Суждено выжить

Васильев кончил свой рассказ, тяжело вздохнул, вытянул: «Это сущая правда».

Казаков рассеяно смотрел то на Васильева, то на меня. Я подумал, но промолчал: «Похож ты, приятель, всеми выходками на своего деда».

Пьянка продолжалась до поздней ночи. Новый год отметили. Снова потянулись обычные зимние короткие дни и длинные ночи. Наше командование не скрывало, что предвидится крупное наступление, но когда, солдаты и мелкие чины не знали.

Для всех стало ясно: приказ – покинуть обжитые места.

Наш полк сняли и перекинули за 4 километра. Мы со своими минометами остались посреди чистого поля. От немцев нас скрывал большой бугор – поля деревни Зенино. Рядовой Васильев с направлением в зубах ушел в медсанбат. Заболел: полное расстройство желудка – дизентерия. Ветераны полка вздыхали. Васильев заболел не к добру. Значит, ожидается горячая потасовка – это уже не первая примета.

Прославленная деревня Зенино. До могилы тебя не забудут люди, топтавшие твою землю. Вряд ли кто из солдат видел деревню. Слухи о Зенино ходили по всем фронтам. Разговоры при встречах в госпиталях, в далеких тылах. Где воевал, где потерял руку, ногу, где ранен. Волховский фронт, под Зенино.

На каждом фронте были свои участки, названные по городам, районам и населенным пунктам. На Волховском их было немного. Основные из них: Новгород, Кириши, Мясной бор, Мга, Кондуя, Синявино. Побывавший в этих местах и по чистой случайности оставшийся в живых человек никогда эти болотистые, лесные места не забудет. Большие площади этих местечек изрыты окопами, артиллерийскими и минометными нишами, котлованами для блиндажей и землянок. Земля перепахана воронками снарядов и мин. Леса на местах боев уничтожены. Вместо них торчат избитые, искромсанные пни и одинокие стволы деревьев, без сучьев, без ветвей. Чуть дальше – леса, израненные пулями, осколками мин и снарядов.

Сколько братских и одиноких захоронений хранят в своих недрах песчаные, суглинистые и глинистые земли. Лежат в этой земле люди разных возрастов, разных специальностей и национальностей. Кончится война. Вырубят израненные леса. Воронки снарядов и мин, бугорки братских и одиночных могил сравняются с землей. На их месте вырастут новые деревья и кустарники. Задернеет и зарастет мхами и лишайниками оголенная, изрытая земля. Котлованы блиндажей, землянок, окопов и артиллерийских ниш завалят оставшиеся в живых люди. На их месте будут колоситься хлеба.

Молодое поколение сгладит в своей памяти все, а еще более молодое узнавать ничего не будет. Только люди наших поколений, месяцами лежавшие в снегах и торфяной холодной грязи этих мест, никогда не забудут. Только смерть заставит их забыть, что они пережили и видели. Напоминать им будут ежедневное нытье раны, зубные боли и полученный от простуды ревматизм. Долго им будут сниться кошмарные сны. Отбивание немецких психических атак. Наступления и свои атаки. Рукопашные схватки в окопах. Смерть близких друзей и товарищей.

Оборонительные рубежи немцев располагались на высотах, водоразделах, как правило, с естественными для наших войск препятствиями. Наши же, наоборот, размещались стихийно, вынужденно. Поэтому линии обороны местами расходились до 2,5-3 километров, местами сходились до 15-200 метров. В местах сужения в любое время суток было жарко. С обеих сторон ночью беспрерывно висели в воздухе осветительные ракеты. Трассирующие пули прорезали темное ночное пространство светящимися пучками. Часто звуки выстрелов пулеметов и автоматов сливались в единый сплошной протяжный вой.

Все это было направлено против самого развитого, самого умного, самого трудолюбивого существа на земле – человека. Человек человеку враг. Человеком изобретается сильное и мощное оружие. Его изготавливают заводы, фабрики, целые города. Все это готовится на уничтожение человека, своего двуногого брата.

