Амарант. История жеребенка

Марик стиснул зубы и молча лёг на кучу сена. Ему казалось, будто внутри него образовалась огромная дыра, а из груди выдрали что-то, ставшее частью его самого. Он до боли стиснул зубы, не замечая горячих слёз, скатывавшихся по лицу и падавших на опилки. В соседнем деннике, отвернувшись к стене и содрогаясь всем телом, беззвучно всхлипывал Кай.

***

Марик проснулся, едва начало светать. Пошатываясь, он нехотя встал. Мышка мерно посапывала, из денника Кая не доносилось ни звука. Где-то вдалеке прокричал петух.

Марик затряс головой, пытаясь стряхнуть с себя остатки вязкого тяжёлого сна. Тихо, стараясь никого не разбудить, он принялся закапывать остатки вчерашнего сена. О тех несчастных, которые, не доев ужин, забывали спрятать остатки еды, конюх сообщал их хозяевам. Они в тот же день прибегали в конюшню с Ветеринаром, и страдающая отсутствием аппетита (или просто не желавшая много есть на ночь) лошадь подвергалась долгому и зачастую унизительному осмотру.

Ветеринара Марик совершенно не желал, поэтому тщательно присыпал овёс и сено опилками в надежде, что мыши доберутся до них раньше конюха. К тому же скучная и монотонная работа отвлекала его. Он провозился до самого завтрака.

Кай встал, едва заслышав шаги конюха. Он что-то невнятно буркнул на унылое «доброе утро» Марика, бесцеремонно топчась на нетронутом ужине.

В конюшне стоял весёлый утренний гомон: кто-то бил копытом, громко требуя завтрак, кто-то тихонько гугукал, бросая алчные взгляды на вёдра с овсом, кто-то играл с дверной щеколдой.

Марик мусолил овёс во рту, словно забыв, что с ним нужно делать. В конце концов он выплюнул зёрна и небрежно засыпал их опилками. Кай с отвращением взглянул на завтрак и ударом копыта перевернул кормушку.

Так и не перемолвившись ни словечком, жеребята побрели за конюхом в леваду. Марик по привычке вздрагивал, ожидая, что Конеед вот-вот выпрыгнет из-под земли или возникнет перед ним из воздуха. Ноги сами принесли друзей под иву, где их уже ждал весёлый, полный бодрости Пашка.

– Конеед вчера ушёл, – выдохнул Марик, неотрывно глядя на ивовый ствол. Ему казалось, что, если сказать это быстро, будет не так тяжело. – Ушёл за теми, другими конеедами из карьера. Сказал, что это его мечта – увидеть горы.

Пашка отвернулся и замолчал.

***

Несколько дней прошли в тоске и унынии. Жеребята слонялись по леваде, вяло ковыряли сено, изредка пощипывали траву, уцелевшую за забором. Днём в неподвижном горячем воздухе громко жужжали пчёлы, а вечерняя прохлада наполнялась комариным звоном, доводившим Кая до исступления.

Жеребята лежали в тени ивы, споря о том, куда направилась Целительница, добрался ли Конеед до гор и вернётся ли он когда-нибудь обратно.

– Пашка! – неожиданно воскликнул Кай, резко переменив разговор, и Марику показалось, что в чёрных глазах друга вспыхнул знакомый огонёк. – А что за подарок-то тебе Целительница подарила, когда ты воду из ладошек пил?

Пашка, слегка повернув голову, внимательно посмотрел на Кая, а потом произнёс:

– Она подарила мне способность видеть правду. Самую суть, душу вещей или живых существ.

– Да ну?! – в один голос воскликнули Марик с Каем. – И что ты теперь видишь?

– Кажется, я вижу одного наглого вороного бездельника, а рядом с ним – тихого гнедого паиньку, – прикрыв глаз, замогильным голосом вынес вердикт Пашка.

Все рассмеялись впервые за несколько дней.

– На самом деле вы такие, какие вы есть. И в этом ваша суть.

– А люди? – Марик бросил взгляд на конюха, прошествовавшего мимо левады с тачкой опилок.

