Одиночество зверя

– Но думские выборы всего через три месяца, – осторожно уточнил Самсонов.

– Да, бесспорно. Интересуетесь моими планами?

– Интересуюсь.

– Я ещё не принял окончательного решения. Как вы понимаете, избрание депутатом моей целью уж точно не является. Поддержка какой-либо из существующих партий на парламентских выборах мне просто запрещена по закону. Однако, моей задачей как гаранта Конституции остаётся обеспечение правомерности всего избирательного процесса вне связи с моими собственными политическими пристрастиями. Смею вас уверить, со своей стороны я приложу все усилия для успешного исполнения всех моих полномочий без изъятия и без расчётов на будущие ответные услуги.

– Хорошо, давайте вернёмся к президентским выборам. Я правильно понимаю – вы не исключаете в принципе возможности вашего участия в них одновременно с Покровским?

– Да, правильно. Собственно, мы оба не раз говорили об этом.

– Замечательно. В случае вашего противостояния на президентских выборах, как вы расцениваете ваши шансы на успех? В чём, по-вашему, ваши сильные стороны, а в чём – Покровского?

– Подсчитывать шансы сейчас не имеет смысла.

– Тем не менее. Вам же известны социологические исследования о степени влияния политических фигур – Покровский получает в них очень хорошие результаты.

– Мне известны всевозможные оценки, и я не могу пожаловаться на пренебрежение общества к моей скромной особе. Сергей Александрович, безусловно, очень сильный политический соперник. На его стороне итоги двух первых президентских сроков – большинство избирателей оценивает их положительно. Мне пришлось тяжелее – если помните, нефтяные цены рухнули всего через несколько месяцев после выборов, и все последующие финансово-экономические трудности люди связывают со мной.

– Да, хотя не вы построили экономику, привязанную к цене на углеводороды.

– Уж точно не я один её построил, хотя полностью снять с себя ответственность я не могу, поскольку в должности премьер-министра не сделал всего возможного для ослабления упомянутой вами зависимости. Если уж начинать с самого начала, то корни российской зависимости от нефтегазового валютного экспорта уходят ещё в советские времена, а именно – в правление Брежнева. После нефтяного эмбарго ОПЕК в 1973 году Советский Союз буквально вышел на мировую арену в качестве штрейкбрехера, выливая на международный рынок столько нефти, сколько мог физически обеспечить. Затем ещё протянули газовую трубу в Европу и окончательно забыли о развитии собственного наукоёмкого промышленного производства. Но мои рассуждения не имеют никакого смысла, поскольку не освобождают меня от ответственности за изменение ситуации. Однако, экономические реформы – вопрос сложный и долгий, я не стану прямо здесь и сейчас перечислять все возможные меры. Скажу одно – новая экономика должна строиться в основном на частной инициативе отдельных людей и преимущественно частных деньгах. Мои слова не означают полного отказа государства от участия в экономике, но оно должно сосредоточиться на инфраструктуре, а не на строительстве и модернизации промышленных предприятий. Инвесторы по определению не могут не нести финансовой ответственности за отдачу от поддержанных ими проектов, и основная задача государственной власти – создать правовую, а главное – правоприменительную атмосферу, способствующую повышению экономической эффективности, а не затрудняющую её.

– Хорошо, вернёмся к будущим выборам. Как вы полагаете, возникнут ли трудности при поиске политической партии, согласной поддержать вас?

– Мы же помним – ни я, ни Покровский, ещё не объявили о намерении идти на выборы?

– Да, помним. Хорошо, если вы решите идти на выборы, ожидаете ли вы трудности при строительстве собственного политического союза?

– Думаю, нет.

– Вы уверены?

– Разумеется. Какие трудности вы имеете в виду?

– Препятствия организационного характера со стороны людей Покровского.

– Кто такие люди Покровского?

– Должностные лица на разных уровнях, поддерживающие политику Покровского и желающие его возвращения в Кремль. Они ведь существуют?

– Бесспорно.

– Вы бы не стали ждать от них ударов в спину?

