Вектор ненависти

Он почти влетел в кабинет, привычно окинув его натренированным учительским оком. За годы работы у любого педагога, особенно у женщин, рано или поздно вырабатывается способность несфокусированного, рассредоточенного зрения, когда весь класс можно охватить сразу и целиком, ни к кому конкретно не приглядываясь. И на контрольной заядлый списывальщик, украдкой наблюдая за училкой, даже не догадывается, что находится в поле её зрения даже тогда, когда учительский взор направлен куда-то в сторону, а не прямо на него. Стоит только проныре скосить куда-нибудь свой взгляд – и его тут же просят отдать учителю смартфон до конца урока, достать что-нибудь из-под парты или показать исписанную ладонь: диверсант разоблачён.

На этот раз, помимо обычной чехарды, царящей в классе на перемене, Вяльцев краем глаза заметил Сашу Терентьева, чуть не отпрыгнувшего от одного из шкафов в дальнем углу класса. «Рылся там тайком, что ли?» – подумал Вяльцев, но не придал этому особого значения: в шкафу пылились карты, свёрнутые в рулоны. «После уроков проверю», – решил учитель.

Раздался звонок на урок, и тут другой ученик, близорукий отличник, прозванный Хрюшей за тучность и большие уши, начал судорожно рыться в своём рюкзаке, вытряхивая содержимое на парту.

– Что стряслось? – спросил Вяльцев.

– Андрей Александрович, у меня мобилу стырили, – жалобно протянул Хрюша. Весь 8 «В» уставился на него.

– Наберите его номер, – вздохнув, обратился Вяльцев к классу.

Сразу несколько учеников выхватили смартфоны, словно соревнуясь, кто первым дозвонится. Но победа оказалась мнимой:

– Абонент недоступен, – объявил самый проворный.

– Ага, – подтвердил второй. – Мобильник выключен.

Хрюша зачем-то снял очки, как будто так скорее мог отыскать пропажу, и, моргая, беспомощно завертел головой.

Поняв причину поведения Терентьева, Вяльцев медленно, как бы даже неохотно и неуверенно прошёл в конец класса, к шкафам. Начал открывать один за другим, бегло осматривать. Последним был как раз тот, от которого отпрыгнул Терентьев, – и там-то, на дне, за пыльными рулонами, и лежал смартфон. Отдав его Хрюше, Вяльцев, идя к учительскому столу, произнёс: «Прошу впредь так не шутить!» – произнёс, обратившись сразу ко всем – и ни к кому лично. Дойдя до стола и повернувшись к классу, он окинул учеников вроде бы поверхностным, но очень внимательным взором. Терентьев сидел с таким видом, словно это была не его проделка, а он к случившемуся совершенно непричастен. И Вяльцев тоже ничем не выказал своей осведомлённости. За долгие годы наблюдений за учащимися он научился предсказывать их последующие судьбы так, что любая гадалка позавидовала бы. Из мелкого, незначительного в поведении складывалась мозаичная картина, отражавшая натуру того или иного подростка. Вяльцев определял хороших, определял плохих. Первые были многочисленней, но вторые сильней запоминались. Разок-другой он даже распознал будущих уголовников, хотя это были хорошо учившиеся ребята из благополучных семей. У одного такого Вяльцеву даже довелось быть классным руководителем. Закончив школу, выпускник уверенно поступил в вуз, учился без «академов», а на втором или третьем курсе стал с дружками по ночам вскрывать гаражи. Их поймали, посадили. Бывшие одноклассники и некоторые учителя были шокированы этой новостью. А Вяльцев не удивился: ранее он примечал за учеником кое-что такое, из чего сделал вывод, что тот рано или поздно свернёт на дурную тропку. По просьбе родителей юноши Андрей Александрович как бывший классный руководитель написал характеристику для суда. Положительную, разумеется. Но сам испытывал хоть и постыдное, но приятное удовлетворение оттого, что в своё время раскусил будущего негодяя. А о том, что ничего своевременно не сделал для его исправления, Вяльцев предпочитал не задумываться.