– Люди все разные, – сказал Пашка. – Моя хозяйка, например, – непоседа. Она…

– А Тихоня какая? – перебил его Кай.

– Не скажу. Это твой человек, тебе её и понимать.

– Да я и так её понимаю! Ещё бы она научилась понимать меня, – Кай вскочил, с силой ударив ногой по земле.

Земля под копытом обвалилась, открыв старое мышиное гнездо – небольшую норку, устланную соломой и клочьями пуха.

– Ух ты! – воскликнул Кай. – Если это заброшенная нора, то где-то должна быть и кладовая! Он внимательно принюхался и осторожно принялся копать рядом.

– Кай, это всё-таки чужая нора, – неуверенно заметил Марик, поднимаясь на ноги и отряхиваясь от пыли.

– Она заброшенная! И, значит, ничья. А раз ничья, значит, моя, потому что я первый её нашёл! – Кай шумно принюхался и принялся копать с другой стороны. – Вот! Я же говорил!

Все трое склонились над небольшой ямкой, в которой оказалось несколько горстей слежавшегося овса. Овёс местами почернел и покрылся зеленоватыми пятнами. Кай издал ликующий вопль.

– Мне кажется, не стоит это есть, – сказал Пашка, с отвращением тронув кладку копытом. – Я слышал о таких запасах от Хранителей. Можно подцепить мышиную лихорадку!

– Ерунда! Я тысячу раз ел, и ничего! – Кай принялся уничтожать мышиный запас. – Горчит вот только немного.

– Кай, плюнь! – Марик ударил копытом по мышиной норе, и овёс фонтаном разлетелся в разные стороны.

– Ни за что! – невнятно пробухтел Кай, поспешно подбирая рассыпавшиеся зёрна. – Я нашёл этот клад, я его и съем! Я всегда ел! И всегда буду!

Марик с Пашкой сокрушённо переглянулись. Спорить с Каем было бесполезно.

***

Болезнь, как это часто бывает, пришла под утро. Кай метался на опилках и тихонько стонал. Марик, прижавшись лбом к железным прутьям, смотрел на друга. В соседнем деннике ругалась от бессилия Мышка. Время тянулось, будто капля смолы. Марик беспрестанно поглядывал в окно, надеясь увидеть рассвет, но за стеклом был зыбкий серый сумрак. Кай зарылся лицом в опилки, глубоко вздохнул и затих.

– Почему ты вчера не сказал, что Кай мышиного овса объелся? – прошипела Мышка, обращаясь к Марику. – Ведь виделись перед ужином! Или думал, что обойдётся?

Марик ничего не ответил, только ещё ниже опустил голову.

– Давай! Надо разбудить конюха! – Мышка изо всех сил пихнула железную дверь денника, и она громко лязгнула.

Марик, быстро сообразив, что от него требуется, повернулся спиной к двери и ударил по ней копытами.

– Эй! – из глубин конюшни раздался голос Тунгуса. – Что вы там колотите? До завтрака ещё далеко!

– Каю плохо! – прокричала в ответ Мышка.

Вслед за этими словами из конюшни раздались звуки ударов и жуткий грохот.

– Нет-нет-нет! – как можно громче закричала Мышка. – Стучим только мы, иначе конюх и не заглянет в наше крыло, пытаясь вас утихомирить! Слышите?! Стучим только мы!

Удары и лязг стихли. У Марика звенело в ушах. Мотнув головой, он вновь ударил по двери, одновременно с Мышкой.

Вдалеке послышались торопливые шаги конюха, спускавшегося в конюшню.

– Скоро придёт уже, – прошептал Марик. Никогда в жизни он так сильно не ждал конюха, никогда в жизни так не ждал Ветеринара.

Прошло несколько невероятно долгих секунд, прежде чем конюх добежал до их денников. Окинув быстрым взглядом стоявших Марика и Мышку, он распахнул дверь Кая и застыл на пороге. Кай лежал, зарывшись в опилки, шея и бока его были тёмными от пота. Он часто и судорожно дышал. Несколько секунд конюх ошарашенно смотрел на него. Затем, порывшись в кармане, достал телефон, поднёс его к уху и что-то возбуждённо заговорил.