– Я бы не стал ждать от них активной поддержки моей кандидатуры, и они имели бы полное право мне не содействовать. Но они обязаны соблюдать законы Российской Федерации, и в первую очередь – Конституцию. Препятствование же одному из кандидатов вести предвыборную кампанию есть уголовное преступление. Вы думаете, действующий президент России не способен обеспечить соблюдение своих гражданских прав?

– Подозреваю, способен. На сам факт ведения такой борьбы мог бы ослабить ваши позиции.

– Я бы не стал забегать вперёд. Наши взаимные предположения слишком удалились в неопределённое будущее. Могу заявить вам прямо сейчас и совершенно официально: в воскресенье вечером я официально объявлю о принятом решении. Сейчас его нет, и не стоит гадать на кофейной гуще. Мыслей, планов и гипотез слишком много, основывать на них выводы – преждевременно. В Горках-9 состоится рабочее совещание, по итогам которого я и выступлю с заявлением. Повторяю, каким оно будет – сейчас я даже не способен предположить, слишком много привнесённых обстоятельств.

– Упомянутое вами рабочее совещание будет закрытым?

– А вы желаете поприсутствовать?

– Я бы не отказался.

– Охотно верю. Но речь идёт не о спектакле, билеты в свободную продажу не поступят, частные приглашения и контрамарки также в наши планы не входят. Как я сказал, совещание будет носить рабочий характер, продлится несколько часов. Нам предстоит обсудить множество технических вопросов, набросать планы возможных действий при разных сценариях развития событий. Работа предстоит большая, трудная и ответственная, но жаловаться на тяготы судьбы я не намерен. Тем не менее, мы ведь не обсудили и другие варианты, помимо политической дуэли между мной и Сергеем Александровичем.

– Они существуют?

– Само собой. Их набор очевиден: либо на выборы не пойдёт никто из нас, либо кто-то один.

– Никто? Вы допускаете и такой вариант развития событий?

– Считаю его наименее вероятным. Я бы сказал, почти невероятным. Отказ от продолжения борьбы всегда выглядит поражением. Да, по сути, таковым и является. Мол, я не знаю, куда идти дальше, освободите меня от груза ответственности.

– Получается, действующий политик никогда не должен оставлять занимаемый им пост.

– Почему? В случае поражения у него просто не будет выбора. Лично я не считаю себя разгромленным и готов продолжить своё служение. В каком качестве – другой вопрос.

– Как бы вы определили признаки политического поражения?

– В первую очередь – ухудшение экономической и социальной ситуации в стране при обратных тенденциях во внешнем мире. Полагаю, в настоящее время мы начинаем поступательное движение вперёд, отрабатывая ущёрб, причинённый кризисом. Полностью отойти от власти именно сейчас – означало бы признание ошибочности политики, проводившейся все последние годы, а я считаю её правильной.

– Игорь Петрович, в среде политических аналитиков наиболее вероятным вариантом развития событий считается так называемая рокировка – то есть, предполагается повторный обмен креслами между вами и Покровским. Вы можете прокомментировать такую оценку?

– Подобный вариант я отношу к числу вероятных, но, как я сказал, окончательное решение пока не принято. Консультации уже начались, но предугадать их исход прямо здесь и сейчас я не берусь.

– То есть, вы не считаете его единственно возможным?

– Николай Игоревич, вы снова вымогаете у меня твёрдый ответ. Если я сейчас утвердительно отвечу на ваш вопрос, то упомянутое вами сообщество политических аналитиков скажет: «Саранцев взбунтовался против Покровского». Ошибка кроется в самой посылке, ведь никто ничего не решает разом за всех. Я вполне допускаю вероятность обратной рокировки, хотя меня не устраивает метафора. Есть в ней какой-то намёк на мошенничество или нечестную игру. Давайте сразу договоримся: в таком решении нет ничего незаконного.

– Да, разумеется, – поспешно кивнул Самсонов и зачем-то поправил лежащий на столе телефон.

– Я никому никогда, ни публично, ни тайно, не давал торжественного обещания непременно пойти на второй президентский срок. Если кто-то непременно ждёт от меня именно такого шага, он имеет на то полное право, но решать мне. Кстати, противоположной клятвы я тоже никогда не давал. Повторяю, в воскресенье вечером я объявлю о своих ближайших политических планах. Сейчас их не знает никто, включая меня. Если прочтёте или услышите где-нибудь обратное утверждение, плюньте лжецу в глаза. Даже если я действительно поменяюсь креслами с Сергеем Александровичем, как все напряжённо ждут, то в данный момент мы такой договорённости ещё не достигли.

