Via Combusta

– Ну что ж, это действительно очень хорошая новость, Лёнечка, очень хорошая. Тогда какая же плохая?

– А плохая, Михаил Сергеевич, заключается в том, что все эти счета были открыты одним и тем же человеком.

– Это мы знаем, Лёнечка. Всё это мы знаем. Так что же в этом плохого?

– Да, конечно, в этом нет ничего плохого, вы правы. Плохо то, что этот человек сейчас мёртв. Совсем мёртв, и даже похоронен. Два года назад. Поэтому перечислить вам эти деньги со счетов неживого человека срочно вряд ли получится. Тем более что они еще и арестованы. Вы меня слышите, Михаил Сергеевич.

– Лёнечка, – повысился тон в трубке, прокатившись грозным раскатом. – Что ты мне сейчас хочешь этим сказать, дорогой? Ты видел, какую денежку мы тебе перечислили на прошлой неделе? Это очень большие деньги, Лёня. Очень большие. И если ты думаешь, что они были перечислены тебе просто за эту неинтересную и дебильную информацию, то ты не правильно думаешь, Лёня. Денежку ты очень быстро получил за то, чтобы мы тоже очень быстро получили свою денежку. Поэтому в Киеве ты должен был найти способ и как, не поднимая лишнего шума, снять арест, и как быстренько перечислить эти деньги нам. А ты этого не сделал, хотя нам тебя рекомендовали, как самого хорошего специалиста по таким несложным вопросам.

– Да, я понимаю, о чём вы говорите, Михаил Сергеевич. Арест снять я могу, – с явным раздражением парировал Леонид. – Но и вы меня поймите. Этот человек мёртв. И он не может кинуть вам эту денежку ни после снятия ареста, ни в среду, ни в июне, даже если я его об этом очень хорошо попрошу. Просто потому, что он, ну, мертв. Понимаете? Хорошенько так мертв. Прямо насмерть…

– Лёня, уймись, – ледяным тоном обдало Леонида из динамика. – Не надо мне оправдываться. Я знаю, что он мёртв. Знаю, потому что он, Леня, это я. Да, я мёртв, похоронен и у меня есть на этот счёт официальная бумажка. Я мёртв, и только поэтому я ещё жив. И твои услуги я оплатил для того, чтобы ты снял в Киеве арест с моих денег и перечислил их от меня мёртвого мне живому. Я там, как ты, наверное, уже догадался, появляться не могу. Поэтому поехал ты. Что тебе не понятно-то, я не понимаю?

– Ничего себе! А нельзя было мне заранее это сказать, а? – гневно выпалил Леонид.

– Лёня, меньше знаешь, дольше и слаще спишь. Ты деньги получил? Получил. Я свои деньги получил? Не получил. Повторяю, Лёня, свой вопрос: где мои деньги?

– Михаил Сергеевич, или как вас там, уже не знаю, вы хоть понимаете, что распоряжаться счетами официально мёртвого человека просто так не получится?! – перейдя на повышенный тон взвизгнул Леонид. – Так просто, по одному щелчку пальцев и за один визит в Киев, это сделать невозможно.

– Слышь, Лёня, ты отдаёшь себе отчёт, на кого орёшь? Может у тебя крыша от моих денег уехала уже? Невозможно. А вот мне говорят, что такая практика есть и что даже исполняются платёжные поручения, случайно потерявшиеся в прошлых годах. Добрые люди просто берут, Лёня, делают платёжку задним числом, а потом договариваются с добрыми коррумпированными людьми в банке. И все у этих добрых людей прекрасно получается. А ты мне сейчас про какие-то невозможности тут выдумываешь. Да ты просто проходимец, Лёня. Ты меня кинуть решил, я не пойму никак?

– Какие, к чёрту, платёжки задним числом?! – обалдев от наезда оппонента зашипел в трубку Леонид. – Вы вообще думаете, что вы говорите? Трындец какой-то!

