Амарант. История жеребенка

Выведя обоих на улицу, Зануда села верхом, и Тунгус повёз её в сторону поля, аккуратно ступая по заледеневшей дорожке. Марик шёл за ним, подпрыгивая, предвкушая бешеную скачку.

Едва они вышли на ровное, мягкое снежное поле, он понёсся вперёд, наслаждаясь свободой. Конечно, Марик много бегал в леваде или на плацу, но ничто не заменит скачки по бескрайнему полю. Набегавшись, он пристроился в хвост Тунгусу и неспешно рысил, восстанавливая дыхание.

Тёмно-серое зимнее небо было таким низким и плотным, что казалось, лежало на макушках могучих сосен. Лес затих, окутанный дремотой. Лишь ели едва-едва покачивали заснеженными ветвями.

Под рябинками, усыпанными гроздьями ярко-красных ягод, вились заячьи следы. На нетронутом снегу во множестве валялись бурые иголки, чешуйки от еловых шишек, сломанные веточки и былинки.

Аккуратно ступая по протоптанной Тунгусом тропке, Марик представлял, что уже вырос. На спине его появилось красивое седло, а в седле – Зануда… Нет, даже Зануда с Кормильцем. Ведь, если людей двое, значит, и повзрослел ты в два раза больше. Нет, пожалуй, Зануда с Кормильцем и Кульком. Жалко его в зимнем лесу бросать – он такой маленький. Марик, не чувствуя ни малейшей тяжести от свободно разместившихся на спине людей, гордо вышагивал, свысока взирая на присыпанные снегом уютные холмики – домики землероев.

В воображении проплыли изумлённые лица Гепарда и Кая со своими хозяйками на спинах. Марик гордо хмыкнул: не каждому выпадает такое счастье – везти на спине сразу трёх человек! Кай немного разочарованно глядел на свою худенькую Тихоню, а Гепард, сияя счастьем, поздравлял Марика с вступлением во взрослую жизнь. Даже Конеед…

– Ай! – Марик отскочил в сторону, пребольно ударившись затылком о тяжёлую еловую ветвь. Та с негодованием окатила его лавиной снега. Отфыркиваясь и отплёвываясь, Марик уставился на заливавшегося хохотом Конееда.

– С-с-смотри, людей со спины растеряешь, если будешь так подпрыгивать! – весело разбрызгивая чёрные искорки смеха, заявил он.

– Нехорошо без спросу залезать в чужие мысли! – возмутился Марик.

– Да я даже не пытался! Что я – водяной, что ли? – Конеед примирительно закружил вокруг жеребёнка. – У тебя же и так всё на лбу было написано!

Марик скосил глаза, пытаясь рассмотреть собственный лоб. Обернувшись на фыркающего Конееда, он вздохнул и прекратил попытки разглядеть собственные мысли, каким-то чудом покинувшие пределы его головы.

– Я думал, что ты в конюшне останешься с Каем и Пашкой.

– Прогуляться решил. Да и дело у меня кое-какое к Целительнице есть.

Зануда чуть пошевелила ногами, и Тунгус поднялся в широкую, размеренную рысь. Конеед примостился на спине Марика и, слегка покряхтывая от тряски, принялся давать советы:

– С-с-спину! Спину расслабь! Спинка должна быть мя-я-ягенькая, кру-у-угленькая! Шею пониже опусти и спиной, спиной работай!

Марик старался изо всех сил, хотя расслабиться в непривычной позе было нелегко.

Миновав лес, они вышли на устланное снегом гладкое, словно зеркало, поле. Впереди справа угадывался овраг.

Зануда направила Тунгуса на широкую дорогу, по обочинам которой торчали чахлые кустики.

Вдалеке, по самой границе поля, неспешно брела избушка Целительницы. Над трубой вился, закручиваясь в тугие спирали, дымок, окошки светились тёплым жёлтым светом. Насколько мог разглядеть Марик (а зрение у него всегда было неплохим), следов избушка на снегу не оставляла и даже в сугробы не проваливалась. Конеед, с силой оттолкнувшись от спины жеребёнка, взмыл в воздух и полетел к избе.