– С помощью этой штуки люди призывают в конюшню хозяев и ветеринаров, – тихо пояснила Мышка. – Не знаю, как это работает, но, помяни мое слово, сейчас сюда сбежится толпа народу. И все с лекарствами. Обязательно съешь свой завтрак, иначе и тебя больным посчитают. Не бойся, Каю быстро помогут.

– Ну что так долго-то?! – она возмущённо поглядела на конюха и выразительно толкнула дверь, прося выпустить её на прогулку.

Тот машинально открыл засов.

– Побегу в поле, найду Хранителей. Они наверняка подскажут что-нибудь. – Мышка дробной рысью потрусила по коридору. Марик благоговейно смотрел ей вслед: он никак не мог привыкнуть к тому, что Мышка гуляет, где хочет и когда хочет.

***

– Что с ним?

– Лихорадит?

– Где он овёс-то этот нашёл?!

– Спит? Не спит?

– Вот дуралеи, не углядели!

– Травы нужны особые, меня лихорадило, я знаю…

Едва Марик зашёл в леваду, его завалили вопросами. Он отвечал, торопясь, волнуясь, глотая слова, а иногда и целые предложения. Манёвр с Тунгусом слушали молча и внимательно, Заяц же непрерывно перебивал, уточняя каждое слово. Пашка стоял чуть в стороне, внимательно глядя на друга. Наконец, уставший от расспросов и немного помятый, Марик выбрался из круга обступивших его лошадей. Многозначительно посмотрев на Пашку, он направился под ивы. Погода была хмурой, пасмурной. То и дело накрапывал мелкий колючий дождик, ветер беспорядочно раскидывал кучки сена по леваде.

– Мы все очень перепугались, – сказал Пашка, когда они, наконец, остались наедине. – Мышка заскочила на минуту, но ничего толком не объяснила.

Марик кивнул. В желудке у него, то и дело норовя выползти наружу, ворочался холодный липкий страх.

– Тунгус рассказал, что уже болел мышиной лихорадкой. Что эта болезнь очень неприятная, но не опасная, – продолжал Пашка.

Марик снова кивнул, чувствуя, что страх немного притупляется. Жеребята обсуждали случившееся до тех пор, пока конюх не развёл их по денникам на обед.

Марик, торопясь и почти забыв о приличиях, чуть не залетел в конюшню, чтобы побыстрее увидеть друга. Кай стоял, чуть пошатываясь. Тихоня что-то шептала ему на ухо. Рядом стояла Ветеринар – Марик безошибочно узнал её по резкому запаху лекарств, внушавшим ужас предметам, распиханным по карманам, и по той особой грации и уверенности, с которыми она осматривала Кая. Мышки ещё не было.

– Это же Марик? С ним всё в порядке? – Ветеринар вдруг повернулась к нему, не отрывая рук от Кая.

Тихоня кивнула.

– Надо будет и его осмотреть… Они стоят рядом.

Марик давился обедом, стараясь чавкать как можно радостнее, от всей души надеясь, что про него забудут.

В окна забарабанил дождь, сначала робко, а потом всё сильнее и сильнее. Через несколько минут упругие струи ожесточённо захлестали в стекло, а напротив денников, у открытых настежь дверей, образовалась солидная лужа. Вжав голову в плечи, по мокрому песку плаца неуклюже бежал конюх. Он долго возился с замком, шипя, как недовольный кот, когда потоки воды попадали ему за шиворот.

– Лептоспироз. Почти наверняка. Но нужно дождаться результатов анализов.

Марик навострил уши. Тихоня с Ветеринаром вышли в коридор и направились в глубь конюшни.

– Список необходимых лекарств и процедур я вам сейчас напишу. Нужно ограничить концентраты, свести к минимуму все контакты с другими лошадьми. Гулять пока отдельно, поить из индивидуального ведра, всё тщательно продезинфицировать… – Голос Ветеринара, удаляясь, затихал.

