Via Combusta

Дитя Мира, технократ и космополит до мозга костей, структурный, обстоятельный, логичный, независимый и свободный донельзя от каких бы то ни было обязательств, молодой адвокат плавал в мутной воде юридических тонкостей, как самая хитрая и хищная рыба. Порой у Леонида складывалось такое ощущение, что он единственный такой на всём белом свете, кто знает этот лабиринт как свои пять пальцев и с закрытыми глазами, по памяти может найти выход из любой, даже самой, казалось бы, безвыходной его точки. А теперь, помножим это на масштаб, ведь Леонид специализировался не только на особенностях прецедентного англо-саксонского Вашингтоно-Брюсселе-Лондонского права, берущего своё начало аж со времён римских патрициев, но и на нюансах, как он любил выражаться, «абсолютно беспрецедентного» права стран бывшего восточного блока, с его центром в Москве.

Порой Леонид действительно думал, что он знает и помнит всё. Набив свою руку на уголовных делах в судах Москвы, отточив своё мастерство в экономических тяжбах под юрисдикцией Высокого суда Лондона, Стокгольма и других западных судов, не раз выпутывая своих доверителей из самых, казалось бы, безнадёжных ситуаций, в которых они могли потерять немалые капиталы, а порой и свободу, Леонид заработал себе в определённых кругах славу, именно широкую славу, самого молодого, профессионального и беспринципного адвоката. Что непременно сказывалось на уровне достатка. Московские доверители принесли Леониду известность в России, квартиру в центре Садового кольца и новенький спортивный J_r, без которого успешного московского адвоката просто невозможно было себе представить.

Но настоящих высот адвокатской мудрости Леонид сумел достичь уже на выходе из здания суда – суда в его обобщённом понимании. Леонид понял, что настоящие деньги, как и настоящие дела, в судах не делаются. Напротив, раз ты попал в суд, значит ты был настолько туп, глуп и слеп, что умудрился так вляпаться в человеческие экскременты, что это стало достоянием общественности и было отдано на его арбитраж. Но ведь так жить нельзя. Настоящие дела, во-первых, не терпят огласки. И во-вторых, делаются так ювелирно, что не должны вызывать ни тени подозрений или сомнений в своей грязной чистоте даже при пристальном изучении. Постигнув это знание, Лео наконец-то возвысился.

Теперь, стоя на своем собственном английском балконе, ему всё было ясно и понятно. Вот она, кульминация его адвокатского пути, начинавшаяся с дурно пахнущих и душных московских залов судебных заседаний, продолжившаяся в менее дурно пахнущих, но столь же душных европейских и североамериканских судах и теперь кристаллизовавшаяся здесь, на балконе. «Мир не так устроен, Лёня, совсем не так. И, слава богу, ты это понял! Люблю тебя», – добавлял к своему утреннему поздравлению Леонид.

В сознании рано просветлевшего и достигшего вершин вселенской мудрости адвоката представлялась следующая потрясающая мировоззренческая картина. Мир весь взаимосвязан. В мире всё между собой сообщается, обменивается, и всё на всё влияет. В основе всего современного мироустройства лежит экономическая целесообразность, частная собственность и трансграничный товарообмен. Существуют границы государств, и, раз ООН провозглашает приверженность принципу территориальной целостности стран-членов, доставшемуся человечеству в ходе первой и второй мировых войн, значит, этот принцип будет ещё долго обуславливать и цементировать прочерченные семьдесят лет назад национальные границы. Что очень хорошо. Любая граница – это барьер, создающий не только трудности к перемещению грузов и рабочей силы, но и, что самое интересное, препоны к перемещению всего. Но в первую очередь, главного – капитала, то есть денег. А раз границам быть, и быть ещё бог знает сколько времени, то свободным и беспроблемным трансграничное перемещение мирового капитала станет совсем не скоро. И это золотая жила, та самая, дающая прилив жизненных сил золотая жила, разработке которой Леонид и посвятил весь прошедший год.

И вот он результат – в нём можно жить, из него можно бегать на утренние пробежки, можно не думать о деньгах и о завтрашнем, да что там греха таить, и о послезавтрашнем дне десять ближайших лет. И это всё, считай, за один год. Фантастика! Всё это цена одного правильного и вовремя принятого Леонидом решения – специализироваться на трансграничном перемещении капитала. Чем больше границ, тем больше проблем. Чем строже санкции, тем дороже услуги проводника, ведущего в обход санкций. Господи, какое же это счастье – наблюдать, как рушатся межгосударственные союзы, рассыпаются на мелкие кусочки целые страны и блоки, возводятся стены, копаются рвы. Господи, какое же всё это счастье!

