Амарант. История жеребенка

– Ушёл куда-то с Тихоней и Зайцем. Гуляют, наверное, – с тоской произнёс Марик, изо всех сил стараясь, чтобы его тон казался равнодушным.

Конеед, застыв в воздухе, очень внимательно оглядел его и перестал булькать. Спикировав вниз, он завис напротив морды жеребёнка.

– Они вернутся, Марик! Ты же знаешь это, чувствуешь! Просто нужно уметь ждать!

– Я не могу! Не умею! Не желаю ждать! – закричал Марик, выплёскивая накопившееся за последние недели отчаяние.

Лошади в леваде подняли головы и изумлённо уставились на него.

– Я слоняюсь тут с утра до вечера! Один! Люди приезжают ко всем! Ко всем… кроме меня, – яростным шёпотом продолжал жеребёнок. – Я привык, что меня чистят! Я привык заниматься! Я соскучился, в конце концов!

В глазах его блеснули слёзы, и Марик опустил голову.

– Я ухожу в угол левады и работаю сам с собой! Делаю повороты, хожу задом наперёд… Даже вбок научился хорошо ходить, – с тоскливой гордостью прошептал он. – Я не знаю, что с ними случилось! Может быть, их съел какой-нибудь людоед… Я хочу, чтобы они вернулись!

Марику стало неловко за нахлынувшие чувства, он отвернулся и побрёл в угол левады. Конеед опустился на забор и сочувственно посмотрел ему вслед.

Смеркалось. В тусклом, затянутом тучами небе не было ни луны, ни звёзд. Короткие осенние сумерки быстро уступали место непроглядной темноте. Кай и Заяц со своими хозяйками до сих пор не вернулись. Ёжась от холода под порывами ветра, в леваду вошёл конюх. Распутав задеревеневшими пальцами чомбуры, он пристегнул их к недоуздкам и повёл табун домой. Тунгус с Манёвром о чём-то тихо переговаривались по дороге, а Эклер с жалостью посматривал на жеребёнка.

Наконец-то Марик окунулся в мягкое, пахнувшее свежей стружкой тепло конюшни. Он аккуратно прошёл мимо невысокой круглой кобылки, стоявшей в проходе на развязках. Её хозяйка была типичным лечителем – каждый вечер подвергала «болезную» лошадь невообразимому числу процедур. Вот и сейчас возле кобылки выстроились ряды всевозможных склянок с терпко пахнущими мазями, коробки с таблетками всех форм, размеров и цветов, а также несколько градусников.

Хозяйка, озабоченно нахмурившись, смешивала в кормушке какие-то порошки и сушёные травки. Кобылка привычно дремала – видимо, давно уже смирилась с необходимостью лечения.

В деннике Марика ждала вечерняя охапка нежного, сладко пахнувшего сена. Выдёргивая из него тонкие бледно-зелёные травинки, он покосился на соседний денник: Кай ещё не вернулся. Вздохнув, Марик дождался ужина и, наскоро проглотив кашу, щедро политую отваром льна, повалился на бок и уснул. Конеед, дымкой просочившись сквозь закрытое окно, уютным клубком свернулся рядом.

– Цок-цок-цок…

Марик вздрогнул во сне.

– Господи, я на автобус опаздываю! Кай, давай же, быстрее!

Опять цоканье и скрежет железной двери денника.

– Где его ужин? Где ужин? А-а-а, вот же он! Марик спит, хорошо… – голос перешёл на шёпот. – Кушай, Кай. А я побежала. До скорого!

Звонко чмокнув Кая в нос на прощанье, Тихоня, стараясь ступать неслышно, побежала к выходу. Раздававшееся из соседнего денника мерное чавканье окончательно разбудило жеребёнка. Марик нехотя поднялся на ноги:

– Где ты был так долго?

Кай поднял перепачканное овсом и отрубями лицо, но выговорить что-либо членораздельное с набитым ртом у него не получилось. Раскидав пушинки мягких опилок, поднялся недовольный Конеед и, зевая, проплыл по воздуху к спине жеребёнка. Там он принялся возиться, устраиваясь поудобнее и горестно жалуясь на марикову костлявость.

