Тень ивы

В конце коридора каждого из трех этажей располагалось помещение с медицинской кушеткой и инструментальным шкафом, в шкафах, кроме свежих салфеток, никаких медицинских принадлежностей не было.

Собаки остались где-то внизу, тишина и бледный, мигающий свет тревожили сами по себе, да еще и за некоторыми из дверей в камеры находились датчики движения, пронзительно взвизгивающие при приближении, так, будто за тобой следят невидимые глаза и из-за каждой двери можно ожидать нападения чего-то неведомого. С третьего этажа Игорь спустился по лестнице в теплицу, где ощущение последствий какого-то странного взрыва, уничтожившего всех людей, но не тронувшего остальной мир, усилилось. Под самые стеклянные своды уходили лиановидные ветви, увешанные помидорами, крупными, сбитыми в гроздья как зерна граната, до гранености.

От основной аллеи влево и вправо вели ответвления, которые были забиты той же растительностью, потом эти ответвления снова соединялись, образуя квадраты, и, пройдя несколько поворотов, Игорь понял, что заблудился. Он попытался вернуться назад, глядя вверх, ориентируясь на небо, но быстро понял, что к выходу ему не вернуться. Тогда он пошел через помидорную чащобу к стеклянной стене теплицы, раня руки о плотные и шершавые стебли томатов, добавляя к засохшей грязи и крови на костюме зеленые следы от листвы и стволов. У боковой стены он кое-как развернулся и подошвой ботинка не с первого раза разбил стекло в основании стенки. В образовавшийся прямоугольник он выполз, распоров о торчащий осколок стекла костюм на спине. В довершение ко всему он вылез из теплицы в противоположную от ворот сторону, так что обходить стеклянный лабиринт пришлось далеко, и к машине он подошел совершенно изможденный, время от времени касаясь дороги руками.

За рулем Игорь попытался отдышаться, но понял, что силы уходят, и решил ехать во что бы то ни стало. Ему казалось, что он добирался до дома всю ночь.

Когда поднялся и открыл дверь в квартиру, его ждала Ритка. Оглядев его с головы до ног, она строго спросила:

– Игорь, ты напился?

Игорь сел на пол и почти беззвучно засмеялся, и она, глядя на него, тоже начала смеяться, так, что слезы выступили из глаз.

***

Как обычно, в моменты, когда Игорь заболевал, Рита ухаживала за ним так ожесточенно, словно лечила его еще и впрок. Не давая передышки между примочками, массажами и приемом лекарств, она садилась к компьютеру, выискивая снадобья и модные лекарства, прежде всего в Великобритании.

– Игорь, потребители очень хвалят препарат на основе водорослей Ирландского моря для ускорения заживления ран, у нас он тоже может быть. Давай я поищу в интернете. Зачем ты поднимаешь голову? Не нужно поднимать голову, у тебя повысится внутричерепное давление.

Получалось, спасение жизни в выходе на работу, но там наверняка тоже начались бы расспросы, издевательства, да еще и на медосвидетельствование бы насильно послали. А что расскажешь: в помидорах заблудился? Оставалось, оформив тихий больничный, заниматься тем же делом, отставив другие, тем более что план наметился.

В Поталове он решил оказаться поутру, причем машину оставил до въезда в деревню. Дальше прошелся пешком, присматриваясь к домам, скоро определив самый основательный из всех, привлекший его внимание еще и тем, что часть фасада, а именно углы были выложены тем же тонированным кирпичом, что и пустая тюрьма.

Он обошел дом со стороны двора, пытаясь разглядеть кого-нибудь во дворе или огороде за высоким деревянным забором, который позволял все-таки кое-что видеть между досками. Он заметил юношу, вскапывающего то ли грядку, то ли длинную клумбу.

– Эй, парень!

Тот повернул к нему улыбающееся лицо.

– Да-да, ты, подойди ко мне, пожалуйста.

Парень воткнул лопату в землю и подошел к ряду кустов смородины, высаженных у самой изгороди.

– Слушай, я тут в вашей тюрьме в прошлом году срок отбывал. А сейчас, смотрю, закрыли ее, что ли?

Парень не отвечал, продолжая приветливо улыбаться.

– Ты не слышишь меня?

– Слышу, слышу, – закивал, все так же улыбаясь, юноша.

По интонации, по тембру голоса мальчика Игорь определил: тот не в себе.

