Via Combusta

– Отставить себя жалеть, майор, – мгновенно переключившись на серьёзный конструктивный тон, выпалил Дмитрий. – Ты не один, Ромка, ты по жизни не один, пока я живой. Эту псину пьяную привели в отделение в таком состоянии, что он почти сутки отходил от той дряни, которую в себя напихал. Ребята говорят, что он и сам не понял, что с ним произошло, плохо припоминает события, как он, скажем так, нападение на сотрудника полиции совершил. Правильно же? Сейчас в лазарете отлёживается, у него ломки, отходняк, орёт целыми днями, не помнит ни хера. Поэтому я постараюсь тебя отмазать, оставить в органах, может быть, с переводом в другое место. Но майора сохранить не получится, Ром, никак, прости.

– Да я понимаю, Дим.

– Теперь, касательно Кати и мамы. Маму твою, как только она выпишется, отправим на реабилитацию в ведомственный санаторий в Подмосковье, это я через профсоюз решу. Там ванночки жемчужные, электрофорез, магниты, массажики, воздух хвойный благоприятный, комбинат питания хороший. В общем, восстановим человека, не переживай. А вот по Кате, мне надо подумать. У меня в Москве больших контактов нет. Но есть выход на один благотворительный фонд, они как раз помощью детям занимались раньше. Там девчонка хорошая была, заведовала этим фондом. У неё, кстати, мальчишка растёт, хороший такой мальчик. И муж – какой-то супер-мега-олигарх из новых, мотается где-то постоянно, денег без счёта, а она благотворительностью занимается. Я уточню, может, они помогут или, по крайней мере, подскажут, к кому обращаться.

– Спасибо тебе, Дим, вот большое человеческое спасибо, – заплетающимся от усталости и выпитого языком ответил Роман.

– Да не за что пока. Сейчас поздно уже, завтра начну хлопотать. Мы с тобой никакие уже, умудохались, как рабы на галерах. Ты такой боров, оказывается, друг! – устало решил разрядить обстановку Дмитрий. – Еле дотащил тебя.

– Прости меня, Димка. Я сам не свой был.

– Да не извиняйся, Ром. Я ещё не знаю, как бы я себя вёл, случись такое. В любом случае, мои бойцы сегодня собирают все записи с видеокамер и опрашивают свидетелей аварии, а они у меня умеют копать, где надо и кого надо. Так что, кем бы ни был этот ублюдок, а по госномеру видно, что это гастролёр, не с нашего региона, мы его к суду упакуем по всей криминалистической науке. И судить его будут у нас. А в нашем суде у каждого детки, и люди там настоящие. Своеобразные, конечно, со своей кукушкой, но настоящие, человечные. Они точно и по всей строгости определят, кто, кому и сколько должен, и на погоны ему от шеф-повара на несколько лет. Вроде как, у него уже не первый такой случай и штрафов неоплаченных на четверть миллиона. Так что, держи пятулю, друг. Прорвёмся.

Дмитрий подал другу руку сухой и горячей ладонью кверху и, посмотрев ему в глаза, тепло улыбнулся. Роман взял руку, бережно обхватив её своими ладонями сверху и снизу, как жмут разбитые и израненные кисти рук боксёры, и, заглянув в серые добрые глаза друга, утвердительно кивнул.

– Добро, значит, домолвились. Ну а теперь спать. Спать, Рома, спать. И тебе надо в форму прийти, и у меня завтра день длинный. Кстати, с понедельника ты на неделю в отпуске. Заскочи к Михалычу, он все дела примет и всё уладит. Там сейчас много волокиты и бюрократии будет. Но ты не дрейфь, найду куда тебя переводом отправить до пенсии твоей служить. А там дальше и видно будет. Мир не без добрых людей. Не перевелись ещё мужики в органах. Где б им ещё быть, как не здесь. Есть у меня одна идея. Давай, спокойной ночи. Можешь здесь и ложиться, плед вон в том шкафу. А я наверх пойду. Выдыхай, бобёр, выдыхай. И ещё. С Машей я тоже встречусь, переговорю завтра. А теперь отбой.

Глава 4.

Московская область.

Территория садового товарищества.

Начало мая. Где-то года три назад.