– Игорь Петрович, вы назвали возможным также и сохранение нынешнего «статус кво». То есть, вы идёте на президентские выборы, а Покровский остаётся в должности премьер-министра. В таком случае, кто станет вашим основным соперником на выборах?

– Можно подумать, вы сами не знаете.

– Не знаю.

– Да бросьте, Николай Игоревич. Конечно, знаете.

– Вы имеете в виду Зарубина?

– Разумеется.

– А в случае, если на выборы пойдёте вы, а не Покровский?

– Тоже Зарубин.

– А если вы сойдётесь все трое?

– Надеюсь, в таком случае Зарубин станет третьим. Если мы выйдем на дистанцию вместе с Покровским, ситуация слишком запутается, и предугадывать исход я не берусь. Думаю, часть избирателей Единой России мне привлечь всё же удастся, а насколько большую – зависит от хода предвыборной кампании. Которая ещё не началась, и которую обсуждать не имеет смысла.

Самсонов немного помедлил, словно не решаясь произнести следующее слово. Но произнёс его, робко отведя глаза:

– Игорь Петрович, вы боитесь Покровского?

Саранцев ошарашенно помолчал, потом пожал плечами:

– В каком смысле – боюсь? Полагаете, он способен подкараулить меня в тёмном углу и побить?

– Нет, в политическом смысле. Вы зависите от него?

– Знаете, Николай Игоревич, в некоторой степени все люди зависят друг от друга. Например, сейчас вы публикацией этого интервью можете оказать влияние на меня.

– Но я не претендую на степень влияния, сколько-нибудь сопоставимую с возможностями Сергея Александровича. Если он будет категорически против вашего участия в предстоящих выборах, вы пойдёте на них?

– Я ведь уже говорил – в данное время развивается процесс согласования наших дальнейших политических шагов. Мы получили предложения команды Покровского и обдумываем их.

– Каковы же полученные вами предложения?

– Не гоните коней, Николай Игоревич. Вы пытаетесь забраться в самую гущу политического варева. Всему есть своё время.

– Тем не менее. Хорошо, отвлечёмся от ваших последних контактов, но мне интересно в принципе ваше отношение к фигуре Покровского.

– Я отношусь к нему с уважением. Устраивает вас такой ответ?

– Боюсь, он слишком общий.

– Разумеется, общий. Мы ведь не родственники и даже не друзья. Я бы сказал – мы коллеги.

– Тем не менее, большую часть времени вы состояли у него в подчинении.

– В некотором смысле. Работа в президентском аппарате, и тем более – деятельность главы правительства не предполагает простого исполнения указаний сверху. Все сотрудники администрации – политически активные инициативные люди, к которым президент обращается за советом и основывает свои решения на их предложениях. Речь идёт не о механическом переписывании бумажек или переносе их в компьютер, здесь необходимы знания, творческое мышление и аналитические способности. Он действительно властен уволить тех, кто не справляется с возложенными на них заданиями, но те, кто остаётся – специалисты высочайшего класса. Любая корпорация с руками их оторвёт в свой менеджмент.

– Но, всё же, Покровский дирижирует оркестром, пусть даже состоящим из выдающихся музыкантов мирового уровня.

– Но являются ли гениальные исполнители подчинёнными дирижёра, хотя именно он делает из них оркестр?

– Ну, в каком-то отношении – да.

– Вот именно – в каком-то. Я расплодил здесь метафоры только ради иллюстрации своей мысли. Президент окружён соратниками и сподвижниками, а не подчинёнными. Неловко получилось – я вроде бы причислил себя к гениям, но речь шла о воображаемых музыкантах, а не обо мне.

– Одним словом, вы с Покровским не находитесь в отношениях типа «начальник-подчинённый».

– Совершенно верно.

– Тем не менее, его мнение значит для вас больше, чем мнение кого бы то ни было ещё среди ваших соратников?