Вот и теперь, отыскав смартфон и скользнув взглядом по невозмутимому Терентьеву, Вяльцев отметил не без злорадства: «Вот, подрастает гадёныш».

Глава 11

Вяльцев не придумал ничего лучше, как повести Грузинова в тот же ресторан. Облачился в костюм, который уже лет пятнадцать надевал на школьные праздники, но вместо сорочки и галстука надел водолазку. Постригся накануне, отчего стал выглядеть даже чуть старше. «Как на свидание иду», – фыркнул, застёгивая болоньевую куртку, которая портила весь вид.

По дороге Вяльцев обдумывал, как и о чём говорить с приятелем. Как повести разговор… Несомненно, у Грузинова для него что-то есть. Но в прошлый раз Виктор ничего ему не предложил, поэтому Вяльцев был слегка озадачен и озабочен.

Грузинов явился в том же коричневом пальто – и с той же пышной шевелюрой, и Вяльцев горько пожалел, что не имеет такого же пальто – и такой же шевелюры.

– Сегодня я плачу, – с ходу брякнул он.

– Как угодно, – почти безразлично ответил Грузинов.

Отправились в ресторан, где их встретила та же приветливая белоблузка.

– Нам столик вон там, – Вяльцев указал на ниши.

– Извините, но там всё заказано, – ответила она. – Пожалуйста, сюда, – и, указав рукой куда-то в сторону окон, чуть бочком двинулась по залу.

Вяльцев растерялся и беспомощно обернулся к приятелю, но тот стоял с покорно-безразличным видом, как будто говоря: «Угощаешь ты. Будет так, как захочешь. Или – как сможешь». Вяльцев чуть не взвыл от отчаянья: так опарафиниться сразу же!.. Но управляться со строптивыми белоблузками из обслуги он не умел, а скандалом испортил бы всё окончательно. Пришлось покориться и проследовать к указанному столику. Впрочем, Грузинов на это никак не отреагировал, словно воспринял всё как должное.

Снимая куртку, Вяльцев украдкой наблюдал, как Грузинов отнесётся к тому, что он, Вяльцев, явился в костюме. Но тот лишь скользнул по приятелю взглядом, как бы даже его и не осматривая. Это ослабило нервозность Вяльцева, которому хотелось, чтобы всё прошло естественно, чтобы он и Виктор были на равных.

Сели за стол, раскрыли меню. Теперь уже Вяльцев чувствовал себя уверенней, возможная сумма в счёте его не тревожила: денег на банковской карте хватило бы, чтобы угостить целую компанию. Ему пришлось пойти на определённую жертву: из средств, которые он копил на поездку в Севастополь будущим летом, изъять почти половину. Утешало и обнадёживало лишь то, что не все деньги будут сегодня потрачены, а до летнего отпуска оставалось ещё больше полугода: достаточный срок для того, чтобы подкопить недостающую сумму, восполнить сегодняшнюю растрату и восстановить свой скромный финансовый баланс.

Подошёл официант, в чьей привычной сервисной ненавязчивости не было и тени лакейской угодливости, и это тоже подействовало на Вяльцева успокаивающе. Виктор заказал салат и второе, затем погрузился в изучение десертов. Воспользовавшись занятостью друга, Вяльцев тоже сделал заказ, выбрав относительно недорогие блюда.

– И банановое мороженое, две порции, – добавил Вяльцев, полагая, что мороженое выйдет дешевле, чем кусок какого-нибудь фешенебельного торта.

– Я не ем мороженого. Возьми себе, если хочешь, – ответил Грузинов, подняв глаза от меню, и обратился к официанту: – Яблочный штрудель.

– А мне порцию мороженого, – не желая показаться зависимым от спутника, с нарочитой беззаботностью вставил Вяльцев.