«Ром, доброе. Я уехал, не стал тебя будить. Если соберёшься уезжать, то дверь закрой и ключи занеси сторожам на въезде. Если захочешь остаться, то в холодильнике найдёшь, что перекусить, с остальным разберёшься. Я планирую вернуться часам к семи. Если растопишь баньку, буду благодарен, надо вчерашние шлаки разогнать. Ключи от бани висят в прихожей в ключнице. Поленница за баней, веники под навесом на втором этаже. Приеду – обсудим новости.

P.S. Тебе срочно надо худеть. Ты храпишь, как дизельный мотовоз».

Роман прочитал записку и устало улыбнулся. Хоть часы показывали половину одиннадцатого, и получается, что проспал он почти полсуток кряду, голова была тяжёлой и соображала всё равно слабо. В такое время куда-то ехать смысла особого не имело, в городе бы он мог появиться не раньше полудня, там его сегодня не особо кто и ждёт, поэтому банное предложение Дмитрия показалось совершенно рациональным. И, пожалуй, своевременным.

И не то чтобы Роман давно не ходил в баню. Да, крайний раз он парился ещё по зиме. Однако сегодня подкупала не только перспектива телесной чистоты. Вчерашний разговор с Дмитрием, так попросту и начистоту, немного снял накатившее и невыносимое удушливое напряжение и загнанное состояние, и ощущался, как глоток воздуха после долгого погружения без акваланга. Роман отдавал себе отчёт, что нырять снова придётся и, возможно, даже надолго. Поэтому ему так необходимо было надышаться ещё, снять остаточное шоковое состояние и почувствовать хоть какую-то почву под ногами. Помощь друга, которую Роман на эмоциях так рьяно отвергал, пришлась как нельзя кстати. В любых других условиях этот разговор просто не мог бы состояться, особенно такой эмоциональный, прямой, украшенный совершенно не скупыми мужскими слезами. Роман просто не допустил бы такого разговора.

Мужская дружба, как правило, не предполагает обсуждения самого сокровенного. Раскрывать другу свою бородатую душу как-то не по-мужски, что ли. Это, скорее, для девочек свойственно, которые живут в пространстве реальности, интересуются преимущественно реальными проблемами, копаются во взаимоотношениях, тревогах, комплексах. Ключевое – копаются. Поэтому и дружба у женщин, по большому счёту, основана на общности реальных жизненных проблем: в любви, со здоровьем или внешностью, проблемы семьи, детей и материнства, проблемы на работе и т.д. Проблемы, проблемы, проблемы… У мальчиков не так. У матросов нет вопросов, нет проблем for gentlemen. Мальчишки до определённого возраста дружат в пространстве вымышленной игры, и возраст этот не ограничен совершенно. Для того, чтобы мужчине крепко дружить, нужно придумать интересную форму игры, а иначе не интересно. Поход, гонки, футбол, бизнес. В пространстве вымышленной игры мальчишкам проще раскрепоститься и позволить своему маленькому «Я» высунуть нос наружу и хорошенько порезвиться, соревнуясь, испытывая себя на прочность в сложных условиях, преодолевая барьеры и круша конкурентов, ощущая скорость каждой клеткой. Мужская дружба, порою, и крепкая потому, что мальчики не пускают в неё, в это игровое пространство, свою реальную жизнь, свои общечеловеческие проблемы. Это не по-мужски. О проблемах подумают и переговорят женщины, а мы поиграем пока.

Поэтому состоявшийся с Дмитрием прошлой ночью разговор был для Романа сам по себе чем-то из ряда вон выходящим, удивительным. В глубине души было очень смутное ощущение. С одной стороны, он чувствовал ни с чем несравнимое облегчение. Та беда, в которую он попал, была уже не совсем только его личная беда, из которой придётся выбираться в одиночку. Теперь она была разделена с другом, с лучшим другом, который крепко стоит на ногах, и это понимание согревало. А с другой стороны, было щемящее стыдливое ощущение, что Роман, как мужик, сделал что-то очень противоестественное, запретное, постыдное. Если ты приехал плакаться – в прямом смысле плакаться – другу в жилетку и ныть про свою разбитую проблемами семейную жизнь, то кто ты? Ты – тряпка. Получается так. «Мокрая ссаная тряпка», а не мужик. Ведь ты же не огорчился, ведь ты же расплакался. Не, не так. Ты разревелся. Ты показал свою слабость другому мужику. Ты, получается, сор из своей избы вынес на всеобщее обозрение и хочешь, чтобы люди добрые тебе помогли с ним справиться, прибраться там чистенько. Потому как сам ты заварить кашу можешь, а расхлёбывать просишь друга.