– Эй, ты чего пристаешь? – раздался грубый голос со стороны дома, и Игорь увидел, что к изгороди спешит внушительного размера мужик, при виде которого юноша побрел к лопате и возобновил свое занятие.

Когда мужик приблизился, Игорь увидел его лицо с пересекающим щеку шрамом и узнал богатыря, обрушившего его вчера вечером. Мужик и сам не таился.

– Ты чего здесь вынюхиваешь второй день? – заорал он, багровея лицом.

– А вот про тюрьму вашу узнаю.

– Не хер тебе про нее узнавать. Вали отсюда, если не хочешь еще больше огрести.

Мужик продрался сквозь кусты и влез на заборный тын, выставив злое лицо через забор.

Игорь не мог не воспользоваться открывшимся видом: он сделал шаг к забору и, обхватив голову свирепого обеими рукам, всем телом повис на ней. Мужик захрипел, его горло оказалось сдавленным, при этом руки оставались по ту сторону забора, занятые тем, чтобы удержать равновесие. Отцепи он руки – оказался бы перекинутым через забор.

– Это тебе за нападение на безоружного, – прорычал Игорь, прижимая горло мужика сильнее, – это за грубость, а это – за угрозы.

И, ослабив нажим, спросил:

– Ну что, готов на вопросы отвечать?

– Да-а-а, – прохрипел мужик.

Игорь отпустил его. Он отпрыгнул от забора, потирая шею и исподлобья глядя на Игоря.

– В другое время собак бы на тебя…

– А сейчас что же, стесняешься?

Мужик помолчал.

– Сейчас ваша пора, фарисейская. Кончилась правда, убили праведника.

– Вы про Мнвинду?

– Я не знаю, кого ты имеешь в виду, я знал его как Ивана. Многие приезжают, ищут, кто сына, кто брата, кто дочь. А уже поздно, пропали они все.

– Из тюрьмы?

– Это госпиталь. Какая тюрьма!? У тебя кто пропал?

– Допустим, брат.

– Нет здесь никого. Все кончилось, как его убили! Его такие как ты убили, кто своих родных потерял!

– И ты за это меня железной трубой грохнул?

– Камень был! Какая труба… Не надо сюда ходить. Проклятое место. Ты должен был другим сказать: опасно там.

– Так от чего лечили в госпитале?

– Наркомы в основном. Твой-то нарком был?

Игорь кивнул. Мужик указал Гарпунову перед собой и, немного пройдя в сторону дома, открыл перед ним калитку в изгороди. Игорь шагнул внутрь, на засыпанную шлаком дорожку – она вела к дому, от нее ответвлялись аккуратные тропинки к цветнику с мальвами и флоксами и грядкам с морковью. Вообще, двор был ухоженным и чистым.

– Федор Принцев, – представился мужик и протянул руку Игорю, – извини за вчерашнее.

– Игорь, – пожал ему руку в ответ Гарпунов.

– Сядем вот здесь, – указал Федор на скамейку, крашенную голубой краской. Уселись, Федор протянул Игорю пачку «Балканской звезды».

– Да, скажу правду, работал я на Ивана. Пациентов помогал принимать, еду завозил, разносил, собак кормил, все приходилось. Ловил убегающих.

– И сколько он платил?

Федор помолчал. Потом кивнул на мальчика, продолжающего методично копать землю.

– Вот моя плата. Сын. Единственный. Славик, Вячеслав. В 14 лет героиновая зависимость. Я, видишь, зарабатывал всегда крепко, вахтовым методом на Югре нефть качал. А Славик с матерью, Лизой, моей женой, в городе жили. Куда ей справиться с пацаном по нынешним временам? Тем более в 10 лет у него компьютер самый лучший, мотоцикл «БМВ», рокеры-задрокеры. Первый парень! И я-то, я-то не замечаю ничего! Приеду – где Славик? Спит! Днем спит! Но мне-то на руку, понимаешь? Я два месяца на вахте без бабы, спрашиваю: «Крепко спит, Лиз? Ну пусть спит». И с утра до вечера мы с ней в койке, так что у нее цистит на следующий день. Ну, натирало, – он покрутил головой, прикуривая новую сигарету.

– А она тоже про сына…. не знала?