Щурясь в лучах майского атлантического солнца и вдыхая тёплые влажные испарения Гольфстрима, естественного планетарного теплообменника, Леонид очень чётко представлял себе чем он должен отныне заниматься и почему именно он. Всё сложилось один к одному. Его российским клиентам было что выводить заграницу и было что скрывать. Его западной клиентуре было что вводить в Россию и было что защищать, оставляя себе возможность к отступлению, то есть к обратному выводу, в любой момент времени. И как это всё правильно организовать, чтобы, как говорится, комар носа не подточил, знал, в совершенстве знал, именно Леонид. А может быть, на таком высоченном уровне исполнения и только он один. Леонид представлял себя модератором такого виртуального финансового Гольфстрима, когда поток денег течёт с Запада на Восток и обратно, течёт, чтобы разогреться, в одном направлении и возвращается, чтобы остыть, в другом. И всё это течение проходит как бы сквозь него, Леонида Жальского, сообщая ему как посреднику ровно столько энергии, сколько это должно сообщать. Ни больше, ни меньше. Достаточно. Но этого «достаточно» хватит Леониду теперь ровным счётом на всё.

О, как он был счастлив. Это просто невозможно передать. Сперва, по молодости, видимо отрабатывая свою фамилию, Леонид старался с состраданием относиться к своим доверителям, с жалостью. Потом, с возрастом, он научился колоть своих противников по экономическим тяжбам, жаля насквозь сторону обвинения и выводя из-под ответственности любого финансового мошенника. Но теперь скрытый смысл своей фамилии Леонид видел в сострадании ко всем живущим на Земле людям, в жалости к ним, запутавшимся в себе, в бесконечных семейных дрязгах, в проблемах поиска полового партнёра, смысла жизни. Да мало ли в чём они там путаются, внизу-то. Чего с них, убогих, взять, их пожалеть надо. И порадоваться, что они именно такие, ищут себе друзей и партнёров, а потом с ними срутся. Снова ищут и снова срутся. Лгут, всё время что-то скрывают, прячут, ныкают, боятся за свои гроши и имущество, боятся разоблачения, страхуют всё, что ни попадя, трясутся за всё это, судятся. Господи, спасибо тебе за счастье такое. Вот, по-братски, спасибо.

Не то что Леониду было совсем чуждо всё человеческое. Да, он тоже ошибался, как и все живущие под Луной, хотя и старался не оставлять себе права на ошибку. Он так же был подвержен страстям и желаниям, хотя и старался их сдерживать. Был у него, конечно, и определённый багаж жизненного негативного опыта за плечами. В его-то двадцать восемь. Поэтому Леонид понимал, где тонко у человека внутри и где чаще всего рвётся. Всё это понимание позволяло ему как-то вписываться в современное общество, находя себе в нём комфортную для обитания нишу. Однако идея создания вокруг себя круга друзей, а уж тем более общественной ячейки в виде семьи или хотя бы её предпосылок, представлялась совсем неоднозначной.

Что было тому виной, теперь уже сложно восстановить, ведь корни такой апатии к активному социальному строительству вокруг себя скрывались где-то в далёком и немного передавленном властной мамой детстве. Но даже такой немаловажный фактор не мог полностью нейтрализовать разрушительно-созидательную энергию мужского полового влечения. Поэтому был, к слову сказать, у Лео даже и сексуальный опыт. И даже, чего греха таить, с другим человеком. С человеком, если можно так выразиться, диаметрально противоположного пола. Лео не любил вспоминать об этом опыте. Он просто не понимал, что в этом может быть полезного или хотя бы приятного. Ведь надо будет снова трогать другого малознакомого человека. Лизать этому другому человеку слюнявый напомаженный рот, зубы, шершавый язык. А кто знает, какая там у него микрофлора?