Полегчало. Странное ощущение. Проревелся, излил другому мужику всю свою душу, и стало легче. А с другой стороны стыдно. Очень стыдно. Нетрадиционно.

Однако это уже случилось. И не только Роман позволил себе слабость, но и Дмитрий так же широко распахнул душу своему другу. Оказывается, вот как воспринимает Дмитрий Романа в своей жизни. И он поможет. Поможет в меру своих сил, хоть чем-то. Просто, чтобы начать с чего-то. А дальше будет видно. Утро вечера мудренее, это верно. Этим утром ситуация воспринималась уже иначе.

Мужской рациональный мозг Романа потихоньку начал разматывать клубок проблем на отдельные ниточки и стараться понять, откуда же каждая из них тянется и куда ведёт. Первый приоритет – здоровье дочки и мамы. Обе они в больнице, за обеими сейчас наблюдают доктора, и помочь им делать хорошо свою работу Роман ничем не может. Нужно просто набраться терпения и ждать новостей. И это самый правильный сценарий.

Второе – драка с виновником ДТП. Роман много раз спрашивал, сканировал себя изнутри и не находил никакой тени сомнения в правильности и моральном превосходстве своего поступка. Он действительно был снова и снова готовым убить. К сожалению, за время службы Роман своими собственными глазами насмотрелся на различные ситуации и давно пришёл к выводу, что абсолютной справедливости просто не существует. Как часто за последние годы на его глазах эта справедливость поворачивалась лицом не к тем, у кого были все основания получить её, а к тем, у кого были деньги на хорошего адвоката. Как часто забалтывались и разрушались в судах совершенно очевидные преступления, выводя их организаторов и исполнителей из-под уголовной да и, чего греха таить, из-под какой бы то ни было ответственности. Право справедливости так же прекрасно продавалось и покупалось, как и всё в этом сумасшедшем мире. По закону рынка, справедливость принадлежала тем, кто просто готов был за неё заплатить больше. А Роману платить было нечем, кроме как ценой своей разбитой жизни. Свой поступок Роман оправдывал для себя полностью, понимая, что любой обычный, а не привилегированный человек, простой русский мужик поступил бы или, по крайней мере, попытался бы поступить на его месте абсолютно так же. И это позволяло Роману ощущать правоту своего поступка. А за правое дело и пострадать не грех.

И наконец – Маша, брак с которой в одночасье рухнул, как карточный домик. Причём, самое поганое, и именно это никак не давало покоя Роману, что разрушило брак то же самое обстоятельство, которое влияло на определение всеобщей справедливости в мире. Цена. Просто цена. Получалось так, что крепкую семью нужно было купить: любящую жену, её женское счастье, возможность видеться с дочкой, воспитывать её, купить своё спокойствие. Всё это требовалось тупо купить. С этим пониманием Роману никак не удавалось смириться. Внутреннее неприятие этого, моральный пламенный протест лишь подогревали и без того кипящий конфликт и не позволяли Роману даже на секунду задуматься о сохранении семьи. Предпринимать усилия по спасению отношений, которые предполагалось просто приобрести за банкноту, он воспринимал как изощрённое издевательство над человеческой сущностью. Вот уж точно тот самый случай, когда тушить костёр ассигнациями не имело никакого смысла. И это, конечно, было невыносимо. Роман понимал, что его загоняют в угол. Перевести Катю на лечение в хорошую московскую клинику, как и приносить в семью весь свой доход от честной и общественно полезной деятельности, он и сам считал своим отцовским долгом. Однако позиция жены, требующей немедленного предоставления денег то на то, то на сё, именно требующей, вызывала только бурю негодования. Что снова подпитывало комфортное ощущение собственного морального превосходства.

По прикидкам Романа, он был трижды прав. По крайней мере, тогда ему это казалось со всей отчётливостью. Вместе с тем, бродившая в голове пока ещё очень туманная мысль, которая то появлялась, то снова куда-то пропадала в сознании, бросала тень на блеск этого умозрительного обелиска его правоты. Робкая чуйка, что истина всегда где-то посередине, уже закралась в мозг Романа и наводила там свои порядки, заставляя его взглянуть на себя со стороны.