– Лёня, это ты меня послушай, дорогой! – заорал на зарвавшегося юриста Михаил Сергеевич. – Я тебе скажу, что такое трындец. Трындец, Лёня, это когда ты купил угольное месторождение на К_тане, вбухал туда уйму денег, завёз оборудование, нагнал людей, накопал угля, а спустить по единственной реке баржи со своим антрацитом ты не можешь. Не можешь, потому что на реке из барж, таких как ты, копателей, пробка стоит от верховья до устья на сотню километров. А железной дороги нет, и она хер знает когда появится. И, чтобы твои баржи ходили по реке с приоритетом и вовремя, нужно занести денег так же вовремя, иначе суда твои в порту будут простаивать пустыми. А ты будешь терять каждый день огромных денег. Но самый, как ты говоришь, трындец, начинается тогда, когда сопливый юрист, которому ты поручил сделать перечисление нужной суммы денег из Киева в Сингапур, оказывается импотентом, хлопает перед тобой глазками и придумывает нелепые отмазки. И он не отдупляется совсем, что от того, как быстро и успешно он сделает свою работу, зависит очень много людей, которые уже обо всём с трудом договорились и только ждут денег. Вот это полный трындец, Лёня. Полный.

– Я вам ничего не обещал, – решив отразить атаку, дерзко ответил Леонид.

– Как это не обещал? Ты как раз очень чётко всем нам дал понять, как вы это красиво говорите, конклюзивными своими действиями, что ты берёшься выполнить эту работу. И деньги ты за неё взял вперёд и в полном объёме. Ты соскочить что ли хочешь, сопляк?!

– Знаете что, я отказываюсь с вами работать, – поняв, что его прижали к стенке, выпалил Леонид.

– Не-е-ет, Лёня, это мы теперь с тобой теперь отказываемся работать. И тем людям, кто тебя порекомендовал, тоже сообщим, что с тобой работать больше не надо. И деньги ты нам вернёшь. Ты их, считай, занял у нас на время. Вот уже вторая неделя займа идёт. Проценты капают. Вот и вернёшь, Лёня, денежку с процентами. Только мы же не государственный банк, мы же с тебя залог, Лёня, не просили, трудовую книжку и паспорт твой не смотрели. Мы – организация, считай, микрофинансовая. Почём там микрозаймы сейчас отдают? Семьсот? Восемьсот? Тысячу процентов годовых? Ну, вот под тысячу годовых ты у нас, считай, и кредитовался, козлина. Хочешь досрочно вернуть? Пожалуйста. С процентами и возвращай. А иначе, Лёнечка, ты же всё понимаешь. Кто-нибудь может очень сильно пострадать. Имей это в виду, юрист сраный.

Последние слова человек, называвший себя Михаилом Сергеевичем, настолько желчно и с ненавистью прорычал в трубку, что смысла их переспрашивать или уточнять не было никакого. Услышав из динамика гудки брошенной трубки, Леонид взглянул на расплывающуюся в широкой улыбке и якобы ничего не понимающую девушку. Вернув молча ей телефон, он с силой рванул с себя часы, швырнул их обратно в пакет, смахнул туда же коробку, бросив на стол тысячу фунтов, выскочил из-за стола и пулей вылетел из ресторана. Разбираться в правилах этикета и как-то пояснять свой стремительный уход перед надменно и насмешливо смотревшей на него шлюхой не было никакого желания. Желание было только одно – дать кому-нибудь в морду.

Причём Леониду было ясно со всей поганой очевидностью, что бить в рожу надо не кого-то там малознакомого и далёкого, а его самого. Прямо в то самое рыло, которое угораздило так вляпаться. Ведь той полученной вперёд и весьма кругленькой суммой Леонид успел достаточно быстро распорядиться. Да так основательно, что теперь на банковском счету молодого человека находилась от неё лишь половина, это не считая теперь конских процентов. Оставшейся частью Лео успел досрочно расплатиться по ипотечному кредиту за своё новое домовладение на берегу Темзы. Поэтому возвратить полученные деньги здесь и сейчас, да ещё и пенями, не представлялось никакой возможности. Требовалось время, и оно играло на стороне теневой кредитной организации, арсенал бесчеловечных коллекторских методов которой совершенно не хотелось изучать на собственной шкуре.