Кай поглощал ужин так быстро, будто его не кормили с неделю. Марик видел, что друга прямо-таки распирает от желания рассказать о сегодняшнем приключении. Наконец, тот доел, тщательно вылизал кормушку и поглядел на Конееда:

– А ты вернулся, значит?

Конеед кивнул.

– Рассказывай давай! – прошептал Марик, с опаской покосившись на Мышку. Та, сладко посапывая, дремала, уютно устроившись на подушке из опилок.

– Пошли мы с Тихоней, Зайцем и зайцевой хозяйкой в лес. Но не в тот, где лосёнок, а в другой, подальше, потому как после выстрелов люди с лошадьми в ту сторону не хотят. Тихоня – она что? Как всегда, то на спину ко мне залезет, то слезет, то просто рядом идёт. Мыкались мы по лесу бестолку, туда-сюда. Хорошо, что Тихоня ко мне верёвку длинную пристегнула: я всё больше на расстоянии от них шёл и кусты непролазные оглядывал.

– Зачем? – удивился Марик.

– Так избушку же искал! Чувствовал, что она где-то рядом!

– На что она тебе?! – Конеед от изумления приподнялся на спине Марика, раздумывая, стоит ли взлетать. Но, немного потоптавшись, лёг обратно.

Кай проигнорировал его вопрос.

– Идём мы, значит, а лес сгущается. И будто туман между деревьями заклубился. Даже Заяц что-то почуял, забеспокоился. Хотел за мной пойти, да куда ему: у него ж хозяйка на спине сидела. А я знай по кустам шустрю, место заветное ищу. И, когда совсем отчаялся уже, гляжу – что-то в зарослях орешника поблёскивает.

Сунулся туда – стоит избушечка наша! Прямо среди кустов дверь виднеется. Ножки поджала, окошки в лунном свете блестят. Дыма над трубой нет, а дверь приоткрыта.

– И ты что, вошёл? – с замиранием сердца спросил Марик.

– Огляделся я, – продолжал Кай, схватив клочок сена, – люди далеко. Шагнул было, а верёвка-то Тихонина тянет. Пришлось прыгнуть. Тихоня цепкая, верёвку крепко держит, но сама на несколько шагов вперёд продвинулась. А дверь ещё далеко… Дай-ка, думаю, ещё раз дёрну! Со второго раза получилась: Тихоня пробежала несколько шагов – как раз, чтобы мне войти…

Конеед рассказа о таком наглом вторжении в дом Целительницы не выдержал. Взлетев со спины Марика, он грозно повис в воздухе прямо перед Каем.

– Ну, я постучал, конечно, – извиняющимся тоном произнёс Кай, опасливо поглядывая на Конееда. Тот мрачно фыркнул.

– Но никто не отзывался. Я и зашёл…

– А ну, цыц! – Мышка метнула на жеребят грозный взгляд. – Все спят уже!

Марик вплотную приблизился к решётке, отделявшей его от Кая, и тот продолжил свистящим шёпотом:

– В доме всё по-прежнему… Лосёнка только нет, и в гамаке никто больше не сопит.

– Там, наверное, тогда землерой спал, – догадался Марик. Конеед кивнул, не сводя хмурого взгляда с Кая, но тот словно не замечал его:

– Прошёл я мимо печки. Хотел на воду ещё разок взглянуть, но страшно стало. А там, за печкой, ещё комната. Сделал я шаг, и…

– И? – не выдержав, негромко воскликнул Марик и тут же испуганно покосился на Мышку. Но та, похоже, ничего не заметила.

– И ничего! Как в стену упёрся! – опустив голову, буркнул Кай. – Воздух там густой, комнату плохо видно, мебель как в тумане вся… И не войти никак. Копытами бить я не решился.

– И правильно, что не решился! – строго сказал Конеед. – Нельзя туда заходить любопытства ради. Ты и в дом-то войти смог только потому, что уже был в нём по приглашению.