Зануда подняла Тунгуса в галоп. Марик, поглядывая на избушку, скакал следом. Снег гасил звуки от ударов копыт, и жеребёнку казалось, будто он скачет по облаку. Тунгус, ускоряясь, бежал впереди, и Марику видно было, как перекатываются под чёрной шкурой могучие мускулы. Вдруг Тунгус резко остановился перед заснеженной кочкой. Зануда качнулась в седле, но усидела. Конь храпел, косился на сугроб и отказывался идти дальше. Марик поискал взглядом Конееда и вдруг вздрогнул: сугроб перед ними вяло шевельнулся и негромко скрипнул.

– Давай же, Гусик! – Зануда изо всех сил пыталась направить Тунгуса вперёд, мимо сугроба.

– Гусик? – прорычал тот и быстро попятился назад. – Гусик?!

Жеребёнок сдавленно хихикнул, но Тунгус кинул на него такой взгляд, что следующий смешок застрял у Марика в горле.

Тунгус, несмотря на усилия Зануды, пытавшейся как-то влиять на его передвижения, отошёл от сугроба на почтительное расстояние и сквозь зубы процедил:

– Иди сюда, леший. Я нашёл его.

«Кого нашёл?» – подумал Марик, но вслух спрашивать не стал.

Каким-то чудом уцелевший после осенних ветров засохший лист сорвался с молодой берёзки. Из него возник знакомый Лесовичок. На голове у него лежала шапка снега, а сам он слегка поблёскивал, как льдинка на солнце.

– Все поля обошёл, с ног сбился, а на дороге-то поглядеть не скумекал! – покачал он головой, глядя на сугроб. – Спасибо вам, – слегка поклонился леший Тунгусу и ничего не понимавшему Марику.

Повернувшись спиной к лошадям, Лесовичок подошёл к сугробу и осторожно разгрёб его руками, склонился и с минуту что-то внимательно изучал, затем обернулся и подул на неугомонную Зануду, которая продолжала высылать Тунгуса вперёд. На Марика хлынуло уже знакомое ощущение вязкости и сгустившегося воздуха – он нисколько не удивился, увидев, что Зануда замерла с неуклюже растопыренными в стороны ногами.

– Не мог подождать, пока слезет? – пробурчал Тунгус. – Таскай её теперь… Неудобно это, когда на тебе сидит замедленный человек. Того и гляди свалится.

Лесовичок не слушал. Вновь повернувшись спиной, он глядел в яму.

– Не успел…

Тунгус, ступая очень осторожно, чтобы не уронить Зануду, подошёл к нему. Марик тихо подкрался сзади, от всей души надеясь, что его не прогонят. Осторожно выглянув из-за плеча Тунгуса, он посмотрел в яму. Там никого не было – лишь валялся давным-давно засохший и почерневший букет полевых цветов, слегка трепетавший на холодном ветру.

– Не переродился, – Тунгус смотрел в яму. – Как же теперь поле без него? А с оврагом что делать?

Тысячи вопросов запрыгали в голове жеребёнка, просясь наружу, но он плотно сжал зубы, чтобы ненароком не заговорить.

– Эх, Полевик-Полевик, – тихо пробормотал Лесовичок. – Давно ведь пора было…

Засохшие цветы словно бы вздохнули. Марик догадался, что это никакой не букет, а спящий глубоким сном очень старый Полевик – хозяин полей и лугов. Он был небольшим и совсем невесомым на вид. Глаза, напоминавшие лепестки, плотно закрыты. Сухая травинка рта скорбно сжата. Руки-стебельки, ноги-корешки да тело, сплетённое из колосков и сухих соцветий, придавали ему сходство с букетом.

– Весь год ему втолковывал! Не-ет, дотянул до последнего! А кабы не нашёлся? Так и валялся бы на дороге! Тут утоптано – не прорастёшь!