Вернуть всё подчистую и больше не иметь к этому делу и к этому официально мёртвому, но при этом пышущему здоровьем человеку ровным счётом никакого отношения Леониду хотелось немедленно. Двигаясь на пойманном с руки такси по туманным лондонским улицам, он лихорадочно перебирал в голове варианты, пытаясь понять, где можно оперативно собрать столько денег. Продажа движимости, а именно новенького московского автомобиля, проблему решала лишь отчасти. От той её небольшой части, которая не спасала ни разу. Реализация недвижимости также не представлялась чем-то жизнеспособным, ввиду неограниченных и непредсказуемых сроков, на которые может растянуться сие мероприятие. А ведь проценты капают каждый день. Просить в долг у родителей молодому сыну-адвокату, крайне успешный образ которого в их глазах был чем-то вроде спасительного барьера от вмешательства в бельё личной жизни, было, во-первых, не комильфо, а во-вторых, грозило потерей самостоятельности и грандиозной головомойкой. Поэтому прикасаться к родительским деньгам выглядело себе дороже. Из реального, что пока приходило в его больную голову, был срочный банковский заём под залог недвижимости. И это было бы совсем хорошим и цивилизованным выходом из сложившейся патовой ситуации, если бы и этот заём можно было бы оформить быстро и какое-то время не отдавать, собираясь с силами. Но был и ещё один выход.

Добравшись до дома, взъерошенный и потерянный Леонид плюхнулся на белый диван перед журнальным столиком, закрыл лицо руками и просидел так в полной темноте минут пятнадцать, раскладывая разбегающиеся в сторону мысли по умозрительным полочкам. Его дыхание постепенно успокаивалось и выравнивалось, хотя внешний вид находящегося в крайней растерянности и смятении молодого человека высвечивал то, каким усилием давалось тушение этого внутреннего огня. Стало уже совсем темно, и проплывающие по реке большие суда, освещали отбликами своих прожекторов стены помещения, создавая эффект плавного вращения водоворота пространства вокруг попавшего в него Леонида.

Внезапно Леонид оторвал руки от лица, щёлкнул пальцами в воздухе и, решительно встав с дивана, схватил мобильный телефон.

– В Москве же ещё не так поздно, не разбужу, – пробормотал Леонид, успокаивая себя и слушая телефонные гудки исходящего в направлении родины звонка. – Блин, на московский не берёт… Попробую на международный.

Прозвонив несколько раз на все имеющиеся в телефонной книге Леонида номера его московского контакта и многократно убедившись, что абонент действительно не отвечает или временно не доступен, Леонид решил пойти на довольно отчаянный шаг, к которому в обычной ситуации прибегать бы не стал. Выбрав в телефонной книге контакт другого человека, он на пару мгновений задумался, но потом всё же нажал на кнопку вызова.

– Алё, это Есения? – явно робея, произнёс поднявшему трубку контакту Леонид.

– Да, здравствуйте. Это я. Что вы хотели? – донеслось с противоположного конца сухим тоном.

– Есения, здравствуйте! Это Леонид Жальский. Мне Алексей вас представлял на новогоднем корпоративе. Я его адвокат, помните меня?! – звонко дрогнул неожиданно и некстати помолодевший от напряжения голос Леонида.

– Да, Леонид, я вас помню, – так же сухо, если даже не прохладнее, ответила девушка. – Что вы хотели?

– Вы знаете, Есения, у нас с вашим мужем сейчас идёт большой проект, – немного приврав, продолжил Леонид. – Я сейчас в Лондоне. Мне надо срочно у Алексея выяснить некоторые детали, но я никак не могу до него дозвониться ни по одному телефону.

– Ну так, ничего удивительного, – ледяным колким тоном резанул ухо ответ Есении. – Он в коме.

– Как в коме? – ошарашенно выдал в трубку Леонид, присев на краешек дивана и вытерев мигом вспотевшую ладонь об штаны.

– Слушайте, Леонид, я не знаю, как вам ещё-то понятнее объяснить, – гневно воскликнула девушка. – Повторяю для тупых, Алексей сейчас вам, как и мне, ничего ответить не может, потому что он находится без сознания. Он в полной отключке и это, похоже, надолго. Поэтому, если вам, адвокат Леонид, от него что-то надо, то обращайтесь в Склиф. Тем более что хороший адвокат ему сейчас очень пригодится.

Глава 4.

Лондон. Начало мая.

Полночь тех же суток.

Где-то года три назад.

Омерзительные ощущения, словно тебе перерезают пуповину вместе с глоткой. Леонид обмер, сидя на диване и опустив на него вздрагивающую ладонь. Из покрытого липким ледяным потом телефона раздавались глухие короткие гудки оборванного звонка.

– А что, вообще, сегодня происходит? – простонал он в направлении к пустой противоположной стене, явно не ожидая с той стороны никакого внятного ответа. – Это все подарки или ещё чего ждать?