– В общем, стал я выбираться обратно, – прошептал Кай. – Вылез кое-как, смотрю – Тихоня прямо на меня уставилась. Я даже ахнул от неожиданности – неужели и избушку видит? Нет, в сторону избы даже ухом не повела. Ещё и отругала, что по кустам лазаю.

Конеед довольно запыхтел, расплываясь по воздуху бесформенной кляксой, но тут же собрался обратно.

– А пока домой возвращались, заплутали мы. Сумерки спустились, тропка ушла прямо из-под ног. Вдруг слева, меж стволов, смотрю – огоньки! Прыгают, скачут, словно бы к себе зовут. Искрящиеся такие. Разноцветные. И поют что-то недоброе. Я, было, сунулся к ним, да в болото вступил, – в доказательство Кай поднял замызганную ногу. – А они завертелись вокруг меня, закрутились, песня ещё эта… Я как будто в ночное небо провалился. Стою, ничем пошевелить не могу, даже рта раскрыть не получается, чтобы на помощь позвать. Хорошо, что к Тихоне был привязан. Закричала она, верёвку потянула, я и очнулся. Выпрыгнул из чавкающей жижи и бегом от места этого.

Марик слушал, затаив дыхание от страха.

– Понимаешь хоть, что неспроста тебя в болото чуть не затянуло? – Конеед, видимо, знал наперёд, чем кончится для Кая посещение избушки.

– Да… – Пробормотал Кай, понурив голову:

– Ну, ты не переживай, завязнуть не дали бы. Блуждающие огоньки  – опасные существа, но меру знают. Попугали и будет.

Кай поднял голову, и Марику показалось, что в глазах друга заплясали лукавые искорки.

– Скажи, Конеед, ты ведь долго жил у Целительницы… Что у неё в другой комнате?

Конеед задохнулся от возмущения. Он расфыркался, зашипел, будто рассвирепевшая кошка, и с негодованием произнес: «Мало тебе за пустое любопытство наказания»? Затем, продолжая фыркать, быстро пролетел над Мышкиной головой и прямо сквозь стену перебрался в амуничник.

– Я всё равно узнаю! – уверенно топнул ногой Кай. – Узнаю! Видел его реакцию? Он даже думать об этом боится!

Марик неопределённо мотнул головой, не споря, но и не соглашаясь с другом.

Утром пошёл снег, первый в этом году. Робко, боязливо крупные снежинки спускались с низкого неба на землю, покрывая её пушистым ковром. Снег уютно устраивался на яблонях вдоль плаца, заботливо припрятывал до весны песок, украшал белыми шапками столбы забора. Марик, прижавшись носом к решётке денника, смотрел наружу. Погружённый в это занятие, он не сразу расслышал знакомые шаги. Почувствовав, что сердце пропустило удар, Марик неуверенно гугукнул. Шаги ускорились.

– Зануда… – тихо прошептал жеребёнок и с шумом выдохнул воздух из затрепетавших ноздрей.

Глава 14, в которой Зануда, сама того не подозревая, спасает от вьюшек незнакомого жеребёнка, а Марик очень стесняется, но бегает наперегонки

Зануда с Кормильцем теперь приезжали часто, как прежде. Толстый живот хозяйки куда-то пропал, а вместо него появился синий Кулёк, который обычно висел на Зануде или Кормильце и мирно посапывал. Марика Кулёк интересовал до тех пор, пока жеребёнок не решился сунуть в него нос. Кулёк ответил таким громким воплем, что Марик резко отскочил, будто увидел конееда. Несколько недель спустя у Кулька появилась глазастая голова, которая с любопытством озиралась по сторонам.