– Само собой. За ним гигантский опыт, неформальное влияние. Даже не обладая достаточными властными полномочиями, Сергей Александрович может добиться своих целей через, так сказать, убеждение.

– Так сказать?

– Я имел в виду его способность подчинять людей своей воле, даже в отсутствие начальственного статуса.

– Игорь Петрович, я бы хотел уточнить характер ваших политических отношений. Когда Покровский был президентом, в кабинетах чиновников висели только его портреты, когда же президентом стали вы, то чиновники не сменили один портрет на другой, а добавили к прежнему ваш. Как вы думаете, в случае рокировки, в кабинетах останутся два портрета или вновь только один, и вовсе не ваш?

– Мы ведь договорились – никакое решение ещё не принято.

– Да-да, я помню. Но возможно же и такое?

– Возможно.

– Так что же вы думаете на сей счёт?

– Думаю, мои портреты исчезнут.

– Вы так спокойно об этом говорите?

– А вы ждёте от меня вспышки ревности, слёз и истерик? Я ведь мужик, и на стройках работал, хоть и не слишком долго. Тем не менее, жёсткий стиль отношений мне не в новинку. Кстати, после стройки, в политике, имел ещё больше возможностей для ознакомления с ним во всех мыслимых подробностях. Полагаю, в глазах чиновников я не вписываюсь в понятие «хозяин».

– В отличие от Покровского?

– В отличие от Покровского. Не вижу причин рвать на себе волосы по данному поводу. Видите ли, Николай Игоревич, я прекрасно осознаю скрытые опасности подобного отношения ко мне. Бюрократия в масштабах всей страны способна разжевать и выплюнуть любого президента, сведя на нет все его усилия. Власть главы государства менее конкретна по сравнению с полномочиями, скажем, премьер-министра, но зато она более требовательна к своему обладателю. Президент не может объяснить свои неудачи чужими ошибками. За всё отвечает он, как бы к нему ни относились должностные лица во всевозможных кабинетах между Балтикой и Тихим океаном, подавляющее большинство из которых он даже не назначает. Поэтому президент должен делать своё дело, а не приставать к окружающим с вопросом: «Ты меня уважаешь?»

– Но для успешной работы уважение всё же требуется? И не только со стороны чиновников, но и со стороны всех избирателей.

– Конечно. Кто же спорит? Вопрос в стратегии: либо я требую от всех неустанного уважения, либо просто работаю. И уважение со стороны миллионов людей перевесит неприязнь любого количества чиновников.

– Игорь Петрович, – чуть насторожился Самсонов, – я ведь смогу опубликовать это интервью прежде, чем вы объявите о принятом вами решении относительно участия в выборах?

– Да, безусловно. Я не развожу здесь заговоры, не выбиваю из-под кого бы то ни было стулья и не подбиваю ни под кого клинья. Просто даю интервью.

– Извините, но прежде вы никогда не разговаривали с прессой подобным образом.

– Каким подобным образом? Вы находите меня грубым?

– Нет, что вы. Откровенным.

– Обвиняете меня в постоянной лжи?

– Нет, извините за туманность выражения. Я хотел сказать: вы никогда не говорили так о Покровском.

– Так меня никогда не спрашивали, боюсь ли я его.

– То есть, вы и раньше ответили бы так же?

– Честно говоря, не ручаюсь. А вы прежде стали бы нелегально пробираться на интервью с президентом?

– Вряд ли.

– Американских боевиков насмотрелись?

– В какой-то степени – да. Но в основном, думаю, мне уже некуда откладывать жизнь. Подумал вот – пора начинать. Ну и приступил к исполнению.

Интервьюер Самсонов начал отвечать на вопросы Саранцева, но даже сам не заметил перемены ролей. Ресторанный кабинет не создавал атмосферы официозности, и журналист запутался в обстоятельствах – работа показалась ему простой беседой новых знакомых.

– У вас есть семья, Николай Игоревич? – продолжал напирать глава государства.

– Жена и дочь. Но они не здесь, я отдельно живу.

– Давно?

– Седьмой год.

– Дочь как зовут?

– Серафима.

– Сколько ей лет?

– Двенадцать.