В его чётко простроенный план многолетнего благоденствия и качества жизни этот встречный грязевой поток ошеломительных новостей отказывался вписываться кардинально. Он настолько дисгармонировал с логикой молодого идеального человека, что останавливал на полном скаку не только мозговую деятельность его светлейшей головы, но и метаболизм под ней. Этим потоком навалившихся проблем в момент смыло всё божественное утреннее настроение, и появился страх. Глубокий, сродни полному отчаянию, иррациональный страх за собственную жизнь. Жизнь, которая рушилась, как песочный замок под первым же натиском добежавшей до него морской волны. Страшно, до тошноты страшно было осознавать, что ты остался один на один с этой стихией. Страшно, что тебя сейчас придавит обломками твоей раскуроченной на куски жизни и потянет на дно. И до слёз обидно, что видимая стабильность, которая ещё утром воспринималась как нерушимая, несокрушимая и железобетонно гарантированная, растворилась, как мираж.

И с одной стороны, всё было так же, как и с утра, на своих местах. Лондон здесь. Вот он, пульсирует кровеносной транспортной системой за окнами. Его слышно, видно, он есть на самом деле, никуда не делся. Стоит, как и стоял. Вот диван, на котором Леонид в данный момент сидит. Диван его, Леонида. Стоит в его, Леонида, доме. Его можно пощупать, прилечь виском к его прохладной кожаной обивке. На диване лежит смартфон, где в последних смс-сообщениях от банка запечатлена динамика благосостояния обладателя банковского счёта. И всё это реально существует. Здесь. В этот самый момент. Однако яснее белого дня стоял в сознании Леонида тот факт, что уже завтра, плюс-минус туда-сюда, этого всего у Леонида может не стать. Как и репутации. Как и будущего. И вполне допустимо, что в сложившихся обстоятельствах «завтра» не будет и его самого…

От нервного перенапряжения и паники, охватившей талантливого погоревшего юриста, явственно накатили традиционные в таких случаях общечеловеческие позывы. Кружилась голова, сердце дубасило в грудную клетку так, словно хотело выбить с ноги решетку из молодых гибких рёбер. Кульминация этого выплеска адреналина застала молодого человека уже в туалете, откуда он не выходил потом ещё с полчаса.

И что угодно могут говорить люди про отхожие места, но можем положить руку на отсечение, что если где и реально найти выход из затруднительного положения или получить гениальное озарение, прозрение, вспышку в сознании, так это сидя на горшке. Может, это системно так устроено, а может, через некоторые горшки, действительно, проходят не только транзитные канализационные коммуникации, но и потоки вселенской мудрости. Есть такие подозрения, хотя доподлинно это не известно. Однако же, посетив туалет, Леонид выскочил оттуда уже другим человеком. Человеком, так сказать, основательно прозревшим.

Какая светлая мысль посетила молодого человека, а от каких отживших он, наоборот, избавился, отправив в нечистоты, с первого взгляда понять было не возможно. Но та решительность и осознанность, с которой он начал доставать с полок шкафа вещи и скидывать их в ударопрочный компактный чемодан, позволяла строить определённые догадки.

Подойдя к ящичку мини-бара, где в приглушённом свете стояли немногочисленные алкоголесодержащие ёмкости, Леонид достал оттуда бутылку с самым крепким лекарством, распечатал её одним поворотом-рывком и приложился к горлышку. Глубоко глотнув, он со стуком поставил тару на столешницу и отпрянул от неё, закрывая рот ладонью, морщась и щедро слезясь. Погоняв взад-вперед не желающую проваливаться резко пахнущую жидкость, Леонид таки впихнул её в себя, не проронив при этом ни единого звука, и обратил внимание на моргнувший смартфон.

Сообщение об удачном бронировании авиабилетов красноречиво подтвердило предположение, что эти полчаса Леонид провёл в туалете совсем не зря. Предстояло возвращение в Москву, и дальнейшие события стали происходить практически машинально.

Леонид застегнул чемодан, проверил документы, наличные деньги, карты, зарядку смартфона и, поставив привычным нажатием кнопки дом на охрану, спустился к выходу и закрыл дверь. А уже через три с небольшим часа, сквозь окошко иллюминатора, он наблюдал стремительно удаляющуюся от него ночную панораму такого желанного, многонационального, гостеприимного, но оставшегося для него таким чужим, огромного современного мегаполиса.