Казаков нашел деревянный сруб размером два на два метра, покрытый сверху нетолстым подтоварником с большой снежной шапкой наверху. Это сооружение, сделанное неизвестно для чего, напоминало собачью конуру с небольшим лазом. Мы, четверо, весь расчет миномета, влезли внутрь. Закрыли лаз и, плотно прижавшись друг к другу, просидели почти сутки. Полученный на четыре дня сухой паек полностью уничтожили, надеясь, что смерть от осколка снаряда или от пули избавит от голода.

В 8 часов утра 17 января 1944 года наши артиллеристы и минометчики открыли по немцам ураганный огонь. Минометы находились в походном положении. На переднем крае взвились красные ракеты. Оружейная стрельба слилась в сплошной вой.

Сквозь почти сплошные разрывы мин и снарядов и пулеметно-автоматную стрельбу до нашего слуха доносились глухие крики "ура". Наша пехота шла в наступление. Люди гибли, раненые истекали кровью. Невредимые прыгали в немецкие окопы и в рукопашной схватке гнали врагов наружу. Мы отсиживались в этой конуре.

Какое счастье, что нас забыли, думал я. Наши прогонят немцев, мы пойдем следом со своими минометами. Что называется, будем загребать жар чужими руками.

Нашим радостям скоро пришел конец. В наше уютное убежище просунул голову лейтенант Серегин и крикнул: «Выходи, ребята, наш черед тоже настал». Мы не спеша вылезли. Серегин показал рукой на овраг и сказал: «Бегите туда».

В овраге стояли выстроенные наши люди. Командир роты Васильев держал в руках бумагу. Мы вошли в строй. Васильев почти не своим голосом зачитал фамилии 19 человек и приказал сделать шаг вперед. Он объявил, что мы в распоряжении 3 батальона отправляемся на прорыв на передний край. К нам присоединили еще человек 25, и всю команду принял молодой лейтенант из штаба полка в присутствии парторга 3 батальона рядового Трофимова.

Из госпиталя Трофимов прибыл в батальон два месяца тому назад. В прошлом осужденный на десять лет, просидел восемь лет, был досрочно освобожден в мае 1943 года и направлен на фронт. После боевого крещения вступил в ряды партии. В Москве у него был единственный сын, которому он писал письма и надеялся встретиться с ним почти героем.

Казаков не отставал от меня ни на шаг. Был все время рядом со мной. Держался меня и Трофимов. Я его спросил: «Куда нас ведут?» Он ответил: «Не знаю. Слышал, немцы просочились в окопы, занятые и оставленные в тылах нашим полком. Создалась угроза окружения полка. Связь с передовыми силами полка прервана. Доставка боеприпасов и выход раненых прекратились. Чтобы немцы перестали просачиваться в тыл нашего полка, был брошен резервный батальон дивизии. Ураганным огнем враг прижал к земле наших людей и заставил повернуть обратно с большими потерями. Сволочи, даже ползущих тяжелораненых расстреливали. Результат – тотальная мобилизация тылов полка: писарей, поваров и прочего обслуживающего персонала».

«Разговорчики», – крикнул ведущий нас лейтенант и строго посмотрел на нас. Трофимов замолчал. Он шел в одном ряду со мной через Казакова и смотрел на меня печальным взглядом светло-голубых глаз. Я не выдержал его взгляда и спросил: «Ты что на меня так смотришь? Или впервые увидел?» Трофимов отвернулся и уже косым рассеянным взглядом смотрел на меня. Стало неприятно. Я отвернулся, почувствовал его взгляд на своем затылке.

По хорошо протоптанной дороге мы вышли на высокий гребень, именуемый высотой 8, откуда как на ладони была видна немецкая линия обороны, занятая нашими, в которую снова проникли немцы. Дорога спускалась к реке по естественной выемке. Немцы открыли по нам огонь из пулеметов, засвистели пули. Несколько человек упали. Мы бросились в выемку дороги к реке и скрылись от глаз немцев.