– Знала. Но она старалась вовсю его от этого дела оттащить. Врачи, знахари. Но он не хотел бросать, вот беда так беда! Он на нее злился все больше. Но я-то, я-то осел, я ведь по ней и не понял бы ничего. Но деньги! Я только по деньгам заметил, понимаешь? Я хотел машину поменять, у меня она присмотрена была, деньги отложил, тысяч тридцать зеленых скопил. И уже договорился о покупке, задаток дал, прихожу домой: Лиза, деньги принеси. Она знала, где они, – такие карманы на обратной стене раздвижного шкафа, вроде для галстуков. Заревела. Нет денег! А где? Она говорит: Славик болен, деньги на лечение пошли. Чем болен? Наркомания. Уже полгода. Конечно, я к нему. Он в отключке, но мне что? Кайфуешь? А вот тебе, держи. Избил его в кровь. Лиза тут меня удерживает, в голос орет. Она тогда переживала, конечно, страшно.

– А сейчас?

– Она? Нет ее на белом свете. Я тогда, в тот день с машиной, думал, что это кошмарный день. А кошмаров-то еще не видел. Сдали в лечебницу, я на вахту. Надо же восполнять потери! А не понимал, что зарабатываю Славику на наркотики, на герыча. Приехал, Лиза вся избитая: он, оказывается, из больницы бежал, пришел домой. Стал требовать денег, мать не дала, не было. Он кинулся ее украшения выгребать, серьги, кольца золотые, она, вроде, и не останавливала его, пока он не приказал ей обручальное кольцо снять, конечно, ей… Мы венчаные были… Она сопротивлялась, как я понял, сильно.Так Славик наш мамке кольцо с пальцем отрезал, – голос его сорвался, он задышал тяжело и часто.

При этом Федор ни разу не посмотрел в сторону методично сгибающегося и разгибающегося Славика – будто и не о нем шла речь.

– Я читал про это дело. Подросток-наркоман убил свою мать, – осторожно начал Игорь.

– Покончила она. Это был другой бедолага. Такой же, но другой. Может, этот был со Славиком, когда они Лизу связали, чтобы она барахло не мешала выносить. У меня было чего выносить: камушки, телевизоры, камеры, старина всякая.

– Все унесли?

– Не за раз. У тебя-то похоже с братом было?

– Пожалуй.

– Вот все истории с наркомами одинаковые. А вот Иван сразу мне сказал: это ты неправильной дорогой идешь, а расплачивается твой сын.

– Мнвинду?

– Да, Минду. Он тогда еще эту лечебницу не построил. Но людей уже спасал. У него подвал был под больных. Охраняли знаешь кто? Не собаки как здесь. Крысы. Но тоже действовало – ни один наркоман или конченый алкоголик не сбежал. Он и предложил взять Славика, а у меня выхода не было. После того как Лиза… ушла, работу мне пришлось бросить – я круглые сутки со Славиком был, никуда не выпускал. Он у меня выл, лицо себе раздирал, но я – ни к нему никого, ни его никуда. Так он меня ночью убить хотел, – Федор показал на шрам на лице, – ножницами для ногтей. Все остальное колющее-режущее я в подвал унес. Ножницами в глаз метил, сам потом сказал. Но руки не слушались.

– И все равно ушел…

– Ушел. А Иван его нашел. Он вообще по притонам, по пивнухам сам ходил, если видел кого безнадежного, мог и сам к себе привезти.

– И Славика тоже он нашел?

– Да. Я попросил. Он на третий день его вычислил. С пареньком каким-то взяли, привезли в лечебницу.

– Ну, привезли, и что дальше?

– Дальше вроде просто – и не просто. Кидают в подвал. Там – топчан, одеяло. Еда – один раз в день овсянка на воде, питье. Пытаешься встать с топчана – крысы бросаются, будто это не тело, а кусок сыра. Ссать, срать – все тут же, на топчане. И никто больше раза в день к тебе не придет. Только можешь слышать, как за стенкой толщиной в один кирпич такой же несчастный мается. Или умирает.

– И так было?

– Бывало. А иначе, видишь, не действует. Я спрашивал: как там Славик? Иван спокойно так: выздоравливает. Это я сейчас знаю, как это страшно. Потому что я на Минду работать начал и уж в этой больнице видел, что с пацанами, девчонками там происходит. Но здесь-то курорт.

– А сколько платил он?

– А нисколько. Можно из огорода что-то взять, здесь ведь все работали как заведенные, – он первый раз взглянул на Славика, – и это время, когда они работают, вроде для них самое сладкое. Можно отвлечься.

– Тогда не пойму, откуда деньги на такую лечебницу?