От выпитого и пережитого, плюс от укачивающего перепадами высот набора высоты, Леонида упорно клонило в сон. Однако в сложившейся ситуации молодой человек предпочёл не гневить судьбу и отказаться от полёта в бизнес-классе, избрав мерой пресечения расточительности путешествие в экономе, впритирку с летевшими домой бюджетными туристами-соотечественниками. И сон никак не приходил. Точнее, он приходил постоянно, но суета, которую создавали набравшиеся впечатлений и перебравшие эля путешественники, то и дело вырывали Леонида из сонного состояния. Что подбешивало. Наконец, сделав над собой усилие, откинув максимально спинку кресла и подложив под голову скомканный свитер, Леонид провалился в неглубокую дрёму, уже не обращая особого внимания на объявления командира корабля, стюардесс и гам, всё ещё переполняющий пытающийся заснуть салон низкозатратного самолёта.

Найти какое-либо логическое объяснение тем образам, сюжетным линиям, равно как и их событийной оплётке, которые возникают в голове неглубоко спящего человека, под силу разве что особым разделам психиатрии, и то, скорее, той её части, которая отвечает за различные паталогические состояния. Кто знает, тот, пожалуй, согласится – премерзотное пороговое положение, трансграничное. С одной стороны, одним, так сказать, ухом, мозг ещё воспринимает происходящее вокруг. Старается как-то интерпретировать, даже если ничего особенного не наблюдается. А с другой стороны, уставшее серое вещество уже отдыхает, стараясь привести себя в какой-нибудь порядок, если это вообще возможно. И вот на стыке этих двух несовместимых, казалось бы, положений, возникают такие видения, от которых можно проснуться не только в ледяном поту, но и вообще не проснуться. Кошмар за кошмаром, вздрагивание, пробуждение, снова тревожное засыпание, снова вспышка необъяснимого страха. И никаких следов. Открываешь глаза, тебя колотит, ладони ледяные, страшно до одури. А не помнишь ничего. Просто страшно. Засыпать не хочется наотрез, лишь бы не возвращаться туда. Туда, откуда ты только что с таким ужасом выскочил. Туда, откуда ты в следующий раз можешь живым уже и не вернуться…

Именно таким был сон, если это вообще можно было так назвать, в который проваливался Леонид, раз за разом вскрикивая и постанывая в моменты падений. Зыбкая вымышленная почва уходила у него из-под ног, словно эшафот на казни, ниспровергая на неминуемую погибель в тёмные пучины подсознательно всплывающих и устрашающих пропастей. К тому же, что характерно, спиной вперёд.

Просыпаясь и оглядываясь по сторонам воспалёнными от недосыпа, усталости, недоперепитого и пережитого глазами, Леонид предпринимал жалкие попытки сохранить бодрствование в ещё никак не желающем успокоиться салоне авиалайнера. Краем спящего мозга удавалось понять, что падения спиной в тартарары спровоцированы не чьими-то невидимыми действиями, направленными исключительно против Леонида, а всего лишь небольшой турбулентностью и воздушными кочками, обычными для этой части полётного эшелона в переходе над холодным морем. Но, как ни был велик страх, даже ужас пережитого мгновение назад, усталость тянула молодого юриста снова на те же вилы, придавливая к откинутому креслу многотонными невидимыми гирями и создавая ощущение неизбежности продолжения этой кошмарной экзекуции.

Перелёты на восток Леонид очень не любил, воспринимая их если не как пытку, то уж точно как суровое испытание, которому подвергались его и без того расшатанные частыми поездками суточные биоритмы. Таблетки же, которые скорее по инерции Леонид заглатывал в себя, запивая бесплатным солоноватым томатным соком весьма и весьма сомнительного качества, добавляли неожиданных красок в пугающие картины засыпающего подсознания, чем помогали синхронизировать внутренние клеточные часы.

После получаса такого активного отдыха наш молодой герой устал настолько смертельно, что вот если было бы возможно предложить ему в тот момент покинуть самолёт тут же, прямо в воздухе, то это предложение он вряд ли воспринял как не рабочее. Вполне себе выход. И это не самая большая чушь в голове неглубоко спящего человека. Отнюдь. Однако провидению гораздо виднее, что и когда должно происходить с подопечным. Особенно, когда он беспомощно дёргается в сонных панических конвульсиях, подвешенный в надутой воздухом летящей серебристой трубе, где-то над территориальными водами суверенной объединённой Г_ии.