На всё такое надо было ещё силы накопить, чтобы снова решиться через это пройти. Но Леонид пытался. Честно, пытался. Он силился нащупать в себе хоть какую-то логичную зацепку, ведущую к половому влечению, как к единственной иррациональной причине социального строительства. Лео даже целыми днями мог проводить на откровенных сайтах в поисках возможного катализатора своего влечения или хоть какого-нибудь ориентира на идеал. Но томно глядящие с экрана компьютера неприкрытые юные мастерицы, изящно подставляющие объективу все свои сочные прелести, не только не вызывали у Леонида ответного отклика возбуждённых чувств, но и, напротив, окончательно его остужали. У этой девушки синяк на попе. Бли-и-ин… У этой прыщик на причинном месте. У этой бюст не симметричный, справа больше и выше чем слева. У этой ноготь сломан и краска облупилась. У этой волосы грязные и секутся. У этой нос здоровенный и кривой. У этой глаза косят. У этой пятки шершавые и сухие. У этой вроде всё хорошо, но конский волос торчит на боку, хоть заретушировали бы его, что ли. В общем, опять сплошное расстройство, ей-богу.

А может, всё-таки не расстройство? А может, это божий знак? Природный барьер, который переступать не следует по дороге к счастью? Рациональное лучшее, истинно, враг нерационального хорошего. Именно к такому личному выводу приходил Леонид, добавляя на чашу весов и тот факт, что сожительство с женщиной несёт в себе не только обременительные обязанности сексуального характера, но и чисто бытовые трудности. Во-первых, постороннее живое существо непременно захочет что-то кушать, пить, во что-то одеваться, куда-то ходить и тому подобное. И наверняка потребуется тратить на него какое-то личное время, средства, о чём-то говорить, спорить, обсуждать. Не удобно же всё это, безумно, держать у себя в доме такую голодную, скучающую по человеческому общению, вспыльчивую и готовую забеременеть в любой момент обузу с кукушкой в голове, которая к тому же может выращивать у себя там тараканов. Тем более, и это было уму непостижимо, что продукты жизнедеятельности женской особи пахнут не фиалками, а как… Как, я не знаю… Как мужские. С этим Лео Борнео ну никак не мог примириться. Поэтому уже и не особо стремился развиваться в этом направлении. Тем более что, при полном равнодушии отца, мама занимала ярую позицию по недопущению до её любимого Лёнечки хищных и агрессивных львиц, держащих в своем кровожадном уме только одно – как бы разбить сердце её сыночку и смотаться от него к какому-нибудь тестостероновому Тарзану с половиной Лёниного имущества.

Леонид видел, что его приятели пытаются, конечно, получить хоть какую-то пользу от такого семейного уклада, совокупляясь с сожительницами и поручая им такие примитивные бытовые функции, как рождение и воспитание детей, мытьё полов, приготовление пищи, ещё какие-то непонятные и малоинтересные хозяйственные операции. Но ведь чтобы прибраться в доме, давно придумали бесшумных роботов, которые, по мнению Леонида, прекрасно справлялись у него с этой задачей. А приготовление пищи в домашних условиях вообще не разумно, ведь куда проще заказать доставку ресторанных блюд в любое время дня или ночи. Это же лучше, чем держать у себя для этого специальную тётю, да и куда дешевле. Ну детей, ребят, если уж приспичит, можно и арендовать где-нибудь на время, как и собачку.

В общем, с девушками логически всё как-то не срасталось. Единственные женщины, которых Леонид любил всем сердцем, всем своим технократическим рациональным сердцем, были его мама и британская королева. Причём, если мама – это просто мама, и любовь к ней прилагалась безусловно, то любовь к британской королеве имела под собой прочный меркантильно-мировоззренческий фундамент. Ведь британская корона символизировала собой самую вершину европейской монархии и знати, оставшуюся после многочисленных потрясений, революций и реформ. Вершину той самой благородной аристократии, от которой и произошёл весь мировой капитал, долгу свободного и беспроблемного трансграничного перемещения которого Леонид теперь так исправно служил. Именно поэтому Лео так страстно желал здоровья и долгих лет жизни угасающей королеве, подкожно чувствуя, что никто из идущих после неё не сможет так же высоко и ровно держать этот королевский флаг. А если флаг – и так уже крепко потрёпанный и покосившийся под волнами натиска пролетариата, начавших его точить ещё в 1800-х годах – начнёт окончательно падать, то он способен похоронить под собой не только сложившееся мировое устройство и систему права, но и самого Леонида со всеми его мечтами и планами. Ныне здравствующая британская королева была именно тем краеугольным камнем, поддерживающим всю конструкцию этого лабиринта, в котором так свободно ориентировался Леонид. Поэтому, Боже, храни королеву!

