Вектор ненависти

Глава 6

Скукотища!..

В школе скукотища. Дома скукотища. Каникулы тоже надоели…

В июне ещё оттяжно было, в июле тоже… В августе – чё-то не то… Даже в школу под конец захотелось: может, чё-нить прикольное будет? Нет, облом. Скучно.

Год назад мы такой прикол придумали: зажечь спичку на уроке. Зажгли. Колян, дурак, спичку в одной руке держит, коробок – в другой. Училка подошла – и коробок выхватила. А спичка прогорела. Надо было коробок мне отдать или в карман положить. Потом нас сразу к директору, трали-вали, сапоги-сандали. А чё такого? Пожара же не было. Мы же не дауны – школу поджигать! Хотели назавтра опять, но Колян чё-то очканул. А я без него не стал: одному тоже стрёмно.

А с трамваем я придумал. А чё, круто. Мы же ничё не поджигали. Другие ради прокола шмотки в магазинах тырят, жвачки всякие. Им эти жвачки на фиг не нужны, они их могут. Зато экстрим. А мы ничё не тырили, просто забегали и орали. Типа народ пугали.

Пошли, значит, на остановку. Сидели, ждали. Днём трамваи не битком, в вагоне свободно. Забегали в первую дверь, орали, бежали в конец, выбегали. А чё такого? Потом двери закрывались, трамвай уезжал.

Один раз кондукторша стала в дверях и нас не пускала. Она нас запомнила, чё-то там ругалась. Мы ломанулись в среднюю, пробежали полтрамвая. А кондукторша обломалась!

А ещё раз двери закрылись, пока мы бежали. Мы в двери колотим, а трамвай поехал. Все на нас оборачивались, пялились. А нам по фигу. Колян придумал: «Давай вперёд-назад по салону носиться, пока трамвай едет». – «Ты чё, дурак? – говорю. – А если авария? Потом скажут, что из-за нас».

А ещё такую фишку просекли: заснять всё на видео и ролик на «Ютюб» залить. Попиариться. Чтоб в интернете у всех крышу посрывало. Чтобы нас там залайкали. Там всякую лажу выкладывают про себя – и народ тащится. А у нас тут в тыщу раз круче, оборжаться можно. Кароче, решили оторваться на полную.

Колян со смартфоном запрыгнул в заднюю дверь, я забежал в переднюю и понёсся по вагону. Ещё и рожу сделал пострашней. Там же на остановке посмотрели, поржали. Круто вышло. Потом поменялись: я снимал, Колян носился. Сделали несколько видосиков. Выбрали самые прикольные.

Я Коляну говорю: «Какой-нить музон надо фоном сделать в ролике. Чё-нить металлюжное». А он: «Туфта получится. Пусть лучше все слушают живой звук, а не фанеру».

Сперва как-то непривычно было зырить на себя: бегу на камеру и ору. Даже стеснялся немного. Когда бегал– нормально было, а со стороны… Думал: «Как дурак какой-то!..» Но не удалять же всё… Зря снимали, что ли?..

Кароче, склеили файлы. Залили ролик на «Ютюб». Зачётный видос получился. Его там сразу все заценили, лайкать начали. Мы реально себя звёздами «Ютюба» почувствовали. Даже решили продолжение снять: в автобусе или в метро. Я предлагал в масках монстров бегать. И в костюмах. Ваще отпадно получилось бы. А Колян хотел пробежать голышом! Блин, мы так ржали, когда он это ляпнул!..

Из-за ролика нас потом и вычислили. Ну, в полиции припугнули конкретно… Но ведь ничего же не случилось, бабульку откачали. Мы же не знали, что она такая нервная.

