От Гудзона до Иртыша крыша едет не спеша

Компаньон, Слава-прибалт, по телефону уму-разуму научил: валютой в Москве не светить. КГБ дело своё знает, закон о валютчиках никто не отменял. Куда в такой партизанской обстановке девать десять тысяч, которые брал за кордон, тысячными купюрами? Роман придумал в галстук упрятать. Подпорол, зашил, загладил. И как разведчик за линией фронта – снимал бесценную удавку только на ночь, даже узел не развязывал. Привык так, что забывал о богатстве на груди. Когда в аэропорту контролирующие органы спросили: незадекларированная валюта есть? Почти с честными глазами ответил: нет. Только что карманы брюк не вывернул: сами смотрите!

И не удивительно. Месяц без дела таскал марки под сердцем, печенью и другими внутренними органами.

Собираясь в ФРГ, наивно посчитал: получить загранпаспорт – элементарная формальность. Подал заявление и получи. Перестройка объявлена во всеуслышание, железный занавес до потолка поднят, дышим все вместе и по отдельности воздухом свободы. Другого мнения был МИД. Неделю туда Роман ходит, вторую… Весна между тем разгулялась, а он, как из берлоги, всё в тех же лохматых собачьих унтах… И надежда на ФРГ начала таять под московским солнышком. Запаниковал, как Люба в нью-йоркском метро. Вызов в капитализм на два месяца, из них две недели осталось, а перспектив пересечения границы ноль.

В тот раз в коридоре МИДа притулился к стенке с безрадостной думкой: может, иди оно всё лесом! Может, взять и плюнуть на капитализм, пусть сам себе загнивает, а он поедет в Омск! Палкой обуха не перешибёшь!

Вдруг подходит московского лоска мужчина. Средних лет, очки в модной оправе.

– Сибиряк? – спрашивает с улыбкой

– Как догадались? – удивился Роман прозорливости незнакомца.

– По обуви. Не жарко?

– Мы привыкшие, – пошутил Роман сквозь слёзы.

– Какие проблемы?

Роман взял и честно рассказал, поплакался незнакомцу: вызов тает, он ни с места в сторону ФРГ. Мужчина прервал поток слёз, категоричным:

– Пошли!

И решительно повёл Романа в кабинет мимо длинной очереди. Во главе стола сидела гранд-дама с бюстом на полстолешницы. Мужчина объяснил, что земляку срочно требуется соорудить загранпаспорт.

– Ты же знаешь! – загадочно сказала поверх бюста гранд-дама.

– Знаю, – с готовностью бросил мужчина, – завтра принесу.

Что «знаешь» и что «принесу» – птичий язык для Романа. Однако тоскливо подумалось про валюту у сердца. Придётся вскрывать тайник для ускорения процесса.

– Что я вам должен? – инстинктивно теребя галстук-клад, шёпотом спросил Роман в коридоре незнакомца.

Однако плохо он думал о людях, не перевёлся альтруизм на белом свете.

– Стоять, земеля! – категорично пресёк разговоры о взятке импозантный мужчина. – Будь здоров, на Европу не кашляй!

На следующий день Роман получил серпастый, молоткастый загранпаспорт и вдохновенными скачками заторопился на Фрунзенскую набережную за билетом на международные авиалинии. А ему по радостной голове бэмс: билетов на ближайшие полторы недели в Дюссельдорф и Франкфурт-на-Майне нет!

– Всего-то две недели разрешения на въезд осталось! – зарыдал в окошечко Роман.

– Если успеете собраться, – пошла навстречу беде касса, – завтра на восемь утра один билетик завис.

Как это не успеет?! Купил Роман подвалившее счастье и понёсся в Подмосковье к родственникам. Те заахали, заохали: надо в Божий вид сибиряка приводить из унтов и шубы. Дядя сорвал с плеч кожаную куртку, племянник с ног – туфли. Брюки из-за высоты роста пришлось свои оставить с пузырями на коленях.