– С чем дотянул? И куда прорастать? – не выдержал Марик и тут же громко захлопнул рот, боясь показаться невежливым. Лесовичок посмотрел на него сияющими глазами и улыбнулся:

– Лешие живут бесконечно долго по вашим меркам. Оно и неудивительно – мы в родстве с деревьями, а те могут стоять под солнцем веками. – Лесовичок очень аккуратно вытянул из бороды Полевика колосок, потёр его между ладонями, но тот оказался пустым. – Полевики же – как травы. Им даётся всего несколько лет. Душа Полевика подобна зёрнышку, и, когда хозяину настаёт время уйти, нужно успеть бросить его в землю. Так заканчивается старая жизнь Полевика и начинается новая.

– Как у травы, – Тунгус обвёл взглядом заснеженное поле…

– А он?! – Марик с ужасом посмотрел на чахлого Полевика. – Он забыл бросить своё зерно? И теперь не сможет возродиться?!

– Да, что-то в этот раз он дотянул до последнего, – задумчиво вздохнул леший, перетирая ещё один колосок. – Долго жил, очень долго. Нет, конечно, он и сам рано или поздно возродился бы – истлел, а зерно попало бы в землю. Но местечко он неудачное выбрал – дорога. Земля тут бедная, жёсткая.

– И солнце зимнее… – Тунгус посмотрел в небо. Зануда на его спине медленно кренилась вперёд, будто собираясь слезать. – Тепла не даёт совсем. Может, до весны его оставим?

– Пораньше лучше бы… – Лесовик беспокойно покосился на овраг. – Нашёл всё-таки!

Он просиял, показав на ладони крохотное зёрнышко.

– Я вот что думаю, – сказал он, обращаясь к лошадям. – Возьмите-ка вы зёрнышко с собой. Снег надобно разгрести будет, землю согреть да зерно зарыть. А как росток даст, отнесёте к Целительнице, уж она его выходит.

– А у нас получится? – засомневался Марик. – Зима же сейчас! Может, его лучше сразу к Целительнице отнести? Я видел цветы в горшках. На окошках стоят, в домах людей. Даже зимой!

– Этому зерну воля надобна, чтобы росток появился, да тепло живое. Ну, и… – Лесовичок грустно опустил глаза, – тяжело Целительнице на улице за ним ухаживать будет. Одряхлела она совсем…

У Марика при этих словах ёкнуло сердце.

– Хорошо, – кивнул Тунгус. – Мы заберём зерно!

Он протянул к Лесовичку морду, и тот бережно спрятал зёрнышко за щёку коню.

– Поспешайте! – леший завертелся, скукоживаясь и принимая форму прошлогоднего пожухлого листа.

– Эй, эй! Время-то верни! А то я Зануду до конюшни не довезу! – с беспокойством прокричал ему вслед Тунгус. Листик сверкнул, на мгновение ослепив Марика, и тут же унёсся вдаль, подхваченный змеящейся поземкой.

– Да не бойся же ты! – простонала очнувшаяся Зануда, спрыгивая на землю, чтобы провести Тунгуса через сугроб, снова оказавшийся нетронутым. Тунгус резко прыгнул вперёд, разметав ногами снежную шапку. На мгновенье Марик увидел съёжившийся и почерневший букетик, в котором не хватало нескольких колосков. Позёмка подхватила его, закрутила, растрепала по дороге, а сильный порыв ветра поднял и унёс сухие лепестки в сторону поля.

Зануда, вновь сев в седло, тронула поводья, и Тунгус с Мариком галопом помчались навстречу хмурившемуся в сумерках лесу.

Глава 16, в которой Марик дует на землю, Тунгус злится на жёлтый цвет, а Кай с Гепардом устраивают битву попон

Когда Марик с Тунгусом вернулись с прогулки, уже совсем стемнело. Конюх заводил лошадей из левад, и конюшня наполнялась многоголосым гомоном.