Глава 7

Ученики 8 «А» Коля Кулаков и Ваня Ермолаев, звёзды «Ютюба», ещё легко отделались. Съёмка последнего забега с воплями по вагону могла закончиться плачевно. Как только трамвай тронулся с места, одна из старушек застонала и схватилась за сердце. Все посчитали, что ей плохо, и на следующей остановке вызвали скорую, а также полицию – из-за настоятельных требований потерпевшей. Приехавшая медбригада не только «бабульку откачала», но и поставила неутешительный для больной диагноз: симуляция. Есть бабушки в русских трамваях, которые ездят не по делам, а чтоб с кондуктором и пассажирами пособачиться. А тут безмозглый юнец по салону с криками пронёсся. Разве можно упустить такой случай!

Но вызов полиции отменить было нельзя, так что хулиганов, и без того примелькавшихся водителям трамваев и кондукторам, стали искать. А креативный ролик только упростил поиски: опознать новоявленных звёзд теперь было нетрудно.

Слава сошла на Колю и Ваню как лавина – накрыв с головой. Но их всё равно извлекли на свет, подняли за шиворот, отряхнули, опознали, поставили перед строгим начальством и назвали по именам.

Пришлось спешно убирать ролик с «Ютюба», но это только усилило скандальную компоненту подросткового перформанса, особенно в масштабах школы. Все те лохи, которые не успели глянуть и заценить видосик, ибо вечно не в трэнде, и вправду почувствовали себя лохами – и только и мечтали том, как бы позырить. Нашлись те, у кого видео сохранилось в памяти приложений, кто-то даже предусмотрительно скачал его, и запись пресловутого отжига Коляна и Ванька стала распространяться среди школьников, как самиздатовская машинопись меж советских диссидентов.

Им все завидовали, особенно же – Гоша Выкрутасов, их одноклассник. С гордостью нося свою фамилию и стараясь всегда и во всём её оправдывать, Выкрутасов был школьной достопримечательностью по части пакостей и провокаций. Выдумывая своим плоским умишком разные мелкие гадости и воплощая их в жизнь, он упивался своей скандальной славой и после пары лет упорных трудов добился того, что в школе прижилось выражение «выкрутасы Выкрутасова».

Жадный до славы, Гоша не выносил чужой известности. И когда Колян и Ванёк, которых он по шкале эпатажа ставил куда ниже себя, вдруг прогремели на весь «Ютюб», Гоша, яростно завидуя им, столь же яростно их возненавидел. Бедный, он годами добивался того, чтобы прославиться на всю школу, а тут его одним махом уделала пара фуфлыжников, которые даже громко пёрнуть на уроке дристанут.

Выкрутасову во что бы то ни стало требовалось восстановить status quo. Сперва он решил тоже что-нибудь заснять и выложить в интернете, но с его однобоко-гнусной фантазией не придумывалось ничего креативного. Пожалуй, если бы ненавистные ему звёзды «Ютюба» надоумили его заснять пробежку с воплями голышом, он взялся бы исполнить сей опасный номер, на худой конец в одних трусах. Но Колян и Ванёк считали Выкрутасова отмороженным, да и делиться с ним своей славой – это ещё с какого хрена?..

Оказавшись в безвыходном положении, Выкрутасов пошёл на очевидное эпигонство. Как-то на уроке он попросился в туалет. Учительница, чуя недоброе, поначалу не хотела отпускать его, но он стал угрожать неизбежной аварией и, опасаясь срыва урока – как бы выкрутасник и вправду не напрудил под партой, – она уступила. Оказавшись за дверью, Гоша заорал что было дури и побежал по школе. Оглашая своими криками гулкие коридоры, он носился по этажам, пока его не изловил школьный охранник. «Адвоката! Я требую адвоката!» – заголосил пойманный Выкрутасов – и получил «адвоката» по загривку.

Никакого всемирного резонанса выходка Выкрутасова не имела, а звёзды «Ютюба» только усмехались: «У нас было круче!» Зато нашлись старшеклассники, которые решили замутить похожий флэш-мобчик: взять не новизной, а масштабностью. И только вмешательство школьного психолога, случайно услышавшей об их затее, спасло компанию оболтусов от масштабных проблем, не позволив им лишний раз подтвердить принцип любого флэш-моба: дурной пример заразителен.