Чтобы не рисковать, Роман поехал в ночь на аэровокзал, по пути с главного телеграфа, заплатив бешеные деньги, отбил три телеграммы в ФРГ. Подстраховался, чтобы хоть один компаньон да встретил.

Однако во Франкфурте никто из немцев в объятия с трапа не заключил. Час Роман ждал горячих лобызаний, два, наконец, дошло: зазря тратит дорогое и ограниченное время заграничной жизни…

Слава-прибалт научил сибиряка, что во Франкфурте железнодорожный вокзал (далеко ходить не надо) расположен здесь же в аэропорту на другом уровне. Роман пошёл за билетом ехать к компаньонам. В голове немецкого языка всего ничего – раз-два и обчёлся, у окошечка от волнения последние дойчслова вылетели. Только данке шон и битте шон лезут на язык. Собрался и твёрдо выдавил: айн тикет Дюссельдорф. Кассирша начала тараторить какие-то цифры. Роман чисто по-русски ответил: ноу проблем. Протянул деньги из галстука, получил билетик и кучу бумажек сдачи.

– Спустился на перрон и только собрался покурить, – рассказывал дальше Роман, – подлетает фанера белая – поезд интерсити – болид из шести вагонов фирмы «Сименс». Думаю, при таких скоростях курить недосуг. Запрыгиваю в ближайший вагон. Типа нашего купейного, только двери стеклянные. Открываю первое купе, шесть мест, два свободные. Как человек культурный спрашиваю: дас ист плас ист фрай. Они: нихт фрай. Вот, думаю, сволочи. Мстят за нашу победу над Германией. Ладно, подавитесь, скандалить не буду. В соседнем купе аналогичная картина заполняемости, они опять «нихт фрай». Вот немчура! Поезд мчится, место свободное,а они как собаки на сене. И в третьем купе, где я в наглую с повышенным тоном спросил: дас ист плас ист фрай? – мне «нихт» под нос. Как «нихт», возмущаюсь про себя до глубины души, когда вот они фрай! И тут парень в круглой шапке, как выяснилось из Техаса, подходит и на чисто английском спращивает: рашен? Ес, отвечаю, оф кос. Он головой кивает: гоу. В коридоре показывает на табло над дверями и на англо-русском объясняет суть жэдэ заковыки. У них не принято прыгать с сиденья на сиденье, как заяц по капустной грядке. Раз билет на это место продан, пусть пассажир только на следующей станции сядет, на табличке оно заранее помечено как занятое. И не лезь не в свои сани. Тем паче мой билет вообще в вагон другого класса.

Наученный американцем пошёл Роман вдоль несущегося по Германии коридора искать своё место. В конце вагона стеклянная дверь. Не успел Роман в неё уткнуться, вжик перед самым носом и отворилась – проходите, пожалуйста. Роман, наоборот, от этого фокуса остановился как вкопанный. Ничего себе автоматика! И сделал контрольный шаг назад. Дверь бесстрастно закрылась. Шаг вперёд – открылась. Ясно понятно – Европа. Перед следующей дверью уже не стал скакать в танце папуаса. Миновал чинно самораскрывающуюся преграду.

– У нас тогда ничего подобного и в помине, – рассказывал он товарищам по американскому бизнесу. – Иду я дальше, впереди дверь между вагонами. Тоже прозрачная. Я уже опытный мэн, попёр на неё, как на буфет, сейчас думаю, распахнётся, пропустит меня, и со всего маху о стекло фэйсом. Оставляю на двери своё изображение в фас. Из глаз искры веером, а дверь ни с места. Ни ручки на ней, ни кнопки, ни микрофона, чтобы «сим-сим, открой» просить. Ровно, плоско и прозрачно. Ну, думаю, и денёк получается! Никто не встретил – раз, физиономия горит, будто кулаком въехали, – два! Того и гляди последует!