Кофе, меж тем, был допит, модные в этом сезоне миндальные печеньки доедены, и настало время пробежки. Тем более что в это раннее утро на беговой дорожке уже становилось многолюдно. Родители, провожавшие из дверей соседних лэйн-хаусов своих детей в школу, потихоньку выползали на улицу, бойко крутя велосипедными педалями или семеня в беговых кроссовках по асфальту. Надев удобный серый спортивный костюм и кислотно-оранжевую спортивную ортопедическую обувь, Леонид пристегнул роллерный поводок-катушку к ошейнику скулившего в предвкушении движухи непоседливого пёсика, спустился по лестнице и выскочил из дома.

Глава 2.

Лондон. Гринвич. Начало Мая.

В получасе пробежки от закрытой двери.

Где-то года три назад.

– Да, алло, – ответил в гарнитуру Леонид на поступивший звонок с неизвестного московского номера, не останавливая бег. – Говорите… Я вас … слушаю…

– Прошу прощения, могу я услышать Леонида Вилльевича? – донеслось с некоторой задержкой из наушника милейшим девичьим голосом.

– Да, вы с ним говорите.

– Здравствуйте, Леонид Вилльевич! – бодро и звонко произнесла девушка – Меня зовут Елена. Банк В__24 поздравляет Вас с днём рождения и желает Вам всего самого наилучшего!

– Да, здравствуйте… Елена… – пытаясь не сбиться с дыхания, настороженно ответил Леонид. – Спасибо вам большое… Вам… И банку В__24.

– Леонид Вилльевич, в честь Вашего праздника, а так же принимая во внимание Вашу хорошую кредитную историю и преданность, Банк В__24 делает Вам индивидуальное предложение и сообщает, что для Вас одобрена кредитная карта с лимитом овердрафта до полутора миллионов рублей, на индивидуальных выгодных условиях. Всё, что Вам нужно, это только личное присутствие в банке с паспортом. Повторяю, карта уже одобрена Банком, по ней Вы сможете получать до пяти процентов cash-back на все покупки…

– Чего?! – ошалело выпалил Леонид, так обалдев от поступившего предложения, что бесцеремонно прервал на полуслове речь оператора контакт-центра. – Чего вы мне там хотите предложить?!

– Я повторяю, – явно смутившись от неожиданной агрессии, продолжила девушка. – Наш банк делает Вам индивидуальное предложение…

– Да вы что там все, с дуба рухнули, что ли?! – чуть не в ярости завопил в микрофон Леонид. – Вы хоть понимаете, что вы сейчас делаете?!

Резко остановившись, он встал как вкопанный в самом узком месте беговой дорожки, там, где её с двух сторон подпирают забор яхтенной Гринвич Марины и забор территории отстойника старых очистных сооружений, оставляя ширине дорожки от силы пару метров. От такого внезапного торможения в Леонида чуть не влетел бегущий следом и задумавшийся о чём-то своём спортсмен, который в самый последний момент успел отпрыгнуть влево, на полосу велодорожки, заставив встречного велосипедиста с характерным визгом шин резко затормозить и соскочить с велосипеда.

– Please, excuse me, sir, – извиняясь, бросил в сторону недобро глядящего на него бегуна Леонид. – My apologies, – и, выйдя из опасного узкого места, снова продолжил ледяным колким тоном в микрофон гарнитуры. – Простите, ещё раз, что вы мне хотите предложить?!

– Для Вас кредитная карта согласована, по индивидуальному предложению… – уже вконец растерявшись и явно не понимая причины столь странного поведения клиента, пробубнила в трубку девушка.

– Нет, ну слушайте, это уже ни в какие ворота не лезет! – буквально заорал Леонид. – Да что ж так воняет? – сам себе задал этот странный вопрос Леонид и, вспомнив, что тут, именно в этом месте, всегда так, стал двигаться в сторону дома. – Вы сейчас издеваетесь надо мной что ли, Елена, я не понимаю?!

– Леонид Вилльевич, это я Вас не понимаю, – девичий голос в наушниках явно дрогнул.

– Ага, то есть вы даже не понимаете, что вы сейчас творите?! – продолжал распалять сам себя Леонид. – То есть, Елена, если я вас правильно понял, вы мне сейчас звоните и в мой праздник, в мой светлый день рождения гадите мне большую кучу и вас это даже ни капельки не стесняет?!

– Да что я Вам такого сказала-то, Леонид Вилльевич? Это же подарок, это поздравление Вам от нашего банка. Что вас так расстроило?