Я спросил лейтенанта, что он думает делать. Вместо ответа он строго крикнул: «Молчать!» Затем отсчитал 25 человек и закричал: «Приказываю занять оборону по крутому гребню берега реки, – показал рукой направление вправо. – Исполняйте, старшина».

Я отпарировал: «Есть». Крикнул: «Ребята, за мной». Трофимов остановил меня, подал руку и хрипло проговорил: «До свидания, может, больше не доведется увидеться». «Не вешай головы», – сказал я и побежал. Мы вышли на гребень высокого обрывистого берега. Полуметровый снег не давал бежать. Внизу под 20-метровым обрывом текла небольшая река шириной 7-10 метров, скованная метровым панцирем льда.

По ту сторону реки простиралась открытая площадь со снежным покрывалом и плавным подъемом в 300-400 метров. На самом гребне, то есть водоразделе, была расположена линия обороны, отбитая нашими у немцев.

Наш полк продвинулся до 3 километров. Занят и второй эшелон немецкой обороны, но не до конца. Не прочесаны фланги на стыке соединений дивизий, где осталась небольшая группа немцев. Результаты спешки налицо. Немцы сумели проникнуть не только в дзоты, но и к оставленной ими противотанковой батарее. Сейчас они вели огонь по нашим тылам и идущим пополнениям. Пока мы бежали по гребню берега и занимали оборону, были отличными мишенями для немцев. Бежавший рядом со мной Казаков упал. Пули свистели и вокруг меня. Я лег в снег и подполз к Казакову. Он лежал на спине, повернув голову, печально смотрел на меня. Взгляд его серых красивых глаз, обрамленных черными густыми ресницами, был как-то по-особому выразителен.

«Что с тобой, ранен?» – крикнул я. Он открыл рот для того, чтобы ответить мне, вместо слов из его рта потекла кровавая пена. Я взял его за руку, стараясь нащупать пульс, но рука его была безжизненна. Казаков кивнул головой, показывая, что все кончено. Глаза его стали незрячими, как у слепого. Тело судорожно вытянулось, нос заострился, губы побелели. Только тогда я обратил внимание, что из правого виска Казакова текла кровь, окрашивая белый снег в розовый. «Прощай, друг и товарищ, – крикнул я. – Погиб ты благодаря бездарности и незнанию обстановки нашим командиром».

Я отполз от гребня берега на 100 метров и крикнул: «Ползите сюда, кто остался жив». Люди приблизились ко мне. Из двадцати пяти человек за 20 минут погибли пятнадцать. Мы выползли на дорогу, по которой вошли в выемку, скрываясь от немецких пуль.

В выемке скопилось более ста человек. Я подошел к реке. На льду лежало двенадцать человек убитых, среди них наш лейтенант, а рядом с ним Трофимов, парторг батальона. Я невольно снял шапку и прошептал: «Прощайте, товарищи».

Вся площадь до самых окопов была покрыта телами убитых и раненых. Я спросил у стоявшего рядом пожилого солдата, как погиб лейтенант, и показал на Трофимова. Он ответил: «Горячка к хорошему не приводит. Прибежал сюда, как с цепи сорвался. Выхватил из кобуры пистолет, закричал: «За Родину, за Сталина в атаку за мной». Увлек нас за собой. Немцы открыли шквальный огонь, и вот результат – двенадцать человек убито и много раненых, погиб сам».

Я подобрал валяющуюся винтовку со штыком, по-видимому, раненого, надел на нее каску и высунул из-за выступа выемки. Тут же в нее шлепнулись три пули. Рисковать не стоит, помимо пулеметов бьют снайперы.