Официант перечислил заказанные блюда так, словно ответил урок, и удалился. Грузинов скучающе уставился на салфетницу, как бы показывая, что первый ход делать не ему. А Вяльцев не знал, как подступиться к теме: всё-таки Виктор в прошлый раз никаких обещаний ему не давал. Понимая, что молчаливое бездействие затягивается, Вяльцев с дружеской небрежностью спросил:

– Как дела?

– В порядке, – ответил Грузинов, даже не взглянув на собеседника, – как обычно.

– А я вот из школы решил уволиться.

– Почему? – вопрос Грузинова обозначился смыслом сказанного, а никак не интонацией. Он по-прежнему не смотрел на Вяльцева, который терялся от такой безучастности.

– Надоело. Всё надоело. Хочу уйти.

– Куда? – Грузинов наконец перевёл взгляд на собеседника, а тому, как не сумевшему справиться с эмоциями школьнику, хотелось вскочить и убежать. На лице же Грузинова не было ни насмешки, ни даже намёка на неё. Он словно делал нужные ходы при цугцванге, ничуть не интересуясь исходом уже выигранной партии.

– Ну, у меня есть варианты, – Вяльцев посчитал, что неопределённый ответ способен исправить положение.

– Какие?

От этого ненавязчивого допроса, на который сам же и нарвался, Вяльцеву стало вконец тошно. И он решился:

– Честно говоря, почти никаких. Я подумал, что ты мне предложишь… что-нибудь.

– Я? – Грузинов не удивился, не возмутился – лишь сделал очередной ход.

– Мне показалось, что ты хочешь что-то предложить… В прошлый раз показалось…

– Я? – повторил ход Грузинов.

Вяльцев кивнул и напрягся. «Сейчас он скажет, что ни о чём таком со мной даже не заговаривал, – мысленно готовил он себя к самому худшему, – и я окажусь полным дураком. И поделом мне, поделом! Дурак! Какой же я наивный дурак!..»

Но последний, выигрышный ход Грузинов не сделал. Вместо этого он решил отыграть на несколько ходов назад, словно там оставалось нечто, ещё не выясненное до конца, – более интересное продолжение партии. И с тонким оттенком заинтересованности Грузинов спросил:

– Почему, если не секрет, ты хочешь уволиться?

– Я двадцать лет глупостями занимаюсь, – решив отныне говорить откровенно, выпалил Вяльцев. – А надо было заниматься делом. Теперь вот понял, осознал… Может, ещё не поздно… Как ты считаешь?

– Делом заняться никогда не поздно, – ободрительно отозвался Грузинов. – А почему так внезапно?.. Что-то в школе стряслось?

– Оболтусы наши на весь «Ютюб» прогремели. Ты же в курсе. А в моём классе ещё один в прятки сыграл.

– В какие прятки? – удивился Грузинов. – В жмурки, что ли? Того, жмурик?

– Нет, что ты! – воскликнул Вяльцев, испугавшись даже такой возможности. – «Прятки на сутки», игра такая.

– Знаю, – кивнул Грузинов с неожиданной деловитостью. – И чем дело кончилось? Туки-туки, нашли его или сам застукался?

– Сам нашёлся. Через сутки.

– Выходит, повезло тебе.

– Повезло. Только на КДН всё равно пришлось ехать. На комиссию по делам несовершеннолетних, – на всякий случай пояснил Вяльцев, хотя Грузинов не спрашивал.

– Но ведь твоему архаровцу срок не впаяли. Да и не за что.

– Видел бы ты эту КДН! Там… – Вяльцев запнулся, видя приближающегося официанта. Тот поставил тарелки перед посетителями, пожелал им приятного аппетита и ушёл.

– Там такой гад из полиции был, – вновь осмелел Вяльцев. – Ты бы видел!..

– А в полиции других и нет, – флегматично ответил Грузинов. – Для тебя это новость? Как его зовут?

