекая внимание прохожих. Вокруг высились советские девятиэтажные дома – кирпичные башни и длинные, панельные, почему-то полосатые. Величественные чёрные машины неуклюже поворачивали, задевая бордюры и распугивая гуляющих собак.

– Что ещё за манёвры? – снова удивился Саранцев.

– Вы же не хотели блокировать движение на улицах, – вновь пояснила Кореанно. – Подъедем к школе со стороны дворов, с улицы никто нас и не увидит.

Колонна остановилась, Игорь Петрович открыл свою дверцу сам, опередив резво выскочившего из лимузина охранника – соблюдение церемоний показалось ему особенно странным в окружении простого быта.

– Где же школа? – спросил он, оглядываясь по сторонам.

Ему показали типовое школьное здание позднего советского времени невдалеке, приземистое по сравнению с соседними домами. Саранцев ни разу не посещал ни одной школы с тех пор, как окончил свою. Он только сейчас вдруг осознал свою неопытность – даже родительские собрания в школе дочери не посетил ни разу. В своём солидном возрасте Игорь Петрович всё ещё не испытывал ностальгии по ученическим годам, запомнил только нудность и принуждение.

Он сделал несколько шагов и увидел Конопляника – тот стоял посреди тротуара в окружении нескольких офицеров ФСО и неуверенно улыбался. После тридцатилетней разлуки узнать его было сложно, но помогло знание – они ведь должны встретиться именно здесь. Полысел, раздобрел, лицо одрябло.

– Привет, – сказал бывший одноклассник встречающему.

– Добрый день, – осторожно выразился Мишка и сделал вид, будто встаёт по стойке «смирно».

Саранцев пожал ему руку и испытал неприятное ощущение от взгляда приятеля: кажется, тот получал удовольствие от близкого общения с президентом. Ну вот, начинается. Теперь терпеть до вечера подобострастные разговоры и выслушивать неуклюжие комплименты своему правлению.

Подошла Кореанно и протянула Игорю Петровичу подготовленный пресс-службой огромный букет – художественно выполненную дизайнером композицию из нескольких видов цветов, названий которых он не знал. Президент принял подношение, поблагодарил, осмотрел и взвесил в руках, одобрительно хмыкнул.

– Пошли. Зачем время терять? – решительно объявил он и двинулся к школе.

– Пошли, – согласился Мишка и пошёл с отставанием на полшага.

– Ты давно в Москве? – спросил для проформы Саранцев во избежание неловкого молчания.

– Порядочно. В конце прошлого тысячелетия перебрался. Жизнь заставила.

– Поближе к деньгам?

– Вслед за всеми остальными.

– И как устроился?

– Терпимо. Не хуже других.

– Чем занимаешься?

– Бытовой электроникой приторговываю.

Мишка отвечал осторожно, казалось – давно обдумал возможные вопросы Саранцева и свои ответы. Он по-прежнему сохранял некоторую дистанцию, плечом президента старался не задевать и явно испытывал дискомфорт в присутствии телохранителей. Четыре офицера ФСО в штатском, и не в костюмах, а в джинсах и лёгких куртках изображали посторонних, но не могли никого обмануть. Несколько встречных прохожих задержали шаг, присмотрелись к неординарной группе мужчин и провожали их недоумёнными взглядами.

– Кажется, мы шокируем людей, – заметил Саранцев и повернулся к сопровождающим. – Ребята, вы какие распоряжения получили?

– Провожаем вас до школьного двора.

– До ограждения школьного двора.

– До ограждения, – недовольно подтвердил старший группы.

Ему определённо не нравилась идея совместить невозможность исполнения своих обязанностей должным образом и ответственность за возможные последствия.

– Обещаю остаться в живых, – успокоил его президент и вошёл в открытую калитку на территорию малолетних башибузуков. В Горках и в Кремле он не видел постоянно рядом с собой офицеров ФСО, но теперь впервые остался без их сопровождения в незнакомом месте и вдруг почувствовал себя неуютно.

– Ты, кстати, знаешь, где учительская? – спросил он Мишку.

– Знаю, – ответил тот. – На втором этаже, вот в этой перемычке между корпусами.

Мимо пробежали несколько школьников и даже не бросили на них взгляд. «Занятно получится, если на нас никто так и не обратит внимания», – подумал Саранцев.

Они вошли в здание и упёрлись в реалии нового времени – охранника. Одетый в чёрную униформу, он сидел за столиком у самой двери, напротив ученической раздевалки. Он поднял на них взгляд и машинально спросил:

– Здравствуйте. Вы к кому?