– Вы на неё посмотрите! Она спрашивает, что меня расстраивает?! – уже язвительно шипя, выдавил из себя Леонид, зажав микрофон в губах. – Да ничего, в принципе, меня не расстраивает. Абсолютно ничего. Только бесит. Прям, бесит. Если вы хотите, Елена, я вам поясню. Вы со мной ещё?

– Да, я Вас слышу.

– Очень хорошо. Так вот, меня не только не устраивает, а даже оскорбляет то, что вы, Елена, мне звоните и издевательски предлагаете воспользоваться вашим индивидуальным предложением на самых одобренных в мире и вкусных условиях в мой день рождения. Но чтобы вам было понятно, почему меня это так болезненно задевает, я вам готов рассказать коротенькую предысторию нашего разговора. Вы тут? Что-то вы там притихли.

– Я здесь.

– Ага. Значит, предыстория такая. Я, Леонид Жальский, являюсь клиентом вашего, Елена, банка В__24, на протяжении последних пяти-шести лет. Ваш банк знает обо мне всё. Ровным счётом – всё: какое молоко я пью, в каких ресторанах питаюсь, где я заправляюсь, где покупаю продукты, кому и сколько я плачу за электроэнергию, за связь, за воду, где отдыхаю, какие сериалы скачиваю в интернете… Словом, банк обо мне знает настолько всё, насколько я сам о себе, Елена, не знаю. Всё это время у меня была банковская карта с небольшим овердрафтом. Я не помню, сколько точно, но, по-моему, порядка трёхсот тысяч рублей. Так вот, видимо банку я нравлюсь как клиент. И я не нахожу другого объяснения, как именно потому, что у меня очень хорошая кредитная история. Банк периодически и самостоятельно повышает мне лимит моего овердрафта. На данный момент он уже увеличен банком на пятьдесят с лишним процентов. И заметьте, я для этого никаких усилий не прилагал, никого ни о чём не просил. Банк мне доверяет и предлагает сам. Слышите меня?

– Слышу.

– Так вот, где-то перед новым годом, Елена, вы мне позвонили. Ну, может быть, не лично вы, а кто-то из таких же, как вы. Мне позвонили и сказали, что в честь наступающего праздника Банк В__24 рад мне сообщить, что для меня согласована ещё одна кредитная карта с лимитом овердрафта уже до полутора миллионов рублей. И всё, что мне нужно, чтобы её получить, это прийти с паспортом в ближайшее отделение. Я был польщён уровнем доверия, очень польщён. И уже на следующий день, Елена, я сидел в вашем банке с паспортом. При уже согласованном, как вы говорите, индивидуальном предложении сотрудник вашего банка целый час – целый час – гонял меня по подробностям моей личной жизни, задавая вопросы про мои работы, заботы, социальное положение и про всю прочую херь, какая только возможна. Я стойко выдержал этот часовой допрос, везде, где только можно, подписался. Напоследок, сотрудник банка перевёл все мои пенсионные накопления под управление вашего дочернего пенсионного фонда. Улавливаете, Елена, о чём я?

– Если честно, то пока не очень.

– А я о том, Елена, что буквально через три дня на моё заявление на получение кредитной карты, той самой, выдача которой была согласована для меня банком заранее и преподнесена мне как готовый к получению новогодний подарок, пришёл отказ! Мне, сука, взяли и отказали! Вы мне отказали, Елена, без объяснения причин! А теперь вы опять мне звоните и издевательски ангельским голосом говорите, что для меня снова согласовано уникальное индивидуальное предложение, только на этот раз уже в честь дня рождения. Так вот, я вас уверяю на собственном опыте, что тот человек, кто у вас разрабатывает такие специальные предложения, набивал свою руку не иначе, как в подвалах гестапо. Понимаете меня?

– Да, Леонид Вилльевич, кажется, теперь мне понятно…

– А раз вам понятно, то вы не могли бы мне, дорогая Елена, потрудиться объяснить, по какой такой причине четыре месяца назад вы мне отказали в получении новогоднего подарка, а сегодня я снова от вас получаю аналогичное предложение?! По какой такой причине, вы мне можете объяснить?! Почему мои пенсионные накопления вы себе перевели, а кредитную карту мне не выдали. Почему вы мне отказали в новой – подарочной – кредитной карте при том, что действующая карта как работала шесть лет, так и работает, только уже с повышенным овердрафтом, а?!

Эта пламенная тирада лилась из потаённых глубин ущемлённого человеческого самолюбия Леонида настолько мощным и обличительным потоком, она настолько была понятна, логична и бесспорна, что клала на лопатки без какого-либо сопротивления.