Занятия протекали как раньше. Висевший на Зануде Кулёк мешал ей давать чёткие команды, поэтому Марику приходилось быть очень внимательным. Последнее время Зануда стала требовать слишком уж сложные вещи: остановиться на полной скорости передними ногами, а задними убежать вбок так, чтобы оказаться лицом к Зануде, или присесть на задние ноги и одним прыжком развернуться в другую сторону. Жеребёнок, бывало, путался в ногах, иногда на огромной скорости пролетал мимо Зануды, вместо того чтобы остановиться, но с каждым разом всё лучше справлялся с заданиями. У Марика возникало смутное чувство, что то, о чём просила его Зануда, он сам уже проделывал много раз, совершенно не задумываясь об этом. Но вот показывать все эти фокусы специально, одним глазом следя за своими ногами, а другим – за Занудой, да ещё расставлять ноги в нужной последовательности было очень сложно. Особенно потому, что Марик не понимал, зачем всё это нужно.

Наступила зима. Низкое свинцовое небо щедро посыпало мир огромными, медленно кружившимися снежинками. В леваде намело глубокие сугробы, и лошади, чтобы не пробираться по брюхо в снегу, ходили только по протоптанным тропинкам, которые, извиваясь, вели к сену, к выходу, к дальнему концу левады и, конечно же, к излюбленному месту жеребят – полянке, скрытой под низко согнувшимися ивами.

Темнело очень рано – сразу после обеда. Изредка вылезала из-за облаков полная луна, заливая заснеженную леваду мерцающим светом. Марик отрастил себе пушистую бархатную шубку, и Зануда жаловалась, что такая длинная шерсть плохо отчищается.

Так было и в этот раз. Отчаявшись вычистить жеребёнка щётками, Зануда перевесила свой Кулёк на Кормильца, пристегнула к недоуздку корду и повела Марика через посёлок на дальний плац – огороженную площадку посреди поля.

Жеребёнок шёл, вслушиваясь в хруст снега под копытами и хватая губами редкие былинки, пробивавшиеся сквозь сугробы.

Вдруг сзади послышались незнакомые лошадиные шаги. Марик резко обернулся. За ними на значительном расстоянии шла девушка, крепко держа кругленького, хорошо сложенного гнедого жеребёнка с белой проточиной на морде и нарядными отметинами-носочками на ногах. Жеребёнок (по виду ровесник или чуть младше Марика) двигался неспокойно, подпрыгивал, вставал на задние ноги, мотал головой. Наверное, он приехал вчера: Марик краем глаза видел скрывавшийся за поворотом коневоз.

Зануда покачала кордой, и Марик поспешил за ней, беспрестанно оглядываясь на незнакомца. На плацу, едва Зануда отстегнула карабин, Марик одним прыжком развернулся и приник к ограде, уставившись на жеребёнка. Тот продолжал подпрыгивать и мотать головой, мешая хозяйке.

Вглядевшись, Марик с удивлением заметил, что у его ног кружатся в бешеной пляске крохотные существа, стараясь ущипнуть незнакомца за ноги! Тот гарцевал, высоко вскидывая копыта, в тщетной попытке избавиться от них. До Марика донёсся обрывок злорадной песенки:

От порога до опушки под ногами вьются вьюшки:

В колтуны хвосты сбивают, из конюшни не пускают!

Зануда направилась к беспокойному жеребёнку.

– Хочешь, я покажу, что делать, если он так себя ведёт?

Девушка передала чомбур в Занудины руки. Марик отметил, что они общаются, как хорошие знакомые, а то и друзья. Это настораживало – Зануда обожала людей вроде Мухомора или Ветеринара…

Незнакомый жеребёнок несколько шагов прошёл спокойно, подозрительно поглядывая на Зануду. Но вьюшки не унимались, и он высоко подпрыгнул, махая ногами, безуспешно пытаясь стряхнуть их.

Как Зануда рассердилась! Она словно выросла в размерах и угрожающе пошла на жеребёнка. Тому ничего не оставалось, кроме как бежать от неё задом наперёд. А Зануда надвигалась, не замечая попадавших под её ботинки вьюшек. Те как будто лопались, когда она на них наступала, а потом, сдувшиеся и полупрозрачные, кидались врассыпную. Немногочисленные оставшиеся вьюшки попрыгали в снег и, петляя, понеслись по сугробам в разные стороны. Жеребёнок заметно успокоился, опустил голову и облизнулся.