Зануда поскорее поставила Марика в денник и убежала рассёдлывать Тунгуса, хмуро ожидавшего на развязках.

– Как погуляли? – полюбопытствовал Кай, подойдя к разделявшей денники решётке. Марик принялся рассказывать, подхватывая клочки сена из охапки в углу. Закончив говорить, он потянулся к ведру, висевшему на двери: от долгого рассказа пересохло в горле.

– Значит, нашли всё-таки Полевика!

Марик кивнул, не отрываясь от воды.

– Мне вот ещё что интересно, – куда это Конеед всё время пропадает? Исчезает то на несколько часов, то на несколько дней, а потом объявляется, как ни в чём не бывало, будто и не улетал никуда. – Кай, прищурившись, вглядывался в холодную тьму за окном.

– Только не говори, что собираешься за ним следить! Всё равно ничего не получится – он же и летать, и исчезать умеет! За таким разве угонишься? Наверное, он Целительницу навещает…

– Да, пожалуй, ты прав, – задумчиво отозвался Кай, укладываясь на опилках поудобнее.

Утром, едва лошадей вывели в леваду, жеребята немедленно бросились к Тунгусу, чтобы узнать, как поживает зёрнышко. Однако тот не стал шептаться с подростками. Встав в центре левады, он вкратце пересказал остальным лошадям всю вчерашнюю историю.

– Теперь зерно, из которого нужно вырастить Полевика, у нас, – подытожил Тунгус.

– Так сажайте его скорее! – воскликнул Пашка.

– Куда сажать? – презрительно бросил Заяц. – Снега по брюхо намело!

– Так в чём проблема-то? – встрял Кай. – Пойду разгребу снег под ивами. Там низина, и ветра почти не бывает. Это самое уютное место в леваде, Полевику понравится там прорастать!

Он направился к ивам и тут же принялся за работу. Снежная пыль колкими вихрями вылетала из-под его копыт. Вскоре Кай уже стоял на небольшом пятачке очищенной от снега ледяной земли. Он попробовал рыть и её, но ничего не вышло: насквозь промёрзшая, она натужно охала под ударами копыт, но не поддавалась.

– Не получается! Земля слишком твёрдая – даже ногу отбил, – пожаловался Кай и отошёл, признавая своё поражение.

Лошади стояли, опустив головы, обдумывая, как бы справиться с этой задачей…

– Может, землероев поищем? Они, наверное, любую землю рыть умеют, даже замёрзшую, – предложил Марик.

– Зимой землерои спят глубоким сном, – отозвался Манёвр. – До весны их не разбудишь.

– А если согреть землю? – спросил Пашка.

– Ну, и чем же ты её согреешь? – с вызовом возразил Заяц.

– Дыханием! Если всем дышать одновременно, она наверняка оттает!

Заяц поднял голову, удивлённо посмотрев на Гепарда, но ничего больше не сказал.

– Пусть Тунгус решает, – примирительно шепнул Эклер.

– Давайте попробуем, – Тунгус первым сделал шаг к освобождённому от снега клочку земли.

Всё утро лошади согревали его дыханием. Из ноздрей вырывались клубы белого пара и стелились над землёй, будто туман.

Вдалеке едва слышно скрипнула дверь. Марик обернулся: вышедший на крыльцо сосед недоумённо уставился на собравшихся в круг лошадей и почёсывал затылок. «И чего они там столпились», – пробормотал он, принимаясь расчищать занесённую снегом дорожку.

Лошади дышали. Снег по бокам ямы осел и стал серым, ноздреватым. Липкая чёрная земля оттаяла и задышала теплом. Кай слегка взрыхлил её копытом.

– Пора! – Тунгус, низко нагнувшись, аккуратно опустил зёрнышко в тёмную колыбель.

– Как же ты его не съел, если всё время во рту держал? – удивился Пашка.

– Не всё время. Перед едой я его, конечно, выкладывал на угол кормушки, чтобы ненароком не проглотить, – улыбнулся Тунгус, вытирая о снег перепачканные глиной губы.