Репова же, классный руководитель 8 «А», проклинала и своих учеников, и гневную Удальцову. Подвиг давно числившегося на внутришкольном учёте Выкрутасова не заслуживал внимания полиции или РУО. Удальцова лишь злобно скаламбурила: «Выкрутасов выкрутасничает, а мы выкручиваемся». А вот с Кулаковым и Ермолаевым всё было серьёзно, причём особое беспокойство всем, включая полицейских, доставляла неуёмная бабка, требовавшая наказания, как она считала, сурового и справедливого. Старушенция оказалась выносливой не по летам, когда писала заявления, давала показания, приносила медицинские справки. И всё-таки изначальный вердикт бригады скорой помощи выглядел вполне весомым, отчего остервеневшая симулянтка находила всё новые и новые силы для продолжения борьбы с распоясавшейся молодежью, пока наконец не надоела даже полицейским, классифицировавшим поведение школьников как мелкое хулиганство, не повлёкшее причинение вреда чужому здоровью.

На совете профилактики Кулакова и Ермолаева распекали куда дольше и куда строже, чем Тосина. Против звёзд «Ютюба» Удальцова использовала тот же «Ютюб», показав всем ролики о том, как люди становились калеками из-за чьей-нибудь неосторожной шутки. Ваня и Коля не плакали, как Сергей, а лишь пристыженно сопели, опустив глаза. За позорную славу приходилось расплачиваться бесславным позором.

Закончив с официальной частью и отпустив детей и родителей, директор попросила коллег остаться.

– Учебный год только начался, а у нас уже два дела на КДН, – не скрывая раздражения, начала Виктория Дмитриевна. – Почему? Что происходит? Протуберанцы на детей влияют?

– Что влияет? – переспросила одна из завучей, решившая, что протуберанцы – нечто из области медицины.

– Солнечная активность, – тихо пояснила Репова.

– Да хоть лунная! – продолжала наседать Удальцова. – У нас же почти уголовное дело нарисовалось. Хорошо, что бабуля жива. И какой позор для школы: на весь интернет прославились. Больше миллиона просмотров. Вдумайтесь: сколько человек полюбовались, как два наших… ученика дурью маялись. И половина – лайкнули. Половине это понравилось!

Все молчали, и Удальцова принялась за соцпедагога и психолога:

– Прежде всего обращаюсь к вам. Оцените положение дел.

Обе ответчицы молчали.

– Тогда я дам оценку: неудовлетворительно.

Возражений не последовало.

– Нужны меры. Надо что-то предпринимать.

– Ни Тосин, ни Кулаков с Ермолаевым не стояли на внутришкольном учёте, – оправдываясь, подала голос соцпедагог.

– А теперь – стоят. Проведите классные часы, расскажите ребятам об опасности интернета, об ответственности за собственные поступки. Действуйте, пока ещё один нежданчик не случился.

Словцо «нежданчик», заменявшее в лексиконе Удальцовой приличествующие случаю бранные и матерные обороты, сигнализировало подчинённым, что безопасней во всём согласиться с начальницей и сдать позиции, чем продолжать отстаивать собственную, пусть и неплохо укреплённую, точку зрения.

Назавтра Репова подошла после уроков к Вяльцеву.

– Андрей Александрович, нам, видимо, вместе на КДН ехать?

– Вы там ни разу не бывали? – догадался Вяльцев, вдруг обрадованный перспективой встречи с Ольгой Михайловной вне школьных стен.

– Честно говоря, да.

– Поедем, возможно, в один день, но время назначат разное. Там по очереди дела разбирают.

– Я как-то не подумала… – Репова смутилась, словно школьница.

– Да и я там бывал не часто. Ничего приятного, сами понимаете. Но вас там вряд ли будут отчитывать. Прямой вашей вины нет, и инцидент произошёл во внеучебное время. Достанется ученикам и родителям.