– Вот! – просияла Зануда. – Когда лошадь так скачет, следует объяснить ей, кто здесь лидер. Или создать ситуацию, когда прыгать станет просто невозможно. В табуне главные лошади прогоняют остальных, если им не нравится их поведение. И могут пригласить обратно, если лошадь извинится, – она протянула руку и потрепала стриженную ёжиком гриву незнакомца.

Марик застонал и уткнулся лбом в промёрзшую железную трубу ограды. Когда же люди научатся видеть по-настоящему?

Зануда передала корду девушке и отправилась к Марику. Заведя незнакомца на плац, хозяйка отпустила его.

Секунду жеребята стояли, глядя друг на друга, а потом на Марика вдруг накатило смущение. Ему показалось, что у него непомерно длинная шерсть, уши-лопухи и маленькие поросячьи глазки. Чтобы скрыть неловкость, Марик резко развернулся и помчался, не глядя на незнакомца, к дальнему углу плаца. Тот рванул к противоположному углу, окатив снежными брызгами вновь подбиравшихся к нему вьюшек. Повернувшись спинами друг к другу, жеребята старательно выкапывали из-под снега редкие былинки.

Увлечённо копая снег, Марик не сразу заметил, как к нему подошёл незнакомец.

– Какая умная у тебя хозяйка! Сразу догадалась, что вьюшек нужно затаптывать. Как подцепил их на прошлой конюшне, так всё никак вывести не могу… Копыта-то у меня маленькие! Сложно попасть по ним…

Марик поднял голову, оторвавшись от раскапывания сугроба.

– Не знаю, умная ли… Видишь ли, она – Зануда, и поэтому имеет свой… э-э-э… несколько странный взгляд на вещи. Не уверен, что она видела вьюшек и хотела тебе помочь.

– Жа-алко, – протянул жеребёнок, покосившись на хозяйку. – Моя вот тоже их не видит. А я – Гепард! Но все почему-то называют меня Пашкой.

– Амарант. Но меня все называют Мариком. Или малышом, – сокрушённо добавил жеребёнок. – А где ты живёшь? Я не видел тебя в конюшне.

– Меня поселили в другом здании, – Пашка мотнул головой по направлению к конюшне. – Там ещё домики синие…

– А-а-а, – Марик сообразил. Вторую небольшую конюшню, состоявшую из денников, двери которых открывались прямо на улицу, люди называли «летниками», и совершенно непонятно, почему! Ведь лошади жили там круглый год, даже зимой, и совсем не мёрзли! По крайней мере, Заяц с Манёвром, тоже жившие в летниках, никогда на холод не жаловались.

Пашка весело мотнул головой, приглашая к игре, и жеребята понеслись наперегонки. Ледяной воздух обжигал лица, щипал раздувавшиеся ноздри, но они мчались всё быстрее, отдаваясь игре. Марик вырвался вперёд, обогнал Гепарда и победоносно вскинул в воздух задние ноги.

Раздался глухой звук, будто от удара по дереву. Остановившись, Марик резко развернулся и поглядел на Пашку. По рассечённой мордочке текла струйка крови.

– Я не специально! Прости! Просто подкинул ноги вверх! – испугавшись, воскликнул Марик. – Почему ты не увернулся? Разве ты не видел? – он осёкся. У жеребёнка не было одного глаза, как раз с той стороны, куда пришёлся удар. Сердце Марика сжалось.

Пашка, скосив единственный глаз, пытался осмотреть рану.

– Пустяки! Я просто всё время забываю, что одноглазый. Из-за этого иногда стукаюсь головой, – он рассмеялся. – Мне совсем не больно. Только вот люди, – Пашка кивнул на бежавшую к нему хозяйку и маячившую за ней Зануду, – наверняка начнут меня лечить. Хотя… – просиял он, – если лечат, значит, я им нужен!