– Откуда мне знать! Он не представлялся. А я, знаешь, в полицейские круги не вхож.

– Я про архаровца.

– Серёжа, – удивлённо ответил Вяльцев.

– А фамилия?

– Зачем тебе?

– А ты знаешь, что архаровцами раньше называли жандармов? Был такой московский обер-полицмейстер – Архаров. Кстати, занимался делом Пугачёва. Вот его агентов, сыщиков, и прозвали архаровцами. А теперь так называют буйных. Так что архаровцы – и тот из КДН, и твой Серёжа… Петров, да?

– Тосин, – поправил Вяльцев и, поздно спохватившись, подозрительно спросил: – Почему тебя его фамилия интересует?

– Да, Серёжа Тосин. Ну и что за гад в КДН заседал? Расскажи, мне любопытно.

Вяльцев эмоционально пересказал заседание, пока Грузинов уписывал салат с креветками. Закончив, Вяльцев вонзил вилку в самый центр своей, пока ещё не тронутой, порции салата так яростно, словно хотел проткнуть и тарелку.

– А чему ты удивляешься? – наставительно заговорил Грузинов. – Чего ты ожидал? Встретить вежливое обхождение? О таком даже говорить несерьёзно. Ты, кстати, верно во всём разобрался: этот полицай – нашего возраста, а в жизни ему больше ничего не светит. Вот он перед вами и выкобенивался. Но беда-то не в этом. Вот ты думаешь, что у него власть есть. И тут ты, милый друг, ошибаешься. Очень сильно шибаешься.

Подошёл официант, принёс второе. Вяльцев, ещё не справившийся с салатом, стал быстро заталкивать еду в рот, а Грузинов, ничуть не стесняясь присутствия официанта, продолжал:

– Никакой особой власти у него нет. Полицай этот – мелкая сошка. Начальники их по всяким там комиссиям не шляются, а сидят в кабинетах да бабки считают. Или с лейтенантками практикуются, хе-хе. А грязная работа достаётся чиновничьей мелюзге, как и везде. Да и какая у него власть над вами? Что он мог сделать? Влепить штраф вместо предупреждения? Тоже мне, полномочия! Всё дело не в его силе, а в твоём страхе, – и, указав вилкой в сторону уже удалявшегося от них официанта, заметил: – Ты даже его испугался. Побоялся при нём рассказать. А почему? Думаешь, этот парень – сексот?

– Нет, конечно, – стыдливо замотал головой Вяльцев.

– А чего же ты испугался?

– Привычка…

– Точно: привычка. И не только у тебя – у многих. Все привыкли бояться, привыкли опасаться. Привыкли трусить. А кого боимся, перед кем трусим? Перед каким-то полицейским пустышкой, который сам-то ничего не может.

Вяльцеву хотелось хоть как-то восстановить своё положение, выдать что-нибудь смелое, веское, но вместо этого он пристыженно промямлил:

– Мне ещё директор дополнительную нагрузку навязывает: кружок вести.

– Кружок? Зачем?

– Начало года – а у нас два вызова в КДН. Ей перед районным начальством надо как-то реабилитироваться. Дескать, приняла меры, в школе проводится работа с проблемными учениками. Задумала организовать факультатив по истории. А мне – вести. Но я-то не хочу!

– И что за кружок? – неожиданно заинтересовался Грузинов. – Расскажи. Мне как историку любопытно.

– Да ничего особенного. Я сперва решил, что нужно детей по музеям водить. А она предлагает усадить их за рефераты. Выбирают себе какого-нибудь известного деятеля, пишут о нём, а потом – доклады в актовом зале. Собственно, ради этих докладов она всё и затевает. Пригласит гостей из РУО и Министерства образования, заполнит зал школьниками, а школьники будут с докладами выступать, про царей и генералов рассказывать. Потом получат памятные призы, разумеется, – на это обязательно деньги выделят. Одним словом, шоу, показуха, очковтирательство.