Забился Роман в угол тамбура, голову ломает: может, данный вход-выход только на остановках работает? Чтобы пассажиры, вроде его, не скакали туда-сюда.

Вдруг подходит к двери гражданин, прикладывает руку и ба!.. Вон где ключик от ларчика – в стекле металлизированная полоска. Роман тоже аккуратно руку к поднёс, повторил фокус и, наконец-то, попал в свой вагон. Места есть, никаких табло. Салон как в электричке – садись, куда заблагорассудится. Расположился Роман напротив бабульки. Поезд несётся со страшной скоростью, за окошком замки старинные, городки проносятся. Хорошо! Ещё бы покурить. Однако ноющая от встречи с дверью физиономия предупреждает: терпи, как бы не нарваться на новые неприятности.

– И вдруг бабулька, – рассказывает Роман, – достаёт табак, курительную бумагу, сворачивает самокрутку, причём с фильтром. Как полагается, пальцами шустро покрутила, языком лизнула, склеила, о ноготь большого пальца торцом цигарки постучала и готово! По-деловому щёлкнула зажигалкой. Ну, думаю, бабуля, сейчас поглядим, как тебя народ рвать будет. Вагон не пустой, ладно я, потреплю, а остальные добропорядочные немцы как на курящую в них фрау посмотрят через очки европейской цивилизации. Бабулька аппетитно затягивается, дым выпускает… И что за номер – запаха нет! Я его не чувствую. Бабка преспокойненько делает одну затяжку за другой, никто ей слова не говорит, не прессует. Ну, думаю, я-то чем хуже бабульки. Да у меня батя до Кенигсберга дошёл. Достаю «Яву», четыре блока с собой взял, дурак что ли марки на дым переводить, они для другого пригодятся. А в голове шкодная мысль: сейчас засмолю наших термоядерных, это не фрицевский табак, от русского духа быстро пятый угол искать будете. Затягиваюсь ударить по немцам химической аткой, слышу, надо мной зажужжало, голову поднимаю – сеточка, в неё дым втягивается. И чем больше дыма, тем громче жужжит оттуда. И такая меня радость человеческая взяла – дверь, пусть с потерями, победил и покурить наконец-то удалось… В Германии, оказывается, не так уж плохо, как показалось поначалу…

Наслаждается Роман немецкой действительностью, а мимо лотошник пиво везёт. Роман мгновенно перевёл цену в рубли и ужаснулся дороговизне А с другой стороны – красиво жить не запретишь. Захотелось красоты. Сигареты советские взял, «Жигулёвского» не догадался. А это значит, красота требует жертв – раскошеливайся, если хочешь настоящего немецкого!

Пиво отменное, ничего не скажешь, но реакция организма один к одному с «Жигулёвским». Прижало Романа. Пора идти посмотреть, как туалеты немецкие функционируют.

Вход в одноместный кабинет из тамбура. Очереди нет. Сделал Роман естественное дело и растерялся в поисках пускового устройства системы управления сливом воды. Ни рычага, ни педали, ни кнопки. Тогда как у двери целых три: красная, желтая, зелёная. С надписями. Роман устно по-немецки за редким исключением ни два, ни полтора, письменно и того меньше. Даже пытаться не стал. Начал рассуждать с применением логики. Допустим, одна кнопка для малого смыва, другая – для серьёзного водопада. Зачем, спрашивается, третья? И почему красная? Настораживающий свет. Вдруг катапульта при аварии? В газете читал: женщине на транссибирской магистрали стало плохо в туалете, как назло замок на двери заклинило. На станции стекло выставляли для спасения… Немцы, может, сразу катапультируют, попавших в беду пассажиров? Роман не отважился давить на красную, боясь оказаться за пределами летящего на всех парусах болида фирмы «Сименс». И, подумав, из предложенных вариантов выбрал самое умное решение: тихой сапой оставить всё как есть, следом какой-нибудь фриц зайдёт и нажмёт что следует. Подумаешь, ругнётся…

Но надо руки помыть. И опять загвоздка. Над умывальником две трубочки хромированные, одна диаметром побольше, вторая – поменьше. Ни кранов, ни барашков.