Само собой, хозяйки спешно повели жеребят в конюшню, обмениваясь по дороге словами, от которых отдавало ужасом, как от ветеринара: хлоргексидин, перекись водорода, цамакс, марганцовка… Марику подумалось, что «Хлоргексидин» звучит так пугающе, что вполне могло бы стать именем главного конееда.

По дороге домой Пашка увлечённо рассказывал Марику о повадках вьюшек, которые вновь суетились у его ног.

– Вьюшки не могут жить без лошадей. Но в то же время они терпеть не могут улицу. Поэтому вьюшки заводятся только в тех конюшнях, где лошади редко гуляют. Представь: стоишь в деннике, ждёшь обеда, а они по опилкам рассядутся и дразнят. – Пашка с отвращением тряхнул ногой, смахивая с копыта особенно шуструю вьюшку. – А на улицу выйдешь – вьются, мельтешат под ногами, хотят, чтобы ты домой вернулся. У вас в конюшне есть левада?

Марик кивнул.

– Это хорошо, – обрадовался Пашка. – Тогда вьюшки скоро уйдут. Найдут себе какую-нибудь другую конюшню, где лошади только на занятия выходят, да и то в тёплый манеж. Вот где им раздолье! Вреда, конечно, от них никакого, но раздражают сильно. И ходить, и бегать мешают. К тому же заразные жутко.

Марик покосился на вьюшек: ему стало казаться, что некоторые заглядываются и на его копыта.

– Скорее всего, ты будешь гулять с нами. У нас хорошо! Тунгус и Манёвр – самые главные. Ты их не бойся, они строгие, но справедливые. Эклер очень добрый и заботливый. Заяц, конечно, по первости может обидеть… Ещё есть мои друзья – Кай и Конеед. А других лошадей конюшни я плохо знаю, потому что они всегда гуляют в других левадах, и мы почти не общаемся.

– Конеед? Ты сказал, Конеед? Настоящий? Он с вами дружит? Я видел их много раз. Все кони их боятся, а я – ни капельки!

Марик немного помедлил, прежде чем ответить. Но, подумав, всё же решил рассказать историю Конееда. Пашка слушал очень внимательно, не сводя с Марика восхищённого взгляда.

В конюшне Пашку поставили на развязки. «Видимо, для того чтобы хорошенько его полечить», – с содроганием думал Марик, ожидая конюха с обедом.

Позднее, набив рот, Марик рассказал о новеньком Каю. Тот многозначительно покивал.

Едва друзья успели вылизать кормушки, как их снова вывели на прогулку. Несколько минут спустя к ним присоединился Гепард, щедро политый лекарствами. У его ног кишели вьюшки.

– Новенький! И вьюшек притащил! Того и гляди заполонят всю конюшню! – Заяц, щёлкая зубами, бросился к Гепарду.

– Прекратить! – между ними, словно из-под земли, вырос Тунгус. – Ты же прекрасно знаешь, что вьюшки быстро разбегутся на улице. Чего воду мутишь?

Заяц, недовольно скривив лицо, отступил, а трое жеребят побежали под ивы. Несколько вьюшек, обиженно ворча, уселись на сугробы, дружно стуча зубами от холода.

– Вьюшки! – из сугроба вынырнул сияющий Конеед. – Вьюшечки!! Сколько лет, сколько зим, дорогие мои, давно же я вас не видал!

Он спикировал вниз и принялся трясти закоченевшие лапки вьюшек. Те хмуро переглядывались, не разделяя бурных восторгов Конееда.

– Новенький! – Конеед уставился на ошарашенного Пашку. – Смотрю, рассказал тебе Марик обо мне, раз ты меня видишь!

– Ещё как вижу, – ухмыльнулся Гепард. – И не боюсь. Марик сказал, что ты добрый, хоть и немного страшный!

Конеед неожиданно смутился и скромно опустил глаза.

– А почему вьюшки выходят на улицу вместе с лошадьми, если так не любят прогулок? – спросил Марик, косясь на Пашкины ноги.