А со стороны, как ни крути, при всём моральном превосходстве его мальчуковых идей Роман действительно обладал таким характерным и не совсем мужским качеством, как безынициативность. Это она, эдакая волевая вялость, и не позволяла ему активно бороться с затягивающим жизненным водоворотом. Но плыть безвольно по реке жизни – это одно, а вот смириться и быть утопленником, опустившись на дно жизни – это уже совершенно другое. А на плаву Романа все последние годы поддерживала именно его семья, и другого средства к спасению на горизонте просто не наблюдалось.

Именно поэтому Роман и решил остаться и дождаться возвращения Дмитрия. Потому как ему захотелось посмотреть на себя со стороны глазами друга, честно задав ему прямые вопросы. Роман не сомневался, что ни мама, ни жена и никто на свете, кроме Дмитрия, так же прямо и честно на эти вопросы ему не ответит. А сторонний взгляд ему был сейчас жизненно необходим, чтобы принять решение и либо смириться, позволив накатившему фатуму подмять под себя и похоронить всю предыдущую жизнь, либо набраться сил и поверить, что всё ещё можно изменить. Изменить и спастись – не одному, а всей семьёй. Оставалось только объективно понять, где Роман был не прав? Посему, бане быть, и надо было отправляться её топить и замачивать веники. А перед тем, в это уже обеденное время, стоит хорошенько позавтракать.

Глава 5.

Московская область.

Территория садового товарищества.

Баня. Начало мая.

Где-то года три назад.

– Ром, поддай парку, а? Замёрз чего-то жутко.

– Ну так… Не май месяц на улице же!

– У-га-га, как смешно, абасцус. С ума сходит погода, снегопад в мае, второй день подряд. Чего-то там синоптики неправильно колдуют.

– Так нормально? – спросил Роман, плеснув трижды на горячие шипящие камни из медного черпака с длинной подгоревшей деревянной ручкой. – Ну что, рассказывай, какие новости?

– А капни туда еще чуть эвкалиптом, будь другом, – залезая на верхнюю полку в маленькой, но уютной бане и кряхтя, попросил Дмитрий. – С каких новостей начать, с плохих или с хороших?

– Давай с хороших.

– С хороших, – протянул Дмитрий. – Что у нас хорошего… Значит так, во-первых, сегодня я переговорил с одним своим знакомым в Москве, мы вместе с ним в клубе начальников состоим. Объяснил ему твою ситуацию. Попросил тебя пристроить. Ему как раз срочно следак нужен хороший в отделение. Так что с понедельника переводом отправим тебя в Москву. Там и зарплата повыше. Поэтому, извини, но обещанный отпуск отменяется. Чего тебя баловать, правильно?

– А как же служебное расследование? Ведь возни же теперь на месяцы.

– Служебное расследование… Оно да, началось. Сейчас проверяются факты, длиться оно может, действительно, какое-то время. Потом дисциплинарка. Но оргвыводы уже сейчас можно делать, жизнь не останавливается. Сегодня четверг. Завтра ты едешь к себе, там я с ребятами переговорил, необходимые документы оформишь. На время расследования тебе приберут майорскую звёздочку и переводом отправят служить в другое место. А по итогам расследования уже видно будет.

– Про майора я понял уже. А по остальному – я не так всё себе представлял. Всё как-то странно.

– Ну, так и обстоятельства не стандартные, чего ты хочешь? Жил-был такой майор, служил исправно, был на хорошем счету у начальства и коллег, много полезного успел сделать, никому дорогу не переходил, ни с кем не закусился, наверх не лез по шеям сослуживцев. Так что ж не поддержать человека в трудную минуту? Про тебя уж байки по всему районному отделению ходят. Ты теперь, вроде как, звезда на районе. Мужик настоящий. Так что нет худа без добра, Ром. Перейдёшь в Москву. Да, потеряешь на погонах, зато приобретешь на кармане и на службе останешься до пенсии. А там уже сам будешь принимать решения. Или ты не рад, я не пойму?

– Дим, спасибо тебе огромное.

– Да погоди ты. Во-первых, не меня, а Михалыча своего благодарить будешь. Мужик стальной. Он, по сути, сам всё придумал, рекомендацию тебе хорошую дал на новое место, я лишь чуть-чуть подсобил. Его уже успел выбесить адвокат этого ублюдка. Начал вынюхивать, собирать улики про то, что на его подзащитного оказывалось физическое давление после задержания для дачи признательных. Вот погоди, он ещё на суде заявит, что его подзащитный и не был в машине в момент аварии, что машина на юрлицо какое-нибудь оформлена, а эта пьянь нашла её, ну, я не знаю, типа, во дворе с открытой дверью и ключами в зажигании и решила покататься, а в этот момент его скрутили. И что он не виноват ни в чём. Языком чесать – это они умеют.