– А кто же будет его согревать, когда нас заведут в конюшню? – вдруг спросил Заяц.

Вопрос повис в воздухе. От приподнятого настроения не осталось и следа. Лошади, понурившись, продолжали греть зёрнышко, стараясь не думать о том, что с ним станет, когда они уйдут.

Над левадой пролетела Сорока. Увидев сгрудившийся в одном месте табун, она уселась рядом на ветку ивы.

– Ну и удумали, ну уж удумали! – озабоченно покачала она головой. – Зря землю греете, всё равно не оттает – зима ведь! Вы что, травку себе решили вырастить? На морозе да под снегом?

Тунгус так мрачно на неё посмотрел, что Сорока поспешила удалиться, громко хлопая крыльями от возмущения.

Погромыхивая тачкой, в леваду зашёл конюх и принялся раскидывать сено. Печально проводив глазами очередную охапку, Марик вздохнул и принялся снова дуть на крошечный островок, чернеющий среди высоких сугробов. Он от всей души надеялся, что росток успеет появиться хотя бы до обеда.

– Есть будем по очереди – процедил Тунгус, сделав короткий перерыв в размеренном дыхании. – Сначала самые маленькие. Идите втроём, ешьте побыстрее! Вернётесь – пойдет Эклер.

Друзья кинулись к одной из душистых охапок. Поспешно набив рот, они усиленно зажевали, стараясь покончить с едой поскорее.

– Я могу остаться на ночь! – решительно заявил Кай. – Буду греть зёрнышко, а утром вы меня смените!

– Не получится, – покачал головой Марик. – Конюх поймает тебя – ты ведь будешь стоять на месте. И бегать от него нельзя – мороз за пару минут доберётся до зерна…

– Да… пожалуй, – Кай скис.

Перекусив, друзья вернулись под ивы и продолжили дышать на землю, стараясь передать ей всё своё тепло. От частого дыхания иней посеребрил им усы, ресницы, шерсть около рта. Время от времени кто-то отходил, чтобы поесть сена или размять ноги, но быстро возвращался обратно.

Вскоре в леваде снова появился конюх, увешанный недоуздками и чомбурами – пришло время забрать лошадей на обед. «Что-то вы сегодня обедать не торопитесь, да и сено почти не тронули», – огорчённо пробормотал он себе под нос, направляясь через сугробы к столпившимся лошадям.

– Может, земля не успеет промёрзнуть? Мы ведь совсем ненадолго! – с надеждой воскликнул Гепард, непрестанно оглядываясь на приближавшегося конюха.

Вдруг лошади, вздрогнув, резко метнулись в стороны, аккуратный строй, образованный их телами, распался. Тунгус захрапел, Манёвр угрожающе вздыбился. Заяц с Эклером отскочили дальше всех и теперь настороженно смотрели куда-то вверх. Марик поднял голову.

С ветвей ивы медленно спускался Конеед.

Ни на кого не глядя, он распушил свою длинную чёрную шерсть и свернулся клубком на согретой земле. Тунгус, помявшись в нерешительности, опасливо сделал несколько шагов к Конееду. Помедлив, он наклонил голову и легко коснулся его пушистого бока. Марик видел, как вздулись вены на его шее, как напряглись мышцы, как подрагивали ноги: Тунгус был готов в любой момент отпрыгнуть. Конеед, не разворачиваясь, поднял ухо.

– Спасибо, – выдохнул Тунгус. Конеед опустил ухо и слегка кивнул.

***

– Когда же оно, наконец, прорастёт? – Пашка в очередной раз подбежал к ивам проверить, не появился ли из-под Конееда зелёный росток.

– Думаю, даже когда прорастёт, мы об этом не узнаем, – Кай с досадой пнул замёрзший комочек навоза, и тот, отлетев в сторону, глухо ударился о забор, – Конеед его надёжно укрыл – ничего не видать!