– А неплохая идея, кстати, – задумчиво отозвался Грузинов. – А от тебя что требуется?

– Вот это и требуется: темы раздать, рефераты проверять, докладчиков подготовить.

– А темы тоже директор выберет?

– Нет, – усмехнулся Вяльцев, приняв вопрос за шутку, хотя Грузинов спрашивал серьёзно. – В восьмом классе – история России XIX века. Ребята обычно Отечественной войной и декабристами больше интересуются. А Удальцова, директор наш, – царями.

– А ты предложи им народовольцев.

Вяльцев поперхнулся:

– То есть как это – предложи? Я отказался, Виктор! Я не хочу этим заниматься.

Грузинов ничего не ответил, сосредоточившись на запечённом судаке. Возник словесный вакуум, отчего Вяльцеву снова стало тягостно. Поковырявшись в своей тарелке, отправив в рот пару кусков мяса, тщательно прожевав и проглотив их, он наконец заявил:

– Я намерен уйти из школы. Хоть куда!

– Хоть куда? – отозвался Грузинов. – В дворники пойдёшь? Или уборщицей в своей же школе – устроишься? Уборщице точно не предложат заниматься рефератами. И насчёт квалификации проблем не будет: с тряпкой и шваброй управляться – особого ума не надо. Пойдёшь, а? Все работы хороши, выбирай на вкус.

Грубость и цинизм Грузинова оскорбили Вяльцева. Выронив вилку, он обиженно выдавил:

– Вот ты, значит, как…

Грузинов недоумённо посмотрел на него:

– Не понял…

– Я… – Вяльцев хотел было сказать: «Я надеялся, что ты мне поможешь», но осёкся: Грузинов же ничего ему не обещал.

– Ты хочешь найти место получше, – на свой лад закончил фразу Вяльцева Грузинов. – Нормальное желание, кстати. Вполне естественное. Я ничего против не имею.

Соображая, как лучше поступить, Вяльцев решил не лезть напролом, а предпринять обходной манёвр.

– А куда мне можно податься? Куда бы ты посоветовал, Виктор?

Грузинов, изображая раздумье, откинулся на спинку стула. Помолчав с полминуты, ответил:

– Нужно искать возможности.

– А как?

– В интернете уйма сайтов с объявлениями о вакансиях. Ты кем бы хотел работать?

Понимая, что и тут ничего не вышло, Вяльцев вздохнул. Да, всё получалось очень глупо: нафантазировал невесть чего, а сам даже не догадался поразмыслить, кем хочет устроиться, чем заниматься. Эх, стыдоба!

Молчание не то что повисло – нависло над столом. Вяльцев хотел уже попросить счёт и уйти, не отведав десерта. Но неожиданно заговорил Грузинов:

– У нас иногда возникает потребность в специалистах, как раз гуманитарного профиля с историческим уклоном.

– Да? – оживился Вяльцев. – А что за работа?

– Названия этой профессии в нашем великом и могучем пока нет, да оно и не нужно. Это немного «пиарщик», немного «креативщик», а немного и журналист. В общем, нужно хорошо ориентироваться в мировой истории, в мировой культуре и находить параллели для, так сказать, текущего момента. А дальше разрабатывать концепции и внедрять их в сознание масс. Объясняю слишком туманно, но точнее не получится. Да и не нужно. Точность для технарей нужна, а нам, гуманитариям, она нередко мешает.

От внезапно подаренной надежды у Вяльцева возникло ощущение, что у него под нижней челюстью жабры выросли и заработали. Что-то в горле, напрягаясь, сжималось и разжималось, и дышалось, словно насосом раздувало меха лёгких.

– Наверное, интересная работа, – с нескрываемой радостью отозвался он. – Я бы попробовал… А ты можешь помочь, чтобы меня взяли?