– Мне хотя бы пару капелек водички, – Роман вёл повествование дальше. – Свежий носовой платок размером метр на метр тётка предусмотрительно положила. Было чем утереться. Подношу руки лодочкой, вода как хлынет. Убираю – останавливается. Как на той двери автоматизация. А зачем тоненькая трубочка? Сунул руки. Оттуда пук-пук-пук жидкое, тягучее, шампунем пахнет. Во, думаю, и голову можно освежить! Волосы короткие носил, фен не нужен.

Накапал Роман пригоршню жидкого мыла и на себя, от усердия даже в глаза попало. Видимость ноль, вслепую руки для воды протянул, как даст кипятком сквозь мыло. Тут же в голову жар ударил: холодная кончилась, а он весь в пене! Как в вагон к немчуре выходить? Руки ошпаренные горят. Но где наша не пропадала. Зрение одного глаза от мыла очистил и тихохонько сделал вторую попытку разжиться водой. Уже не крутой кипяток ударил, похолоднее пошла. А если правее взять? Как из горной реки ледяная. А резко влево? Аж с паром. Ещё одну немецкую хитрость распознал, пополнил копилку интеллекта.

После чего спокойно мыло смыл, досуха вытерся. И услышал голоса за дверью. Ругнулся про себя: доэкспериментировался, теперь шито-крыто не выскользнешь, очередь перед туалетом образовалась. Будут шептаться: русиш швайн, не смывает за собой.

– Я резко принимаю решение, – красочно рисовал Роман этот эпизод своего первого путешествия в загнивающий капитализм, – задействовать жёлтую кнопку. Красная – это чересчур, а зелёная она и есть зелёная. Давлю и к моему ужасу замок щёлкает, а за дверью крик: «Вам помочь? Вам помочь?» На немецком. Ну, и хрен с вами, думаю, надо сдаваться. Давлю на ручку двери, и тут быжжж – вода смыла из унитаза весь позор. Ура! Престиж русского не подмочен. Выхожу, а немчура возбуждённо толпится, так как над входом горит жёлтый транспарант с надписью: «Помогите, мне плохо!» Оказывается, я сигнал бедствия подал.

Домчался Роман до Дюссельдорфа, там пересел на электричку и поехал в пригород к компаньону. И здраво решил не искать того по офисам. Зачем о стёкла физиономией биться, когда кроме компаньона бывший омич Женя Ломаев ждёт земляка не дождётся. Только бы узнать, где его улица? Вариант с такси Роман отмёл, вдруг идти всего ничего, а он валюту разбазаривает. Так и получилось в результате, дружок неподалёку жил.

Чтобы выяснить местонахождения нужного дома, Роман обратился к молодому парню. К женщинам не стал с вопросами подступать, вдруг подумают, пристаёт с нехорошими мыслями. Выбрал рыжего детину. Собственно, больше никого поблизости не было на тот момент.

– Конкретный немец! Только в кино про фашистов снимать! – хохотал Роман. – Рукава закатай и вылитый СС.

На вымученном немецком Роман спросил про нужную улицу. Немец как на дурака уставился в вопрошающего. Роман собрал в кулак всё произношение, по слогам повторил. На нерусской физиономии опять ноль понимания. Роман в третий раз, на всякий случай с привлечением тощих знаний английского, задаёт рыжему аборигену географический вопрос: как проехать, как пройти?

– Снова таращит на меня фрицевские зеньки. Я не выдерживаю и в тупую физиономию говорю: ни хрена ты, баран, не скажешь! «Сам ты баран! – заржал немец. – Паришь мозги. Здесь весь район на русском чешет». Так что «распространенье наше на планете…»

– Хватит текста! – подняла рюмку Лидочка.