– Они не могут жить отдельно от лошадей, – промурлыкал Конеед. – Как бы им ни хотелось остаться в тепле, они вынуждены следовать за лошадью. Без лошади им в деннике тоска. Поэтому-то они и начинают путаться под ногами – надеются, что хозяин, увидев, как лошадь волнуется, отправит её обратно в денник.

Вьюшки, стуча зубами, кивали.

– Похоже, вам придётся искать другой дом, – прошептал, наклонившись к ним, Марик. – Мы здесь гуляем целый день. Замёрзнете!

Горько вздохнув, вьюшки уныло потянулись за ограду.

– Надеюсь, найдут себе хорошее жилище, – глядя им вслед, сказал Пашка. – Главное, чтобы от нас подальше!

Глава 15, в которой Марик катает Зануду на спине, а Тунгус отказывается пройти мимо сугроба и обещает сохранить зёрнышко

Чем больше Марик узнавал Гепарда, тем больше он ему нравился – жеребёнок являл собой воплощение неунывающего оптимизма, продолжая радоваться и веселиться, даже когда его лечили или выводили на занятия вместо обеда. С неуёмным любопытством он исследовал леваду, вытаскивал и разбрасывал щётки из ящика, теребил людей за рукава одежды и без стеснения заглядывал им в карманы. Даже Зануда прощала ему всё, смеясь над выходками, за которые другим лошадям спуску обычно не давала. Конеед, и тот пугал Пашку реже остальных.

Жеребята очень сдружились. Неразлучная троица с самым заговорщицким видом шушукалась под заснеженными ивами или буйно резвилась, приводя в ужас чопорного Эклера.

Их хозяйки часто приезжали вместе, поэтому и на уроки всех выводили одновременно. Как и подозревал Марик, Зануда со своим зудением добралась до Пашкиной хозяйки, и теперь их беседы постоянно сводились к лошадиной психологии. На занятиях обе они набрасывались на одноглазого жеребёнка с удвоенным усердием. Однако Пашка не унывал. Он был уверен, что его хозяйка вовсе не зануда, а целеустремлённая.

– Только целеустремилась она куда-то не туда, – ворчал Марик, наблюдая, как та просит друга, сгибая шею, коснуться носом бока.

Кай же с первых дней знакомства воспылал идеей добыть Пашке новый глаз. Он ходил за ним тенью и неотступно требовал подробностей приключившейся с Гепардом беды, получая в ответ лишь одно:

– Я, правда, не помню, Кай, я был очень маленьким…

Кай отступал, но лишь для того, чтобы через несколько часов накинуться на Пашку с новыми расспросами.

– Да оставь ты это дело, Кай, – смеялся Гепард. – Мне и так отлично! Ну, и потом, имей я оба глаза, я был бы хорош до отвращения. Должны же быть во мне хоть какие-то недостатки!

«Что правда, то правда, – думал Марик. – Таких ладно сложенных лошадей с плотно сбитым телом, точёными ногами и аккуратной выразительной головой надо ещё поискать».

Пашка за несколько дней завоевал любовь всех обитателей конюшни, но совершенно не гордился этим, не задирал нос, а просто радовался – за себя, за друзей, за людей и лошадей – за саму жизнь.

– Ма-а-а-рик!

Жеребята обернулись на ворота левады. Зануда была одна, совершенно одна – даже без Кулька! Недоумённо оглянувшись на Кая с Гепардом, Марик пошёл к ней навстречу.

– Тунгу-у-ус!

– Кай! Кай, посмотри, что с Занудой? Она, кажется, уменьшилась?! Стала ниже! Да, так и есть! Я точно уверен! – удивился Марик.

– Это не она уменьшилась! Это ты растёшь! – покатился со смеху Кай.

***

Забрав Марика и Тунгуса, Зануда отвела их в конюшню, где на скорую руку почистила жеребёнка. Тунгуса она вычищала долго и тщательно, а затем поседлала. Тунгус косил глазом и явно не мог решить, нравится ему это или нет.