– Андрей, ты взрослый человек, должен понимать, что специально для тебя свободного места нигде не держат. Из-за текучки кадров нам периодически нужны новички, но сейчас у нас полный комплект, а когда в следующий раз возникнет необходимость, я сказать не могу. И никто не может. Конечно, я буду иметь тебя в виду, но придётся подождать.

– Спасибо, Виктор! – чуть не захлёбывался Вяльцев. – Спасибо! А сколько нужно ждать? Я заранее согласен, но хотелось бы знать…

– Обычно раз в полгода кто-нибудь увольняется. Но бывает по-всякому… Год на год не приходится.

Срок показался Вяльцеву неимоверно долгим. Хотелось-то начать новую жизнь прямо сейчас, в крайнем случае через неделю. С другой стороны, иного подходящего варианта не было, Грузинов правильно указал ему на его место.

– А если вдруг ничего не получится?.. – Вяльцев попробовал обезопасить себя и с этой стороны.

– Не получится – останешься в школе. Или сам куда-нибудь устроишься. Я же не всесильный! Не могу всё сделать так, как тебе удобно. И ещё один пунктик есть. Насчёт профессиональных навыков. Историю ты, понятно, знаешь, тут – никаких вопросов. А вот применять знания придётся не так, как в школе. Своя специфика имеется… Так что я бы посоветовал заняться историческим кружком, который тебе так навязывают. Для тебя это отличная возможность попрактиковаться как раз с том, что у нас на работе требуется. Пусть твои бойцы напишут рефераты, связав прошлое с современностью. Народовольцы, к примеру. Почему сейчас они для нас актуальны? Чему мы можем у них научиться? Народоволец сегодня. Вот в таком ключе, улавливаешь?

– Я понимаю тебя, – раздумчиво проговорил Вяльцев, – но вот насчёт их значимости в наше время – не уверен…

– А вот в этом, Андрей, не сомневайся. Ты посмотри вокруг, полюбуйся на майки, в которых молодёжь ходит. Нынче самый популярный герой – Че Гевара. А кто он такой? Да тот же народоволец. Тот же борец за права угнетённых. Только не наш, доморощенный, а заграничный. Нам ведь всё заграничное подавай, отечественные, кондовые аналоги нас не устраивают. А зря. Зря, потому что наши-то – позабористей. И жили раньше легендарного Эрнесто аж на целый век. А ты видел хоть раз Перовскую или Фигнер на майке? То-то, не видел. И я не видел. Зато маек с педофилом Джексоном – завались.

– Ну, ещё есть много маек со Сталиным.

– И со Сталиным, и с Путиным. Только это всё не то. Впрочем, я тебя не уговариваю. Не хочешь заниматься кружком – не занимайся, – внезапно свернул беседу Грузинов.

Подали десерт. От шариков мороженого тянуло холодком, и Вяльцев, сильно изнервничавшийся и оттого словно продрогший, пожалел, что не заказал чего-нибудь горячего. Тот же штрудель, например, который уписывал приятель.

– Хорошо, я попробую, – согласился Вяльцев. – Но ты мне поможешь советами, а?

– Всегда пожалуйста, – кивнул Грузинов. – Впрочем, насчёт исторического материала – ты и сам с дипломом. А касательно общего направления – нужный вектор я тебе указал. Действуй.

Когда принесли счёт, Виктор ненавязчиво выразил готовность заплатить хотя бы за себя, но Вяльцев замотал головой:

– Ты угощал в прошлый раз. Сегодня – мой черёд.