– Он не говорил. Он говорил: деньги – последнее, о чем нужно говорить. Ну вот, скажи, ты брат человека, который тебя мог убить каждую минуту и который вернулся здоровый домой…

– Здоровый?

– Да. Здоровый. Другой, конечно, чем был. Но здоровый. Он не будет восстанавливаться на факультете физики. Но я видел своего прежнего сына, когда он был накачан наркотой. И считал его нормальным! Теперь он ненормальный, но здоровый. Так вот. Откуда деньги. Приходит к тебе доктор, вылечивший твоего брата, и говорит: помоги и другим, поработай на меня. Или: отдай мне вот это здание под лечебницу. Отдашь?

– Отдам. Если есть.

– В том-то и дело, Иван говорил: у всех, у кого родные наркоманы, есть избыток имущества. Это часто плата за то, что берешь от жизни больше, чем нужно. Вот Славик и его друзья, они до того, как наш дом потрошить, они же квартиры, дома других из их шоблы обнесли. Веслова знаешь цементный завод? Нет, тогда этот… ЗмеялОв, ЗмеЯлов, комбинат «Клоз», – короче, ихние дома ихние же дети в компании со Славиком обнесли подчистую. Так что до нас с Лизой они более богатых пошерстили.

– Но вот были ведь и недовольные, ну, те, у кого родные не излечились?

– Не излечились – такого не было. Они другими становились, не все дома их узнавали.

– И что, порывался кто-то отомстить?

– О-о, сколько угодно таких. И потом, я говорю, были же те, кто не выдерживал, умирал.

– Если Ивхав, то есть Иван, ни за что тут не платил, то почему не продолжилось дело без него? Кто-то прижал, разогнал?

– В тот же день, как его убили, в ту же ночь, я точно знаю – ночью это было, собаки подняли страшный вой, я боялся их загоны открыть. Но нельзя было не открыть – вся деревня на головах стояла. Никто из мужиков со мной не пошел, один я. Взял ружье, хотя я этих собак видел каждый день… Дохлый номер их было ружьем пугнуть. Добрался до корпуса лечебки, а больные тоже в голос ревут – вой жуткий стоит. Открыл загон второго этажа, думал: порвут псы! А они затихли сразу и понурые выходили. И на других этажах так же.

– А заключенных… то есть больных кто выпустил?

– А мы со старшим медработником, Жанна тут такая была. Наркомы боялись выходить – собак слышат. А потом уж поняли, что собаки не те. Нет над ними их главного бога.

– Интересно. И куда больные подались ночью?

– К шоссейке. К городу поближе. Жанна смотрит им вслед и плачет: несчастные.

– А может, наоборот, повезло.

– Нет. Родным не повезло, самим ребятам не повезло. Через день приехали какие-то деятели на дорогих машинах, начали стращать: скажите, где Ганс – ну, Иван, – у нас тут пацаненок на поправку шел, а сегодня от передоза чуть не сдох. Пусть возьмет обратно.

Федор Принцев встал, хлопнув себя по коленям.

– Ну и таких, как ты, которые своих сюда на лечение направляли, а те сгинули, их тоже немало было. Хотя входили в эти ворота больше,чем назад выходили, правду скажу. Так что надоел ваш брат, который тут чуда ищет, – с улыбкой поглаживая себя по все еще красному горлу, сказал Федор. – Хотя все понимаю, все понимаю…

– Ну ладно, спасибо, Федор. Я, если чего, приеду еще, вдруг след сюда приведет… брата. А?

– Да конечно, Игорь, заезжай.

Славик провожал Игоря, выходящего на улицу через крытый двор, долгим взглядом.

Михаил Пиднель.

Международный оппортунизм:

срывание всех и всяческих масок.

Газетное объявление уже однажды наделало переполоху среди родственников Ивана, прежде всего потому, что касалось только его и никого больше. Тогда муж Роксаны Михаил тоже по ее просьбе пытался узнать, как можно заполучить весь тираж федеральной газеты.

И тоже безрезультатно. Может быть, из 350 000 экземпляров 349 тысяч можно было успеть уничтожить, и не разнесли бы они важного частного сообщения, но даже одного оставшегося хватило, чтобы он достался тому, от кого они хотели бы это сообщение скрыть, – Ивхаву Мнвинду. Правды ради – даже если бы и этот экземпляр не дошел до Ганса-Ивхава, то его нашли бы агенты Инюрколлегии. Работающие со всеми существующими персональными базами данных, они получают их из услужливых рук налоговых, пенсионных органов, не говоря уже про дружескую помощь правоохранительных структур.