– Прямо поветрие какое-то… В вашем классе, в моём… Чего им только не хватало?

– Да всего того, чего и остальным в их возрасте не хватает: внимания, возможности выделиться, самоутвердиться. Ну, и ума не хватает. Переходный возраст.

– Я понимаю. Но ведь семьи у них благополучные, полные.

– Это роли не играет. Наоборот, в трудных семьях всё сразу видно. Приблизительно ясно, чего ожидать. А вот в благополучных случаются такие сюрпризы с детьми… Обычно в первую очередь винят родителей: безразличны к ребёнку, не занимаются его воспитанием. Спорить с этим непросто. Но сейчас сами взрослые как будто бессильны перед интернетом. Я разговаривал с родителями Тосина, и они уверяли, что с сыном у них хорошие отношения. Серёжа часто рассказывает им о том, что происходит в школе; показывает свой дневник; просит помочь, если возникают сложности с домашней работой. В общем, с виду – нормальные отношения. Но есть у мальчика какое-то свое личное пространство, куда родители не вторгаются. Тоже, вроде бы, правильно: нельзя устанавливать тотальный контроль, ребёнку необходим свой потайной уголок. И вот в этом уголке и заводится всякая гадость.

– И что же теперь?

– Не знаю. Как-то дезинфицировать потайной уголок втайне от ребёнка… Мы ведь, признаться, больше теоретизируем, да и смотрим на проблему со стороны. Не наших же детей на КДН вызывают.

Тут Вяльцев понял, что его повело куда-то не туда, и, мягко улыбнувшись, извинился и завершил беседу, отговорившись мнимой занятостью. Репова, поблагодарив его за разъяснения, ушла, не в силах подавить беспокойства. И чем дальше, тем больше усиливалась её нервозность. Когда же в школу пришло извещение о дате и времени проведения КДН, молодую учительницу и вовсе бил мандраж, который она изо всех сил скрывала от коллег и учащихся: обнаружить свою психологическую слабость оказалось бы для неё позором.

Рассмотрение дел назначили на один день, только Кулакова и Ермолаева пригласили раньше, чем Тосина. Вероятно, причина была в том, что их случай выглядел куда серьёзней, а с Тосиным долго возиться не планировали.

В назначенное время Вяльцев явился в здание администрации района, даже внешний вид которого отдавал казёнщиной, и отыскал кабинет, где заседала комиссия. Серёжа и его мама уже ждали в коридоре. До назначенного времени оставалось чуть больше пяти минут, и Вяльцев решил подбодрить воспитанника:

– Не волнуйся. Это – как совет профилактики. Ничего страшного. Главное: держи себя в руках, – и протянул ученику руку для пожатия. Тот, несколько озадаченный, вложил в ладонь учителя свою, и Вяльцев крепко пожал её, слегка тряхнув: – Будь мужчиной.

– Постараюсь, – покраснев, ответил Серёжа.

Вскоре дверь открылась, и из кабинета стали выходить: соцпедагог Тамара Васильевна, явно озадаченная; Репова, бледная и подавленная; Кулаков и Ермолаев, пунцовые, пристыженно опустившие головы; их родители, с серыми лицами и поджатыми губами. «Пытали их там, что ли…» – с недобрым предчувствием подумал Вяльцев.

– Влепили штраф, – шепнула Вяльцеву Тамара Васильевна.

– Штраф? – удивился тот. – Вот так сразу?..

– Сама в шоке… Там какой-то полицейский остолоп в комиссии. Раньше была женщина-инспектор, нормальная такая, понимающая. А тут какого-то нового прислали, вот он и… А остальные все смолчали, никто не вступился…

Несмотря на все мыслимые и немыслимые старания старушки, дело не возбудили, и школьники, ранее не отличавшиеся на поприще хулиганства, на КДН вправе были рассчитывать на предупреждение – первое предупреждение. Штраф же оказался слишком суровой карой.