– Сука. Гниль.

– Ой, я на таких насмотрелся. Это они по пьяни да на тачке крутые, дороги им мало, все мешают вокруг. А как жопу прижмут, так сразу невинные зайки, сирые, убогие и оскорблённые. Над пешеходным переходом камера висела, там его физиономия за рулём в момент аварии зафиксирована. Тебе я смотреть не дам, а то ты его добивать пойдёшь, чего доброго. И не говорю пока никому. Попросил скопировать запись на разные носители и припрятать, чтобы не выкрали. У нас там в отделе видеорегистрации крыса живёт, второй год поймать не можем за руку.

– Ты хочешь сказать, что его адвокат на меня в суд будет подавать?

– Не на тебя лично, а на всё отделение будет пытаться. Считай, что на Михалыча. Михалыч это смекнул быстро, не впервые, как говорится. Всё будет нормально, Ром, не переживай. Ты же его знаешь, он из военной контрразведки пришёл, а там всё чётко отрабатывают.

– Да. Он не плохой мужик, но мне всегда казалось, что он меня за что-то недолюбливал.

– Я тебе докладываю, как есть. Любовь, она разная. Так, что у нас ещё хорошего. А, по маме твоей доктор склоняется в положительный сценарий. Она перенесла микроинфаркт, но это лечится. По сотрясению риски, вроде как, сняли. Остаются ушибы и переломы, но это тоже поправимо. Я переговорил с ребятами в профсоюзе – путёвка будет. Как только её выпишут, отправим на реабилитацию, как и обещал.

– Спасибо, Дим. Вот теперь уже именно тебе спасибо.

– Да не за что, Ром. Пойдём, остынем мальца, – подмигнув другу ответил Дмитрий, слезая с высокой полки и шуруя внизу ногой в поисках шлёпанцев.

Закинув, на заснеженных грядках, себе на головы по большому ведру ледяной воды, мужчины, покрикивая и охая, вернулись в предбанник, где за травяным чаем с липовым мёдом продолжили разговор.

– А плохие новости в чём? – задал вопрос Роман, явно стараясь оставить его напоследок.

– Я с Машей встречался.

– Когда ты всё успел?

– Я к ним в больницу приехал. Ну, там, фруктов, печенек, соков разных привез, книжек Кате, бумаги да карандашиков.

– Как она?

– Ща, погоди, – и Дмитрий, засунув руку в карман висевшего на крючке пиджака, достал оттуда разрисованный цветными карандашами листок бумаги и протянул его Роману. – Это тебе.

На плотном белом листе бумаги пляшущими буквами красовалась неровная подпись «Папочке». Насухо вытерев мокрую ладонь, Роман бережно принял письмо и уставился в него. Глаза его снова намокли, но он нашёл в себе силы сдержать слёзы, а просто поцеловал детские рисунки и поставил его перед собой, оперев на резную ножку электрического самовара.

– Катя тебя очень любит, Ром, – видя реакцию друга, произнёс Дмитрий. – И очень по тебе скучает.

– Как у неё дела?

– Она у тебя большая умница, стойко держится. Но, как я понял, всё идёт не так, как того хотелось докторам. Всё не просто. Её, действительно, лучше бы перевести в Москву. Там и оборудование новейшее, и препараты современные, и руки у докторов наученные именно по таким травмам. В общем, как-то всё криво срастается, и, похоже, требуется новая операция. Маша на нервном срыве, с ней сейчас очень сложно говорить. Мы буквально немного пообщались. У неё всё на эмоциях, чуть что не так – в слёзы и закрывается. Это из плохого.

– Ясно. А с фондом не удалось связаться?

– Да, я туда тоже звонил. Но пока ничего пообещать не могу, Ром. Моя знакомая больше благотворительностью не занимается, вроде как у них с мужем проблемы сейчас. Я ей коротенько суть вопроса описал, но она с ребёнком в больнице была и ей не удобно было говорить. Обещала перезвонить. А там не знаю.

– Ладно, Дим, и на том большое спасибо. Я уже думал, что надо где-то в других местах деньги искать. В банке попытаюсь, под залог мамкиной квартиры, что-то ссудить. А ты говоришь, у Маши забрало упало?