Так что и без газетных объявлений представитель Инюрколлегии Леон Пармезанов и магистр юридической фирмы «Сван Уинг», поверенный Нотариальной палаты Брунея Колин Юнто без особых сложностей нашли Ивхава Мнвинду. Встретились они друг с другом впервые в России, – очень непохожие друг на друга и в то же время очень и очень похожие филиппинец и еврей. Единственный след, который оставили эти нешумные люди, был связан с исключительной оторванностью от общества самого Ивхава. Его физически надо было искать, а за эти поиски всем – от участкового милиционера до разносчика пенсии – надо было платить. Приплата же, даже самая малая, людям напоминает известную малайскую мудрость: маленькие деньги указывают на путь к большим.

Михаил вступил в контакт с юридическим агентством «Сван Уинг», занимающимся делами семьи Мнвинду, второй родственной линии султана Брунея Хассаналя, еще в тот момент, когда агентство прочесывало колонии малайцев в Европе и Америке. Этой операции агенты умершего мультимиллиардера традиционно отдавали предпочтение – в Западной Европе эмигрантов из Азии значительно больше. Иосиф Пиднель, мишин папа, в свою очередь, просматривал публикации подобного рода из соображений личной заинтересованности – вот-вот должны были объявить о наследстве умершей в Хаффе бабушки Мары, Неи Рековиц, владелицы сети ювелирных магазинов. На одном из германских сайтов, посвященных официальным объявлениям о наследстве, он и увидел знакомую фамилию своей близкой родственницы.

Созвонившись с Михаилом и Юнто, Иосиф договорился об их встрече в Гамбурге, где Михаил давал частные уроки бадминтона в клубе «Риф». Иосиф пытался заказать для брунейского адвоката номер в «Шератоне», поближе к Гриммерштрассе, где жили они с Марой, но господин Юнто ответил, что их агентство имеет долгосрочный контракт с «Ритцем», обязывающий сотрудников останавливаться в этой сети по всему миру.

Михаилу, похоже, было все в Гамбурге одинаково близко, потому что на следующее после приезда адвоката утро Иосиф застал Михаила и Колина сидящими в смокинг-холле гостиницы и оживленно обсуждающими достоинства бадминтона по сравнению с теннисом, столь очевидные для любого в Юго-Восточной Азии.

– Could you know somethin better?11 – восклицал Колин.

– If it can my father, Yosif, these is a real great,12 – откликнулся Михаил и представил отца и адвоката друг другу.

При осмотре города, морской прогулке, в походе на Риппербан Колин выказывал живой характер и вполне западный темперамент, но когда дело дошло до дела, он словно сбавил скорость, приглушил громкость и добавил веса. Он рассматривал документы из России, подтверждающие, что Роксана Мнвинду – внучатая племянница Рашида Аль Хасана, так, будто они заражены спорами сибирской язвы. Это потом стало понятно, что документы вызывали трепет, а не брезгливость, но тогда казалось, что ничему филлипинец из Брунея не доверяет. Первым приятным известием было то, что родство с умершим несомненно существует и остается только формальность – необходимость ознакомления с оригиналами документов. Второй – что сумма завещания, хотя и является абсолютной тайной, имеет единицу исчисления в миллионы долларов, что звучало само по себе очень захватывающе.

Неприятным – что наследство распространяется на единственного наследника, самого близкого по крови умершему миллионеру.

– И что же, во всем Брунее нет ни одного родственника двоюродного брата султана? – спрашивал у Михаила отец на балконе их просторной, но типовой гамбургской квартиры, «сталинки», как говорил Иосиф. – Они все там такие многодетные. Тепло, электричества не нужно. А когда нет света – что делать, кроме как делать детей?

– Представь себе, нет родственников. Бруней для старших поколений – нищая страна, да еще разграбленная японскими оккупантами. Оттуда все хотели уехать.

– Нефть свалилась на них, как спрятанное наследство!

– Скорее подбросила их – она бьет из-под земли.

Они действовали в этот момент, исходя из нормальной установки: почему бы не попробовать, а вдруг никого, кроме Роксаны, не найдется? Но вслух не говорили даже о самой возможности получения денег и каком-то применении им. У Иосифа в Германии все было непросто: он, безусловно, сделал свое бюро прибыльным за счет своих разработок и расчетов. Но это были не те деньги, которые могли дать промышленные гиганты, мировые марки – например, авиастроения: там существовала высокая конкуренция, нужны были деньги на маркетинг, на продвижение, а это тоже не сотни и не тысячи.