– Точно! – подхватил Антон. – Джавахарлалу Неру сказал, трепитесь в меру!

– Пора выпить за именинницу и песни петь! – призвала Лидочка.

– Как опупительны в России свитера! – выдал Антон импровизацию на любимую Лидочку песню. – Вино, шампанское и баксы…

С каждым ударом молота

На следующее утро с Антоном поехали на биржу. Услышав «биржа», Миша раззудил фантазию на здание с колоннами, лестница широченная, ступени мраморные, двери высоченные с резьбой, ручки золочённые, за ними зал огромный во всю геометрию. В нём клерки, клерки, клерки выясняют способности клиентов для рационального трудоустройства.

Фантазия съёжилась, столкнувшись с действительностью. Никаких колонн со ступеньками. Стена кирпичная без окон, без дверей глухая, вдоль неё стоят рабочие руки в мужском исполнении. Человек сто пятьдесят. Выстроились, как проститутки на панели: одна нога согнута в колене, подошвой о стену опирается. Позже выяснил на собственном опыте – поза не только проституткам удобная в период ожидания удачи у моря трудоустройства.

Схема вербовки на бирже выглядит так: подъезжает машина с работодателем, на неё со всех сторон кидаются жаждущие заработать: что надо? Что платишь?

Следующая подруливает, и её мзновенно окружают: меня возьми! Меня!

– Американского безработного здесь нет, – пояснял картинку Антон. – За такую мелочь гнуть спину нэма дурных. Он пособие больше получает, чем за восемь долларов в час ишачить. Зато мексиканцы, другие латиносы за пятёрку готовы вкалывать. Сбивают цену. Негров, видишь, нет. Их работодатели не берут – ленивые.

Первый рабочий день в Нью-Йорке получился ничего себе. Антон удачно подлетел к одной машине, контрактор оказался русским, завербовал обоих убирать медицинский офис после отделки. Никаких кирпичей, неподъёмных носилок, тачек и кусков бетона. Где-то опилочки подмести, где-то пыль пропылесосить. Тяжелее веника ничего не поднимать и шестьдесят четыре доллара на каждого за восемь часов работы.

– В лёгкую мы сегодня долляриков срубили, – прокомментировал Антон.

– Я в «Хилтоне» пахал не сравнить с этими цветочками.

– Не волнуйся, будут и ягодки. На них здесь тоже урожай!

На следующий день вызрела одна.

До двенадцати часов проторчали на бирже с нулевым эффектом. Народ расходиться стал.

– Остались на чём болтались! – подытожил Антон.

Но тут подвернулась работёнка – ломовая и дешёвая. Антон отказался от неё, Миша крутить носом не стал – надо как-то день пребывания на западном полушарии оправдать. Арифметика суровая: за жильё в сутки семь долларов отдай, за еду – пятнадцать, не то ноги протянешь. Нанялся Миша на условии двадцать восемь долларов за день. Работодатель-араб на рефрижераторе по магазинам, кафешкам мясо развозит, ты разгружаешь. Его сарай на колёсах не во всякий переулок заедет, остановится за два квартала, и таскает Мише куски тяжеленныев точку назначения. На улице пекло, в футболке и шортах дышать нечем, а внутрь рефрежератора заскочишь: инеем, как труп, покрываешься.

– В оконцовке, – рассказывал Миша Антону, вернувшись в отстойник, – язык у меня на плече, силы на нуле, дышу, как загнанная кляча, к закромам через весь вагон идти, рефрижератор опустел… Пока в один бежишь, пока обратно мясо до двери дотащишь – масло в коленях застывает.

– Ничего, – утешал Антон, – с каждым ударом молота мы становимся свободнее!