Глава 12

Предложенное Грузиновым несколько озадачило Вяльцева. Осознание нелепости и смехотворности своих надежд и чаяний, возникшее было во время беседы в ресторане, сменилось новым упованием, едва приятель завёл речь о возможной перспективе. Вяльцев поверил, поверил безоглядно в то, что дело – верное. Но исторический кружок с рефератами нагонял на него тоску. А главное, учитель не понимал, зачем необходим новый взгляд на народовольцев. Полагая, что проводить исторические параллели, с его-то эрудицией, получится без труда, Вяльцев счёл, что лично ему ковыряние с рефератами не принесёт никакой пользы. Но наутро, критически оценив ситуацию, Вяльцев всё-таки решил не артачиться и последовать совету Виктора. Чуть не поплатившись за былую самоуверенность, чуть не получив от приятеля отпор, Вяльцев намеревался впредь быть осторожней, осмотрительней. К тому же Виктору виднее, что конкретно нужно уметь на новой работе. А если Вяльцев ещё и не последует его совету, то Виктор и вовсе отнесётся к нему как к человеку несерьёзному, которому и поручать-то ничего не следует. По всему выходило, что не взяться за исторический кружок нельзя, поэтому Вяльцев, не пытаясь отсрочить неизбежное, дал Удальцовой своё согласие, дал с деланой неохотой, намекая на денежную сторону вопроса. Удальцова, уже считавшая партию проигранной, легко согласилась на ежемесячную премиальную надбавку, выторговав при этом, что Андрей Александрович ещё и доклады со сцены с ребятами отрепетирует. Идея таких мероприятий в рамках школы всё больше нравилась Виктории Дмитриевне, твёрдо решившей, что на следующий год дело следует поставить на поток.

Директор без проволочек отдала распоряжение соцпедагогу, чтобы Кулакова, Ермолаева и Тосина привлекли к написанию рефератов – в качестве исправительной меры. Учеников это нисколько не обрадовало, хотя им и пообещали зачесть рефераты вместо итоговой контрольной. И когда через пару дней ребята после уроков явились к Вяльцеву, ему по одному их виду было ясно, что к директорской затее они относятся так же, как и он, а может быть, и куда хуже.

Для начала Андрей Александрович спросил, о ком бы они сами хотели написать. Кулаков и Ермолаев дружно выбрали Кутузова, причём даже заспорили, кому он должен достаться. Их выбор был продиктован исключительно меркантильным расчётом: известность Кутузова предполагала не только интернет-доступность сведений о его жизни, но и наличие готовых рефератов. Технология «скачивай и сдавай». Без труда догадавшись об этом, Вяльцев заявил, что Кутузов, чтобы никому не было обидно, никому и не достанется, и, пока ребята растерянно переглядывались, решил всё за них: Кулакову достался Багратион, Ермолаеву – Нахимов. А Тосину – Пестель. Но Серёжа, до этого тихо сидевший поодаль, неожиданно заявил, что будет писать реферат о Перовской.

– Почему? – заинтересовался учитель.

– Я живу на улице Софьи Перовской, – ответил Тосин.

Вяльцев только улыбнулся, вспомнив недавно написанную характеристику и адрес ученика: ул. Софьи Перовской, дом 18, квартира 81.

– А ещё её фотография есть в учебнике, – добавил ученик так, словно этот аргумент являлся решающим.

– Хорошо, пиши о ней, – согласился Вяльцев, внезапно вспомнив про совет Виктора: «Предложи им народовольцев». Вяльцев, зная, что привлекает учеников, твёрдо решил не навязывать им фигуры типа Лорис-Меликова, которые и на уроках-то нагоняют на класс скуку. Народовольцы же возбуждали детский интерес многочисленными покушениями на Александра II – но и только. Детективно-приключенческий роман на десять-пятнадцать минут, зато – увлекательный. Словно актёры второго плана, мелькали Каракозов, Халтурин, Желябов, их фамилии записывались в тетради. Первое покушение, второе покушение, третья серия, продолжение следует, очередная серия, финал.

И вот – Тосин сам захотел написать о Перовской. «Ладно, – подумал Вяльцев, – если выбрал, то пусть пишет».

Выйдя из класса, Кулаков и Ермолаев принялись бурно обсуждать: до фига ли в интернете рефератов про Багратиона и Нахимова? Прикинули, что меньше, чем про Кутузова, но тоже до фига.