– К Елене Николаевне Сыромятниковой, – беззаботно ответил Игорь Петрович и осмотрелся. Несколько младших школьников проскользнули мимо, вдали кто-то истошно вопил. Ему следовало кивнуть и проследовать дальше, а не останавливаться за получением разрешения пройти. Но остановила мысль о возможном скандале, следствием которого может стать совсем не тот эффект от посещения президентом мытищинской школы, на который они с Кореанно рассчитывали. Кто знает этого молодчика, может он новости вообще не смотрит последние десять – пятнадцать лет. Или смотрит, но не способен распознать в живом человеке перед собой телевизионного персонажа.

– По какому вопросу? – спросил охранник уже гораздо менее уверенным тоном. Саранцев по-прежнему на него не смотрел для пущего эффекта, а Конопляник рассеянно улыбался.

– По поводу юбилея. Ресторан ждёт, водка стынет.

– Вы же меня знаете, – вмешался Мишка. – Я заходил недавно.

Ситуация складывалась странная – получалось, будто Конопляник проводит вместе с собой президента. Страж промычал нечто неопределённое – видимо, пытался убедить себя в невозможности происходящего, но глаза его не подчинялись велению здравого смысла и продолжали видеть перед собой то же, что увидели с самого начала.

– Так мы пройдём? – спросил Конопляник.

Растерянный цербер кивнул, и одноклассники двинулись по коридору в сторону лестницы на второй этаж.

– Кажется, без твоей помощи я бы через их охрану не прорвался, – заметил Саранцев.

– Похоже на то. Как видишь, блат – великая сила.

Они поднялись на второй этаж, мимо прошмыгнули или прошли несколько школьников разных возрастов. Некоторые их проигнорировали, другие остановились и смотрели в спину неожиданным посетителям. Мишка показал дверь учительской, Саранцев коротко постучался и вошёл.

Его встретил громкий смех и многоголосый говор, которые не сразу, но довольно быстро стихли. В наполненной женщинами комнате воцарилась тишина. Все замерли и смотрели на него, сначала с раздражением, затем с недоумением и удивлением, на некоторых лицах Игорь Петрович заметил признаки испуга. Разумеется, на ум неизбежно пришла немая сцена из «Ревизора», с той разницей, что проезжий живчик обществу не являлся, и даже настоящий ревизор с секретным предписанием не объявился вдруг, вопреки ожиданиям, а на пороге комнаты просто возник сам вершитель человеческих судеб. Гоголь не мог ввести в пьесу императора, а теперь жизнь дала нетерпеливым зрителям новый сюжет.

– Здравствуйте. Простите за вторжение, – сказал он, глядя на публику поверх букета. – Вынужден похитить у вас Елену Николаевну.

Неловкость положения усиливала полная неспособность бывшего ученика разглядеть среди присутствующих свою бывшую классную руководительницу. Он никогда не задумывался, узнает ли её при встрече. В редкие минуты размышлений о прошлом лицо Елены Николаевны вставало перед его мысленным взором, но он видел её такой, какой помнил со школьных лет. В учительской несколько столов были сдвинуты для лёгкого праздничного перекуса, стоял электрический чайник, разрезанный и недоеденный торт. Игорь Петрович осознал свою ответственность за вторжение в чужой частный мир и несколько смутился.

– Извините за испорченное торжество, – продолжил он свою глубокую мысль.

– Здравствуйте, – с лёгкой запинкой сказала одна из женщин и сделала несколько шагов в сторону непрошеного гостя, но остановилась на почтительном расстоянии. – Вы к Елене Николаевне?

– К Елене Николаевне. От имени группы бывших мучителей уполномочен пригласить её на празднование юбилея в узком кругу.

Учителя по привычке сохраняли сплочённость коллектива и никоим образом не выделяли из своей среды виновницу торжеств. Казалось, они готовились защищать коллегу от опасного злоумышленника до последней возможности. Мысль о том, что лично президент явился к ним в школу с твёрдым намерением увезти с собой в неизвестном направлении Елену Николаевну, трудно вселялась в головы преподавателей. Они пристально изучали вошедшего человека и пытались осознать происходящее, но без особого успеха.

– Со своей стороны обещаю Елене Николаевне полную безопасность и максимальный комфорт, – уточнил на всякий случай свои намерения Саранцев, сочтя чересчур двусмысленным и недостаточно продуманным своё первое заявление. – Можете за неё не беспокоиться.

Пауза не прерывалась. Саранцев почувствовал себя очень неуютно и едва ли не беспомощно оглядывал лица противостоящих ему женщин. Нужно как-то убедить их в своей подлинности, но возможности для этого отсутствовали начисто. Может, наоборот, прикинуться очень похожим и разыграть юмористическую сценку?

– А мы не беспокоимся! – выкрикнула молодая и бесцеремонная особа в неприлично короткой для среднего учебного заведения юбке. – Мы и Елену Николаевну вам не отдадим, и вас не отпустим!

– Ещё раз извините, но, к сожалению, ресторан ждёт, – слабо упирался президент.

– Ресторан подождёт! Они вас простят за опоздание.