И пошла писать губерния в Мишином дневнике рабочих буден. Вёл полную бухгалтерско-финансовую ведомость о шабашках на американском континенте. Каких только ударов молотом свободы не нанёс по штатам. Разгрузка мебели, стройка или наоборот – ломать не строить. Отделка квартир. Бывало, недели на две ремонт, раза три попадал на суперский, то бишь, моментальный: за день квартиру освежил и долларов 75 на карман. Один раз не то, что с нуля, с глубокого минуса ремонт делали на пару с Антоном. Квартира выгорела, драили несколько дней, а потом всё остальное… Провоняли пожаром от и до…

– От вас несёт как от головёшек! – ворчали женщины в отстойнике. – Там бы и ночевали со своим вонизмом!

– Работа не воняет, – парировал нападки Антон, – она пахнет победой!

Завязались связи с контракторами, кои быстро распознали, у Миши работа в руках не гниёт, плесенью не покрывается. Абы как не делает. Порой сам контрактор тормозит: хватит миллиметры ловить! У Миши и качество, американский комар носа не подточит и не в час по чайной ложке делает – кисти, шпатели и другой заморский инструмент так и мелькает в проворных руках. В институтские годы в стройотрядах и на шабашках, зарабатывая на жизнь, поднаторел в строительных ремёслах.

Особенно любил длительный ремонт. Раз привёл контрактор в трёхкомнатную квартиру:

– Один справишься?

– Само собой!

– Вперёд!

Полнометражная квартира, фронт работ, есть где развернуться и заработать: обои смыть, стены отшпаклевать, покрасить.… И хозяева почти родня – земляки, милые старички-евреи из Новосибирска. Давил Израилевич и Рива Иосифовна. Под семьдесят обоим. Из СССР уехали в конце шестидесятых. Миша пришёлся им ко двору своим старанием. То кофейку сварят, то греночками угостят. А сентиментальные! По НТВ зазвучит русская песня – «Оренбургский пуховый платок» или «Издалека долго, течёт река Волга», их ностальгическая слеза прошибает. Давид Израилевич, сам в прошлом в симфоническом оркестре на флейте играл.

Спрашивает:

– Миша, извини, вопрос деликатный, можешь не отвечать, а Дима сколько обещал тебе заплатить?

Дима – контрактор.

– Хорошо, – не стал Миша скрывать, – тысячу пятьсот долларов.

– Обманул. Ой, обманул нас. Пять с половиной тысяч только за работу без материалов взял. А мы договаривались подешевле, раз без официального оформления. Жаль – тебя не знали, напрямую бы вышли.

Месяц ремонтировал старичкам жильё. В последний день угостили Мишу обедом, по рюмочке коньяка с Давидом Израилевичем выпили.

Дима, как и все контракторы, нанимая, обещал: работы у него море, простоя не будет, одно закончишь, тут же новый объект подгоню. Море быстро обмелело, Дима замямлил: потерпи чуток, обязательно позвоню. Миша размечтался ремонтные работы, как у земляков-новосибирцев получить, а ему опять на биржу идти с гвоздём в голове: будет работа или нет.

Предварительно достал список контракторов, обзвонил. Ни одной зацепки.

– Что могу тебе сказать? – утешил по-дружески Антон. – Одна у тебя дорога: попу в гость и на биржу.

Мужики в этом бойком месте Нью-Йорка лишь в позе ожидания смахивали на проституток, в остальном – ничего подобного. Много фантазии не надо представить более сотни мужчин в одном месте в утреннее время. Не будут они праздно торчать. Один гамбургер жуёт, у другого шланги со вчерашнего горят, бутылку пива в бумажный пакет спрятал и реанимируется из горлышка. Всё в пределах законодательства США. Если ты опорожняешь бутылку на нью-йоркской улице в её естественном виде – штраф. А так, вроде никто не видит, что ты в себя вливаешь.

Другой взбадривается кофе, держит стаканчик в руке У каждого второго пакетики со съестным – подкрепляются. Мусор куда? Под ноги. Если в вагоне метро обычное дело у американцев швырнуть газету или обёртку на пол, на улице и подавно не миндальничают с мусором – свобода. К средине дня биржа свалка свалкой. Кому не повезло с работой – после двенадцати расходятся. Но не все, отдельные личности, загасив шланги, блаженно спят под стеночкой.