В 600 метрах влево от выемки дороги с нашей стороны в реку врезался овраг. Я крикнул: «Минометчики, за мной». Девять человек подошли ко мне. Среди них один незнакомый сержант высокого роста, с чуть заметными на скуластом лице веснушками. Я спросил: «Ваша фамилия, сержант». Он ответил: «Капитонов». «С нами пойдете?» «Да, но прежде объясните куда». Я показал рукой в левую сторону и громко сказал: «Видели овраг, примерно в полукилометре?» «Нет, не обратил внимания», – сказал Капитонов. «Тогда слушайте все внимательно. Наша задача – по этому оврагу достичь реки, быстро ее переползти. За рекой видно вроде лощины тальвега. По ней мы проползем, немцы не увидят. Достигнем окопов, а там покажет обстановка. Ясно всем?» Люди сказали: «Ясно».

По дороге мы вышли обратно, нырнули в овраг и направились вперед по глубокому снегу. Местами ползли. Достигли реки и незаметно вылезли в лощину. Все внимание немцев было приковано к выемке дороги, где скопилось много людей. Мы, десять человек, без помех достигли окопов и прыгнули в ходы сообщения. Первым нам встретился немецкий офицер. Он не шел, а бежал, держа в правой руке парабеллум. Он принял нас за своих, а уже когда разобрался, было поздно. Автоматная очередь почти в упор прошила его грудную клетку. Он беспомощно взмахнул руками и свалился на дно окопа.

В каждом зигзаге окопа были оборудованы огневые точки. Лежали сотни гранат с деревянными ручками. Стояли цинковые ящики с патронами. Валялись автоматы, винтовки и пулеметы. Знать, немцам было жарко от наших наступающих.

Мы разделились на две группы и пошли в разных направлениях, используя немецкие гранаты. Прежде чем войти в зигзаг, кидали гранату. Мы впятером подошли к дотам, откуда стреляли немцы. Было три точки. У всех трех дотов, даже со стороны окопов, были окованные железом двери, закрытые изнутри. Немцам первого дота мы вежливо предложили сдаться. Немцы молчали. Попробовали дверь автоматными очередями – не пробивает.

Я залез на дот, чтобы найти отверстие или трубу, куда можно бросить гранату. Наши открыли по мне огонь из автоматов и пулемета. Пришлось быстро спуститься в окоп.

«Что будем делать?» – спросил я Капитонова. «Подумаем», – ответил он. «Только сейчас и думать», – передразнил я его. Мысль пришла мгновенно. «Связывайте по десять немецких гранат, ставьте их на боевой взвод».

Вернулась наша вторая группа – пять человек. «Почему пришли?» – спросил я. «Одним страшно», – ответили мне. Я на всякий случай выставил по человеку в боевое охранение. Блокировали все три дота. По две связки гранат положили к дверям каждого из них. Из укрытия по ним бросили по гранате Ф-1. Раздались взрывы. Дверей на дотах как не бывало, они взлетели на воздух. Немцы с поднятыми руками спешно выходили из дотов, их было четырнадцать, трое из них тяжелораненые. Их санслужба работала отлично, можно было позавидовать. Раненые не только были перевязаны, на перебитые руки и ноги даже были надеты шины. Я нашел простынь, пристроил ее к стволу немецкой винтовки и поднял над дотом. Наши с опаской вышли из выемки дороги за рекой и, озираясь, двинулись через реку, а затем начали подниматься по плавному подъему к окопам.

Немцев надо было немедленно расстрелять. Они более 200 человек убили наших, не считая раненых, благодаря неопытности наших командиров.

Капитонов сказал: «Давай пустим в расход». Я ответил: «Пока обождем, они этого не смогут избежать». Немцы, по-видимому, поняли наш разговор и беспокойно смотрели то на нас, то на наши автоматы.