– Счастливчик. Вам ещё только предстоит…

– Что предстоит?

– Узнать о жизни намного больше того, что вы знали до рождения своей милой проказницы. Почему вы живёте отдельно? Сейчас скажете – так получилось.

– Да, скажу. Не могу же я вам сейчас рассказывать в подробностях всю печальную историю своей жизни.

– Почему же печальную? Дочка есть, с женой можно помириться. Или развелись юридически, окончательно и бесповоротно?

– Нет, не развелись.

– Ну, раз уж за семь лет не узаконили расставание, остаётся только воссоединиться. Как раз Серафима ваша в переходный возраст входит – вам следует находиться рядом, а не на переднем крае информационного фронта.

Саранцев рассуждал, словно патриарх, хотя журналист явно не сильно различался с ним по возрасту. Правда, дочь у него намного младше, и машину пока не водит.

– Ладно, Николай Игоревич, – немного хриплым голосом завершил своё интервью президент. – Пора нам по домам возвращаться.

– Да-да, конечно, – засуетился Самсонов, схватил телефон и выключил в нём диктофон. – Спасибо за интервью, Игорь Петрович.

– Хотите сделать на нём имя?

– Есть такой расчёт, не отрицаю.

– Желаю успеха.

Саранцев первым встал, пожал руку журналисту, попрощался и вышел из кабинета в коридор. Там к нему подскочила Кореанно, он распорядился скопировать запись интервью и отправился к выходу из ресторана. Широкие спины телохранителей мешали как следует оглядеться, но в одном из дверных проёмов мелькнул наполненный посетителями общий зал, а с обеих сторон вдоль стен коридора стояли и рассеянно улыбались сотрудники и посетители, застигнутые проходом президента и оттеснённые охраной. Игорь Петрович несколько раз кивнул налево и направо, даже прощения попросил за доставленные неудобства – слова вдруг сами собой вырвались, словно птицы вылетели из клетки на свободу.

На улице смеркалось, шёл дождь. Вокруг стояли люди, в плащах и под разнокалиберными зонтами, местами виднелись укутанные полиэтиленом телекамеры. Журналисты не обманули ожиданий Юли Кореанно и съехались к месту событий.

– Игорь Петрович, вы пойдёте на перевыборы? – раздался пронзительный женский крик.

Саранцев на ходу развёл руки в стороны неопределённым жестом удивлённого человека и ничего не ответил. Но первый выкрик стал только сигналом к началу всеобщей вакханалии. В какофонии высоких и низких голосов проскакивали отдельные слова о планах, друзьях, семье, Покровском и Думе, но президент не произнёс в ответ ни слова. Он медленно пробирался к машинам под защитой офицеров ФСО в штатском, и Юля догнала его прежде, чем он забрался внутрь лимузина.

– Как вы оцениваете результаты операции? – поинтересовался Саранцев у ангела-хранителя своего образа.

– Беспрецедентный успех, – быстро и уверенно ответила та. – Сегодня вечером вся страна загудит. Первые видеоролики из школы уже появились в Интернете и в теленовостях – школьники не подвели.

– Только школьники постарались, или ваши подстраховщики тоже пригодились?

– Сейчас уже трудно сказать – я никого из своих не ограничивала и не контролировала. Если бы школьники подвели, то у особо внимательных зрителей могли возникнуть подозрения, но детишки мои расчёты оправдали. Там несомненно подростковое авторство, всё бесспорно, поскольку подлинно.

– Я выступил удачно?

– Безупречно. А как ваши личные впечатления?

– Неоднозначные.

Кортеж тронулся с места и двинулся вперёд, постепенно набирая скорость. Смотреть по сторонам мешали шторки на боковых окнах, и президент смотрел вперёд. С простодушным детским упорством он старался разглядеть за широкими плечами сидящего на переднем сиденье офицера и идущей вплотную к переднему бамперу президентского «мерса» машиной охраны летящую навстречу дорогу. Водитель включил фары, небесная вода засеребрилась в их свете, а Игорю Петровичу вдруг померещилась впереди бесформенная тёмная груда – неподвижная, пугающая и противоестественная, словно лежит на асфальте распятый мёртвый человек.