– Приношу свои извинения, Леонид Вилльевич, – сострадательным голосом произнесла Елена. – Произошла, по всей видимости, какая-то техническая ошибка.

– Елена, вы, вообще, сами себя слышите? Вы понимаете, что вы мне сейчас говорите?! Какая, к чёрту, ошибка? Банк про меня знает всё. Всё за последние шесть лет, даже марку и цвет моих трусов. Я хочу понять, что послужило причиной отказа? Что, я носки не того размера купил? Я покушал не там или не тем?! Что я вам такого сделал? Как я вам так поднасрал, что вы отказали мне в получении уже согласованного заранее индивидуального подарка?! И почему вы, Елена, не удосужились мне перезвонить и пояснить причину отказа?!

– Леонид Вилльевич, держите себя в руках. Возможно, у сотрудника-операциониста, который оформлял ваш пакет документов, просто не прописана в должностной инструкции обязанность информирования клиентов о причинах банковского отказа. А возможно, просто произошёл технический сбой.

– Елена, милая, ваши должностные инструкции пишет вам тот же самый садист гестаповец, кто и руководит вашим маркетингом. Ну, вы же здравомыслящий человек. Основная инструкция всех времён и народов – это клиентоориентированность. Здравый смысл у вас там есть вообще, или его ядом каким потравили? Вы мне сейчас хотите сказать, что меня послали, и послали по делу. А по какому делу, банк мне сообщать не обязан. Много чести. Хорошо. Тогда я воспринимаю ваш сегодняшний звонок, как грубейшее оскорбление. Вы меня своим звонком и предложением, знаете что, вы меня унизили. И я даже не понимаю, чего вы пытались добиться-то своим предложением. Хотя, если вы хотели, чтобы я разорвал любое дальнейшее сотрудничество с вашим банком, то вы достигли своего. У меня, действительно, сейчас только одна идея – закрыть свои счета в банке В__24 и перевести свои пенсионные накопления в другой фонд.

– Леонид Вилльевич, я же уже принесла извинения за возможные неудобства. Это какая-то техническая ошибка.

– Ты слышишь себя, Елена?! Повторяю тебе снова и снова, – в исступлении не заметив, как перешел на неуважительное «ты», разразился криком в трубку Леонид. – Раз ты говоришь, что это техническая ошибка, тогда какого маракаса ты мне сейчас звонишь-то? Ты же видишь у себя в системе, что сама мне отказала перед новым годом. И знаешь прекрасно, что новый подарок ты мне опять не дашь и снова откажешь! Откажешь по той же самой невыясненной причине, ведь у меня-то всё стабильно, и никаких изменений за последние полгода по мне не было. Раз это была техническая ошибка, тогда ты мне должна сейчас звонить, извиняться, глубочайше и полностью раскаиваться в содеянном. Молить меня простить и сообщать, что ошибка найдена и устранена. Что мой новогодний подарок, с которым вы меня так опрокинули, меня ждёт. Ждёт без паспорта, без анализов, без отпечатков моих пальцев. Ждёт меня с глубоким уважением, искренними извинениями, комплиментом от шеф-менеджера, личным поцелуем генерального директора и куннилинугсом от председателя совета директоров, я не знаю. А ты мне звонишь и снова гадишь. Тебе это доставляет удовольствие, я не понимаю?! Ты же нормальный человек, Лен. Ну, неужели, нельзя к другим людям-то по-людски относиться? Ты же женщина, ты же понимаешь, что это в высшей степени не справедливо и обидно. У вас там бардак и всё пошло не так. А выслушивать всё это от клиентов приходится тебе. Сколько ты там звонков в сутки обрабатываешь, сто? Двести? Да если хотя бы двадцать процентов из них будут составлять такие же валидольные, как мой, ты же вскроешься, Лен. Ты через месяц уже в таком депрессняке будешь, тебя так будет шарахать от дереала и панических атак, что ты вскроешься. В одно доброе утро встанешь и вскроешься или под поезд шагнёшь. А оно тебе, Лен, надо? У тебя что, других по жизни мало проблем, я не пойму? Вы же пишите разговоры с клиентами. Вы же всё пишите. Возьми и отправь наш с тобой разговор своему начальнику, пусть он жопу свою оторвёт от кресла и пересмотрит у вас там все процедуры. Просто хотя бы потому, что вы его сотрудники. И ему должно быть по-человечески вас жалко. Ну, и о клиентах забота. Поняла меня, Лен?