Наши не успели преодолеть и половины расстояния до окопов, как по ним был открыт огонь из орудий. Немецкая противотанковая батарея находилась в 200 метрах от нас. Я вошел, обшарил немецкий дот. Вынес оттуда автоматы, пулемет и гранаты. Немецких военнопленных велел загнать в дот. Для охраны оставил четырех человек, двум приказал стоять в охранении. Трех человек забрал с собой, в том числе Капитонова.

Мы выбрались из окопов и поползли к батарее. Немцы стреляли из трех орудий, их было девять человек. Зайдя с правого фланга, примерно с 50 метров мы открыли огонь из автоматов. Немцы бросили орудия и убежали, спрятавшись в ниши, не оказывая нам сопротивления. Трое остались лежать на месте. Наше появление оказалось для них неожиданностью. Подползли к нише и бросили по гранате. Немцев не было, их и след простыл. Они внезапно появились на опушке леса и скрылись среди деревьев. Мы бросились к орудиям, развернули одно из них и прямой наводкой стали стрелять в направлении леса, где скрылись немцы. Снарядов лежало много, целые горы. Мы усердствовали, выпустили около 50-ти снарядов.

Когда вернулись в окопы, немцев уже увели в штаб полка. Капитонов попросил меня: «Пойдем, посмотрим наших убитых ребят. Мне нужно найти одного друга. Он убит или ранен, так как убежал вперед в выемку дороги и не вернулся».

Мы вылезли из окопа и пошли осматривать убитых наших ребят. Среди них было много тяжелораненых. Санитаров не было видно. Кто видел политую кровью и усеянную трупами землю после боя, кто потерял в бою близких друзей и товарищей, шедших с ним рядом, тот этого никогда не забудет.

Видеть поле боя доводится немногим из участвующих в сражении. Легкораненые думают, как бы только выбраться из этого ада, поэтому не обращают внимания на окружающее. Тяжелораненые безразличны ко всему. Первыми видеть поле после боя доводится санитарам, вторыми – похоронной команде. Это люди, которые равнодушно относятся к живому и неживому человеку. Они не удивились бы, если бы среди трупов обнаружили родную мать.

Капитонов шел и рассматривал каждого убитого. Я обратил внимание на труп усатого пожилого солдата. Он лежал, закинув голову. Глаза его были закрыты, глазные углубления были наполнены слезами. Стало жутко. Моя мысль перекинулась куда-то далеко, и я представил его самого, жену и шестеро детей. «Дальше я не пойду», – сказал я и направился обратно к окопам. Капитонов крикнул: «Пошли, посмотрим». Я махнул ему рукой и сказал: «Больше не могу».

В это время из окопа вылез командир 3 батальона Назаров и окрикнул меня: «Ты что тут делаешь?» Я ответил, что хотел искать знакомых, но не могу. «Иди сюда!» Мы с Капитоновым подошли к капитану Назарову. Все прыгнули в окоп. В окопе стояли Ильин и Скрипник. Оба поздоровались со мной за руку.

Назаров поблагодарил нас с Капитоновым за выполнение боевого задания и обещался доложить об этом командиру полка и представить нас к награде. «Вам боевое задание. Пока мы ходим в штаб полка, вы ждите нас здесь, затем вместе пойдем в расположение батальона».

Мы с Капитоновым зашли в немецкий блиндаж. «Надо поесть после трудового дня», – сказал Капитонов и начал снимать вещевой мешок.

В это время в окопе раздались автоматные очереди. Мы выскочили из блиндажа. Навстречу нам выбежал раненный в шею лейтенант Ильин. Следом за ним бежали комбат Назаров и замполит Скрипник.

Поравнявшись со мной, Назаров сказал: «Собирайте людей по окопам и займите оборону. Без моего разрешения отсюда не уходить. В окопы неизвестно откуда просачиваются немцы, которые причинили большой ущерб нашему полку. Мы напоролись на немцев, в начальника штаба Ильина в упор выстрелил немецкий офицер и скрылся в ходах сообщения».