И в этот раз то провидение, которое отвечало за вождение Леонида по померещившимся мукам, так и не смогло вдоволь насладиться моментом, уступив место другому провидению, куда более реальному и от этого куда более тревожному. Растянувшегося в неудобной позе и замученного такими весёлыми сновидениями Леонида резко тряхнуло и стукнуло со стороны спинки кресла.

– Вашу мать, да долго это будет продолжаться-то?! – свирепо взревел на весь салон вскочивший с места невзрачный блондин, сидевший с женой и дочкой позади Леонида. – Эта скотина тут уже минут десять чудит и всем по фигу, что ли, я не понимаю?! Мужики здесь вообще есть, или я один лечу?!

И молодой человек рванулся с места так яростно, что чуть не отломал спинку кресла у полусонного Леонида, за которую держался ещё секунду назад. Вскочивший парень в несколько шагов пронёсся до середины лайнера, где упёрся нос к носу с невысоким, но превосходящим его по комплекции и в усмерть пьяным пассажиром, который настолько опешил от такого развития событий, что даже выпустил из своих любвеобильных объятий талию молоденькой заплаканной и залапанной стюардессы.

– Ты чего чудишь, рожа?! – заревел не пойми откуда взявшимся львиным рыком щупленький блондин, находясь в настолько свирепом состоянии, что у Леонида не возникало никаких сомнений в неизбежности яростного, может, и до мордобития, противостояния, которое было ну совершенно, совершенно некстати именно здесь и именно сейчас.

Однако, по какой-то необъяснимой логике и словно по неслышной команде свистка, за молодым блондином встала вся, без исключения вся, мужская часть переполненной пассажирами задней половины салона. Встала и угрюмо-грозно двинулась в сторону назревающего конфликта.

Леонид не хотел ввязываться. Ну, никак не хотел. Ни сегодня, ни в пятницу, ни в сентябре, ни когда бы то ни было, ввязываться в мужские разборки, потенциально грозившие ему разбитым лицом и другими мало приятными травмами. Он бы и в этот раз, наверное, отсиделся по-тихому, малодушно не желая никому зла и подкрепляя свою внутреннюю слабость сильной философской позицией непротивления злу насилием. Отсиделся, если бы не укоризненный взгляд и ворчание двух преклонного вида женщин, сидевших рядом и, спросонок, походивших по формации на мать. Разбитый усталостью адвокат сам того не заметил, как встал и занял место в строю таких же, как и он, угрюмых мужчин, стариков и совсем юношей, тянувшихся вдоль проходов двумя параллельными шеренгами к кабине бедолаг-стюардесс, располагавшейся в середине салона, рядом с туалетами.

– Я тебя спрашиваю, рыло, ты чего тут орёшь?! – только распаляясь с каждым произнесённым словом, орал в лицо упитого дебошира блондин. – Ты зенки свои залил беленькой и решил, что тебе рот поганый открыть теперь можно и руки распустить?! Ты не охренел-ли, родимый?!

И блондин с такой силой толкнул ладонью в лицо неуверенно стоящего на ногах и немного опешившего от внезапности происходящего пьяного мордоворота, что тот полетел вниз, пропахав задом по полу и упёршись в люк запасного выхода. Момент, и вокруг сидящего на пятой точке дебошира собралось три-четыре ряда мужчин, плотно обступивших место происшествия, отгораживая его от остального салона. Леонид, сам того не желая, в этой толчее оказался в самом первом ряду.

– Сука! – завопила пьянь от перенесённой обиды. – Да я тебя здесь сейчас урою! Я, м-м-мать, тут вас всех сейчас урою! – вскочив на шатающиеся ноги, он рванул на груди свитер и, обнажая расписанную наколками грудь, истошно заревел. – Слава ВДВ!

Но, не успев доорать начатое, получил от блондина не сильный, но зато точный удар лбом в нос. Получил и снова плюхнулся на прежний нижний рубеж, оглядываясь на решительную толпу окружавших его мужчин и занимая там глухую оборону, хлопая глазами и держась за кровоточащий нос.

– Ты не понял, десантура. Это я тебя сейчас тут урою. Этими самыми руками, – встав над соперником вплотную продолжал всё так же свирепо молодой блондин, не давая поверженному опомниться и увеличивая темп речи. – У меня там дочка с женой сидит, в трёх рядах отсюда, которых ты напугал тут до смерти. И я тебе гарантирую, что если ты сейчас не успокоишься, то я те глотку перегрызу, – и вдруг переключив тон с эмоционально яростного на ледяной, командный, блондин рявкнул. – Как звать?!