Марик покосился на Конееда, уже несколько дней неподвижно лежавшего, свернувшись клубком над пятачком чёрной земли. Снежинки серебрились на его длинной, чуть колыхавшейся на ветру, тёплой даже на вид шерсти.

Первое время лошади вздрагивали и пугались Конееда, заходя в леваду, но мало-помалу свыклись с ним и даже поочерёдно согревали его дыханием, пока тот не проворчал, что обойдётся без помощи.

– А потом, – зловеще продолжил Кай, – Конеед заберёт проросшее зерно и отнесёт в лес к лешему или Целительнице. И не видать нам Полевика, как своих ушей!

– Я сейчас! – Пашка вдруг развернулся и легкой рысцой потрусил под ивы.

– Чего это он? – удивился Кай.

– Наверное, хочет… – начал Марик, – ой, смотри, к тебе пришли!

Тихоня, стоя на утоптанном пятачке перед воротами левады, махала недоуздком, не желая лезть в сугробы за Каем.

– Я пошёл, – просиял Кай. – Если прорастёт, хоть зубами Конееда грызите, но пусть меня дождётся!

Но зерно не дало ростка в тот день. И на следующий день. И на следующий за следующим день. И даже на следующий за следующим за следующим (Марик считал бы дни и дальше, но после четырёх он всё время сбивался).

***

В конюшне поселился запах хвои. Люди оживлённо болтали о Новом годе, угощали лошадей морковью, яблоками и дольками мандаринов (Марик их любил, а Кай выплёвывал), все суетились, улыбались и грозили подарками.

Марик, изучивший Занудины представления о хорошем и правильном, не ждал от загадочных подарков ничего многообещающего. Так оно и получилось. В последние дни первого зимнего месяца, когда в конюшне собрались, казалось бы, все одновременно, Зануда приволокла здоровенный мешок, из которого с улыбкой извлекла ярко-жёлтую попону.

У Марика отлегло от сердца: попона, конечно, могла бы быть и другого цвета, но в целом подарок был неплохим, особенно в преддверии крепчавших морозов.

Зануда вывела жеребёнка в проход, где уже стояли Кай с Пашкой, наряженные в обновки и бросавшие косые взгляды на свои отражения в тёмных окнах. На Кае была красная попона, на Пашке – светло-голубая. Хозяйки ходили вокруг коней, восторженно охая, непрерывно что-то поправляя и одёргивая. Тунгус, глядя на друзей из своего денника, презрительно хмыкал. Возбуждённо потоптавшись, Марик замер, ожидая, пока Зануда водрузит на него подарок. Та, надев на жеребёнка попону, повозилась с застёжками и отступила назад.

– Мда-а-а… Великовата…

Марик опасливо покосился на своё отражение… Великовата! Великовата?! Да она Тётушке Бу пришлась бы впору! Попона мешком свисала до запястий, затянутые до предела ремни болтались где-то под животом. Кай с Гепардом захихикали.

– Как жа-а-алко, – протянула Зануда, поправляя висевшего на ней Кулька. – Мы ведь одновременно снимали со всех них мерки! Как я умудрилась померить Марика неправильно? Он ведь стоял лучше всех, спокойно…

Марик дал себе клятву, что больше никогда не будет стоять спокойно, если Зануда приблизится к нему с сантиметром.

– Придется отдать её Гусю, – и Зануда посмотрела на Тунгуса, который от неожиданной «радости» поперхнулся сеном и выпучил глаза. – Жёлтенький ему отлично подойдёт!

– Жёлтенький? Нет, вы её слышали?! Я что, цыплёнок?!! – Тунгус яростно ударил задней ногой по стене, отчего по конюшне пронёсся низкий гул. – Пусть лучше Марик до неё дорастёт!

Марик наклонил голову, пряча улыбку. Пашка с Каем покатывались со смеху, находясь вне досягаемости раздувавшего ноздри Тунгуса.

В конюшне появился Кормилец, волоча за собой огромный мешок, из которого доносился милый сердцу яблочно-морковный запах. Он рассмеялся, глядя, как Марик, путаясь в попоне, пытается подобраться к нему поближе:

– На всех хватит!