«Есть, товарищ капитан, занять оборону», – ответил я. Мы с Капитоновым нашли своих людей целыми и невредимыми, с изрядно набитыми вещевыми мешками. Капитонов спросил одного солдата небольшого роста: «Чем набил вещевой мешок?» Груз тянул парня в противоположную сторону. Солдат, заикаясь, ответил: «Да так, пустяки. Немецкое байковое одеяло и немного продуктов». «Вот что, ребята, особенно не увлекайтесь трофеями, – сказал я. – Подбор вещей у убитых и раненых плохая примета». Кто-то из-за поворота окопа громко сказал: «Утром был рядовым, произвели в командиры отделения, начинает свои законы диктовать, службист». Я промолчал, но Капитонов крикнул: «Отставить разговорчики. Вываливай все из своих мешков».

Стоявший в стороне Скрипник – когда он подошел, никто не видел – сказал: «Отставить. Набрали, пусть таскают, надоест – выбросят сами. До Берлина не донесут, далеко. Не теряйте, товарищи, времени зря. Враг коварен и опасен. Будьте бдительны».

Обращаясь ко мне, спросил: «Сколько человек?» «Пятнадцать», – ответил я. «Расставь народ, учить не буду, тебе виднее».

Я расставил людей по обеим сторонам дороги, ведущей к переднему краю. Пять человек отослал отдыхать в блиндаж. На один фланг поставил Капитонова, на другой встал сам.

Немцы не заставили себя долго ждать, они в количестве 12 человек не спеша подошли к обороне Капитонова и были встречены достойно. Один был убит. Двое раненых пытались бежать, сделав несколько шагов, подняли руки кверху. Их пристрелили сами немцы. Капитоновцы по убегающим кинули несколько гранат, но бесцельно. Второй раз они появились уже на моем фланге. Шли они уже осторожно. Находившийся в секрете человек поспешил подать сигнал к тревоге. Немцы заметили и стали удирать. Наши гранаты и автоматные очереди цели не достигли.

Ночью немцы нас больше не тревожили. Мы по очереди спокойно спали в холодной землянке.

Утром появился Скрипник, он приказал нам следовать за ним. Привел нас в расположение батальона, который занял линию обороны в редком сосновом лесу. Вдали был виден овраг с небольшими вкрапливающимися в него тальвегами. За оврагом виднелась линия обороны немцев, а за ней дорога, по которой, не прячась, ходили немцы.

Назаров сидел у рации. Пожилой радист что-то кричал, ругался. Затем замолкал и начинал выстукивать морзянку.

Доложил Назарову: «По вашему распоряжению прибыл». Тот кивнул головой, что понял, и сказал: «Отдыхайте».

Немцы стреляли из крупнокалиберных пулеметов. Тяжелые бронебойные пули с треском ударялись в мерзлые стволы и сучки деревьев. Попадание такой пули в кость руки или ноги на 90 процентов было смертельным. Кость дробилась, как грецкий орех от удара молотка. Так погиб батальонный фельдшер. Пуля попала ему в бедренную кость. Пока везли до санчасти полка, он уже умер.

После обеда, лежа в окопном укрытии, я изрядно продрог. Гимнастика лежа не согревала. Бегать было опасно, немцы искусно ловили храбрецов на мушки. Выдержать холод было почти невозможно. Я встал и спрятался за ствол толстой сосны. Меня окрикнул капитан Назаров. Я подошел к нему, он лежал у рации. Хриплым басом сказал: «Возьми в третьей роте семь человек и сходи за боеприпасами. Дорогу знаешь?» Я ответил: «Да».

Я нашел командира 3 роты. Лейтенант лично выделил мне семь человек, и мы пошли по узкой, но хорошо набитой тропинке в наш склад боеприпасов. Наполнили вещевые мешки патронами и гранатами. Сгибаясь под тяжестью вещевых мешков, пошли обратно по той же наторенной лесной тропинке.