– Забыли! – Марик осторожно выглянул: в коридоре было пусто.

– Кай, – прошептал Марик, прижимаясь носом к решётке.

– Кай, как ты?

– Плохо, – тихо простонал Кай. Его слегка потряхивало, глаза были мутные, с неестественно жёлтыми белками. – Му… мутит. И болит везде. Ай-ай!

Кай вздрогнул и попытался отпрыгнуть от кучи сена, но пошатнулся и едва не упал. На мгновенье Марику показалось, что перед Каем вынырнул Конеед, и сердце его бешено заколотилось.

Куча сена, лежавшая рядом с Каем, зашевелилась, запахло полем и мёдом, и перед жеребёнком появился Полевик.

Кай уставился на него, пытаясь разглядеть получше, но перед глазами всё плыло.

– Ешь, ешь скорее, – проговорил Полевик, протягивая Каю тонкий серебристо-серый стебелёк с узорными перистыми листьями. – Доброго тебе здоровья, Марик.

Марик в ответ радостно кивнул. В его голове всплыли рассказы Хранителей о редкой, обладающей невероятной целебной силой серебристой траве, правильное название которой он теперь мучительно пытался вспомнить.

Кай сжевал лекарство и принялся за какие-то чёрные, сморщенные ягоды, которые Полевик заботливо положил прямо перед его носом.

– Вот так, вот так, хорошо, – тихонько приговаривал тот. – А теперь ложись, ложись. Поспи, поспать тебе надо!

Кай послушно лёг и тут же засопел.

– Через пару дней будет как огурец, – улыбаясь, сказал Полевик, исчезая из денника Кая и появляясь на сене у Марика. – Вовремя я травушку нашёл. На дне оврага!

– Так его больше нет? – ахнул Марик. – То есть, не оврага нет, а того… чёрного в нём?

– Нету, нету, – Полевик осторожно присел на сено, с нежностью поглаживая сухие стебельки.

– Спасибо! И за Кая спасибо! Не знаю, что бы мы без тебя делали! – с чувством сказал Марик.

– Вы нашли меня зимой! Согрели! Отнесли к Целительнице! Я ничего не забыл, Марик! – Полевик внимательно взглянул на него своими зелёными с золотистыми искорками глазами.

– А… а если бы не спасли? Или не нашли? Или если бы заболела другая, незнакомая тебе лошадь? Ты помог бы? Принёс бы эту травинку и сухие ягоды?

Полевик широко раскрыл глаза и удивлённо посмотрел на жеребёнка.

– Конечно! А разве можно поступить иначе?

Год третий

Глава 22, в которой Марик остаётся один…

– А где мой завтрак?! – возмущённо прокричал Марик вслед конюху, который, высыпав меру овса Мышке, развернулся и пошёл обратно. – Эге-гей! А как же я?! Ты что, за больного меня принял?!

– А ты себя хорошо чувствуешь? – поинтересовался Кай, поднимая голову от сена.

– Я?! Отвратительно! Меня лишили завтрака! – Марик пнул ногой кучку опилок, скопившихся в углу денника, и тут же взвыл, попав копытом по каменной стене.

– Я уже неделю овса не ем, и ничего, – попытался утешить его Кай.

– Но ты-то болеешь! Тебе его и нельзя! – сердито буркнул Марик и принялся за сено. – Если меня ещё и гулять не поведут, значит, точно в больные записали.

Мышка подняла голову от кормушки и подозрительно поглядела на Марика. Затем, не сказав ни слова, кивнула и вернулась к еде.

По подсчётам Марика, Кай болел уже четыре, а затем ещё четыре дня. В общем-то, он и не болел уже, а уверенно шёл на поправку после уколов и порошков Ветеринара да травинок Полевика. Однако овса ему всё ещё не давали и в общую леваду не выпускали.