Вяльцев хотел возмутиться и выразить сочувствие одной фразой и начал было подбирать её, но последовало приглашение в кабинет, где приступали к разбору дела Тосина. В неуютном помещении с бюрократически-унылой обстановкой, за длинным общим столом, составленным из нескольких обычных, сидело с десяток невзрачных людей. Инспектор был в мундире; определить профессии остальных по их внешнему виду было невозможно. Вяльцев знал, что в комиссию обычно входят психолог, нарколог, психиатр, представитель РУО; но здесь членов было больше, и они не представились. Места для вошедших находились как-то сбоку от общего стола, и Вяльцев подумал: «Виктория Дмитриевна подемократичней будет».

Началось рассмотрение дела. Некто с неприметным лицом, сидевший в центре, стал официально-безразличным тоном зачитывать выдержки из протокола совета профилактики, содержащие описание инцидента; характеристику учащегося; объяснения ребёнка и родителей; принятое советом решение. Процедура во многом повторяла школьную, только заседали в комиссии уже люди посерьёзней. Впрочем, явных причин для чего-то экстраординарного не имелось, и Вяльцев, несмотря на лёгкую нервозность, постарался благодушно настроиться на детективный лад: по ходу обсуждения угадывать профессии тех, кто перед ним заседает.

Закончив с протоколом, перешли к беседе с учеником. Серёжа, хоть и робел, отвечал внятно, признавая свою неправоту.

– Ты головой думал? – вдруг рявкнул инспектор, оборвав подростка на полуслове.

Серёжа, его мама, Вяльцев опешили. Соцпедагог бросила напряжённый взгляд на Вяльцева, как бы предупреждая: «Вот оно!» Члены же комиссии, видимо, уже привычные к подобному, никак не отреагировали.

Вяльцев испугался, что Серёжа опять не выдержит и сорвётся, но ученик лишь молча сидел, вообще не понимая, нужно ли на это реагировать…

– Ты головой-то думал? – снова рявкнул инспектор, и Вяльцев понял, что тот ещё и ответа ждёт. Прямого ответа на поставленный вопрос. Это открытие поразило его: «Каков мерзавец!»

Андрей Александрович, хотя и привыкший к напору и грубой прямоте Удальцовой, с негодованием зыркнул на инспектора. Виктория Дмитриевна, во-первых, мундира не носила, а во-вторых, всегда атаковала противника открыто, в лоб. А этот наносил удары сбоку, исподтишка. Выжидал, примерялся… Улучил момент – и треснул! «Каков мерзавец!»

– Выбирайте выражения, – прозвучало в зале. И только через секунду Андрей Александрович сообразил, что сказал это – он.

Теперь уже опешил инспектор. Мгновенно побагровев и приготовившись к словесной перепалке, он бросил:

– С учениками надо лучше работать!

– Это недостойно, – изо всех сил стараясь говорить спокойно, ответил Андрей Александрович.

– Что – недостойно?

– Так общаться с подростком.

Учитель явно не рассчитал мощь ответного удара. Точнее, сам удар был не так уж силён, но нанесён был по такой болевой точке, что стерпеть инспектор никак не мог. Честь мундира, а также представление о достоинстве, трепетно лелеемые всеми облачёнными в мундир, подчас оказываются двойственной природы. Тщательно следя за внешним лоском, внешней чистотой и внешней красотой, мундироносцы легко мирятся с грязной подкладкой, лишь бы не было видно. Поэтому в любом выпаде, хоть как-то затрагивающем их непорочность, они инстинктивно усматривают одну опасность: их мундир сорвут и вывернут наизнанку.

– А вы меня тут не учите! Вы вон его, – инспектор ткнул пальцем в Серёжу, – учите!

– Давайте дальше, – почти оборвав его, наконец сказал неприметный некто, зачитывавший протокол, и обратился к Серёже: – Продолжай.