Жители близстоящих домов не желали входить в превратности судеб тех, кто стремился посредством биржи вложить свой труд в процветание Америки. Мусорная эстетика биржи их возмущала, строчили жалобы властям. Правоохранительные органы реагировали проведением рейдов.

– Попадал я однажды под раздачу, – рассказывал Миша полицейскую историю. – Стою на бирже, скучаю, работы нет, день пропадает, вдруг полицейский. Куда скука девалась! По фильмам привыкли к стандарту: в Америке полицейский – детина с квадратным подбородком, кулаки – быков валить, плечи в два обхвата. Тут ничего подобного – бабёнка. Лет двадцати пяти. Мулатка. Фигуристой не назовёшь. Арбузик, из которого ножки торчат. Но идёт, как пишет. Руки свирепыми маятниками ходят. Фуражка с кокардой. На лице написано: сейчас вас всех в бараний рог сверну! С ног до головы увешана наручниками, дубинкой, газовым баллончиком, другим табельным оружием и приспособлениями бить, вязать, обесточивать преступника. И злющая-я-я! Причём, на русском языке. Чешет по-нашему без запинки. Разбегались от неё мужики, как тараканы от света. Чем я ей понравился – не знаю, за мной погналась. Я замешкался со стартом, она как шарахнет дубинкой по спине. И матом: «Стой! Раздолбай!» Я от неожиданности, родную речь услышал от полицейского, запнулся на ровном месте и оказался в наручниках. Глазом не успел моргнуть – готов Иван Петров. «Будь другом, – прошу, – отпусти». «Московский волк тебе френд!» – отрезала поговоркой и повела в отделение полиции. Или как там их участок называется. Кранты, думаю, мне теперь, гуд бай, Америка.

Вспомнил Миша с тоской песню «Гуд бай, Америка». Виза безбожно просрочена, отправят в родные края с волчьим билетом в компьютере. И ни под каким видом больше не просочишься обратно. Миша к тому времени только-только оправдал деньги, что на поездку потратил, начал в плюс работать. И на тебе – собирай манатки, отправляйся восвояси, не солоно Америки хлебавши.

– Зря у меня поджилки трагически тряслись, – рассказывал дальше Миша, – обвинение, которое вменили, – сплошной хихикс. Стоя на тротуаре, мешал передвижению по нему прохожим. Будто для облегчения пешеходного движения надо было лечь – перешагивайте, господа, хорошие. К расстрелу меня не приговорили, отпустили с миром. Иди, дескать, и больше так не делай. Про визу никто и не думал спрашивать. В Америке не найдёшь дураков за дядю с тётей вкалывать. Одно дело полиция, другое – иммиграционная служба. На кой первой головная боль второй. Кому за нелегалов деньги платят, пускай тот ловит их, согласно штатному расписанию.

Антон на злоключения Миши заметил:

– Каждый в Америке должен съесть свою лопату дерьма! А ты только-только приступил к трапезе.

Я буду долго гнать велосипед

Транспортные расходы разорительно били по карману, тянули из него потом и кровью заработанное. Поездка на работу – полтора доллара и обратно выложи. Бегать за автобусом из соображения экономии только в анекдоте можно. А если альтернативу применить – велосипед? США – страна поголовной автомобилизации, но пока агрегаты с педалями, как пережиток, не отменили. Продолжают продавать транспорт во два колеса и одну человечью силу.

Миша загорелся выгодной идеей о двух колёсах. На работу задаром ездить, по вечерам на океан купаться гонять. Ни от кого не зависишь и денежки целые. Антону загорать нельзя, холодно отнёсся к двухколёсной теме, но посоветовал воспользоваться услугами барахолки Брайтон Бич, где бывшие соотечественники ведут бойкую торговлю.