Кай изнывал от скуки в небольшом загончике за конюшней, из которого даже не было видно других лошадей. Жеребёнок пробовал прыгать через ограду, открывать замок и рыть подкоп, но сбежать всё не удавалось.

Тогда он, пыхтя от напряжения, принялся гнуть железные трубы забора. По чуть-чуть, по несколько сантиметров за день, но трубы уступали. Кай считал, что до падения забора оставалось недолго. «И тогда, – говорил он, – в загончике невозможно будет гулять, и меня отправят к вам. А не отправят, так я сам в нашу леваду запрыгну!» Марик в ответ шикал и беспокойно косился на Мышку.

Без Кая гулять было тоскливо и скучно. Тунгус с Манёвром, бывало, целыми днями не открывали глаз, и только по шевелению отгонявших мошкару хвостов было видно, что они не спят. Никто не падал в пруд, не проносился с гиканьем напролом сквозь ивовые кусты, не предлагал по десять раз за обед поменяться охапками сена. Марика тяготила эта вынужденная размеренность, но ни он, ни Пашка, как ни старались, без Кая не могли внести в неё должного хаоса.

– Марик, к тебе пришли, – сказал Пашка, прищурившись на приближавшуюся к леваде Зануду. Та была погружена в свои мысли – Марик понял это, наблюдая, как она пытается пройти сквозь закрытую калитку.

Жеребёнок неуверенно мялся на месте. Он не мог решить – то ли подойти и угоститься яблоком, то ли подразнить Зануду, не даваясь ей в руки. Пока Марик выбирал, чего же он хочет сильнее, хозяйка быстро подошла и надела на него недоуздок. Яблок у неё с  собой не было.

Пашка хихикнул, мотнул головой и присоединился к Зайцу с Эклером, горячо обсуждавшим крепость забора в загончике Кая. Заяц был уверен в победе неугомонного жеребёнка, а Эклер болел за забор. По его мнению, так всем было бы гораздо спокойней.

Зануда нервничала. Она никак не могла закрыть калитку левады, снова и снова поднимала с земли падавший карабин замка. Наконец, она повела Марика в конюшню. Жеребёнок, пытаясь привести Зануду в чувство, слегка наступил ей на ногу, но она этого даже не заметила – неслыханное дело!

– Я знаю, ты расстроишься, – сбивчиво зашептала она, не глядя на Марика. – Но у меня нет другого выхода. Слишком далеко эта конюшня, мы не можем приезжать каждый день…

Марик слушал её вполуха, не понимая и половины сказанного. Он размышлял, стоит ли сказать об умопомрачении Зануды Мышке, и смогут ли Зануде помочь травки Полевика.

– Я в детстве тоже очень часто переезжала, – продолжала Зануда, дрожащими руками пристёгивая его на развязки в конюшне. – К этому привыкаешь. Появляются новые друзья, забываются старые…

Она возила по его спине щётками, уставившись стеклянным взглядом в окно. Марик поискал глазами других лошадей, но никого не было – все гуляли.

– Готово, – на пороге конюшни появился Кормилец. – Я всё загрузил.

Зануда взглянула на него, как будто собираясь разрыдаться.

– Ну же, не надо! – ободрил он её. – Успокойся! Ничего страшного не происходит.

– Мы же никогда… одного… в смысле, он же без…

– Не переживай! Всё когда-то происходит в первый раз, – ласково сказал Кормилец. – Пойду попрощаюсь с Тунгусом. А вы выходите!

Он скрылся в дверях. Зануда вздохнула, тряхнула головой и, отстегнув развязки, быстрым шагом вывела Марика на улицу.

Широко распахнув пасть, во дворе стоял коневоз. Марик окинул его равнодушным взглядом и хотел было уже потянуть Зануду к леваде, в которой гулял Кай, как вдруг его пронзило осознание!

– Нет! – крикнул он, замотав головой и натянув верёвку. – Нет! Я никуда не поеду! Не поеду один!

Марик отскочил от коневоза, едва не вырвав чомбур из рук Зануды. Та обернулась к нему. Её била дрожь.