Но тот молчал, и тогда заговорила Тосина:

– Мой сын хоть и поступил… нехорошо, но от этого никто не пострадал. И какое… какое вы имеете право…

– Не будем отвлекаться, – оборвал её неприметный.

Серёжа так и промолчал до конца заседания, его мать отвечала на вопросы, но коротко и формально. При вынесении решения инспектор заикнулся было про штраф, но вся комиссия покосилась на него в недоумении: поступок Тосина явно не заслуживал столь жёсткого наказания. И группа непримечательных лиц, чей род занятий Вяльцев так и не определил, на этот раз проявила твёрдость и объективность: родителям Сергея вынесли предупреждение.

Выйдя из кабинета, Тосина поблагодарила Вяльцева за то, что он заступился за Серёжу.

– Хорошо, что не навредил своим заступничеством, – усмехнулся учитель и подошёл к одиноко сидевшей поодаль Реповой: – Что там у вас? Совсем плохо?

– Штраф. У вас тоже?

– Предупреждение. Хотя один там порывался…

Подошла соцпедагог:

– Ну как, Андрей Александрович?

– Неожиданно, – сказал Вяльцев таким тоном, словно матюгнулся.

– А что было, когда…

– Думаю, нам лучше уйти отсюда, – прервал её Вяльцев. – А то ещё и нас привлекут к ответственности за что-нибудь. Предлагаю официально покинуть здание.

На улице Тосина предложила подвезти их: в машине как раз хватало места на всех. Соцпедагог отказалась: «Спасибо, я сама за рулём». Вяльцев тоже отказался, посчитав себя ущемлённым в компании двух автоледи, а Репова и вовсе промолчала: постеснялась. Простившись с Тосиными, трое педагогов отошли от крыльца.

– Впервые с таким сталкиваюсь! – прорвало Тамару Васильевну. – Где они этого остолопа откопали? Зачем его туда посадили? Такому волю дай – он и уголовное дело на ровном месте заведёт. Ольга Михайловна, я даже не знаю… У меня просто слов нет! Вам, конечно, не повезло, Ольга Михайловна!

– Не повезло? – вдруг словно ожила Репова. – Причём тут везение?

– Я не то хотела сказать, – затараторила соцпедагог. – Ни о каком везении речь не идёт, конечно же, просто… просто…

И пока она излагала свои мысли, излагала вперемешку с эмоциями, Вяльцев, вспоминая мерзкого инспектора, вдруг понял, что встретился со своим двойником, таким же неудачником в жизни. Тот, в самом расцвете сил почти достигнув полицейского пенсионного возраста, скоро будет отправлен на заслуженный отдых. Никакой профессии он не освоил, лишь ломать чужие жизни умеет и этим, похоже, всегда занимался. Только вот мундирчик ему придётся снять – и пойти охранником в какой-нибудь офисный или торговый центр. Или в школу: не всё ли равно, где штаны протирать. Охранник! А то будет валяться на диване да в «ящик» пялиться. Только за сорок перевалило – а жить-то уже поздно. Плыл по течению, плыл – и приплыл: пора не пенсию. Вот и пыжился он из последних сил, значимость свою хотел показать, пока ещё в мундире. А перед кем показать-то? А не всё ли равно! Лишь бы показать.

А сам Вяльцев – разве не такой же? Разве хоть раз против течения выгребал? На учениках он, понятно, не срывается, хотя немало учителей под старость этим грешат. А может, и он со временем превратится сперва в брюзгу, а потом – в злобного сморчка, больше всего на свете завидующего чужой юности, чужим возможностям. Надо что-то менять в своей жизни. Давно пора. Найти другую работу – и уйти из школы. Виктор! Вот кто поможет! Срочно, срочно встретиться с Виктором! Он же намекал, подкатывал с вопросами…

…Соцпедагог ещё что-то договаривала уныло кивавшей Реповой, рассказывала о снисхождении со стороны КДН, коему сама бывала свидетельницей – и бывала неоднократно. Вяльцев слушал и думал: «К чему это? Зачем нужно искать отговорки, оправдания, утешения?»