Прошли половину пути. Остановились на привал под толстой раскидистой елью. Я не успел закрутить папиросы, как в 50 метрах услышал немецкий разговор: «Ганс, все готово». Повернувшись, увидел трех немцев, по-видимому, ставивших мины. Вскинув автомат, прицелился и выпустил в их сторону длинную очередь. Немцы или залегли, или скрылись в полумраке ранней январской ночи.

Мое внимание было приковано к месту, где скрылись немцы. Сзади меня раздался почти детский голос: «Мы остались вдвоем, все убежали».

Не поворачивая головы, я спросил: «Куда?» «Обратно к складу боеприпасов, в тыл». Я обернулся, в ногах у меня лежал молодой парень. Я спросил его фамилию. Он ответил: «Рядовой Синицын». «Вот что, Синицын, наваливай на себя свой мешок с боеприпасами и пошли их искать. Иначе нам с тобой стоять перед судом военного трибунала, как перед Богом грешнику». Надев тяжелые вещевые мешки, мы направились обратно, под ногами хрустел холодный снег. Навстречу шла большая группа.

Я крикнул: «Стой, кто идет?» Идущие скучились. Тишину леса нарушили автоматные очереди. Мы с Синицыным метнулись в сторону от тропинки. По скученным немцам бросил две гранаты Ф-1. Синицын стрелял длинными очередями. Немцы решили нас взять, стали обходить с двух сторон. Я крикнул Синицыну: «Бежим». В ответ он жалобно простонал: «Ранен в обе ноги». Положение было незавидным. Синицын из-за ствола дерева короткими очередями бил по немцам, я, меняя положение, кидал гранаты.

Сзади нас послышались шаги, хруст снега. В голове пронеслось: «Конец, немцы». Но услышал русскую ругань, шум многих голосов. «Наши, – крикнул я Синицыну, – бей гадов». Бросил еще две гранаты. Немцы исчезли в дымке зимней ночи, оставив несколько раненых и убитых.

Я вынес Синицына на тропинку. Он был тяжел. Подошло подкрепление, это люди нашего полка шли с термосами за ужином. Они сообщили, что наш полк вечером выбил немцев, занял их укрепленную линию обороны. Весть была приятной. Раненые немцы в белых маскхалатах уползали и зарывались в снег. Одного мы нашли. Он был ранен, как Синицын, в обе ноги. При окрике без сопротивления вылез из-за ветровальной ели и поднял руки вверх, хриплым простуженным басом сказал: «Гитлер капут».

Пока я возился с раненым немцем, наши спасатели с термосами сбежали. Оставили меня с двумя ранеными Синицыным и немцем. Положение было отчаянным. Могли снова появиться немцы – за убитыми и ранеными. Немец стонал. Он не мог идти даже под страхом смерти.

Я взвалил немца себе на спину, Синицын опирался на меня. До второго эшелона было не более полутора километров. Я был мокрый от тяжести. Синицыну каждый шаг стоил больших болей и усилий. Шли больше часа. Я предлагал оставить немца на тропе, а потом вернуться за ним. Чтобы он никуда не уполз, связать ему руки и ноги ремнями. Синицын не согласился. Он сказал: «Лучше оставь меня, я приползу, но немца не оставляй. Он послужит нашим языком. Это очень важно. Если оставим, то вряд ли его найдем. Его подберут свои». Синицын был прав.

Когда я сообщил по телефону майору Басову о встрече с немцами, он мне ответил: «Пока отдохни. Найди своих людей, которые оставили вас в беде, и жди. Что надо делать, сообщим». Всех своих я нашел, но мешков с боеприпасами у них не было. Они их оставили, откуда убежали. Пока заново загружались боеприпасами и ждали распоряжения Басова, ночь прошла.

Утром появилась рота автоматчиков, посланная Басовым для прочесывания леса. По требованию командира роты, старшего лейтенанта, я вместе со своей командой пошел показывать, где встретились с немцами.