– Марик, – сдавленным голосом сказала Зануда, и жеребёнок увидел блеснувшие в её глазах слезы. – Марик, пожалуйста… Марик, прошу тебя, поверь мне. Всё будет хорошо! Всё, правда, будет хорошо, обещаю! Поверь мне!

И он поверил. Зажмурившись и сжавшись, будто в ожидании удара, жеребёнок зашёл в коневоз. Громыхая, захлопнулась дверь, отрезав его от знакомого мира.

Марик погрузился в мягкий полумрак. Сквозь пыльное окошко над головой еле сочился жидкий свет. Жеребёнок обернулся и громко заржал, но голос его, вместо того, чтобы унестись на волю, заметался эхом по коневозу. Ему показалось, что где-то вдали едва слышно закричал Кай.

Кай! Перед глазами Марика появилось лицо друга. Затем Пашки, Тунгуса, Эклера, Манёвра, Зайца, Мышки… «Теперь я один, – понял он. – Опять один»! В памяти возник глухой деревянный денник, стены до потолка, дырка в полу, вечерние разговоры с крысой. И всё же не совсем один – ведь есть ещё Зануда…

Коневоз, слегка покачиваясь, мчался куда-то в неизвестность. За окошком пестрели крыши домов и кроны деревьев. Постепенно дома уступили изумрудно-зелёной реке леса, которая текла, извиваясь и убаюкивая жеребёнка. Незаметно для себя Марик уснул.

***

Когда он открыл глаза, зелёная река за окном распалась, рассыпалась на сотни стволов, веток, веточек и листьев. Марик не сразу понял, что коневоз остановился.

Громыхнула дверь, и у жеребёнка заслезились глаза от хлынувшего внутрь яркого света. Он заморгал и шумно вдохнул воздух. Пахло хвоей, ландышами, сосновыми шишками и еловой смолой.

В коневоз пробралась Зануда. Она отвязала Марика, развернула и аккуратно вывела на улицу.

Жеребёнка окружал лес, похожий на тот, который он знал с детства, но гораздо более древний, величественный, спокойный. Огромные ели упирались своими макушками в облака. На поросших лишайником стволах блестела янтарными каплями липкая смола. Землю устилал ковёр из шелковистой травы, тут и там виднелись кустики черники и земляники, а под елями водили хороводы полянки ландышей. Ни кустов орешника, ни берёзок с рябинами, ни обычного в лесу бурелома не было. Марик слегка поёжился, чувствуя себя ничтожно маленьким по сравнению с исполинскими деревьями, среди которых, пусть и незаметная, кипела жизнь. Пичужки, мыши, землерои, белки и прочие мелкие любопытные лесные обитатели отвлеклись на секунду от своих дел, чтобы оглядеть незнакомца.

– Пойдём, – сказала Зануда, чуть натягивая чомбур.

Марик развернулся и увидел конюшню. На стене её, вздымая клубы пыли, мчался табун лошадей. Жеребёнок вздрогнул, собираясь заржать, но сообразил, что лошади нарисованы. Подозрительно косясь на них, он последовал за Занудой мимо плаца, врезавшегося в лес белёным забором. Зануда подвела его к распахнутым дверям конюшни. Марик застыл на входе, напряжённо разглядывая свой новый дом.

В конюшне царили полумрак и прохлада. С обеих сторон от прохода тянулись ряды денников с перегородками из красного кирпича и высоких решёток. Попахивало кошками. Где-то заквохтала курица, в ответ залилась лаем собака.

– Вы только посмотрите, кто это к нам приехал! – вдруг донёсся откуда-то из недр конюшни развязный, смутно знакомый голос. – Заходи, заходи, Марик, чего мнёшься на пороге?!

Марик оглянулся на Зануду, облизнул внезапно пересохшие губы и, гадая, кто же его позвал, зашёл в конюшню. Стук его копыт о каменный пол отдавался гулким эхом. Чувствуя на себе заинтересованные взгляды незнакомых лошадей, Марик опустил глаза вниз. От смущения он путался в ногах и спотыкался. Зануда привела его к самому последнему деннику в правом ряду и распахнула дверь. Марик поднял голову, вздрогнул и дёрнулся – в деннике, важно развалившись на опилках, возлежала огромная пухлая вьюшка. Она вальяжно повела рукой и пропыхтела:

– Ну… заходи!