– …И ведь часто дети и подростки озлобляются от этого, на всю жизнь озлобляются. Вот Серёжа-то сидел сегодня молча – а что у него внутри творилось? Вот так, из-за чёрствости, из-за собственной злобы и наносят обиды. Натворит подросток дел по глупости, потом всё сам осознает и пожалеет, что дров наломал, – а его унизят. Не накажут, а именно унизят. И он никогда этого не простит. Так люди и становятся лютыми.

– Лютыми? – Вяльцев удивился такому эпитету.

– Да, Андрей Александрович. Лютыми. И всегда так было. А откуда, по-вашему, столько ненависти было у всех этих пугачёвых и разиных? У народников?

– У народовольцев, – Вяльцев незаметно поправил неточность, – всё сложнее было, раз уж вы на исторического конька сели. Там идеи, идейные люди. А про детство Разина и Пугачёва что мы знаем? Ведь в те времена человека высечь – обычное дело…

– Ну, вам виднее. Но всё равно, всё равно…

Вяльцев вздохнул. Ему очень хотелось, чтобы Тамара Васильевна исчезла. Села в свою машину – и уехала одна. Он искоса глянул на неё: вот сейчас предложит подвезти, как пить дать, предложит. Нужно опередить. Срочно опередить!

Вяльцев глубоко вдохнул и наконец решился:

– Ольга, – обратился он к Реповой, – я бы прогулялся. Составите мне компанию?

Глава 8

Виктория Дмитриевна Удальцова неплохо устроилась. Конечно, другие устраивались и получше, а отдельные – просто замечательно. Но завистливой Виктория Дмитриевна не была – и это было главным пунктом её короткого личного реестра положительных качеств.

Начав учительствовать в 90-е и поняв, что профессию выбрала крайне неудачно, она довольно ловко вышла замуж за предпринимателя средней руки и сочла, что игра сделана. Вскоре родив дочь, она уже видела себя обеспеченной домохозяйкой, которой и работать-то больше не нужно, а уж тем более в школе. Крепкая семья, возведённая на прочном финансовом фундаменте, сулила ей вполне безоблачное оранжерейно-тепличное будущее.

Но запряжённый в семейный рыдван муж рассудил иначе и через несколько лет взбрыкнул, возжелав погарцевать под новой наездницей, помоложе и пофигуристей, – и променял жену на секретаршу, а размеренное движение по укатанной дороге – на мальчишескую скачку по дикой саванне. Решив всё в одностороннем порядке, он списал со счёта, словно непрофильный актив, поднадоевшую супругу с дочерью. И Виктория Дмитриевна снова оказалась у разбитого корыта, то есть у классной доски.

Однако потерпевшая фиаско домохозяйка не превратилась в неудачницу, озлобленную на весь мир. Обычно женщины в такой ситуации вспоминают прошлое, вновь и вновь перебирая свои ошибки, чтобы, свыкаясь с ними, окончательно оправдать свою глупость. Удальцова же не рылась в прошлом, но анализировала будущее и хваталась за любые возможности в настоящем: периодически участвовала в конкурсе «Учитель года», возглавила школьное методобъединение учителей-словесников, наконец стала завучем, а потом и директором школы. Медленными, но твёрдыми шагами поднимаясь по скользкой карьерной лестнице, она не преодолевала марши одним махом и всегда цепко держалась за перила. Развила в себе напористость и стала в меру циничной. Во второй раз замуж не вышла. Вырастила дочь. Когда бывший муж, поистаскавшийся и подразорившийся, поизносившийся от диких скачек, попытался было наладить с ней отношения, она его попыток просто не заметила, как не замечала несущественные придирки какой-нибудь сотрудницы РУО, приезжавшей в школу с очередной проверкой.