– Галина Степановна, уймись, – сурово заметила вышедшая из строя женщина.

Дородная и даже величественная, она производила впечатление начальницы – видимо, директриса. Лицо её хранило печать неопределённости – поверить во внезапное появление одинокого президента сложно, но факт оставался фактом – он действительно стоял на пороге учительской и создавал ощутимый дискомфорт для всех присутствующих. Директриса лихорадочно подыскивала модель поведения, годную и на случай глупого розыгрыша с двойником, и на реальную катастрофу. Думать о второй возможности директриса явно не хотела, но действовать по первому варианту физически не могла – а вдруг он всё же настоящий?

Саранцев пожалел бедную женщину, но никак не мог ей помочь. Удостоверение он с собой никогда не носил за ненадобностью, а представиться сейчас без доказательств достоверности – значит действовать именно в рамках поведения подставного лица. Да и вообще, глупо ему представляться, да ещё и доказывать свою принадлежность к высшим сферам власти.

– Ну как же! – не желала утихомириться юная Галина Степановна. – Когда ещё нас президент посетит!

Судя по всему, она совершенно не имела печального опыта общения с высокопоставленным руководством. Впрочем, вряд ли она вообще имела хоть какой-нибудь опыт.

Директриса не знала, куда деть руки, и раз за разом оглядывала учительскую в поисках возможных недочётов. Внезапная ревизия её владений на столь высоком уровне доставляла массу беспокойства и вызывала к жизни смешанные желания свернуть мероприятие как можно скорее, но по возможности обрести какую-нибудь выгоду, желательно значительную. Силой задержать президента невозможно, а на ходу спешно сообщить ему насущные просьбы школы – бесплодно. Да и опасно, поскольку косвенно означает бросание камня в огород РОНО, наедине с которым директриса останется после отбытия из её владений главы государства.

– Ладно, девочки, я пойду, – раздался среди тяжёлой паузы туманно знакомый голос.

От педагогического коллектива отделилась и неторопливо подошла к Саранцеву маленькая стройная и женщина с проседью волосах, в строгом старомодном платье. Он и помнил, и не помнил её, но узнал сразу. Вовсе не старая, и даже не моложавая, просто бодрая деловая женщина, привыкшая держать жизнь за грудки. С учениками Елена Николаевна держалась строго, домой на чай не приглашала и в тяжёлых ситуациях не сюсюкала, а говорила скупыми словами суровой правды, заставляя плакать девчонок, а мальчишек – угрюмо молчать с опущенной головой. Они были первым её выпуском как классного руководителя, и она частенько предъявляла им гамбургский счёт, не требуя в ответ преданности. Но на выпускном вечере Саранцев неожиданно испугался одиночества при мысли, что видит Елену Николаевну последний раз. С родителями он тогда поругался, не разговаривал с ними, и, судя по всему, заподозрил последнюю опору жизни в бескорыстном преподавателе.

– Здравствуй, Игорь, – с театральной беззаботностью сказала теперь Елена Николаевна своему воспитаннику. – Пойдём.

– До свидания, Елена Николаевна! – выкрикнула неуёмная Галина Степановна.

Масса пришла в движение, помещение вновь наполнилось голосами, появился большой пакет с подарком, который галантно принял Саранцев – он не сразу разобрался со своими руками, но быстро догадался вручить букет виновнице торжества и освободил руки для поклажи.

Учительница стояла рядом, принимала последние поздравления и постепенно продвигалась к двери. Эффект неожиданности прошёл, педагоги проявляли всё меньше смущения или страха, но всё больше – любопытства.

– Неудобно вас так быстро отпустить, – не выдержала испытания директриса.

– Не отпустить, а прогнать, – продолжала бестактности Галина Степановна. – Вы бы хоть представили нас, Елена Николаевна.

Саранцев недоумевал – откуда взялась эта безумная девчонка? У неё сдерживающих центров совсем нет? Не росла же она до своих двадцати с лишним лет на необитаемом острове. А потом подумал: почему, собственно, его все должны бояться? Не такой уж он и страшный. Величие власти исчезает, если ты – не изображение на экране телевизора, а обыкновенный человек в учительской, без охраны, вертолётов и лимузинов. И если он молча уйдёт сейчас, то посещение рядовой школы превратится в хамскую выходку и демонстрацию безразличия к рядовым гражданам. С другой стороны, слишком стремительный налёт может помешать появлению в Сети самых настоящих случайных съёмок президента в самой обыкновенной школе. Ведь ещё должен распространиться слух, должны собраться школьники и приготовить свои мобильники. Они потом будут показывать снятые ролики друг другу и хвастаться лучшим ракурсом. Если же в школе не найдётся ни одного человека, способного продемонстрировать в телефоне отснятый сюжет, а он появится в Интернете и на телевидении, возникнут вопросы о его происхождении.