Михаил о своих проблемах не говорил – с рождения он призван был приносить всем радость, поэтому у него как будто бы все было. Для полного счастья можно было еще принести радость любимой жене в виде сообщения о причитающихся ей нескольких миллионов долларов.

При последней встрече Михаила и Колина Пиднель понял, что контора «Сван Уинг» не только просмотрит в России, месте происхождения, документы о рождении его жены Роксаны, но и продолжит поиски иных наследников Рашида. Это было, конечно, огорчительно, но неприятность того, что найдут каких-то других Мнвинду, до поры до времени перекрывала главную: найдут Ивхава.

Роксана же, напротив, узнав о том, что доверенные юристы едут в Россию, сразу сказала:

– Деньги получит мой отец, сто процентов.

– Где они его возьмут? – пытался возразить Михаил.

– Найдут, – обреченно сказала Роксана, – так всегда бывает. Везет именно сумасшедшим.

– Ладно, Рокси, найдут – значит, найдут. Пусть будут у него. Он просто не сможет их истратить! Ну, веселей! Бабушка Нея оставила в Израиле и положила на отца сто тысяч долларов, нам он отдает половину. Едем в Италию! Или покупаем «бентли», а?

Роксана смотрела в темное окно. Не отвечала.

– Ну хочешь, все потратим на Вову?

Роксана отреагировала резко: обернулась к Михаилу и сказала горько:

– Ты же все знаешь… Зачем ты? Ты же знаешь, что этого не хватит. Ни на что.

– Роксана, ты знаешь, я все равно найду на это деньги. Сейчас Эльвира берет турнир в Мумбае, это 300 тысяч призовых… – Михаил попытался обнять ее, но Роксана отвела его руки.

– Я не хочу слышать про деньги, про Эльвиру, я не хочу ничего.

Пошла из комнаты, взяв по дороге зонт, скрылась в дверях. Так часто было в последнее время: он оставался дома, она уезжала куда-то, пропадала до поздней ночи.

Инюрколлегия разыскивает родственников Рашида Аль Хасана Мнвинду, скончавшегося в Брунее на 86 году жизни.

Если бы не это объявление, Роксана и Михаил не узнали бы о том, что «Сван Уинг» уже у нас и в ближайшее время стоит ожидать появления брунейских юристов в их городе: ведь одной из целей агентства было знакомство с документами в организациях государственной регистрации. Михаил, честно исполнив просьбу жены попробовать договориться о покупке основной части тиража, с самого начала знал, что его денег не хватило бы, если бы кто-то и смог ему такую продажу организовать.

Он был в это время в столице, где Эльвира участвовала в очередном турнире, но в силу того, что все время перезванивался с Роксаной, не сосредоточился на игре подопечной, и она едва доползла до четвертьфинала. Эльвира могла выигрывать, только если его внимание принадлежало ей: как всякая влюбленная девушка, она нуждалась в надежде на ответное чувство.

Михаил же был недоволен прежде всего собой, а Роксана слышала в его голосе, что он недоволен ею, Эльвира – что ею.

Короче, Роксана решила, что надо встретиться с отцом. Он целыми днями пропадал на работе в физкультурном диспансере, где был трудоустроен сантехником. Причем никто не знал, чем точно он занимается, видели только, что он спускался утром в подвал, где, собственно, и размещалась слесарка и теплоузел, а вечером поднимался из подвала. Римма, сообщившая об этом дочери, с тревогой спросила:

– Зачем он тебе? Он, знаешь, все больше становится не в себе.

К привычным подробностям жизни Ивхава-Ивана, таким как двухнедельное голодание раз в полгода, бег босиком по снегу, рацион, состоявший из разных пород проросших зерен, сну на голом полу и многочасовым занятиям дыхательной гимнастикой, прибавилось что-то похожее на постоянную медитацию. Что бы он ни делал, он словно никого и ничего не слышал, кроме чего-то внутри себя. Он не отвечал на любые вопросы, в том числе и приветствия, незнакомых людей. Со знакомыми, например Риммой, с которой в тот момент еще не был разведен, он разговаривал так:

– Что ты там делаешь, в этом подвале? – спрашивала его жена.

– Зачем ты хочешь это узнать?