Марик уставился на неё, от всей души желая, чтобы вьюшка исчезла. Но та, конечно же, и не подумала исчезать. С аппетитом похрустывая стружками, она смотрела на жеребёнка круглыми немигающими глазами.

– Да проходи же, Марик, – подтолкнула его Зануда. Вьюшки она явно не замечала.

Хозяйку пришлось послушаться… «Вот уж Зануда подгадала,  – подумалось Марику. – Это же надо было? Выбрать конюшню, кишащую вьюшками! Да не просто вьюшками, а теми, от которых мы насилу избавились!»

– Улицей пахнет! Воздухом! – громко пожаловалась вьюшка, брезгливо отодвигаясь от копыт Марика. Она протопала по опилкам к сену, где тут же принялась свивать себе гнездо.

«Из моего ужина!» – негодуя, возмутился про себя жеребёнок.

Чтобы не смотреть на вьюшку, Марик решил отвлечься и попытаться разглядеть остальных лошадей. Крупный светло-серый жеребец прянул в его сторону ушами, а очень высокий и худой рыжий конь дремал, отвернувшись к стене. Дальше маячили лишь смутные силуэты.

На решётку денника неожиданно вспрыгнула пятнистая кошка, повозилась и неподвижно замерла, уставившись на Марика горящими зелёными глазами. Жеребёнку стало не по себе, и он уткнулся в сено.

Как он и ожидал, вьюшка, не постеснявшись, свила себе гнездо из самых вкусных, самых душистых стебельков. Теперь она раскатисто храпела, развалившись на спине. Решив не будить лихо, Марик аккуратно принялся за еду, краем уха ловя долетавший до него Занудин голос – та инструктировала конюхов. Подошёл Кормилец, заглянул к жеребёнку и принялся прилаживать к двери именную табличку.

Кай! Тоска навалилась, воткнув в сердце тупую иглу. Марик стоял, бесцельно пережёвывая клочок сена, пока тот не превратился в мочалку. С отвращением выплюнув его, жеребёнок принялся нервно бродить по деннику. Вьюшка тревожно заворочалась во сне.

Марика терзала мысль о друге, оставшемся так далеко, он боялся, что станет изгоем в здешнем табуне, что ему до конца своих дней придётся просидеть в деннике с вьюшкой, что Зануда с Кормильцем привезли его сюда, чтобы избавиться…

Марик застонал, осознав, что ни одну мысль не может додумать до конца: едва он начинал, как тут же сбивался на другие, путаные, будто плети мышиного горошка в поле.

В конце концов он провалился в тревожный сон. В нём вьюшки волокли его к бездонной пропасти, а Кай с Занудой издевательски смеялись… Сквозь сон Марик слышал, как в конюшню заводили лошадей, но не находил в себе сил подняться и поздороваться.

Глава 23, в которой Марик отказывается заходить в воду, мчится со всех ног и ищет дорогу

Марик проснулся, едва рассвело. Он уставился в мутное окошко под потолком, наблюдая, как в солнечном луче плавают пылинки. Ему казалось, будто между вчерашним и сегодняшним утром прошла вечность. А может, он просто повзрослел?

Тело ныло, и Марик вяло подумал, что по нему всю ночь скакали вьюшки. Он поднялся, помотал головой и огляделся. Конюшня была полупуста. Марик хотел выглянуть в проход и тут же едва не упал, споткнувшись о вьюшку. Та вскочила на ноги и, размахивая руками, истошно завопила:

– Убивцы! Разбойники! По живым вьюшкам ногами ходить удумали!

Разумеется, она перебудила всю конюшню! Марик уткнулся в сено, сгорая от стыда и от всей души надеясь, что лошади не поймут, по чьей вине им пришлось проснуться так рано.