– Ты знаешь, мне кажется, что это она сама на себя злится больше. Но ты, друг, должен её понять. Она – перепуганная девочка, мать, и ждёт от тебя, как от отца, полной защиты в таких ситуациях.

– Да я понимаю, Дим. Но я такой и другим уже в свои годы мне не стать. Да, я бедный, медленный, тугой, но я вдумчивый, обычный нормальный мужик. Какой есть. Да, ты большего достиг в жизни, хотя начинали мы с тобой вместе. Но так твоя жизнь повернулась. А у меня по-другому! Хочет жить с олигархом – пусть ищет себе его и живёт с ним.

– Не знаю, Ром, не знаю. Не кипятись только. В ваши тёрки семейные я лезть не хочу. То, что у меня полковничьи погоны, так это трудом заработаны, честным трудом добился. Я жить хочу. Не абы как, а достойно. Поэтому стараюсь, стараюсь успевать как можно больше. Себя жалеть не умею. У меня семья большая – мама, брат, сестрёнка. Мы с Леной деток хотим, но всё никак не получается, который раз всё неудачно… Уже измучались, очень тяжело это всё. Она, считай, у меня от докторов не вылезает, только успевает приговоры собирать. То операции, то инъекции, то протоколы, то пятое, то десятое. А там, в этих больничных коридорах, такого насмотришься, что тебя потом откачивать надо неделями. Но Лена руки не опускает и меня воодушевляет, что всё будет хорошо. А это всё, знаешь, сколько денег стоит?! А знаешь, сколько я за это всё отдать готов? Всё. Я всё готов отдать. Как есть, подчистую, лишь бы у нас всё получилось. Потому что в семье, в детках, мы только и можем быть счастливы. Всё не просто, Ром, всё и у нас не просто. В ваши семейные вопросы я вмешиваться не хочу и говорю тебе это сейчас только потому, что мы с Леной любим вас, с вас пример берём, на вашу семью ориентируемся. Хотите разводиться – ваше право. Если ни она, ни ты уже не готовы бороться за своё семейное счастье, разводитесь. Только я вам хочу сказать, что вы до сих пор друг друга очень любите, хотя и дуетесь друг на друга. И у каждого из вас своя правда. Вы только её услышать не готовы, обсудить не хотите, середину не ищете. Или не умеете.

– А какую середину ты предлагаешь искать, если она меня на рубли променяла? Если мне за её любовь теперь платить надо! Это же бред.

– Ром, я прожил такую же жизнь, как и ты. И уже насмотрелся на разные ситуации. И, ты меня извини, но любови на голодный желудок я не встречал. Ты что, неужели семью решил завести потому, что придумал талантливейший способ, как её построить на основе чистейшей любви и без капли денег?

– Ничего я не решал… – смутившись прямо поставленного вопроса, огрызнулся Роман.

– Очень интересно. Тогда кто решал?

– Чего ты докопался до меня, Дим? Вместе мы решили, вместе. Сели с Машей и решили пожениться и семью создать.

– Ты ей предложение делал?

– Не помню уже. Да какое это, чёрт возьми, имеет значение?!

– То есть не ты? Маша, значит.

– Дим, ты затрахал уже. Да, она очень хотела замуж. И мама её постоянно этим вопросом одолевала, «а как же семья, а как же внуки». Ну, мы, в какой-то момент и решили расписаться.

– В какой, Ром? В какой такой момент? В тот самый, когда её мама до белого каления довела, что дочка с мужиком живёт который год и до сих пор не замужем? – вкрадчиво посмотрев на Романа, тихо спросил Дмитрий. – Или в тот момент, когда её накрутили, что так в девках можно всю свою жизнь прожить, если мужику своему на голову не капать постоянно «замуж, свадьба, замуж, семья»? Или в тот момент, когда тест на беременность неожиданно показал две полоски?

– Чего ты мне хочешь этим сказать-то?! – с долей грубости вспылил Роман. – Ты к чему ведёшь-то, я не пойму никак? А у тебя Лена разве не ходила и не ныла с этим «замужем»?! Да они все повёрнуты на этой идее. Каждую бабу мама и подруги прессуют, каждая только на этом и циклится. Ты правду хочешь? А я тебе честно скажу: да, по залёту. И что?

– Какая разница, по залёту или нет, – спокойно, но твёрдо парировал Дмитрий на срыв друга. – Многие и по залёту даже жениться отказываются. Я хочу понять, тебя силком в ЗАГС тащили или ты сам, как мужик, всё решил и организовал?