***

Морозное утро разрисовало окна конюшни ледяными узорами, посеребрило инеем дверные косяки и железную ограду плаца. Нахохлившийся красногрудый снегирь, наблюдая за лошадьми, склёвывал ягоды рябины за забором. Снег оглушительно скрипел под ногами спешивших в леваду жеребят, из их ноздрей вырывались белые клубы пара.

– Бр-р-р! – Пашка поёжился. – У меня по спине мурашки бегают размером с Конееда!

Марик, как мог, распушил шерсть и проскакал галопом несколько кругов, чтобы размяться после сна. Ледяной воздух обжигал, усы моментально обледенели и обвисли сосульками, оттягивая кожу на мордочке. Пока Марик бегал, Кай с Гепардом затеяли игру, желая проверить, чья попона крепче.

Снег под их ногами мгновенно покрылся разноцветными клочками ткани, рядом с забором появилась чья-то оторванная застёжка, а жеребята, кружась и вставая на дыбы, нападали друг на друга, вздымая облака пушистого, рыхлого снега. Эклер смотрел на них с осуждением, а Заяц, азартно подпрыгивая, сыпал советами по технике выполнения приёмов, таких как «укус с прокручиванием», «ногой под ремень» и даже «застёжку под зуб, копыто на круп».

Наконец, тяжело дыша, Кай остановился.

– По-моему, моя попона крепче! – сказал он, оглядывая жалкие лохмотья, едва прикрывавшие его спину.

Пашкина одёжка выглядела не лучше. Марик подумал, что обе попоны мужественно держались до последнего. Но где им было тягаться с зубами и копытами?!

Тунгус, повернувшись спиной к битве, источал физически ощутимые волны негодования – на нём красовалась ужасающая канареечная попона.

Некоторое время Кай с Пашкой алчно пожирали её глазами, прикидывая, насколько она крепка. Но проверять, разумеется, не решились.

С ярко-синего, очень высокого неба на них глядело солнце, и от его лучей по снегу плясали разноцветные искорки. Конеед по-прежнему согревал зёрнышко, отчётливо выделяясь на ослепительно-белом снегу. Марику подумалось, что так он и пролежит до весны.

– Пора домой! – в леваде неожиданно появился конюх. Остановившись, он оторопело уставился на то, что осталось от жеребячьих попон.

– Что-то рановато, – удивился Гепард.

– Наверное, из-за холода, – поёжился Марик. – Зря вы попоны порвали, было бы потеплее…

– Да брось, ты же прекрасно знаешь, что попоны больше нужны хозяевам, чем лошадям. Отрастим себе шерсть подлиннее да согреемся. А в попоне неудобно, – Кай подвигал лопатками под лохмотьями, – всё время хочется почесаться.

Стоя в деннике после обеда, Марик размышлял о зёрнышке и Конееде. Его окутывала сонливость, которая всегда появляется после прогулки на холоде и плотного обеда.

Мышка дремала, свернувшись калачиком и положив мордочку на задние ноги.

Кай увлечённо взбивал себе подушку из опилок.

«Интересно, Конееду бывает холодно? – думал Марик. – И как он может столько дней обходиться без еды?» Лошади привыкли к нему и совершенно перестали бояться. Попытки согревать его своим дыханием они оставили, вняв конеедскому бурчанию, но жеребята о друге не забывали – они часто забегали к нему под ивы, чтобы просто постоять рядом, изо всех сил надеясь, что их присутствие сможет хоть чем-то помочь.

За обмёрзшим узорчатым стеклом сгустились сумерки, а потом на мир опустилась густая непроглядная зимняя тьма. Узкий серп луны тускло мерцал в глубоком бархатном небе, перемигиваясь с редкими неяркими звёздами. Громыхая вёдрами, конюх раздал ужин, кинул каждому в денник по большой охапке сена и, подождав, пока лошади покончат с едой, выключил свет.